Расплата. Отбор для предателя

58

Ивар

Сквозь пелену кроваво-черного тумана я слышу голоса, они словно бы рядом со мной, но одновременно с тем кажутся бесконечно далекими. Пытаюсь вспомнить, что случилось, но от одной мысли голова начинает нестерпимо болеть, и я стараюсь сосредоточиться на темной пустоте, пульсирующей за моими веками.

Все тело словно сковывают ледяные металлические оковы, даже от легкого движения я испытываю такую боль, что туман в голове начинает загораться яркими вспышками, требуя, чтобы я не шевелился. Пытаюсь найти дракона, но он где-то в самой глубине, рычит и бьется, пытаясь достучаться до меня сквозь черную завесу, но я слышу лишь отголоски его метаний.

— Спокойно, — говорю я про себя, — все будет в порядке, нужно подождать, нужно перетерпеть. В ответ я лишь получаю яростное возмущение, от которого сердце мое едва не выскакивает из груди, проламывая ребра; такую адскую боль вызывает желание дракона вырваться наружу. Он не понимает. Он не знает, каково мне сейчас. Никто не знает.

Последнее, что я помню, лицо Адрианы, как она склонилась надо мной. На мгновение мне показалось, что это не она. На мгновение мне показалось, что это Элис тянет ко мне руку, пытаясь помочь мне встать. От этого, в бреду, вызванном ярчайшей вспышкой боли, я почувствовал, что она здесь, чтобы наказать меня за то, что я сотворил. Я пытался сказать ей. Я пытался признаться в том, что сделал с Элис, а дальше лишь туман.

Чувствую, как кто-то склоняется надо мной и что-то бормочет, старческий голос, старческий запах.

— Он испытывает тяжелейшую боль, мы должны помочь ему, — скрипит старик.

— Не нужно, — кричу я ему в лицо, но изо рта моего не исходит ни звука. Я только беспомощно открываю рот.

— Он слышит нас? — кажется, это голос матери. Неужели она встревожена? Неужели я слышу слезы в её голосе? Как странно. Ведь ей всегда было плевать на меня.

— Скорее всего, да, но он не сможет нам ответить.

Чувствую запах знакомого зелья. Он бьет мне в нос, и кажется, сейчас это то, чего мое тело желает больше всего. Выпить, забыться, не чувствовать боли. Погрузиться в приятную бездумную дремоту, без боли, без сожалений, без лица Элис, которое так и стоит у меня перед глазами.

— Нет, — пытаюсь сказать я, чувствуя вкус зелья на губах, и отворачиваюсь, не давая влить в себя эту отраву. Нет, я обещал, что больше не буду это пить. Я обещал, я поклялся. Больше никогда, чего бы ни было.

— Он противится, — слышу я удивленный голос старика. — Но это хороший знак, значит, он чувствует, что происходит, значит, отчасти он в сознании.

— Ивар, вы слышите меня? Это Архилекарь Джайлс.

— Убирайся, — кричу я, — я не буду пить эту отраву. Но вместо крика с моих губ слетает легкий шепот, словно шелест листвы на ветру.

— Держите его, — строго говорит старик, и я чувствую, как меня сжимают крепкие руки, и кто-то пытается разжать мне рот.

— Если он не выпьет зелье сейчас, он может лишиться рассудка из-за боли, что терзает его.

— К черту боль, — пытаюсь сказать я сквозь зубы. Пытаюсь вырваться, но я слишком слаб.-- Я не буду пить это.

— Приступ нужно остановить, Князь. Иначе дальше будет хуже, — слышу я его голос у себя над ухом. Скрипучий, но властный и настойчивый. Такой голос у всех лекарей до единого. Они не знают, что со мной, но знают, как нужно меня лечить. Проклятые шарлатаны. Зря мать пустила их сюда. Лучше бы они оставили меня в покое.

— Сделайте что-нибудь, — взвизгивает мать.

— Уведите ее, в конце концов, она мешает нам.

— Пойдемте, подождем в коридоре, — на этот раз звучит голос Ридли. Мой старый друг, он здесь. А где же Адриана? Она не пришла посмотреть на то, как я бьюсь в агонии? Увидеть бы сейчас ее лицо, услышать голос.

Чувствую, что не могу больше сопротивляться. Тело полностью перестает подчиняться моей воле, и им завладевает тупая всепоглощающая боль. В рот мне вливается тошнотворное зелье, знакомое зелье, вожделенное зелье, и я вынужден проглотить его.

— Вот так, князь, пейте, вам станет лучше. Это для вашего же блага.

По телу проходит волна теплого блаженства, словно лесной пожар, стремительно и неумолимо. Знакомое чувство. Чувство, которое я не хотел бы испытывать больше никогда, и чувство, которое хотел испытывать постоянно. Проклятое зелье. Я чувствую, как боль, сковывающая меня, постепенно начинает утихать, а черный морок, заволакивающий глаза, постепенно рассеивается, так, что я даже могу видеть, что окружает меня. Тусклый свет свечей, множество людей в моих покоях. Седовласый архилектор, с улыбкой глядящий на меня.

— Кажется, вам лучше, Князь, верно?

— Будьте вы прокляты, вы и каждый в вашей семье, — выплевываю я ему в лицо.

Улыбка тут же сменяется выражением страха. Он бледнеет, и его подбородок начинает трястись.

— Простите?..

— Я дал обет не пить эту дрянь, — говорю я и пытаюсь встать. Но чувствую, что не могу этого сделать, несмотря на то, что многочисленные руки больше не удерживают меня. Все тело словно стало свинцовым.

— Я лишь служу вам, как ваш доктор, — оскорбленно говорит лекарь, — я не думал, что моя работа может повлечь за собой такое…

— Заткнись, — говорю я, — и перестань трястись. Ничего я тебе не сделаю. А теперь пошёл прочь. И уведи всю эту толпу. Я поднимаю руку и делаю жест, который должен прогнать их всех, но рука словно не моя и едва слушается меня. Однако моих слов оказывается достаточно.

— Я буду дежурить у входа, — говорит архилекарь, — если что-то будет нужно, зовите.

— Провались ты в пекло, — говорю я, чувствуя, как начинаю засыпать.

И вдруг, на стыке сна и яви, в голову мне залезает воспоминание и расцветает внутри моего сознания, словно цветок, высаженный в благодатную почву. Я забыл. Или я не хотел помнить? Проклятый доктор. Чтобы ему провалиться… Проклятый… Проклятый я…

Яркие глаза на старческом лице матери Элис. Смерть уже держит ее за руку и ждет, когда она испустит дух. Ее присутствие в этот день я ощущал предельно ясно. Она приподнимается на подушках и смотрит на меня пристально, выставив вперед руку с пальцем, указывающим на меня. Слова старухи вспыхивают в голове одно за другим.

— Дракон, слушай внимательно и запоминай: если ты обидишь мою дочь, словом или делом, если хоть один волос упадет с её головы по твоей воле, твоя жизнь превратится в ад, и ты взмолишься, чтобы это прекратилось, но конца этому не будет, пока твоя душа не истлеет, превратившись в безжизненный камень. Но даже тогда искупления ты не получишь. Ты понял меня?

Как я мог забыть эти слова?

Ее слова звучат как роковой гром, слова повторяются снова и снова, отпечатываясь внутри меня, словно коленое железо на коже. И я погружаюсь в подобие безумного сна, который в сто крат мучительнее яви что была до этого.