Ради любви и чести (ЛП)

Глава 10

Я снова осмотрел дверь. Может как-то снять ее с петель?

— Если нас заперли, — заметила Сабина, глотая хлеб, — то, по крайней

мере, мы не будем голодать.

Я вытащил нож из ножен и просунул его в щель двери, пытаясь

открыть ее. Произошедшее озадачило меня. Во-первых, как она могла

закрыться? А во-вторых, как ее открыть? На двери не было ни замка, ни

щеколды. Неужели кто-то намеренно забаррикадировал нас в кладовке? И

если да, то почему? Я тыкал ножом во все возможные углы, но дверь не

поддавалась.

— Я думаю, нам лучше смириться с заточением, — сказала Сабина.

Она обмакнула палец в перчатке в горшочек с маслом и поднесла

огромный кусок к губам. Я наблюдал за ней с улыбкой:

— Я начинаю думать, что вы все это спланировали, чтобы съесть

столько масла, сколько душе угодно.

— Как вы догадались? — Она улыбнулась и принялась слизывать масло с

перчатки.

Я все еще удивлялся, что она так легко простила меня. Большинство

дам, которых я знал, затаили бы обиду или, по крайней мере, заставили бы

меня страдать как можно дольше. Сабина была милостива и добросердечна.

Да, она не принадлежала к тому типу женщин, которые меня привлекали, но, если бы мне пришлось вступить в брак по расчету, она, несомненно, была бы

достойной и очаровательной парой. Я повернулся к двери и быстро выбросил

эту мысль из головы. После того как Сабина ушла от меня сегодня утром, я

весь день думал о том, каким же я был мерзавцем, собираясь жениться на ней

из-за приданого. Боль в ее лице и ощущение предательства в ее глазах

преследовали меня несколько часов. Я не мог успокоиться, не мог думать ни

о чем другом, кроме того, что сделал ей больно своим эгоизмом. Чувство

вины еще раз нахлынуло на меня. Я стал в очередной раз изучать дверь.

Смогу ли я ее сломать? Я изо всех сил ударил ее плечом, но она стояла

намертво.

— Неужели мысль о том, что вас заперли здесь со мной, настолько

отвратительна, что вы не остановитесь ни перед чем, чтобы сбежать?

Несмотря на то, что она сказала это шутливым тоном, в голосе

чувствовалась боль. И это пронзило меня до глубины души. Я спрыгнул вниз

по ступенькам:

— Миледи, — сказал я, останавливаясь перед ней. — Невзирая на все

недоразумения по поводу цели вашего визита в Мейдстоун, мне ни разу не

пришлось притворяться, что я наслаждаюсь вашим обществом.

— Правда? — В вопросе стояла какая-то непонятная мне неуверенность.

— Я наслаждался каждой секундой, каждой минутой нашего общения.

Одна из ее бровей приподнялась в сомнении.

— Это правда. — Я взял ее за руку, надеясь, что она почувствует мою

искренность. — На самом деле, для меня было бы честью, если бы вы считали

меня своим другом. У нас так много общих интересов, и это такое счастье, наконец, найти кого-то, с кем я могу говорить свободно, кто понимает меня и

наслаждается теми же темами, что и я.

— Значит, вы не будете ухаживать за мной? Вы хотите стать другом?

Как бы ни было тяжело подвергать опасности Мейдстоун, вызвав

недовольство лорда Питта из-за долгов, я не мог жениться на Сабине или

любой другой женщине из-за эгоистических соображений.

— Я даю вам слово. — Я сжал ее ладонь, внезапно пожалев, что

чувствую не кожу, а лишь льняную перчатку, в которую всегда была

обтянута ее рука. — Я скорее потеряю Мейдстоун, чем пожертвую своей

честью и буду так унижать леди.

Она медленно прожевала еще кусок хлеба, не сводя с меня глаз. Я

видел, как вопросы мелькали в ее глазах в крапинку, в таких живых и

выразительных глазах.

— Значит, вы не хотите на мне жениться?

Неужели я уловил оттенок разочарования? Я колебался:

— Вы заслуживаете большего, чем замужество из-за приданого.

Ее ресницы упали на щеки, скрывая глаза, и я почему-то подумал, что

не дал ей того ответа, которого она ждала. Но что она хотела услышать от

меня? Что еще я мог сказать?

