Ради любви и чести (ЛП)

Глава 4

— Нет необходимости так изысканно одеваться. — Сказала я бабушке, которая наблюдала, как моя горничная укладывает мои волосы. — Я здесь, чтобы купить произведения искусства, а не становиться им.

Бабушка наклонила голову и внимательно посмотрела на меня спереди:

— Надо поднять повыше волосы с правой стороны.

Лилиан повиновалась, собрав мои безжизненные каштановые волосы в

странную прическу. Разглядывая себя в длинное овальное зеркало, поставленное передо мной на туалетный столик, я была удивлена

преображением, которое произвели на меня новое платье и прическа.

— Платья — это подарок на твой день рождения, — объяснила бабушка, когда служанка достала их со дна одного из больших сундуков. — Твои

старые — детские и слишком простые. Настало время, чтобы на тебя смотрели

как на леди, которой ты стала.

Как я могу с этим спорить? Когда я надела платье, роскошный оттенок

лазурита напомнил мне ярко-синие бусины старинного ожерелья, которое я

купила в прошлом году во время очередного похода за покупками.

— Если бы только я взяла ожерелье из ляпис-лазури, — сказала я, глядя в

зеркало на свою длинную, бледную и тонкую шею.

— У меня есть кое-что получше.

Бабушка подозвала горничную, и достав что-то из открытого сундука, передала ей. Когда она поднесла мне нитку голубого жемчуга, я вскочила со

скамейки у туалетного столика и ахнула. Я потеряла дар речи на целых пять

секунд, которые показались вечностью.

— Откуда у тебя такое сокровище? — Спросила я, наконец, шагнув к

горничной. Я остановилась перед ней, слишком потрясенная, чтобы

прикоснуться к редким жемчужинам.

— Они появились у меня, когда я была в твоем возрасте. — Резкий, деловой тон бабушки смягчился. — Твой дед подарил их мне на помолвку.

В слабом мерцающем свете настенных канделябров, в угасающим

вечерних сумерках, жемчуг цвета слоновой кости отливал голубым. Я не

осмеливалась прикоснуться к ним. Такой жемчуг был не только чрезвычайно

дорогим, но и, по-видимому, представлял большую ценность для бабушки.

— Он восхитителен. Но ты же не думаешь, что я буду носить это.

— Ты совершенно права. — Ее губы поджались. — Я планировала, что ты

будешь стоять и глазеть на него весь вечер.

— Если ты настаиваешь, — поддразнила я в ответ. — Тогда это будет для

меня большим удовольствием. Мы разложим его на кровати поверх

горностая, как на почетный пьедестал и проведем вечер, разинув рот от

изумления.

— Надень их.

Бабушка нетерпеливо махнула рукой Лилиан, которая поспешила ко

мне и надела жемчуг мне на шею. Прохладная гладкость бусин вызвала у

меня покалывание. Застегнув застежку, горничная улыбнулась и развернула

меня к зеркалу:

— Вы прелестны, миледи.

Я начала было протестовать — я никогда не была хорошенькой, и не

было нужды льстить мне сейчас, но когда я подняла взгляд на свое

отражение, у меня перехватило дыхание. Я не была красива, как многие

знакомые молодые аристократки. Но я увидела лучезарность, мягкое сияние, которое, казалось, облагораживало мою простоту. Я не знала, благодаря ли

новому платью, необычной прическе или редким голубым жемчужинам

случилось это преображение, но я не могла перестать поворачиваться туда-сюда перед зеркалом, осматривая себя со всех сторон, и всматриваться в

новую себя, все время ожидая, что это отражение исчезнет и заменится

отражением прежней серой мышки.

— Нам пора, — сказала бабушка, подбирая юбку и направляясь к двери. –

Виндзоры ожидают, что мы присоединимся к ним за ужином и на приеме.

Я нахмурилась:

— Я бы предпочла отказаться от развлечений и взглянуть на коллекцию

произведений искусства, о которой так много слышала.

— У тебя будет достаточно времени на это во время нашего визита. –

Бросила бабушка через плечо. — Кроме того, тебе будет легче вести

переговоры, если произведешь хорошее первое впечатление.

— Мои серебряные монеты вполне способны произвести впечатление.

Мне не обязательно вмешиваться.

