Развод. Тот, кто меня предал (СИ)

Глава 4. Кудряшка

Мирон привозит нас на речку. Когда-то давно, в прошлой жизни, мы проводили тут чуть ли не каждый день. Плавали, загорали, занимались сексом.

То было прекрасное время. Только мы двое, без гнета его семьи и друзей. Погружались друг в друга, наслаждались моментом. Мир не мог оторваться от меня, а я не могла поверить в то, что все происходящее с нами, реально. Именно здесь я окончательно осознала, что Мир стал моим миром.

Мои родители, впрочем, как и его, не были рады этому выбору, но особо не препятствовали. В отличие от сноба — отца Мирона и еще более холодной и безэмоциональной матери.

Мы прожили у моих родителей пару недель и каждый день наведывались сюда. Это очень значимое для нас место.

Идеальное, чтобы начать здесь нашу историю.

И здесь же ее закончить.

— У тебя снова кудряшки, — я так задумалась, что пропускаю момент, когда мы останавливаемся и Мирон оборачивается ко мне.

— Я забыла у тебя свои шампуни.

Глупый разговор. Совершенно бесполезный. Но мы оба не можем подступиться к самому важному.

— Это и твой дом, — Мирон поправляет меня.

— Этот дом никогда не был моим, Мирон. Квартиру тебе купили родители еще до нашего брака. Я никогда не чувствовала себя там полноправной хозяйкой.

Хорошо, что тут темно, — при свете дня я бы не отважилась повернуть голову и посмотреть Мирону в лицо. Вроде не изменилось ничего: тот же нос, рот. Щетина немного отросла.

Но теперь все иначе. Смотрю на него как на незнакомца, будто вижу впервые. Кто ты и что сделал с моим мужем? Задаю вопрос в пустоту. Ответа не жду, знаю — бесполезно.

— Почему ты никогда не говорила мне об этом? — вижу, как хмурится, не понимает ничего.

— Какая уж теперь разница? — бесстрастно отвечаю вопросом на вопрос.

И все, снова замолкаем. Будто нам нечего сказать друг другу, хотя на самом деле мыслей очень много. Мыслей много, а вот слова закончились.

Сидим с ним вдвоем, гипнотизируем речку, в которой отражается круглый диск луны и свет фар автомобиля. Однажды мы сбежали ночью из родительского дома и прибежали сюда. Купались нагие, занимались любовью на пледе вон под той ивой. Тут же он клялся мне в любви.

— Кудряшечка, моя… — мягкие, нежные губы ползут по шее, разгоняя табуны мурашек, — какая же ты… сладкая.

— Это речная вода, — хихикаю и прикрываю рот ладошкой.

— Нет, это ты, — Мир бормочет мне в ухо и легонько прикусывает мочку уха. — Боже… ты сводишь меня с ума. Рита… Ритка… моя Кудряшечка…

Нежно кладет меня на плед, уверенно ласкает грудь, просовывает руку меж наших тел, заставляя сердце бешено колотиться в груди, а меня шумно дышать.

— Никогда не смогу насытиться тобой…

Никогда не говори никогда, Мирон.

Набираю в легкие воздуха:

— На следующей неделе я вернусь в город и подам на развод, — смотрю прямо перед собой, не в силах повернуться.

— Не делай этого, — просит он хрипло, тянет ко мне руки, хочет, чтобы я повернулась и посмотрела ему в лицо.

Именно это я и делаю — переборов себя, оборачиваюсь и повторяю как можно увереннее, хотя внутри дрожу, как осиновый лист:

— Я думаю, нас быстро разведут. Делить нам нечего.

— Не хочу развода. Я ничего не чувствую к ней, слышишь? Она для меня ничто, — молит меня.

Цепкая хватка горячих рук обжигает предплечья.

— Это совершенно не важно, Мирон. То, что ты сделал… то, что вы сделали, называется предательством.

— Не подавай на развод, Кудряшка, — как будто специально произносит прозвище из счастливого прошлого.

— Я уже далеко не та Кудряшка, — говорю сдавленно и едва слышно, — да и ты не тот, кого я полюбила.

