Лука
Фрэнки захлопывает дверь подвала, вытирая окровавленной рукой лоб. — Он готов к тебе.
Я замахиваюсь кулаком и бью его по его щеке. Он спотыкается и отшатывается назад с выражением шока на лице.
— Ты его сюда притащил! И позволил им пожениться, гребаный мудак! — я рычу, хватая его за горло и ударяя коленом ему в пах.
Он кричит от боли.
— Какого черта, Лука? — он шипит.
Я толкаю его к стене и вытаскиваю нож. — Так вот почему ты на самом деле убил своего брата? Ты знал, что он позволил своему человеку изнасиловать свою дочь, а потом позволил ему выйти сухим из воды?
У него отвисает челюсть. — Что? Я… я понятия не имел.
— Хуйню несешь. Ты такой же, как твой брат, — выплевываю я, сильнее прижимая кончик ножа. По лезвию стекает струйка крови.
— Не смей, — его глаза сверкают гневом.
— Назови мне хоть одну вескую причину, почему я не должен прикончить тебя. В любом случае, ты бесполезен для Розы. Ты бросил ее. Ты позволил ей обручиться со своим насильником.
— Марко был виновен в смерти моей девушки. И моего не рожденного ребенка. Вот почему я убил его, ясно? Поэтому я работал на Романо. Я долго планировал его конец.
Черт.
Он потирает шею, когда я убираю нож.
— Вот почему я ушел. Взрыв, в результате которого погибла мама Розы, так же убил и Лейлу. Марко убил первую жену Романо, и это была месть. Я должен был уехать. Я не мог оставить Розу и Еву сиротами, поэтому позволил ему жить, пока не пришло время. Я не знал, Лука. Клянусь Богом, — его кулаки сжимаются по бокам.
— Господи, Фрэнки.
Он делает шаг ко мне, его палец сильно стучит по моей груди. — Я забуду об этом, ты защищаешь мою племянницу. Но попробуешь еще раз, я прикончу тебя. Никогда больше не говори о моем прошлом. Слышишь?
Мои глаза сужаются. — Я думаю, тебе нужно объяснить это Розе.
Я знаю, ее гложет мысль, что Фрэнки бросил ее. Даже если он, по-своему, ее любит.
Он сжимает мои плечи, и его серые глаза темнеют.
— Объясню. А теперь пойдем и устроим ад этому куску дерьма там, внизу. Нужно найти Еву.
Я спускаюсь по лестнице в подвал, и я чувствую предвкушение.
Гортанные крики Данте звучат музыкой для моих ушей. Металлический запах крови витает в воздухе.
По его лбу размазано что-то красное, а нос снова свернут влево. Он дергает за несгибаемые цепи на запястьях.
Я смотрю на металлическую скамью, запах горелой плоти наполняет мои ноздри. Пять пальцев с ног и два мизинца лежат в ряд.
Глаза Данте расширяются, когда он замечает меня. Закуривая сигарету, я направляюсь к нему.
Капли пота выступили у него на лбу, смешиваясь с алой кровью.
— Нечего сказать? — я выпустил струйку дыма ему в лицо.
— Пошел ты и эта гребаная шлюха наверху, — орет он.
Я отвожу назад правую руку и со всей силы треснул его по челюсти. Брызжет кровь, за ней на пол отскакивает пара зубов.
— Ты не имеешь права говорить о ней или когда-либо снова произносить ее имя, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
Он шипит, когда я тушу сигарету о его лоб.
Новая волна ненависти захлестывает меня при мысли о том, что он сделал с моей девушкой. Я вдавливаю большой палец ему в уголок его глаза и надавливаю достаточно сильно, чтобы глаз выскочил из глазницы. Я тяну мягкий глаз, наслаждаясь его криками, пока не вырываю его наконец.
— Это за то, что ты даже посмотрел на неё.
Я пообещал Розе боль, и это именно то, что я делаю.