Взявшись за ручку двери, бабушка остановилась. На мгновение мне

показалось, что она пропустила мой бойкий комментарий мимо ушей. Но она

медленно повернулась, словно в раздумье, и взглянула на меня, прищурилась:

— Будь осторожна, Сабина. Я достоверно знаю, что эта семья не в

восторге от того, что ей приходится расставаться со своей коллекцией. Они

очень разочарованы необходимостью распродавать свои произведения

искусства. Ты продемонстрировала бы мудрость, если бы проявила

сочувствие к их ситуации. Не проявляй чрезмерного рвения. Вообще, я

советую тебе воздержаться от любых упоминаний о покупке до тех пор, пока

они не получат возможность узнать тебя и убедиться, что ты заслуживаешь

доверия.

Слова бабушки отрезвили меня. Если бы мне пришлось отказаться от

чего-нибудь из моей коллекции произведений искусства и реликвий, я бы

плакала, захлебываясь слезами. Одна только мысль о том, что мне придется

расстаться с одним из моих сокровищ, повергала меня в отчаяние. А что

сейчас чувствует семья Виндзоров?

— Вы, как всегда, правы, миледи. Как бы трудно это ни было, я

постараюсь сдержать свой энтузиазм, пока буду осматривать экспонаты.

— Ты будешь молчать о своих намерениях, пока они не узнают тебя

получше?

— Я постараюсь сделать это.

— Ты воздержишься от глупых, бессмысленных комментариев и будешь

очаровательна?

— Бабушка, а ты не слишком многого требуешь? — Подмигнула я ей.

Она фыркнула, словно соглашаясь, и распахнула дверь. Я последовала за ней и поспешила пристроиться рядом. В своем черном бархатном платье, отделанном золотыми вышитыми листьями, она была величественна. Ее внешний вид выражал невероятную внутреннюю силу, которой я всегда восхищалась. После утраты любимых людей: сначала мужа, потом обоих сыновей, я ожидала, что тяжесть этих потерь сломит ее. Но каким-то образом все эти годы она оставалась сильной.

В то время я была слишком мала, чтобы помнить смерть матери, и слишком далека от отца, чтобы чувствовать последствия его смерти. Он довольно часто покидал дом, служа при дворе короля. А в те редкие дни, когда возвращался домой, то вел себя церемонно и отчужденно, как незнакомец. Когда он умер, я ни разу не заплакала. Мне было грустно, но только потому, что я горевала о любви, которую никогда не испытывала к нему и теперь никогда не узнаю.

Без бабушки, с ее преданностью, твердостью и непоколебимой решимостью всегда делать все возможное в любой ситуации, я не знаю, чтобы со мной стало. Я была благодарна ей за то, что она меня любила, и за то, что она была образцом мужества. В последние годы она очень помогала мне. И я не сомневалась, что она будет продолжать это делать, пока я в этом нуждалась. Несмотря на все ее разговоры о попытках найти мне мужа и передать меня ему, она будет сожалеть о том, что потеряла меня так же сильно, как и я ее. К счастью для нас обоих, я не собиралась покидать ее в ближайшее время.

Наши шаги эхом отдавались в длинном, тускло освещенном коридоре, как бы объединяя нас. Я потянулась к нитке жемчуга и потрогала ее пальцами. Сквозь тонкую шелковистую ткань перчатки бусинки были гладкими, как тончайший мех норки.

— Спасибо, что позволили мне надеть жемчуг, миледи.

— Я не просто позволила тебе носить их, — ответила она. — Я отдаю их

тебе. Теперь они твои.

— Бабушка, я не могу их принять, — начала я протестовать.

Она махнула рукой и оборвала меня:

— Ерунда. Я ждала подходящего момента, чтобы отдать их тебе. Я

решила, что сегодня самое подходящее время.

Я понимала, что должна продолжать возражать, но была слишком

взволнована этим подарком, чтобы спорить с ней или пытаться понять, почему она считает сегодняшний вечер идеальным. Я взяла ее за руку и

крепко сжала:

— Ты просто прелесть.

— Это тоже полная чушь. — Но легкая улыбка тронула уголки ее губ. –

Теперь просто убедись, что ты в перчатках.

