Пожирающие жизнь

Глава 38

— Она хотела уйти с Роналисом, чтобы спасти меня. Но я не позволил. Мои мысли были отуманены, и я лишил жизни Тимофея. Она боялась меня, я видел страх в её глазах. Я хотел всё исправить, мне нужен был только Роналис, но она… Эванна хотела закрыть Роналис. Боги не приняли её, боги не принимают предателей. Она заточена в книге, а я рядом с ней. Далеко и одновременно близко друг от друга.

— Но… чем я могу помочь?

— Роналис должен получить нового хранителя.

— Извини за нескромный вопрос, но где ваши тела?

— Ниш и Рад, мои друзья, похоронили нас троих на кладбище.

— Ужас!

— Милана, как ты найдёшь нового хранителя для Роналиса? — взволнованно спросил Виктор. — Насколько я понял, ты должна освободить дядю, чтобы закончить обучение.

— А чтобы закончить обучение, надо найти хранителя. Но если это сделаю я, то… я никогда не покину храм, — я выдохнула и схватилась за голову.

— Не обязательно ты! — тут же испугался Виктор. — Не надо ты! В каком храме они забрали Роналис? Верни, и пусть они сами разбираются.

— Не всё так просто. Я закрыла Роналис, и открыть его могу только я. А если они узнают, что он меня послушал…

— Ты не можешь быть в храме, ты нужна папе!

— Чего?! — опешила я.

— Не быть мне спасённым! НЕ БЫТЬ НАМ СПАСЁННЫМИ! — причитал Влас, истошно рыдая.

— Всё! Сил моих больше нет! — я соскочила с пола. — Я что-нибудь придумаю, но позже. Надо держать голову в холоде. Нельзя принимать решения на эмоциях.

— Ты права, если что, можем сжечь Роналис, — Виктор поднял на меня полные надежды глаза. — Это сработает?

— Да, конечно, сработает! Буду я сидеть в Роналисе вместе с Эванной.

— Э-э-ва-а-а-н-на! — застонал Влас.

— Нет, это нам не подходит! — серьёзно сказал Виктор. — А что будет, если ты станешь хранителем?

— Останусь жить в храме, подпитывая Роналис жертвоприношениями… и вся моя жизнь будет заключаться в нём.

— Нет! А как же папа?!

— Какой папа?! — возмутилась я. — Тут моя жизнь решается!

— Ты что тут делаешь, Милана? — я обернулась на отвратительно знакомый голос.

— Передумала? — спросил конюх, поморщившись. — Я бы рад, но уже видел в гневе твоего любовника. Он точно не любит делиться своими игрушками, — я нервно сглотнула.

— Я… я… — в голове оглушительная пустота, ни одной мысли.

— Ладно, — он открыл дверь комнаты. — Заходи, только это будет нашим секретом.

— Я за папой! — прозвенел тонкий голосок Виктора.

И тут мои нервы окончательно сдали. Я смеялась в голос, держась за живот. Смеялась до слёз, хотя плакать хотелось больше всего на свете. Но я смеялась.

— Ты что смеёшься? — я не заметила, как конюх оказался рядом со мной и больно схватил меня за лицо. — Я простил тебе то, что ты натворила, а ты смеёшься?! — я снова прыснула смехом, рассмеялась прямо ему в лицо.

— Ох ты дрянь! — он резко отпустил меня, и в ту же секунду мне прилетела пощёчина. Я упала на пол, но смех всё лился, не желая прекращаться. Конюх наклонился и добавил еше три пощечены которые не помогли придти мне в себя

Я подняла голову на возвышающегося надо мной конюха. И вижу огонь сзади. Я рывком повалила обидчика, сгусток огня пролетел мимо. Конюх навалился на меня.

— Так ты играть любишь? — о боги, какой же он тупой!

— Я люблю! — прозвучал разъярённый голос Виктора старшего. И конюх, как кукла, взлетел вверх и впечатался в стену.

Конюх стоял на подкошенных ногах, а руки Виктора раскалились.

— М-м-илорд, она сама ко мне пришла! — после слов этого придурка руки вспыхнули огнём.

— И ты решил её побить? — проскрежетал лорд.

— Нет, нет, она сама!.. Сама попросила! — лорд не произнёс ни слова. Он просто поднял руку и потухшей рукой вздёрнул конюху рубаху, и просто прислонил горящую руку к плечу. Конюх завопил.

— Что вы делаете?! — я соскочила и со всей силы ударила лорда по руке, отчего его рука согнулась в локте. Он медленно посмотрел на меня, и я буквально видела, как его злость в глазах меняет свой окрас. Он отстранился от своей жертвы, и тот упал в беспамятстве.

— Что сделали?! — в воздух впитался запах жжёной плоти.

Я перевернула бессознательного конюха, и сквозь свет одинокой свечи посмотрела на след от руки.

— Зачем? — поморщилась я. Лорд присел рядом.

