Замок Мейдстоун, Хэмптон.
Апрель 1391 г. от Рождества Христова.
— У тебя есть месяц, чтобы рассчитаться с долгом, — заявил капитан
Фокс жестким как броня голосом. — Или мы атакуем Мейдстоун и попробуй
нам противостоять.
Мой позвоночник напрягся, и я подался вперед:
— Твой господин не может требовать от меня денег через месяц. Мне
нужно минимум два.
— У тебя есть один, — Фокс понизил голос, угрожающе рыча и обнажая
зубы слишком острые для человека.
Мои пальцы рефлекторно сжали гладкую потертую рукоять меча, которым я редко пользовался последнее время, особенно у себя дома. В ответ
на это движение, рука Фокса в перчатке двинулась к своему мечу. Он стоял
без шлема и было видно, как его лицо, освещенное слабым солнечным
светом, проникающим из двух окон комнаты, потемнело. На его лице не
просто залегла тень недовольства, она стала решительно враждебной.
— Лорд Питт уже ждал шесть месяцев.
Взгляд Фокса упал на серебряные подсвечники на каминной полке. Я
стоял возле матери, которая неподвижно сидела в кресле возле камина, но
жар полыхающего огня не ощущался мной. Она молчала все время с тех пор, как привратник привел капитана Фокса. Ее грацию и изысканную манеру
держаться я вспоминал на протяжении последних лет. Но, казавшейся
спокойной сейчас, я заметил дрожание ее пальцев, вцепившихся в тяжелое
полотно юбки, а искусная работа с вышивкой лежала брошенной в корзине
для шитья позади ее кресла. Я вспомнил, как она умоляла меня вернуться в
Мейдстоун из Ривешира как можно скорее. Теперь я понимаю почему…
— Скажешь своему хозяину, — начал я снова, — что все долги моего
брата будут оплачены сполна.
Меня так и подмывало подкрасться к закрытой двери спальни моего
брата. Я ничего так не хотел сейчас, как вытащить его из постели, надавать
тумаков и привести в чувство.
Но как обычно, кто-то из нас двоих должен был оставаться
рассудительным и хладнокровным, а так как мой брат поставил под угрозу всю семью я взял ответственность на себя.
— Мы заплатим долги. Но мы… я… нам нужно два месяца.
Фокс перевел взгляд на витиеватое золотое с серебром украшение, стоящее на пьедестале, на каминной полке рядом с подсвечниками. Это была последняя моя находка, которую я обнаружил в заброшенном монастыре месяц назад. В том, как он рассматривал украшение, было слишком много расчетливости. Как будто он уже подсчитывал прибыль, которую получит его хозяин, если отберет у нас замок Мейдстоун. Скорее всего, он размышлял, как набить собственные карманы и продвинуться по службе.
— Это все, капитан. — Сказал я, указав на дверь. — Передайте это своему хозяину. Вы свободны.
По скрежету металла я догадался о его намерениях. И прежде чем он успел на половину достать свой меч, кончик моего мяча уже был приставлен к незащищенному месту в броне у шеи. Его глаза раскрылись от неожиданности, но тут же удивление сменилось на гнев.
— Возможно, вы не поняли меня. — Выдавил я. — Ваше время визита в Мейдстоуне закончилось.
Фокс не двинулся. Даже не шелохнулся. В его глазах стоял вызов, что мне очень не понравилось. Я не смогу унаследовать титул барона Виндзора как мой брат, но я был все-таки рыцарем и занимал гораздо более высокое положение, чем капитан гвардии. И, конечно, он понимал это и знал, что я
был не простым рыцарем. Меня посвятил в рыцари сам герцог Ривеншир, брат короля. Я учился у герцога и состязался с самыми умелыми рыцарями королевства. И при этом был одним из лучших.
Наконец, губы Фокса натянулись в плотно сжатую улыбку, по которой я понял, что он знает свое место, но возмущен и заслуживает большего, и сделает все возможное, чтобы продвинуться по службе, чего бы это ему ни стоило.
— Я буду ждать с нетерпением своего возвращения, сэр Беннет. — Он с насмешкой произнес слово «сэр», так как не считал меня достойным такого обращения. — И когда я вернусь, я буду счастлив, выпроводить вас мечом отсюда.
Не говоря больше ни слова, он развернулся и зашагал к двери, сопровождаемый эхом собственных шагов. Как только он вышел, я громко
выдохнул и вложил меч в ножны. Мне и раньше приходилось сталкиваться с
такими людьми как капитан Фокс — людьми, которые презирали дворян, но
служили им, когда это было выгодно. Никаких сомнений, что лорд Питт
пообещал ему часть добычи, которая будет захвачена в замке Мейдстоун.