Я постучал пальцами по столу и подавил раздражение. В коридоре, ведущем на кухню, стояли слуги, ожидающие знака подавать еду. Их лица

были влажными от пота и раскрасневшимися от удушливой жары, исходившей из кухни. Восхитительные ароматы доносились до нас, дразня

гостей запахом шалфея, лука, розмарина и дюжиной других, смешанных

вместе.

Сердитый, раскатистый голос повара каждые несколько минут звал

слуг на кухне. Повар, вероятно, приготовил несколько блюд, высчитывая

время, и из-за опоздания наших гостей часть еды теперь будет либо

подгоревшей, либо слишком холодной.

— Миледи, — прошептал я матери вполголоса. — Как я могу произвести

на нее впечатление от трапезы, если блюда скоро станут несъедобными?

В этот момент двери в дальнем конце большого зала широко

распахнулись, и мама тронула меня за руку, призывая к молчанию. Пожилая

женщина, с которой я уже имел честь познакомиться — леди Шерборн, вошла

первой. Ее подбородок был поднят, плечи расправлены, роскошное платье

как знак богатства и статуса волочилось за ней. Желая проявить уважение, я

встал из-за стола и с удивлением обнаружил, что у меня перехватило

дыхание в ожидании появления моей будущей невесты — девушки, которая

станет спасительницей Мейдстоуна. Не стану отрицать, что мне было

интересно, как она выглядит. Я молился, чтобы она была красивой и

надеялся, что смогу восхищаться ей. Я заключил сделку с Богом, сказав ему, что раз я пошел на это, то самое меньшее, что он может сделать –

вознаградить мой благородный порыв красивой женщиной.

Но затаив дыхание, в глубине моего сознания прозвучало

предупреждение, напомнившее, что красивая и богатая девушка уже

получила бы десятки предложений и не рассматривала бы брак с мужчиной в

моем положении. Я приготовился к худшему, мое тело напряглось в страхе

перед тем, что я увижу.

Через несколько долгих секунд вслед за леди Шерборн в двойные

двери вошла молодая девушка и направилась по проходу. Стройная, чуть

выше среднего ростом. Каштановые волосы ее были ничем не

примечательны, как и тусклый цвет ее глаз. Но черты лица были приятными: тонкий нос, высокие скулы, решительно поджатые губы. Она двигалась с

грациозной целеустремленностью. Кроме россыпи веснушек на ее лице, я не

увидел никаких других серьезных недостатков. Непроизвольно у меня

вырвался громкий вздох облегчения. Возможно, она не была такой

потрясающей красавицей, как мама. Но, по крайней мере, она не была рябой

или кривой. Если уж мне суждено жениться по расчету, то, по крайней мере, я не буду испытывать отвращения к внешности этой девушки.

Я обошел главный стол и подошел к проходу. Мать следовала за мной

по пятам.

— Улыбнись, Беннет, — прошептала она. — Постарайся выглядеть

довольным.

Леди Шерборн остановилась передо мной, и я заставил свои губы

сложиться в то, что, как я надеялся, было моей самой очаровательной

улыбкой:

— Леди Шерборн, добро пожаловать в Мейдстоун.

Она вдохнула носом и отступила в сторону, ожидая, когда к ней

подойдет внучка.

Девушка, идущая по проходу, казалось, не обращала на меня ни

малейшего внимания. Она изучала витраж, украшавший стену позади

главного стола. На нем была изображена мученическая смерть святого

Винсента Сарагосского. Казалось, она читает историю, сложенную из

разноцветных кусочков сапфирового и малинового стекла.

— Леди Сабина, — послышался голос матери. — Позвольте представить

вам моего сына, сэра Беннета Виндзора.

Хотя леди Сабина остановилась перед нами, ее внимание все еще было

приковано к витражу. Бабушка громко откашлялась.

— У вас есть второй витраж? — Леди Сабина оторвала взгляд и

умудрилась остановить его на мне.

Ее вопрос застал меня врасплох. Откуда ей известно, что изначально их

было два?

— К сожалению, миледи, у нас только один, хотя я искал второй

повсюду.

— Да, это прискорбно.

Бабушка снова откашлялась и строго посмотрела на нее. Леди Сабина

довольно натянуто улыбнулась и повернулась к матери:

— Простите мои манеры, ваша светлость. Вы говорили…

Мать окинула меня пристальным взглядом, словно пытаясь обратить

внимание леди Сабины на меня:

— Это мой сын, сэр Беннет.