— Хватит. Пожалуйста, просто покончи с этим, — из его запавшего века вытекает струйка свежей крови.
Комната взрывается смехом.
— Ты умоляешь не тех людей, Данте. Мы не знаем пощады.
Я сжимаю обручальное кольцо Розы, вещь, которая удерживала ее в плену несколько месяцев.
— Открой рот, — приказываю я.
Он мотает головой.
Схватив его за челюсть, я раскрываю ему рот и запихиваю туда массивный бриллиант.
— Теперь глотай.
Он стискивает зубы, пытаясь вырваться из моих рук. Зажав ему голову, я зажимаю ему нос и закрываю рот рукой.
— Я сказал, глотай, блядь.
Наклоняясь, я шепчу: — Если не сделаешь, я отрежу тебе член и заставлю сожрать его вместо этого.
Он пытается вырваться из моего удушающего захвата, но в конце концов делает драматический глоток.
Ему явно недостаточно больно.
— Келлер, передай мне молоток.
Келлер выходит из тени и кладет мне на ладонь увесистую маленькую кувалду. Я отступаю назад, замахиваюсь и со всей злостью обрушиваю молоток прямо по его коленной чашечке.
Кость хрустит, когда его голень беспомощно вылетает вперед. Он запрокидывает голову и издает душераздирающий крик.
Я кладу молоток на плечо. — Итак, где, черт возьми, Ева?
Я стискиваю зубы. Готов поспорить, это было больно, как черт возьми.
По его потливому лицу текут слезы, капая с разбитых губ.
Он издает хриплый смешок. — Да какая разница? Скорее всего, она уже мертва.
Мое сердце сжимается за Розу. Честно говоря, я не верю, что Ева жива. Не теперь, когда я знаю, что Мария была в этом замешана.
— Какую конечность дальше? — кричит Фрэнки, держа ножовку по металлу.
— Руки, — я бросаю молоток на стол рядом с отрезанными пальцами.
Рот Данте открывается с тихим стоном, и он судорожно мотает головой. Фрэнки протягивает мне пилу.
— Какую предпочитаешь, левую или правую? — я касаюсь каждого из них кончиком инструмента, спрашивая.
— Отвали, — он всасывает слюну и выплевывает ее на мой ботинок. Я брезгливо сбросил его.
— Тогда обе, — я пожимаю плечами, а Грейсон смеется у меня за спиной.
Сбрасываю пиджак, закатываю рукава и снимаю галстук. Ампутации могут быть неприятными.
— Фрэнки, придержи его, а потом сможешь заняться другой рукой, — это меньшее, что я могу сделать для него за то, что я ранее врезал ему коленом по яйцам.
Садистская усмешка расползается по его губам.
— С удовольствием, — глаза Фрэнки темнеют, когда он обхватывает подбородок Данте рукой.
— Это за то, что прикоснулся к ней, — шиплю я. Данте трясется в металлических цепях.
Я прижимаю его сжатый кулак и изо всех сил надавливаю на ножовку, когда зубья начинают разрывать его плоть.
К тому времени, как я добираюсь до кости, он уже оседает на стуле.
— Вколи ему адреналин. Он должен чувствовать все, — кричу я. Грейсон втыкает иглу ему в шею и вводит жидкость.
— Через минуту он будет в полном порядке.
Я хлопаю его по щекам. — Подъем! Подъем! У нас еще немного времени осталось.
Он стонет, его единственный глаз приоткрывается.
— Тебе еще не суждено умереть. Ты годами мучил Розу. Справедливо, чтобы ты испытал ее боль.
Я провожу зазубренным краем по последнему лоскуту кожи. Безжизненная рука приземляется с мягким стуком.
Желтая жидкость растекается лужей у моих ног.
Я смотрю на него с отвращением.
— Серьезно? Я ожидал лучшего от первенца Романо.
— Мой отец убьет тебя.
— Что ж, он может присоединиться к тебе и твоему брату в аду. Небольшое семейное воссоединение.
