Наконец-то спокойствие! Я радовалась долгожданному затишью, очищая овощи от кожуры. Виктор следит за своим отцом и, надеюсь, убеждает Власа. Сплетни утихли, по крайней мере их перестали обсуждать при мне. Картошка и я, я и картошка…
— Милана, — Лися села рядом. — Расскажи правду, как всё было.
Я нехотя посмотрела на неё. Настроения для разговоров не было.
— Может, подождём… до конца работы? — попыталась отложить объяснение.
— Чтобы ты придумала ложь? — спокойно спросила она.
От её слов я выронила картошку, и она с брызгами опустилась в деревянную чашку.
— Лися, что ты такое говоришь?! — воскликнула я. — Я просто не хочу, чтобы кто-то услышал и снова всё переиначил. Лучше пусть всё остаётся как есть.
— Ты что такое говоришь, девочка?! Твоё имя оклеветали, а ты так спокойно реагируешь! Или действительно что-то было? Смотри на меня!
Я закатила глаза.
— Лися, это люди. Их не остановить, — сказала я, беря очередную картошку. — Тем более, когда процесс уже запущен…
— Ай, девочка! Процесс, шмонцесс! Сегодня вечером приползу к тебе, всё расскажешь в подробностях!
Лися ушла, оставив меня одну.
Я застонала про себя. Хотела сегодня повторить ритуал по призыву возле лаборатории и попытаться поговорить. Придётся отложить. Не буду же я зажигать свечу для ритуала при ней. Как назло, все свечи закончились.
Уникальность ритуальной свечи в том, что вместо обычного фитиля используют стебель вьюна кровавой слезы. При сгорании он источает аромат, который ощущают только бестелесные существа, коим является мой клиент.
Ладно, Влас утопает в слезах и обиде, но где остальные? Они не могли не почувствовать аромат вьюна. Или не посмели выходить, когда я взывала к другому призраку? Тогда почему я не видела их, просто слоняющихся по замку?
Это ненормально. В замке нет призраков. Тем более, когда они знают видящую и не обращаются к ней. Ненормально…
— Милана, о чём задумалась? Гляди, картошку в пюре превратишь! — насмешливо сказал поварёнок Алёшка, поправляя помятый колпак.
— Да так, пустяк, — ответила я ему и постаралась улыбнуться.
— Милана, шлушай…
— Не "шлушай", а "слушай", — поправила я его и жестом показала, чтобы продолжал.
— Вот… поэтому я к тебе и обратился.
— Почему? — не поняла я.
— Потому что ты всё знаешь, — важно сказал он, стянув с себя колпак.
— Ну и в чём твоя беда? — поторопила я его.
— Есть одна девочка… — густо покраснев, сказал он.
— И что с этой девочкой?
— Она очень красивая! — выдал он с придыханием, резко повернувшись ко мне всем корпусом.
— Вот как! — хмыкнула я. — А я что могу сделать?
— Понимаешь… — он опустил глаза, смял в руках колпак и спросил: — Как мне ей сказать, что она красивая?
Я положила ему руку на плечо и совершенно серьёзно сказала:
— Не говори. Я думаю, она и так это знает.
— Милана… — он поднял растерянные глаза.
— Она тебе нравится? — Он кивнул. — Вот об этом и нужно говорить.
— Как же я об этом скажу?! — выпучил он свои ореховые глаза. — Она же… — он многозначительно поднял взгляд. — А я… это я…
— В этом твоё преимущество: ты — это ты. Разве этого мало? — Он задумался и неуверенно покачал головой.
— Этого достаточно, — спокойно сказала я.
— А о том, что она красивая, не говорить?
— Почему, говори. Только после того, как признаешься в своих чувствах. Иначе она не будет воспринимать тебя всерьёз.
— Ты чему ребёнка учишь?! — молодая повариха ударила меня по плечу. — Ты иди отсюда, чтобы я тебя не видела!
Поварёнок грустно посмотрел на меня и, прихватив колпак, убежал.
