Отравленный памятью

42. Кристина

Я звоню и звоню Арчи на мобильный, словно в истерике. Но в ответ лишь «абонент не абонент». Сейчас глубокая ночь, но мне до сих пор неизвестно, чем закончилась их авантюра. Выключенный телефон Арчи служит немым во всех смыслах подтверждением, что всё более чем плохо.

Нет, не может с ним что-то случиться. Только не с ним. Только не по моей вине. Как жить-то дальше, зная, что из-за меня он попал в беду? Как Ирме в глаза смотреть? Как объяснить всё это?

Боль сжимает все внутренности, словно раскалённые стальные тиски. Не могу дышать, но и остановиться не могу — набираю и набираю сотни раз подряд один и тот же номер.

Куда он делся? Может быть, это глупо, но меня греет мысль, что сейчас он отдыхает в объятиях какой-нибудь случайной знакомой, снимая таким образом стресс. Наплевать, с кем он спит, главное, чтобы жив оказался, потому что в противном случае не знаю, что делать буду.

Арчи стал в моей жизни третьим человеком, кому я нужна такая, какая есть. Одного из них — своего деда — уже потеряла, сын тоже в опасности. Почему судьбе нужно было, чтобы и мужчина, в которого так опрометчиво влюбилась, решил рисковать своей жизнью ради меня? И пришлось бы ему рисковать, не встреть он меня?

Нет.

И это очевидно.

Они все страдают из-за меня. Почему Никита не убил меня? Ведь столько раз мог, что и не сосчитать. Тогда бы не было всего этого и никому бы не пришлось страдать.

Надо было не пускать Арчи. Лечь на пороге и пусть бы переступал. Может быть, тогда бы всё обошлось, хотя не уверена, что хоть существует на свете сила, способная переубедить его, если он на что-то решился.

— Мамочка, уже утро? — Женя стоит в дверях кухни, сжимая в руках своего потрёпанного слоника. Мальчик мой трёт кулачком сонные глаза, что с каждым днём всё больше напоминают глаза его непутёвого папаши.

— Нет, милый, до утра ещё далеко, — говорю, подходя к сыну. — Иди спать.

Поднимаю его на руки, прижимаю покрепче к себе и несу в спальню, где он, только коснувшись головой подушки, снова сладко засыпает. На всякий случай, оставляю в коридоре свет, чтобы ребёнок, если снова проснётся, не испугался.

Иногда мне до одури интересно, каким Женя вырастет — хочется посмотреть на него, совсем взрослого состоявшегося мужчину. На кого он будет похож? На своего отца? Есть ли в этом меленьком невинном существе та же гнильца, что сделала Никиту таким, какой он сейчас? И что самого Никиту сделало таким?

Я мало что знаю о семье того, с кем жила, от кого родила ребёнка. По сути, мы так и остались чужими людьми, которые не научились делить всё на двоих. Мною двигала страсть и первая серьёзная влюблённость, а Никита просто тешился покорной и слабовольной игрушкой, забавной, но понятной и предсказуемой до зубовного скрежета. Представляю, как сильно шокировал Никиту мой поступок — виданное ли дело, чтобы домашний, полностью прирученный зверёк, обезьянка по своей сути, отважился сбежать, да ещё и в полицию потом обратился?!

Жалею ли о том, что помогла упечь его в тюрьму? Нет, конечно же. В жизни каждый должен отвечать за свои поступки. Если бы он не трогал моего деда, я бы никогда не стала на него заявлять — стыдно, неловко. Но, когда нашла окровавленное тело единственного человека, который любил меня, ничего не требуя взамен, не смогла молчать. И пусть пришлось убегать, пусть больше я не знала покоя, но Никита получил по заслугам.

Жаль, что мало получил. Он — единственный, кому я по-настоящему желаю смерти.

Только где теперь Арчи?

Страшные картины, словно кадры какого-то фильма ужасов, мелькают перед глазами. Мне боязно представить, что Никита мог сделать с Арчи, попадись тот ему на пути. Страшно представить, на что способен после пяти лет заключения тем более обиженный на весь мир. Но ведь и Арчи — не мальчик-колокольчик и сможет постоять за себя.

Во всяком случае, очень хочется в это верить, а иначе просто сойду с ума.

Господи, пожалуйста, ну что тебе стоит? Ты ни разу меня не защитил, но, может быть, я и не была этого достойна. Но, пожалуйста, защити Арчи. И Женю. О большем и не прошу.

Если для этого нужно умереть, что ж, я согласна.