Я начал было кланяться, но тут же остановился при виде ее жемчуга

странного голубоватого оттенка. Конечно, это просто свет так падал на них.

Они не могли быть настоящими, потому что голубые жемчужины — одно из

самых редких сокровищ в мире. Если эти жемчужины действительно были

такого оттенка, то кто-то покрыл их блестящим лаком.

— Рада познакомиться с вами, сэр.

Леди Сабина бросила на меня беглый взгляд, и тут же ее внимание

переключилось на реликвию с изображением бюста Святого Ирие, стоящего

на пьедестале под витражом.

Я привык к тому, что женщины больше обращают внимание на меня, по крайней мере, смотрят на меня с некоторым восхищением. Меня никогда

не игнорировали, и я не знал, что делать дальше. Я взглянул на мать, ожидая

ее совета. Она наклонила голову в сторону леди Сабины, и, хотя я не совсем

понял ее молчаливое послание, я знал, что она призывает меня проявить

немного вежливости и внимания к леди.

— Очень рад с вами познакомиться, — сказал я, беря ее за руку.

На ней были длинные перчатки, доходившие до локтей. Тем не менее, я

поднес ее пальцы к своим губам и поцеловал их. Она быстро отдернула руку

и завела ее за спину, вне пределов досягаемости. Ее и без того бледное лицо

приобрело более светлый оттенок, отчего веснушки стали заметнее. Я

выпрямился, моя неуверенность росла. Похоже, эта девушка не только

находила меня непривлекательным, но и осуждала мои прикосновения. Я

чувствовал на себе взгляд бабушки, еще раз требующей от меня очаровать

эту девушку. Мамин локоть ткнулся мне в ребра, напоминая о том же самом.

— Леди Сабина, я польщен вашим присутствием на сегодняшнем

ужине.

— Спасибо, сэр, — ответила она покорным тоном, как будто я попросил

ее присоединиться ко мне в уборке конюшни, а не испробовать изысканные

блюда.

Я протянул ей руку, надеясь, что она воспримет это как знак

присоединиться ко мне. Она на мгновение заколебалась, но в конце концов

очень легко взяла меня под локоть, позволив мне проводить ее к соседнему

стулу.

— Обещаю, что постараюсь не слишком сильно утомлять вас этим

вечером, — сказал я, помогая ей сесть.

— Приятно это слышать. — Она ответила с такой серьезностью, что я в

очередной раз растерялся.

Словно почувствовав мое замешательство, она улыбнулась:

— Хотела бы я пообещать вам то же самое, но бесстыдно признаю, что

мое второе имя — Зануда. На самом деле, вы должны знать, что я отзываюсь

на имя леди Зануда.

Леди Сабина говорила, а ее глаза светились озорством, и радужки глаз

превратились в симметричный узор из коричневого и зеленого цветов. Я

снова уловил блеск ее жемчуга, но заставил себя не смотреть на него. Мне

очень не хотелось, чтобы она думала, что я алчу ее богатство и деньги, хотя

формально так оно и было.

— Вам повезло, — сказал я, опускаясь в кресло рядом с ней и кивая

слугам, чтобы они начинали приносить еду. — Я склонен утомлять

большинство моих друзей своими обыденными разговорами. По крайней

мере, так мне говорят. Так что, возможно, мы прекрасно поладим.

— Или мы просто усыпим друг друга.

Я усмехнулся:

— Постараюсь не усыпить вас, миледи. Поэтому, пожалуйста, скажите

мне, какие темы вызывают у вас зевоту, и тогда я сделаю все возможное, чтобы избежать их.

— Вы слишком добры, сэр. — Озорной блеск в ее глазах превратил

зелено-коричневый веер в еще один завораживающий и прекрасный узор. –

Вам не придется беспокоиться, если вы не станете говорить о гнездовых

привычках мигрирующих крачек. А также если вы избежите любого

упоминания о процессе вторичного брожения медовухи. В последнее время у

меня были длительные дискуссии на каждую из этих тем, и я чувствую, что

любые дальнейшие разговоры об этом будут опасны для моего здоровья.

Впрочем, я могу поддержать короткий разговор о процессе первичной

ферментации, если вы так уж хотите.

Я смотрел на нее, совершенно потеряв дар речи. Если не считать

искорки в глазах, выражение ее лица оставалось серьезным.