— Помните, как вы проводили ритуал очищения? — я непонимающе посмотрела на лорда. — Вот этот, — он презрительно кивнул на конюха. — Ударил вас. Мужчина, который бьёт женщин, должен быть помечен. Теперь все будут знать, какой он человек.

Лорд протянул ко мне руку и аккуратно утёр кровоподтёк на губе. Рука его была тёплой, если не горячей. Его прикосновения вызвали во мне сотню мурашек.

Я встряхнула головой, чтобы прогнать навязчивые мысли.

— Поможете мне отнести его? — спросила я. — Не оставим же мы его здесь.

Лорд молча поднялся и поднял бессознательную тушу. Лицо у него при этом было чернее тучи.

— В ту комнату! — указала я на открытую дверь, и вспомнила, как он меня туда приглашал, передёрнула плечами.

Лорд небрежно кинул его на койку.

— Вы останетесь здесь? — спросил он, смотря на меня.

— Нет! — чуть ли не подпрыгнув, ответила я. — С чего вы взяли?..

— Что вы, я и не думал осуждать…

— Нет! Знали бы, что он за человек, поставили бы ему два клейма!

— Он вам ещё что-то сделал?!

— Не смог, — устало ответила я и потопала к выходу.

— Почему вы его не "поченили"?

— верила что сам исправится..

— хм… — сомнительно выдал он и замолчал.

Мы шли по коридору.

— Вы в порядке? — спросил лорд, задержав меня за локоть.

— Да, я пойду на улицу… нужно немного прийти в себя, — ответила я. А у самой в голове не было ни одной мысли, руки ослаблены, даже дышать мне сейчас не хотелось.

— Я с вами, свежий воздух нам обоим пойдет на пользу.

Мы вышли в сад. Лунный свет освещал тропинки и голые деревья, осенний ветер обдувал холодом. Я глубоко вдохнула свежий воздух с ароматом дождя и костра.

— Присядем? — закутавшись посильнее, спросил лорд, кивнув на скамейку. Обыкновенная деревянная скамейка, но какой же уютной и правильной она выглядела в этом лунном саду.

— Хорошо, — я села и тоже укуталась посильнее.

— Холод как никогда отрезвляет. Вы не замёрзли?

— Немного, — ответила я, наблюдая за тем, как ветер неохотно играет с голыми ветками и взъерошивает холмики павшей листвы.

— Так теплее? — спросил лорд, при этом не шевельнувшись. Но стало действительно теплее.

— Мне нравился холод.

— Я немного, чтобы вы не простудились. — Я благодарно улыбнулась.

— Ночь… Никогда не понимала, почему девочки боялись ночи. Мне всегда казалось, что именно ночь укрывает нас от невзгод дня. Заставляет забыть, что мир существует, в свете, где всё видно в истинном облике: всё самое ужасное и прекрасное.

— Да, ночь скрывает всё, потому-то и боялись — не видели, где враг, а где друг.

— Когда у тебя нет друзей, тебе нечего бояться, ты просто готов к нападению врага, а за этот малый промежуток времени можешь насладиться настоящей тишиной мира. Той тишиной, которой лишён мир днём.

— Вы никому не доверяете?

— Нет… Последние два года я провела в группе, там этому учат.

— И не разучились не доверять?

— Этому сложно научиться и ещё сложнее разучиться.

— В этом вы правы. — Он потянулся во внутренний карман пальто, вынул оттуда серебряную фляжку.

— Будете? — протянул её мне.

— Это алкоголь?

— Да, — встряхнув фляжку, сказал он. — Простите, глупо получилось…

— Нет! Я возьму! — Я взяла фляжку и, выпив несколько больших глотков, закашлялась, зажмурив глаза и зажав рот рукой. — Спасибо! — вернула фляжку. Лорд положил её обратно.

— Вы не будете?

— На одном глотке я не остановлюсь.

— Ваш Линг сжигает алкоголь из вашего организма, как только вы засыпаете.

— Да, так и есть. Откуда вы знаете?

— Рассказали, — я махнула рукой. Голова закружилась, а тело заволокло приятным теплом. — Я сегодня узнала очень паршивые известия.

— Я понял, у вас была истерика. Вы так смеялись… так счастливые люди не смеются.

— Знакомо?

— Самым тесным образом.

Мы смотрели на деревья, в небо, на отражение капель на каменной дорожке, на всё что угодно, но не друг на друга.

— Знаете, что я делала в детстве?

— Что?

— Я заводила себе друзей. Вот только все мои друзья были душами. Я их привязывала к себе, от этого они не могли уйти.

— У ребёнка должны быть друзья, — пожав плечами, сказал лорд, вглядываясь в звёздное небо.

— Меня тогда заперли на неделю. Я не видела ни живых, ни мёртвых. Абсолютное одиночество…

— Вы боитесь одиночества?

