Расплата. Отбор для предателя

65

Ивар

«Гораздо больше, чем ты можешь представить…» Слова короля, произнесённые с жуткой улыбкой, не выходят у меня из головы. Я то впадаю в бредовый сон, где меня окружают призраки прошлого, то выныриваю в странную реальность, в которой едва могу поднять ослабевшие руки.

В какой-то момент мне кажется, что рядом с моей кроватью кто-то стоит. Оглядываюсь, пытаясь вглядеться в полумрак, но не вижу ничего, кроме неясных теней. Зрение не слушается.

— Кто здесь? — спрашиваю я, и мой голос звучит безжизненно, словно доносится из-под воды. Слышу голоса где-то вдалеке, на улице, и грохот строительных работ. Уже вечер, а я всё ещё лежу здесь. Где-то за стенами играет музыка. Кажется, король снова устраивает пир. Каждый день у него пир.

Гораздо больше, чем я могу представить…

Что задумал этот мерзавец? Что бы это ни было, он своего не получит…

Сделав огромное усилие, я сажусь на кровати. Содрогаюсь от боли, когда мои ноги касаются пола. Каждый сустав болит, словно в него воткнули раскалённый гвоздь. Дрожащей рукой тянусь к столику и выпиваю несколько глотков зелья из бутылки. Боль утихает едва заметно, но достаточно, чтобы я мог сфокусировать взгляд.

Где все слуги? Почему никого нет?

Оглядываюсь по сторонам и вдруг вижу мать, спящую в кресле. Её парик немного съехал набок, так что она стала похожа на манекен. Её лицо в тусклом сумеречном свете кажется восковым, неживым. Смотрю на свои дрожащие руки, и они тоже кажутся мне неживыми.

А вдруг я умер, и всё это лишь видения проклятой души? Старуха предрекла мне вечные мучения за то, что я сделал.

Прикладываю руку к сердцу — оно всё ещё бьётся, пусть неровно, пусть слабо, но бьётся, и я всё ещё жив.

Снова смотрю на мать. Почему она здесь? Я всегда думал, что ей плевать на меня, но она не отходит от моей постели. А может, это не ей было плевать на меня, а мне на неё?

Теперь я вижу её другими глазами. Но почему?

Вглядываюсь в лицо матери и чувствую то, что ощущал к ней в детстве. Мне хочется обнять её, поцеловать и сказать, что я люблю её. Ведь я как будто целую вечность не говорил ей этих слов. Если вообще говорил после того, как принял дракона и стал с ним единым целым.

Должно быть, так Ридли всегда любил свою мать. Должно быть, такое чувство испытывала к своей матери Элис.

А ведь слова, что она сказала мне тогда, были её последними. Слова проклятия. А я забыл их, слушая только себя и больше никого. Воспринял их как вздор умирающей старухи. Но король прав: драконы не болеют… Только если их не прокляли.

Навязчивое ощущение, что мать не дышит, охватывает меня с новой силой. По телу прокатывается волна чёрного ужаса. А вдруг она мертва?

Нет. Нет…

Встаю и осторожно подхожу к ней, с облегчением слыша её дыхание. Жива.

— Прости, мама, — говорю я, поправляя её парик. Она не просыпается. — Прости за всё…

Я слышу, как что-то шуршит снаружи, за окном. С трудом поднимаюсь на ноги и, едва переставляя их, подхожу к окну и цепляюсь непослушными руками за подоконник, выглядываю наружу.

Ничего, лишь отдалённый шум стройки и всё та же весёлая музыка из главного зала…

Смотрю в тёмное небо и прислушиваюсь к дракону внутри меня. Он спит тяжёлым сном, словно мёртвый. Он бережёт мои силы, зная, что если умру я, умрёт и он. На двоих нам нужно слишком много.

Чувства яростной волной обрушиваются на меня, стоит вдохнуть свежий воздух. Первые звёзды напоминают мне те, что горели в небе, когда я признавался в любви Элис. Как это было давно. И как будто только вчера.

И тут я понимаю, что нужно сделать. Нельзя исправить всё, но можно исправить хоть что-то. И я сделаю это сейчас.

Тяжёлый спазм заставляет меня закашляться. Я стараюсь делать это тихо, чтобы не разбудить мать, и, держась за стену, выхожу из своих покоев. Охрана приближается, позвякивая доспехами, но я делаю жест рукой, что всё в порядке.

— Вам нужна помощь?

— Нет.

— Позвать лекаря?

— Я сказал, нет, — чуть громче, чем хотел, говорю я и иду прочь, держась рукой за стену.

Я расскажу всем, что сделал, я покажу всем второе дитя, что подарила мне Элис. Я скажу, что это я погубил её мать, своими руками обрёк на гибель. Моя ярость, мой гнев, моя злоба и жажда…

Сколько бы я отдал сейчас, чтобы она была жива. Сколько отдал бы, чтобы всё вернуть, не совершать этой ошибки.

Каждый шаг отдаётся невыносимой болью. Я смотрю на ступени, ведущие на верхний этаж, и лишь криво усмехаюсь. Что ж, подняться будет тяжело, но это то, что мне сейчас нужно. Неужели это то, что чувствуют все люди? Как они живут с этим? Почему соглашаются на подобное?

Из глаз бессознательно текут слёзы боли, когда я, наконец, добираюсь до верхнего этажа.

Бедное дитя, я отнял у неё мать и даже не дал ей имени. А всё потому, что хотел сына. Бедное дитя, не познавшее ласки матери и не знавшее отца…

Я исправлю хотя бы это.

Но почему тут так темно? Сейчас бы мне пригодилось зрение дракона, но я вижу лишь неясные очертания чего-то лежащего на полу. Здесь должны гореть факелы. Здесь должна быть охрана.

Натыкаюсь ногой на что-то твёрдое. Нагибаюсь и вижу тело лежащего без сознания воина. Он жив, но сердце его едва бьётся. Рядом с ним лежит ещё один, и ещё. Дверь в комнату, где содержится мой второй ребёнок, распахнута, а внутри — темнота.

С замирающим сердцем я вхожу внутрь, но покои пусты.

Здесь никого…