— Ты думаешь, лорд Питт даст тебе два месяца? — Мать встала с кресла.
У нее были светлые волосы и белоснежная кожа, и она до сих пор
оставалась такой же прекрасной, как и на портрете, где художник запечатлел
ее с отцом сразу после свадьбы. Несмотря на то, что она вырастила двух
сыновей, потеряла мужа, а последние события добавили ей переживания, в
волосах не было седых волос, а лицо оставалось гладким.
Она скользнула ближе к камину и протянула трясущиеся руки над
пламенем. Только вздувшиеся вены, которые стали более выразительными на
ее руках говорили о ее возрасте. И еще она стала более беспокойной, хотя, в
сложившейся ситуации, это не удивительно.
— Сегодня утром я напишу письмо лорду Питту и заверю его, что мы
возместим ему каждый пенни.
— Мы должны не только лорду Питту. — Сказала мать, потирая руки и
снова протягивая их к огню. — Мы в долгу перед многими соседними
лордами.
Открытые бухгалтерские книги на столе передо мной говорили мне о
многом. Я просидел над ними несколько часов, но почти ничего не сделал с
тех пор как вернулся домой два дня назад. Я запустил пальцы в волосы, провел рукой по щетине на щеках и подбородке. Я себя еле сдерживал, чтобы
не ворваться в комнату брата и не избить его, как он того заслуживал! И не
имело значение, что он страдал весь этот год. Это не могло быть
оправданием, чтобы безнаказанно тратить фамильное имущество.
— Олдрик — дурак! — Не смог сдержать я разочарования.
Голова и плечи матери поникли:
— Если бы я только могла ему помочь…
— Не вини себя.
Она всегда была мягкой и снисходительной к нам, а за дисциплину
отвечал отец. Но я не винил ее. Только Олдрик во всем виноват. Я сдержал
желание избить его и отогнал мысли о том, что он причинил столько
беспокойства матери. Подошел к ней и нежно положил руку ей на плечо. Она
подняла на меня широко раскрытые голубые глаза. Я был похож на нее только глазами. Остальное: темные волосы, смуглая кожа, высокий рост, широкие плечи мне достались от отца, потомка скандинавов, длинной родословной которых он так гордился.
Мать грустно улыбнулась и сжала в ответ мою руку:
— Мне жаль, что тебе пришлось вернуться при таких ужасных обстоятельствах.
Я вспомнил об ужинах, которые устраивала той зимой герцогиня
Ривеншир в честь возвращения мужа: безмятежность, игры и смех, стайки леди, толпившихся вокруг меня. Думаю, герцог поощрял такие собрания, надеясь, что я найду себе подходящую жену. Мои два друга — сэр Деррик и сэр Коллин, женились не так давно после нашего возвращения. Но пока еще, несмотря на огромное количество благородных леди в Ривеншире, никто не привлек мое внимание. В сравнении со справедливой и доброй леди Розмари — женщиной, за которую я честно сражался год назад, любая была бы в проигрыше. Боюсь, я никогда не встречу девушку подобную ей. Но я надеялся, что найду девушку, которая будет мне близка по духу. Если мой отец смог очаровать такую женщину как мать, то и я смогу найти такую же спокойную, элегантную и красивую.
— Я рад, что ты позвала меня. — Уверил я мать. — И я сделаю все, чтобы помочь вам.
— У тебя уже есть какие-то мысли?
— Что вы уже предпринимали?
Жар от огня окутал меня, вытесняя холод, который стоял в дальней части комнаты. Апрель принес с собой весеннее тепло, но толстые каменные стены замка еще не оттаяли.
— Я перепробовала все. — Она устало вздохнула, ее плечи снова опустились. — Петиции, дополнительные займы, более высокие налоги. Я даже подумывала о том, чтобы разделить землю между соседями.
— Нет. — Я покачал головой. — Без земли и доходов, которые она приносит, мы потеряем Мейдстоун.
— Это реальная опасность, — прошептала она.
— Я этого не допущу.
Я снова запустил пальцы в волосы, теряясь в догадках, как нам выплатить огромные долги, которые мой брат накопил за последние месяцы, играя в азартные игры. Я провел много часов на коленях в часовне, умоляя
Бога дать мне ответ. Но сейчас он казался молчаливым и невероятно далеким.
Мать теребила висящую жемчужину на поясе платья:
— У меня осталось только два способа спасти Мейдстоун.
Я выжидающе посмотрел на нее.