— По крайней мере, теперь вы свободны и можете жениться на леди

Элейн.

Она высвободила свою руку из моей и отошла от стола, чтобы присесть

на край перевернутой бочки.

— Леди Элейн? Зачем мне жениться на ней? — Я сел на бочку напротив

Сабины.

— Потому что она красивая, грациозная и красивая. Я уже говорила, что

она красивая?

В этом не было никакого сомнения: леди Элейн была прелестна, почти

такой же, как моя мать. Я не мог отрицать, что всегда замечал ее

безупречные черты. И я не мог отрицать, что восхищался ими. Я покачал

головой:

— Неважно, насколько она красива. Я не могу на ней жениться.

— Почему? — Тон Сабины внезапно стал жестким. — Потому что у нее

недостаточно большое приданое?

— Да, как младшая дочь, она не имеет большого приданого, — признался

я. — Но даже если бы она была первым ребенком, все равно не смог бы.

— Как это возможно сопротивляться ее хорошенькому личику? –

Дразнила меня Сабина, покачивая ногами взад-вперед.

— Я прекрасно могу сопротивляться.

— Так вы, поэтому постоянно смотрите на нее и пускаете слюни

каждый раз, когда оказываетесь с ней в одной комнате?

Услышав нотку обиды в ее голосе, я усмехнулся:

— Так вы ревнуете.

Ее ноги остановились:

— С чего бы мне ревновать?

— Потому что вы хотите, чтобы я обращал внимание только на вас.

Она фыркнула и снова принялась болтать ногами:

— Я совершенно счастлива и без вашего внимания. Вы женитесь на ней, и у вас родиться много красивых детей.

Сабина ревновала. Я не понимал, почему эта мысль согревала меня, но

это было так. А еще почему-то я вдруг почувствовал желание рассказать

Сабине историю леди Элейн. Может быть, я хотел успокоить ее.

— Леди Элейн — моя невестка, — сказал я, возвращаясь мыслями ко

всему, что случилось с моим братом за последний год.

Глаза Сабины расширились:

— Она замужем за вашим братом?

— Нет. Ее сестра была за ним замужем.

Эти слова мрачно отозвались в моей душе.

— Значит, леди Элейн состоит с вами в родстве через брак?

Я кивнул, представив брата в большой кровати с налитыми кровью

глазами, тяжелое дыхание, которое пропитано запахом пива, источающим

кислый запах немытого тела несколько недель.

— Я знаю леди Элейн много лет. И она всегда была мне как сестра.

— Она-то уж точно не думает о вас как о брате.

— Даже если бы я мог рассматривать ее как свою невесту, я не люблю

ее, я никогда не смог бы жениться на ней. К тому же ее постоянное

присутствие здесь будет напоминанием Олдрику о его ошибках и обо всем, что он потерял.

Выражение лица Сабины смягчилось, глаза смотрели на меня с

пониманием и терпением, как бы говоря, что она не заставит меня делиться

больше, чем я хочу, но готова слушать. Внезапно меня охватила потребность

рассказать ей все. Поэтому я снова уселся на бочку, прислонился к стене и

начал рассказывать историю Олдрика:

— Последние годы я редко бывал в Мейдстоуне, с тех пор, как

мальчишкой переехал жить к герцогу Ривенширскому. Но иногда приезжал

домой по особо важным поводам, таким как женитьба моего брата, барона

Хэмптон, на сестре леди Элейн, Жизель. Она была так же красива, как и

Элейн. Мой брат был безумно влюблен в нее, обожал землю, по которой она

ступала. По его мнению, она не могла сделать ничего плохого, не могла

сказать ничего плохого и не должна ни в чем нуждаться. Поначалу Жизель, казалось, оценила, даже прониклась страстной преданностью своего мужа.

Но постепенно, со временем, она начала задыхаться от постоянной опеки

Олдрика. Однако, вместе с сопротивлением этому, он только усиливал

внимание. Мама сказала тогда, что чем больше Жизель пыталась «махать

крыльями», тем больше Олдрик подрезал их, пока ей не стало некуда идти, некуда лететь, она не могла даже трепыхаться без присмотра Олдрика. Мать

не стала защищать Олдрика. Она только с грустью наблюдала за ними, молясь за молодоженов, зная, что иногда браку приходится терпеть

трудности, чтобы, в конце концов, стать крепче. После того как Жизель

объявила, что ждет ребенка, дела пошли на лад на время. Они помирились, по крайней мере, Жизель перестала бороться с чрезмерной опекой Олдрика.