Но, пожалуйста, пусть он будет с какой-нибудь девушкой, в окружении друзей, весел и пьян. Умоляю, пусть у него всё будет хорошо, но только не причини ему вред — он не должен расплачиваться за мои ошибки.

С каждой минувшей с его отъезда минутой, с каждым словом, произнесённым механическим голосом мне всё страшнее. А если уже мёртвый валяется в какой-то канаве? Это невозможно терпеть, я точно с ума сойду, в самом деле. Что же делать? Где его искать?

Неожиданный звонок разрывает тишину, в которой так хорошо думалось, а ещё лучше паниковалось. Беру в руки подарок Арчи — мобильный телефон, в котором новая симка оформлена на какой-то левый номер — и смотрю на экран.

Ирма.

Безотчётная радость закрывает собой все тревоги — может быть, Арчи у матери, а его телефон разрядился и взамен решил воспользоваться мобильным родительницы? Хватаю нагретую бесконечным ночным дозвоном трубку и дрожащими руками пытаюсь разблокировать проклятый аппарат, только ладони настолько вспотели от нервов и переживаний, что ответить на звонок получается далеко не с первого раза.

— Кристина? — слышу голос Ирмы и сердце, до этого радостно скакавшее в груди, падает вниз, тормозя в районе пяток. — Это ты?

— Да, — только и получается ответить, потому что дурное предчувствие скребётся под ложечкой. — Арчи у вас?

Я почти выкрикнула этот вопрос, потому что устала от всех переживаний, свалившихся на меня в последнее время. И не только в последнее.

Я просто устала.

— Нет, — отвечает Ирма, а в её голосе я слышу такую затаённую боль, что сердце на миг сжимается, да так, что, боюсь, прежнюю форму уже не примет. — Он в больнице.

Больница?

— Он живой? — не знаю, где нашла в себе силы задать этот вопрос, на который больше всего на свете боюсь услышать ответ. — Не молчите, пожалуйста!

Со мной явно что-то не то. Паника превратила меня в распоследнюю истеричку, хотя и обещала самой себе быть сильной, не сдаваться и никогда не плакать. Но что делать, если единственный человек, который согласен был, рискуя собой, прийти мне на помощь, закрыв собой от беды, сейчас сам в этой беде по самые уши?

— Живой-живой, не беспокойся, — произносит Ирма. Слышу в её голосе облегчение и даже радость. Он её сын, единственный, поэтому трудно не понять, как сильно она за него переживает. Как бы я не волновалась о нём, материнскую боль никто не сможет ощутить в полной мере. — Арчи пока что без сознания, к нему никого не пускают, но я в его телефоне нашла твой новый номер. Знаешь, как ты у него подписана?

— Как? — Чувствую как гулко стучит сердце в груди, а в глазах немного темнеет. Всё-таки слишком много переживаний, так и ноги протянуть можно.

— "Милая Крис", — говорит Ирма, а я замираю на секунду, потому что не знаю, как на это реагировать. — Я знаю своего сына: никогда раньше он не заносил номера девушек в записную книжку. То, что он сохранил твой номер что-то да значит, поверь мне.

И я верю, но молчу, потому что слова застряли в горле, отказываясь вылетать на свободу. Я не умею говорить о чувствах, не умею кому-то о них рассказывать. Арчи так стремительно ворвался в мою жизнь, так неожиданно, что я до сих пор не смогла понять, как к этому всему относиться. Одно знаю точно: именно сейчас, в этот самый момент ко мне приходит осознание, что никогда уже не смогу чувствовать себя цельной, если он оставит меня.

— А его можно будет увидеть? В какой он больнице? — спрашиваю, потому что обсуждать наши с Арчи отношения пока что совсем не хочется.

— В Калининском госпитале.

Это совсем рядом и я уже готова сорваться с места и нестись к нему, зажав пакет с апельсинами под мышкой.

— Только к нему пока что нельзя, — остужает мой пыл Ирма. — Роберт сопровождал Арчи на скорой, так и его не пустили, так что не торопись. Сейчас главное, что он жив. Завтра утром я заеду за тобой, и мы поедем вместе. Если хочешь, конечно.

Последняя фраза была сказана не ради красного словца — Ирме на самом деле интересно, хочу ли я видеть её сына. А я хочу. Знала бы она, насколько.

— Да-да, конечно.

Мы прощаемся, договорившись встретиться завтра в восемь, и я облегчённо вздыхаю. Нашёлся, и это уже хорошо. Только почему он в больнице? Что с ним случилось? Загадка.