— Нет, там я и поняла, что бояться одиночества гораздо хуже, чем быть одиноким.

— Страх делает всё безобразным, бояться ошибки гораздо страшнее, чем её совершить.

— Вы уверены? — я резко посмотрела на мужчину. В лунном свете он был прекрасен. Он медленно опустил взгляд на меня.

— Да. Ведь если ты боишься ошибки, ты бездействуешь. А бездействуешь — значит, заведомо проиграл. И эта слабость будет глодать косточки твоей души всю жизнь, если в конце концов не сведёт с ума. — Он говорил прямо мне в глаза.

— Как бы вы поступили, если бы от вас зависела судьба, пусть и виновных, но добрых душ? Но цена, которую вы должны заплатить, для вас является непомерной.

— Непомерная цена… — вдумчиво проговорил он. — Они виновны? Значит, в своё время сделали свой выбор… и, видимо, это был не самый правильный выбор. Если от этого зависит только судьба двух душ…

— Трёх! Моей тоже! — перебила я.

— Высшей жизни угрожает ваша работа. Интересно, что за дело, в котором нужно делать такой выбор… Простите, я посоветовать вам не могу. В силу своей неосведомлённости.

— Да, я знала это. Да и вопрос был скорее риторический.

— Вам бы цвести, как цветок на солнечном лугу, а вы всё больше входите во мрак. — Лорд процитировал мирового классика Шональда Миро Голадо.

— Меня взрастили в темноте, и свет мне более неугоден, — закончила я, как нельзя лучше подходящую в нашем случае цитату.

Мы замолчали…

— Когда вы были счастливы в последний раз? — спросил меня лорд, чуть пододвигаясь ко мне.

— Мне кажется, я не умею быть счастливой. Всю жизнь у меня есть только одна цель — вернуться домой. И побыть хоть ненадолго ребёнком своих родителей. У нас многие болеют этим, но с возрастом забывают об этом и заводят уже свою семью. А я нет. Я и сейчас хочу этого — маму, папу и яблочный пирог, — улыбнулась я, вспомнив этот аромат, и сама себе удивляясь, как легко я раскрываю самое сокровенное. То, что я долгое время скрывала даже от себя, сейчас спокойно рассказываю ему.

— Поэтому вы не захотели, чтобы узнали о вашей способности сотрудничать с Роналисом?

— Да. Когда чего-то очень хочешь, сама жизнь уводит вожделенное у тебя из-под носа.

— Мне об этом можете и не говорить… — мы затихли. И ветер решил, что его долг — заполнить эту тишину шелестом листвы и звоном далёких колокольчиков.

— Как вас зовут? — спросил лорд едва слышно. Я подумала, стоит ли отвечать. Да в конце концов, к чему скрывать такую мелочь по сравнению с тем, что он уже знает обо мне.

— Милана Рованд, княжна берегов Арафалда, — я произнесла это спокойно, так произносят имена незнакомых тебе людей. По сути, Милана Рованд Арафалда была мне незнакома, ведь только боги знают, какой бы я стала, проживи я жизнь как княжна.

— Не могу поверить! — я резко посмотрела на лорда.

— Чему?!

— Последней моей выездкой стало именно посещение вашего фамильного замка в Арафалде!

— А чего тут удивительного? — я икнула, спросив это, и от того испытала почти нестерпимое чувство неловкости.

— Именно в тот раз я говорил с вашим братом Дронкам. Он был изрядно пьян, запивал горечь безответной любви, которая в тот день вышла замуж. Я запомнил это просто из-за того, что вашему брату подобное поведение не свойственно.

— Безответная любовь… — безразлично сказала я. Заморосил мелкий дождик. Я подняла голову, подставляя лицо под холодные капли.

— Я почему это рассказываю… В тот раз мы завели разговор про мою маму. Слово за слово, и ваш брат рассказал мне трогательную историю про сестру, которая оказалась видящей — первой в их роду. Он говорил о вас.

— Что он говорил?

— Он вас учил правильно произносить слово «осьминоги», а вы упорно утверждали, что надо говорить «момоноги», при этом ужасно злясь и ударяя своей маленькой ручкой по его носу. Он расписывал всё в подробностях, которые я не запомнил.

— А я его не помню… — грустно и немного виновато сказала я. — Маму, папу — совсем чуть-чуть, а брата я не помню. Вы видели моих сестёр?

— Близняшек? Да. Тогда они были совсем маленькими. Глаза у них потрясающие. У обеих по одному зелёному и голубому.

— Мне Элизабелла говорила, что у меня родились чудесные сестрёнки. Мама была беременной, когда меня забрали. Встретиться с ними я так и не успела. Сейчас они уже девушки…

— Я тогда слушал пьяный рассказ о той, что через восемь лет спасёт мне жизнь… Жизнь удивительна. И даже не мог предположить, что через несколько месяцев моя жизнь превратится в кошмар. — мы замолчали, слушая музыку дождя…