Но с другой стороны, по мере того как приближалось время рождения

ребенка, Олдрик не хотел выпускать Жизель из поля зрения, не позволял ей

никуда ходить или что-то делать без него. Наконец однажды ночью мать

услышала, как они ссорятся, а на следующее утро, когда все проснулись, Жизель уже не было в доме.

— Она исчезла? — Сабина наклонилась вперед, опершись на край бочки.

Я проглотил боль, которая вставала у меня в горле всякий раз, когда я

прокручивал в голове эту историю.

— Она убежала ночью. Олдрик был в панике. Он послал поисковые

отряды.

— Они нашли ее?

— Но опоздали. Она умерла при родах.

У Сабины хватило такта не ахнуть и не отпрянуть в ужасе. Она

протянула ладонь и сжала мою. Я ответил ей, благодарный за понимание.

— Очевидно, она добралась до пустой пещеры в горах к северу от

Мейдстоуна, в двух днях ходьбы. Нам сказали, что ребенок был

недоношенным, что без помощи Жизель не справилась. Она, вероятно, истекла кровью во время родов.

— И с тех пор Олдрик скорбит?

Я кивнул:

— Он винит себя. И правильно делает. Но, он сделал только хуже, намного хуже, тем людям, которые его любят.

— Значит, он и есть причина финансовых проблем Мейдстоуна?

— За этот год после смерти Жизель он проиграл все до последней

серебряной монеты из казны Мейдстоуна, а потом накопил еще долги.

Сабина долго молчала, с вдумчивым выражением лица. Я догадался, что она поняла, зачем моей семье понадобилось ее состояние.

— Соседние лорды устали ждать, пока Олдрик заплатит то, что должен.

Лорд Питт особенно безжалостен. Поэтому мама позвала меня домой, чтобы

помочь ей найти решение этой проблемы.

— И решение состояло в том, чтобы жениться на богатой девушке?

— К сожалению, это единственный выход, по крайней мере, который

мы смогли найти.

Я был рад, что Сабина взяла меня за руку. По какой-то причине, которую я не мог объяснить, твердость ее руки и участие принесли мне

некоторое облегчение и утешение. Я чувствовал, что больше не одинок, что у

меня появился новый друг, которому я мог бы открыть свое сердце, кто-то, кто выслушает и поймет меня.

— Почему Олдрик сам не женится на богатой девушке? — Спросила она.

— Если он виноват, почему бы не заставить его сделать это неблагородное

дело?

— Неблагородное? — Сказал я. — Только не с вами. И он недостоин вас.

— А вы достойны? — Дразнила она меня.

— Я тоже недостоин. — Я переплел наши ладони, наслаждаясь тем, как

ее длинные пальцы удобно лежали в моих. Если бы только перчатка не

мешала мне ощущать ее кожу.

— Я просто пошутила, — тихо сказала она. — Вы хороший человек.

Однажды вы станете прекрасным мужем для какой-нибудь счастливой леди.

«Только не для нее», — подумал я со странной грустью. Я не хотел

испытывать чувства к Сабине, потому что не женюсь на ней. Даже если бы

она захотела этого брака, моя потребность в ее деньгах подвергла бы

опасности наши отношения. Она всегда будет думать — не женился ли я на

ней ради приданного. И я тоже. Правда заключалась в том, что я не смогу

жениться на Сабине. Она никогда не сможет полностью доверять мне. И я не

хотел провести остаток своей жизни в долгу перед ней. Я не хотел, чтобы она

видела во мне слабого человека, который унизился ради ее богатства, чтобы

спасти свою семью, а не использовал свою силу и ум, чтобы спасти

Мейдстоун.

Мы оба молчали, наши руки все еще были переплетены. Ни один из

нас, казалось, не хотел разрывать эту связь. Единственным звуком было

шуршание мыши где-то в темном углу кладовки.

Наконец Сабина заговорила:

— Даже если мы не поженимся, я все равно могу помочь вашей семье.

— Я не приму ваших денег, — начал я.

— Тогда позвольте мне купить некоторые произведения искусства.

— Нет. — Я выпустил ее руку и поднялся с бочки.