— Кроме этих двух тем, — продолжала она, — у вас мало шансов

наскучить мне.

— Спасибо за своевременное предупреждение, — наконец сказал я. — Как

бы мне ни хотелось обсудить гнездовые привычки крачек, я постараюсь

воздержаться.

Ее улыбка, вырвавшись на свободу и осветив лицо, сделала его почти

красивым.

— Я предполагала, что будет трудно остаться в стороне от такой

экзотической темы, поэтому я ценю ваши усилия.

— Я к вашим услугам, миледи. — Мне понравилась ее остроумность, и я

понял, что готов принять вызов и присоединиться к ее шуткам. — Возможно, вы предпочтете послушать мой монолог об архитектурных недостатках

фундамента замка в нормандском стиле.

— Звучит невероятно увлекательно.

— Или мы могли бы обсудить древние попытки сделать золото путем

соединения киновари, серы, сульфида мышьяка, соли, мела и устричных

раковин. Знаете ли вы, что, когда эту смесь бросают на ртуть, она превращает

этот металл в золото?

Ее улыбка стала шире, явно одобряя мое продолжение разговора:

— Я полагаю, вы захотите показать мне то золото, которое сделали в

результате своей алхимии?

— Я был бы рад сделать это, но оно все еще находится в невидимом

состоянии.

Она рассмеялась, и этот чудесный звук согрел меня изнутри.

Напряжение, давившее на меня весь день, спало, и я расслабился. Возможно

провести время с этой женщиной на протяжении следующих нескольких

дней будет не так уж сложно, как я сначала предполагал.

Подошел слуга и налил нам в кубки подогретого пряного меда. Леди

Сабина отпила глоток и подержала жидкость во рту, пробуя ее на вкус, и

только потом проглотила. Она удовлетворенно хмыкнула, что меня

порадовало, так как сегодня по такому случаю я попросил кухарку

попробовать новый рецепт меда. Я тоже сделал глоток, наслаждаясь смесью

гвоздики и мускатного ореха. Специи были редкими и дорогими — роскошь, которой нам недолго осталось наслаждаться.

Если бы специи были наименьшим из того, что мы могли потерять, я

был бы счастлив. Но на карту поставлено гораздо больше, и не мог упустить

возможность решить все наши проблемы.

По мере того, как шел обед, я все больше радовался тому, как легко

мне было беседовать с леди Сабиной. Она могла говорить почти на любую

тему со знанием дела и разбираясь в деталях, часто лучше меня, что было

необычно, но определенно нравилось мне.

— Должен признаться, — сказал я после третьей перемены блюд: фрументы1, миног2 в остром соусе и желе в форме льва. — Я восхищаюсь

вашим жемчужным ожерельем. Его покрасили в голубой цвет просто

мастерски. Жемчуг кажется подлинным.

Она прикоснулась к драгоценности рукой в перчатке, которые не

снимала даже во время тех блюд, которые надо было есть руками.

1 Фрументы — был популярным блюдом в западноевропейской средневековой кухне. Это каша, толстое блюдо из вареного зерна — отсюда и его название, которое происходит от латинского слова

frumentum, «зерно». Обычно его готовили из треснувшей пшеницы, сваренной на молоке или бульоне, и он

был крестьянским основным продутом питания. Более роскошные рецепты включают яйца, миндаль, смородину, сахар, шафран и воду из цветков апельсина. Фрументы подавали с мясом как похлебку, традиционно с олениной. Также его часто использовали как утонченность, блюдо между блюдами на

банкете.

2 Минога — самая жирная из рыб и самая привередливая в приготовлении. Минога имеет

змеевидную форму, не покрыта чешуей, и у нее отсутствуют плавники, кости и привычные потроха.

— Они выглядят подлинными, потому что так и есть.

Моя рука замерла на полпути ко рту, желе в ложке задрожало. Я не мог

удержаться, чтобы не уставиться на жемчужины с открытым ртом:

— Вы не серьезно.

— Очень серьезна, — тихо сказала она.

— Настоящий голубой жемчуг?

— Настолько настоящий, насколько это возможно.