— Но я не очень хочу говорить об этом, — продолжала она. — А других вариантов у меня нет.
Что-то в ее голосе заставило меня занервничать. У меня возникло подозрение, что мне не понравятся ее предложения. И когда она подняла на меня извиняющиеся глаза, подозрение перешло в уверенность.
— Мы могли бы продать картины и реликвии, — сказала она, бросив взгляд на новый медальон, который я привез домой недавно.
— Нет. — Протест пронзил меня так же остро, как острие кинжала. — Ни в коем случае.
Многие из этих реликвий хранились в семье на протяжении десятилетий. Они были бесценны не только по стоимости, но и в историческом плане, это были произведения искусства и красоты. Наша семья стала их спасителем и хранителем. Сохранить их — наш священный долг перед будущими поколениями.
— Я знаю нескольких семей, которые могут быть заинтересованы в них.
— Я даже думать об этом не буду.
Никто другой не смог бы осознать их истинную ценность. Я скорее
потеряю Мейдстоун, но сохраню фамильные ценности, так как никто не
сможет оценить их по достоинству. После всей тяжелой работы, которую
проделали мои предки, чтобы защитить их, я не мог отказаться от них.
— Никакая компенсация за них не сможет оправдать сделку.
Мама вздохнула, словно предвидя мой ответ.
— Какой второй способ? — Спросил я, готовясь к чему-то столь же ужасному.
— Договор, — начала она, затем снова потянулась к жемчужине на своем платье.
— Что за договор?
— Брачный. С богатой молодой аристократкой. — Я начал было качать
головой, но она торопливо продолжила. — Большое приданое сможет покрыть долги.
— Я никогда не женюсь на женщине из-за денег. — Я с отвращением
выплюнул эти слова. — Только по любви.
— Люди женятся по самым разным причинам, и не последнее место
занимает финансовая сторона вопроса.
— Я не стану использовать женщину таким образом.
— Не «использовать». Такой союз был бы взаимовыгодным.
— А что я предложу невесте, особенно сейчас, когда моя семья
находится на грани нищеты и ей грозит война с разъяренными соседями?
Как младший сын, я вообще мало что мог дать женщине. Но сейчас…
У меня осталось еще меньше.
— У тебя имя Виндзоров, кроме того, сам брат короля посвятил тебя в
рыцари. — Ее голос стал более страстным. — Не говоря уже о том, что ты
унаследовал отцовское обаяние, красивую внешность и отвагу.
Я отрицательно покачал головой. Какую женщину заботят такие вещи?
— Если приданое спасет нас, то пусть Олдрик женится из-за денег — это
ведь он поставил нас в такое положение.
Слова замерли на губах матери, и подбородок опустился. Она
отвернулась от огня и направилась к креслу, с которого встала, и грациозно
опустилась и расправила платье вокруг ног. Хотя внешне мать казалась
спокойной, по осанке было заметно, что она расстроена и подавлена.
Я и без слов прекрасно понимал, какие мысли вертелись у нее в голове.
Боль Олдрика была слишком сильной. Он скорее умрет, чем жениться еще
раз. Возможно, именно это он и делал — медленно убивал себя, чтобы не
смотреть в лицо своей опустошенной жизни. Если кто-то из нас и сможет
жениться, чтобы спасти Мейдстоун, то это только я. Я тот, кто должен
откинуть собственные потребности, желания и мечты, чтобы помочь своей
семье. Олдрик больше не был способен на это, если вообще был когда-то способен.
Я долго смотрел на дверь, отделяющую меня от брата. Несмотря на его
глупости, я любил его. Я молился, чтобы Бог помог ему вылечить
израненную душу. И я любил свою мать. Я не хотел, чтобы она погибла. Я не
хотел, чтобы она страдала. Но это случится, если лорд Питт выполнит свою
угрозу и нападет на Мейдстоун через месяц или два.
Но как я мог жениться на женщине только ради ее приданого? Мать
была права: браки часто заключаются без любви, но я не мог отделаться от
чувства, что обесчестил бы женщину, женившись ради ее денег. Смогу ли я
смириться с самим собой, зная, что обесчестил свою жену? А как смириться с
собой, если я не женюсь ради так необходимых денег? Я один мог спасти имя
Виндзоров, поместье и земли, которые основали мой отец и наши предки. Я
один мог защитить мать и брата. Я один был способен защитить честь моего отца.
— Значит другого выхода нет? — Наконец, хриплым шепотом спросил я.
— Кроме брака.
— Это единственный выход, — сказала мама, и в ее голосе прозвучала решительность.
Я проглотил все дальнейшие возражения.
— Тогда пусть будет так.