Но живой! Это ли не счастье?

Всё, кроме смерти, можно пережить.

Возле Калининского госпиталя, — самого крупного широкопрофильного медицинского заведения города — как всегда, оживлённо. Люди, гружённые увесистыми пакетами с гостинцами для болеющих родственников, снуют туда-сюда; пациенты, решившие выйти на прогулку или перекур, вальяжно прохаживаются по аллеям больничного двора; медицинский персонал спешит по делам разной степени важности.

Ирма останавливает свой чёрный минивэн на центральной парковке, расположенной недалеко от входа в отделение травматологии, где лежит Арчи. Я так и не знаю, что конкретно с ним случилось, но само это место уже наводит на мысль, что ничего хорошего.

— Он всего пару часов назад в себя пришёл, — тихо говорит Ирма, и, сложив руки на руле, опускает на них голову.

Мне хочется поддержать эту такую сильную женщину, сейчас так похожую на маленького растрёпанного котёнка, которого злые люди выкинули в дождь на улицу. Ирма сидит, замерев, и только слегка вздрагивают плечи. Неужели плачет? Кажется, я и сама способна сейчас разрыдаться, не говоря уже о Женечке, который притих на заднем сидении и даже мультики в телефоне не способны отвлечь его. Но больше всего мне хочется распахнуть дверь, выскочить на улицу и бежать в палату к Арчи. Нужно увидеть его, необходимо знать, что он в порядке.

Ирма поднимает голову и кидает быстрый взгляд на Женю. Она явно что-то хочет сказать, но не решается.

— Сынок, надень наушники, хорошо?

Сын, неожиданно притихший, кивает и спешит выполнить мою просьбу. Я не говорила ему, зачем мы здесь, но он всегда чувствует, когда спорить не сто?ит.

— Кристина, ты же не знаешь, что вчера сына и его друзей арестовали по обвинению в убийстве, — произносит Ирма, глядя на меня абсолютно сухими, горящими глазами.

— Убийство? — До меня никак не может дойти смысл её слов. — Арчи на такое не способен, я не верю.

Нет-нет! Этого не может быть. Неужели они всё-таки убили Никиту?

— И я не верю, и отец его тоже, но факт остаётся фактом: их арестовали в каком-то гараже на окраине, где был обнаружен изуродованный до неузнаваемости труп девушки. Каждый из них клянётся, что ни разу эту несчастную в глаза не видел, но их слова ничего не значат, когда полиция застукала парней на месте преступления.

В голове не укладывается, что всё могло так обернуться. В то, что они могли убить какую-то девушку я слабо верю, вернее, не верю вообще, но как доказать это полиции?

— Отец уже подал ходатайство об изменении меры пресечения на подписку о невыезде, — продолжает Ирма, сжимая руками руль. — Тем более после того, какие побои Арчи нанесли, будет большое разбирательство по факту причинения вреда здоровью задержанных. Надежда, что всё-таки с них снимут обвинения, есть и она крепнет с каждым днём.

Я молчу, потому что всё это как-то слишком — я боялась, что Арчи, встретившись с Никитой, может пострадать, но не думала, что беда настигнет таким образом.

— А выяснили, что это за несчастная девушка? — задаю волнующий меня вопрос, потому что в глубине души подозреваю, кем она может оказаться.

— Нет ещё, — пожимает плечами Ирма, — но выяснят, дело времени.

Киваю, а она продолжает:

— Я рассказываю тебе всё это по одной простой причине: может быть, ты знаешь, зачем они пошли в тот гараж. Арчи много раз влезал в неприятности за последние пять лет, но последствия не были настолько катастрофическими, причём не только для него одного.

Ирма мнём дрожащими пальцами бумажную салфетку, рвёт её, пытаясь успокоиться.

— А парни ничего не рассказывали? — спрашиваю, потому что не знаю, какой версии лучше придерживаться.

— Кристина, если бы они хоть что-то рассказали, было бы проще. — В её голосе сквозит усталость и какое-то отчаяние. — Арчи без сознания, а остальные молчат. Твердят только, что по делам приехали, но ничего не уточняют.

Я молчу, потому что не знаю, как лучше всё рассказать, чтобы Ирма не возненавидела меня. Потому что, не случись я в судьбе её сына, не пришлось бы ей сидеть возле госпиталя и рвать салфетки, захлёбываясь от сдерживаемых рыданий.

И я малодушно пожимаю плечами.