Бусины блестели на шее в свете мерцающих факелов, расставленных

вдоль стен. Мне захотелось протянуть руку и дотронуться до них. Но снова, как и во время обеда, я почувствовал на себе пытливый взгляд ее бабушки, следившей за каждым моим движением, испытывавшей меня и, в конечном

счете, определявшей мою судьбу. Если я дотронусь до них, бабушка

наверняка решит, что я подсчитываю их стоимость. Но меня больше

поразила их редкость и красота, чем денежная ценность, которая, вероятно, была астрономической.

Леди Сабина держала в руках кубок, поворачивая его туда-сюда за

ножку:

— Теперь я думаю, что не должна была надевать такое роскошное

украшение на ужин. Должно быть, это выглядит так, будто я выставляю

напоказ свое богатство…

Ее откровенность застала меня врасплох:

— Не беспокойтесь, миледи.

— Просто я не смогла устоять, когда бабушка достала их сегодня

вечером и подарила мне. Они загипнотизировали меня.

— Не думайте об этом. — Успокаивал я ее. — Мне доставляет огромное

удовольствие видеть нечто столь редкое и прекрасное.

Но любуясь ожерельем, я не мог не задаться вопросом: не нарочно ли

леди Шерборн подарила леди Сабине голубые жемчужины сегодня вечером, чтобы продемонстрировать свое богатство, намекая и на все остальное, которое вскоре может стать моим, если я завоюю сердце леди Сабины? Я

чуть не расхохотался от этой мысли. Леди Шерборн не нужно было

уговаривать меня жениться на леди Сабине. Я уже был в отчаянии, гадая

достанутся ли мне голубые жемчужины, как часть сделки или нет. Если

только у леди Шерборн нет опасения, что я не захочу жениться на леди

Сабине. Но почему она беспокоиться об этом? Леди Сабина, возможно, и не

была восхитительной красавицей, но очень приятная. Наверняка у нее были

предложения руки и сердца от, интересующихся ею, аристократов. Если

кому-то и нужно было беспокоиться о том, будет ли эта договоренность

выполнена, и как произвести впечатление, то только мне.

И мой разум лихорадочно искал способ произвести впечатление на

леди Сабину. Но у меня было так мало тем, на которые я мог поговорить.

Моя внешность ее тоже не сильно впечатлила. А что еще у меня было?

Я щелкнул пальцами от внезапной мысли и отодвинулся от стола:

— Пойдемте, — сказал я, вставая и протягивая ей руку. — Если вы любите

редкие драгоценности, то у меня есть что вам показать.

Она практически вскочила на ноги, ее глаза расширились от

нетерпения:

— Ну если вы настаиваете.

Я подставил ей согнутую руку:

— Тогда я категорически настаиваю.

Она вложила ладонь в сгиб моего локтя:

— Как видите, меня очень трудно уговорить.

— Да, в следующий раз я постараюсь просить подольше.

Ее губы изогнулись в довольной улыбке, и я не смог удержаться от

ответной. Прежде чем я успел подумать, что заставило меня улыбнуться, боковая дверь большого зала, ближайшая к кладовой, распахнулась.

— Где же она? — Послышался невнятный крик.

Мое сердце провалилось в бездну отчаяния. Олдрик. Я понял, что это

он, еще до того, как он вышел из темного коридора в освещенный большой

зал. Волосы — длинные и растрепанные, одежда — грязная и мятая, а лицо

испещрено пятнами, видневшимися из-под густой бороды и усов.

— Куда вы ее повели? — Снова закричал Олдрик, спотыкаясь в свежих

камышах.

Его голос эхом отразился от каменных стен, оборвав смех и разговоры

гостей так же быстро, как меч, вонзающийся в плоть. В нем звучала боль, а в

налитых кровью глазах — паника. Я хотел рассердиться на него, но во мне

проснулась жалость.

Мать поднялась со своего места с побелевшим лицом, глаза умоляли

меня сделать что-нибудь. Быстро.

— Прошу прощения, ваша светлость, — сказал я, высвобождаясь от леди

Сабины. — У меня срочные дела.

Неважно, что переживал Олдрик, сейчас не время для его выхода.

Только не тогда, когда мы так старались произвести хорошее первое

впечатление на леди Шерборн и ее внучку.

Я бросился к нему, спеша упрятать его подальше, прежде чем он

скажет или сделает что-нибудь, что разрушит наш последний шанс

восстановить Мейдстоун.