— Всего лишь несколько.

— Нет. — Мой голос повысился. Я зашагал, каждый мускул напрягся при

мысли о расставании с фамильными реликвиями, которые хранились у нас на

протяжении многих поколений. — Я не могу продать их, зная, что люди не

осознают им цену, и будут небрежно относиться к ним.

— Я заплачу вам больше их стоимости.

— Меня волнует не только стоимость. — Я разочарованно вздохнул. –

Дело в том, что я думаю, что никто не сможет заботиться о них так, как моя

семья.

Сабина ничего не сказала, и я испугался, что обидел ее. Я повернулся к

ней, чтобы извиниться, но прежде чем успел что-то сказать, услышал:

— Вы правы.

Слова замерли на языке. Она продолжала:

— Как бы мне ни хотелось купить что-нибудь из этих вещей для своей

коллекции, я вынуждена согласиться с вами. Они должны остаться здесь, в

Мейдстоуне.

Я не был уверен, что правильно расслышал ее слова.

— Я видела, как сильно вы любите каждый предмет, и как много они

значат для вашей семьи. Возможно, вам суждено сохранить редкие

произведения искусства, чтобы будущие поколения тоже смогли оценить их

по достоинству.

Ее слова точно передали мои чувства.

— Спасибо за понимание. — Напряжение спало.

— Я могу понять вас, но это не значит, что мне нравится такое

положение вещей или что я перестану приставать к вам с подобными

просьбами. — Ее губы изогнулись в полуулыбке. — И не удивляйтесь, если я

время от времени буду дуться или даже кидаться на землю, брыкаясь и крича

в знак протеста.

— Тогда как насчет того, чтобы посещать Мейдстоун всякий раз, когда

вы почувствуете приступ гнева?

— Возможно, я поселюсь на постоянное жительство в комнате искусств.

— Я не стану этому препятствовать. — Мои слова прозвучали более

игриво, чем я хотел.

Ее ресницы упали на щеки, и я мысленно выругал себя. Я здесь не для

того, чтобы соблазнять ее. Мне нужно вести себя с ней достойно. Я снова

направился к двери, зная, что должен вытащить нас из кладовки, прежде чем

кто-нибудь обнаружит нас здесь вдвоем. Мы и так уже провели слишком

много времени вместе. Если это продлиться дольше, то вызовет подозрения.

Я поднялся по ступенькам. На лестничной площадке остановился, внимательно осмотрел дверь и снова постучал в нее.

— Если вы не пытаетесь убежать от меня, — спросила она, — почему так

настойчиво хотите взломать дверь?

— Я все еще надеюсь сохранить вашу репутацию, миледи. — Я дернул за

ручку. — Если мы проведем здесь всю ночь без компаньонки, я вас

скомпрометирую в глазах людей.

— Мне все равно, что подумают люди.

Я промолчал. Она не хуже меня знала, что наше благородное

происхождение обязывает заботиться о том, что о нас думают люди. Как

незамужней молодой женщине, ей было что терять. Если бы ее репутация

была запятнана, найти для нее мужа стало бы почти невыполнимой задачей, а

у меня не было никакого желания становиться причиной такой злой судьбы

для нее.

Некоторое время я стучал в дверь, тряс и дергал ручку, но

безрезультатно. Вспотев, я обернулся и увидел, что она с интересом

наблюдает за мной:

— Пора признать, что вы не всесильны. Есть вещи, которые даже самым

благородным рыцарям страны не подвластны. Я понимаю — для вас это шок.

Но лучше выучить этот урок сейчас, чем потом, когда вы действительно

будете в опасности.

Хотя я и видел, что она пытается разрядить обстановку, мне эта

ситуация совсем не нравилась. И я был расстроен, что не могу использовать

свою силу, чтобы освободить нас.

Она похлопала по бочке, с которой я встал:

— Подойдите. Сядьте. Давайте используем наше затруднительное

положение по максимуму.

Я снова посмотрел на дверь.

— Я даже обещаю, что позволю вам потчевать меня историей о картине

Святого Фомы Аквинского, что, как я догадываюсь, вам до смерти хочется

сделать.

Ее соблазнительной улыбке было невозможно сопротивляться. Я

неохотно отошел от лестничной площадки и взмолился, чтобы утром не

пожалеть о том, что бросил попытки освободить нас.