Грейсон перевязывает руку, обжигает культю и накладывает повязку. От запаха жарящего мяса меня передергивает.
— Почему-то мне вдруг захотелось хот-догов? — Грейсон усмехается, обматывая обрубок левой руки Данте.
Я разрываю его рубашку, обнажая волосатую грудь, и достаю маленькое лезвие ножа из кармана.
— Это за ее кошмары.
Я наношу глубокие порезы по его груди и животу, его мышцы напрягаются, пока я режу, создавая узор из рассечений.
Он задыхается между каждым взмахом моего лезвия, едва в состоянии держать голову. Я бросаю взгляд на Фрэнки. Ему не терпится добраться до него. Если кто-то и может заставить Данте заговорить, так это Фрэнки.
Я отступаю назад и подзываю его кончиком ножа. — Твоя очередь.
Фрэнки хватает Данте за горло, заставляя его посмотреть на себя.
— Последний шанс, прежде чем я под корень отрежу тебе член. Где, черт возьми, Ева?
— Пошел нахуй, Фрэнки, — хрипит Данте.
Фрэнки отходит назад, поднимает ногу и бьет его в грудь, опрокидывая вместе со стулом.
— Думаешь, он действительно отрежет член? — Грейсон появляется рядом со мной, скрестив руки на груди, наблюдая за Фрэнки. Клянусь, во взгляде у Грейсона есть проблеск одобрения.
— Ставлю на это.
Безумные глаза Фрэнки смотрят на нас. — Келлер, сними с него цепи и держи.
Келлер разрезает путы Данте, укладывает его на землю плашмя и фиксирует ему ноги.
— Грейсон. Хватай его за руки.
Фрэнки расстегивает ремень Данте, стаскивает с него штаны, обнажая его сморщенный член. Мы все взрываемся смехом. Мольбы Данте срываются сквозь его опухших губ.
Я протягиваю Фрэнки свое лезвие ножа. Он хватает вялый орган и начинает резать. Келлер и Грейсон отворачиваются. Я никогда не слышал, чтобы мужчина так кричал — достаточно громко, что звенит в ушах.
Фрэнки опускается на колени, отрезанная часть Данте едва помещается в его руке.
— Впервые я отрезал член, — ворчит он.
Он заталкивает член в рот Данте, чтобы заглушить крики. Он истекает кровью по всему бетону, сомневаюсь, что ему осталось долго жить.
— Он не скажет нам, где Ева, — Фрэнки встает с обреченным вздохом.
Но это еще не конец. Мы не прекратим ее поиски. С Данте, однако, покончено. Я просто хочу вернуться к моей Розе.
Я встречаюсь взглядом с Грейсоном.
— Сожги его.
— Будет сделано, босс.
Нас четверо, мы ублюдочные садисты. Каждому из нас знакома боль. Мы плохие люди. И никогда не будем хорошими. Но мы всегда будем лучшими для наших женщин и детей. Все, что мы делаем — ради них.
И прямо сейчас я хочу, чтобы моя крепко обняла меня.
Келлер и Фрэнки волокут окровавленного, потерявшего сознание мужчину через маленькую дверь, ведущую к фургону. На другом конце участка есть огороженная зона именно для такого «барбекю». В нашей работе такие места становятся привычным делом.
Грейсон обливает Данте бензином, вонь наполняет воздух. Полагаю, это лучше, чем моча и пот. Веки Данте трепещут, он еще в сознании, чтобы понимать, что происходит.
Я подхожу с сигаретой во рту. Мужчины расступаются.
— Это за Розу.
Я прикуриваю, затягиваюсь и бросаю ему на грудь. Мы вчетвером отходим назад, наблюдая, как пламя охватывает его тело. Он мечется по обугленной земле, издавая крики отчаяния, которые сливаются с треском адского пламени.
— Я возвращаюсь к моей женщине.
Они все кивают, пламя пляшет в их глазах. Я и так всё видел. Он мёртв.