— И чему я учу ребёнка? — повернувшись к ней и задрав голову, спросила я.
— Глупостям всяким!
— Я учила его чётко формулировать свои признания. Девочки крайне непонятливые, от чего часто страдают влюблённые мальчики.
— Ему двенадцать! — сказала она таким тоном, словно это должно было всё объяснить.
— Самый прекрасный возраст для любви, без предрассудков и грязи.
— Лана, ты настолько тупая, что не можешь понять таких простых вещей… — ответила она и быстрым шагом убежала.
— Кто знает, может, так оно и есть, — пробормотала я себе под нос. Закончив чистить овощи, я отнесла их на общий стол.
— Милана, я в восторге от тебя! — воскликнул Виктор, как обычно появившись из ниоткуда. — У тебя непробиваемый панцирь невозмутимости. Другая бы на твоём месте место себе не находила, очищая своё имя от клеветы.
— Опять ты, — цыкнула я. — Ключевое слово — клевета. Этим всё сказано. Никакие сплетни не заставят меня хоть немного не уважать себя.
— То есть если бы это было правдой, ты бы доказывала обратное? — спросил он, садясь на лавочку и всем своим видом показывая, как важен ему мой ответ.
— Нет, призналась бы. — Пожав плечами, ответила я. — То есть подтвердила бы сплетни.
— Разница в твоей реакции на ложь и правду только в том, что в первом случае ты просто игнорируешь сплетни, а во втором подтверждаешь… но по сути, для людей это выглядит одинаково.
— Может, так и есть… Но суть не в этом.
— А в чём? — спросил он.
— В том, как я к себе отношусь. В обоих случаях — честно. Не порчу себе нервы, опровергая, или беру ответственность за свои поступки.
— Вот значит, как! — задумчиво протянул он.
— Ты что тут делаешь? Тебе разве не надо за отцом следить?
— Он сейчас делает для себя, как ты сказала, "витаминки из трав". Не могу удержаться от смеха, вот и ушёл. Слишком уж дико смеяться, когда дядя ревёт в углу, а отец, думая, что готовит отраву, делает витаминки, — последнее слово он сказал уже, сорвавшись на смех.
Я тоже сдавленно захихикала.
Мне стало совестно от того, что милорд сейчас в глупом положении, сам того не подозревая.
Я представила, как он с прискорбным выражением лица пьёт отвар, ожидая, что упадёт в беспамятстве, а с каждым глотком его организм кричит:
— Спасибо!
Нет, ну что же может быть коварнее этого?!
Мне стало так смешно, что я выскочила из кухни, держась за живот.
Судя по всему, общение с мёртвыми даёт о себе знать: простой человек вряд ли стал бы над этим смеяться. А я сейчас корчусь от судорог в животе, вызванных смехом, и никак не могу перестать.
Отсмеявшись, я устало сползла по стене.
— Что там с дядей? — спросила я у рядом стоящего Виктора.
— Всё плохо… Он и слышать не хочет о тебе. Он понял, что ты видящая, и от этого стал бояться тебя ещё больше. Ты когда успела его напугать? Прежде чем прийти к тебе, я ходил по замку, расспрашивал о смерти дяди — никто не признаётся.
Выругавшись про себя, я ответила:
— Не забывай о договоре. Ты должен сделать так, чтобы он мне высказался.
— Милана, — раздался голос посыльного слуги. Парнишка по имени Иван, лет пятнадцати, с каштановыми завитками на макушке, весь взъерошенный и, кажется, чем-то напуганный, подошёл ко мне. — Тебя зовёт хозяин.
— Меня? — я начала подниматься.
— Судя по всему, попробовал "яд" и, не почувствовав ничего плохого, решил наказать виновника, — высказал своё мнение Виктор.
— Ну да! Ты ведь на рынок ходила за нуждами хозяина? Значит, тебя.
— Ладно, этого я ожидала, — сказала я одними губами, проходя мимо Ивана.