Расплата. Отбор для предателя

64

— Я не хочу никого убивать, — повторяю я про себя снова и снова. — Все, что я хочу, это наконец выбраться отсюда с дочерьми, мне больше ничего не нужно. Пожалуйста...

Я не знаю, к кому обращаюсь, чьего заступничества ищу, но ответом мне служит лишь все более явственно проявляющийся в голове рецепт зелья.

Лепестки штормовой розы, побеги кровавого вьюнка, черная соль...

Все так просто и ясно. Похоже, пока я не найду их, я не смогу успокоиться. Точнее, то, что внутри меня требует исполнения этого рецепта, не даст мне покоя.

Все, чего я хочу сейчас, — вернуться туда, где, как говорила Клем, могут держать мою младшую дочь. Но перед глазами настойчиво проявляются образы, и словно какой-то голос требует от меня немедленно сделать зелье. И чем больше я пытаюсь вытеснить рецепт яда из сознания, тем явственнее и требовательнее он проявляется.

Я, словно пьяная, неловкими шагами иду по отполированным до зеркального блеска плитам коридора, краем глаза отмечая, как сильно блестят начищенные доспехи. Жесткие лица воинов не выражают ничего, кроме равнодушия.

— Господи, что он с тобой сделал? — Клем налетает на меня, словно вихрь. — На тебе лица нет. Пойдем отсюда, пойдем.

Она тянет меня прочь от покоев короля и со злобой оборачивается на рослых воинов с безразличными лицами убийц.

— Я хотела пройти вслед за тобой, но эти уроды меня не пустили. Чтобы они сдохли...

— Хорошо, что не пустили... Королю бы точно не поздоровилось, — говорю я с улыбкой, пытаясь сдержать дрожь в голосе.

— Что он сделал? Что сказал тебе?

Она с тревогой смотрит на меня, и я трогаю шею, а потом тут же отдергиваю руку от боли в том месте, где король сжимал ее своей жестокой рукой. Под иллюзорной маской наверняка уже растекается огромный синяк от прикосновения его руки.

— Ничего особенного... Хотел заставить меня почувствовать радость жизни, — с горечью шепчу я, чувствуя, как больно говорить.

Клем задерживает на мне долгий, проницательный взгляд.

— Мне очень нужно, чтобы ты раздобыла для меня одну вещь, Клем, — перевожу я разговор, чтобы избежать лишних расспросов.

— Что угодно, Элис, — шепчет она. Я слышу сочувствие в ее голосе и едва сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться у нее на плече прямо здесь, у всех на глазах, от того ужаса, что мне довелось испытать рядом с королем.

Мы выходим на улицу, где я наконец чувствую хоть какое-то облегчение.

— Раздобудь мне немного черной соли. Это такая редкая приправа...

— Я знаю, что это такое, подруга, — говорит Клем. — Я, конечно, из простых, но об этом слыхала. Даже пробовала! — Она с гордостью задирает нос. — По-моему, ничего особенного: соль и соль, только цвет странный и стоит целое состояние... А ты собралась что-то готовить?

— В некотором роде, — задумчиво говорю я. — Если можешь, поторопись...

Стоит нам выйти, в глаза сразу бросается возвышающееся строение, которое построили тут за ночь.

Рабочие уже начали крыть крышу. Кажется, теперь, когда дело идет к вечеру, они трудятся с еще большим усердием. Слышатся крики и шум сотен работающих молотков и пил.

Теперь отчетливо ясно, что это действительно будет дом. Большой красивый дом... Но зачем он тут? Плохое предчувствие заставляет мое сердце сжаться, и я делаю глубокий вдох, чтобы хоть немного успокоиться.

— Ты сама дойдешь до нашего крыла? — с тревогой спрашивает Клем и кладет мне руку на плечо. — Кажется, ты еле на ногах стоишь. Да и дрожишь...

— Все хорошо, — отмахиваюсь я. — Не переживай.

— Ну ладно, я мигом все принесу. Уверена, на кухне можно будет позаимствовать. Может быть, нужно что-то еще?

— Ничего, только это.

Когда Клем уходит, я подхожу к одной из клумб и рукой касаюсь листьев штормовой розы. Темно-красные лепестки, словно сами того желая, падают мне в ладонь.

Эти цветы найти совсем не трудно — они повсеместно растут на территории замка, ведь это фамильный цветок рода Стормс.

Гораздо труднее найти кровавый вьюнок. Я прячу лепестки штормовой розы в карман и прикрываю глаза, пытаясь сосредоточиться.

Перед внутренним взором я отчетливо вижу образ вьюнка, растения такого же темного цвета, как лепестки штормовой розы.

Шум стройки и гомон сотен голосов вдруг отходят на второй план, и я прислушиваюсь к другому шуму — шуму сотен и тысяч растений, которые здесь повсюду.

Каждое из них говорит на своем языке, и у каждого свой собственный голос. Розы, которые рядом со мной, низко гудят, словно улей рассерженных пчел. Тюльпаны, растущие неподалеку, издают звонкий переливающийся звук. Трава под моими ногами шелестит, словно водопад — миллиарды травинок соединяются в общий стройный хор, и если прислушаться, можно понять, о чем они поют...

Все вместе они создают настойчивую песнь жизни, которая завораживает меня. Прислушиваясь к их голосам, я вдруг осознаю, что перестала дрожать. Их голоса словно бы вылечивают мое израненное сердце, придавая мне сил, которые словно бы высосал из меня король своей смертельной ваткой.

Среди миллионов голосов, окружающих меня и поющих свою бесконечную песнь, я слышу тот единственный голос, который мне нужен. Теперь я знаю, где искать кровавый вьюнок. На десятки миль вокруг он есть лишь в одном месте, и похоже, оно совсем близко.

Незамеченной я прохожу через ивовую аллею, миную пруд и по безлюдной дорожке, шуршащей мелкими камушками, попадаю в дубовую рощу, в тени которой прячется то, что мне нужно.

Осторожно ступая по высокой траве, я иду мимо потрескавшихся от времени памятников, пока наконец не нахожу то, что искала.

Я стою возле своей собственной могилы, где должен покоиться мой прах. Совсем свежий памятник из белого мрамора практически идеально воспроизводит меня саму до мельчайших черт. Я запечатлена в том самом платье, в которое была одета в день своей свадьбы, лицо спокойное, руки скрещены на груди, глаза прикрыты.

«Вечная память возлюбленной жене и матери. Здесь покоится прах Элис Стормс и нерожденного наследника князя Ивара».

Надпись под памятником заставляет меня вздрогнуть. Я провожу по буквам, выбитым в белом мраморе, пальцами, испытывая странное чувство, словно эти слова правда. Словно здесь действительно покоится мой прах, а я лишь тень той самой Элис...

Мне вдруг отчетливо кажется, словно кто-то стоит за моей спиной, но, обернувшись, я не вижу никого — только ветер терзает тяжелые кроны вековых дубов, высаженных на кладбище. Деревья вечности шепчутся о чем-то своем.

Я пытаюсь усмирить нервно бьющееся сердце, словно пытающееся ускорить неизбежное.

Снова взглянув на свой памятник, я понимаю, что второй главный ингредиент найден.

Тонкие прутики кровавого вьюнка, отчаянно цепляясь за гладкий мрамор, обвивают ноги статуи.