— Только не говори, что разлюбила меня за один час.

Собираю всю волю и с силой выталкиваю слова из глотки:

— Нет, Мирон. Любовь не прошла, — смотрю на него тяжелым взглядом и сгребаю осколки себя, — но, поверь, я сделаю все, чтобы выжечь из себя эту любовь.

Епифанов резко придвигается ко мне и пытается схватить в объятия, но я отбиваюсь и отталкиваю его:

— Хватит! Довольно того, что ты целовал меня без моего согласия, — на самом деле я смутно помню то, что тогда происходило, все будто за красной пеленой, размыто.

Боли до сих пор нет, но я знаю, что придет момент — и эта волна накроет меня, уничтожит. Пока же мое сознание спасает меня, накидывая броню одну за одной.

Мирон оставляет попытки сблизиться со мной, роняет руки на колени и откидывает голову назад, упираясь в подголовник.

— Я был не в себе, Кудряшка. С катушек слетел, когда понял, что ты собираешься уйти.

— Хватит называть меня так, Мирон. Кудряшки больше нет, — рублю жестко.

— Ошибаешься, — устало оборачивается ко мне, трет отросшую щетину. — Ты задвинула ее куда-то далеко, вытравила из себя. Изменила внешность, поведение. Ты была смешливой девчонкой, готовой идти со мной, куда бы я ни позвал. А превратилась в чопорную диву, отстраненную ледяную королеву.

Я ахаю, опешив от его претензий:

— Ты забыл, кто ты? Генеральный директор строительной фирмы. Бесконечные приемы, подписание договоров, новые партнеры, смотрины. Я пыталась соответствовать тебе и твоей семье. Стать для тебя идеальной, все, как хотела твоя мать…

— А чего хотел я, Рит?! — Мирон переходит на крик. — Ты не задумывалась об этом? Мне нужна была ты! ТЫ! Не идеальная вылизанная картинка, а та самая безбашенная девчонка, которая радовалась каждому дню, бегала под дождем и таскала домой бездомных котят.

Дышу глубоко… сколько же у нас накопилось невысказанных претензий за эти годы?

— Но и ты изменился, Мир. Отдалился. Хотя все это уже неважно. Прошлого не отмотать назад, нас не изменить. Мы такие, какими стали… Или такие, какими нас сделали.

— Для меня ничего не поздно, Рит, — снова тянет руку, пытается переплести ее с моими пальцами.

Я поддаюсь, разрешаю ему это сделать — напоследок.

— Вернись. Начнем все с начала. Съездим в отпуск, отдохнем вместе. Помнишь, мы хотели ребенка?

Как ножом по больному месту. Уже несколько лет у нас не получается зачать ребенка. Боже, сколько всего пройдено. Куча анализов, тестов, узи. Сколько надежды, молитв, отправленных в космос. Видимых проблем нет, все врачи талдычат одно и то же: про гребаную совместимость. Про время, про то, что надо отпустить и «оно придет само».

Хорошо, что не пришло.

— Я так не смогу, Мирон. Я даже в глаза тебе смотреть не могу, а ты говоришь вернуться, — рублю канаты, соединяющие нас, переплетающие наши судьбы.

Как бы я ни любила, как бы я ни хотела быть с Мироном, мои чувства не перепрограммировать, память не стереть, да и нас уже не изменить.

— Нет больше никаких «мы». Теперь каждый сам по себе. Отвези меня домой, пожалуйста.

Мирон кладет руки на руль и роняет на них голову. Я отворачиваюсь к окну и смотрю в темноту. Слушаю себя, ищу что-то. Наверное, я правда стала замороженной, не только внешне, но и внутренне, раз ничего не чувствую.

Ведь должна же быть гребаная боль… Я вижу ее в его глазах, вину, страх, все это там. Почему же я бесчувственная такая.

— Я люблю тебя, — поднимая голову, говорит Мирон. — И, в отличие от тебя, я не буду выжигать свои чувства. Ты самое лучшее, самое светлое, что было со мной. Я ошибся, знаю. И, наверное, мне нет прощения, но это не значит, что я отступлюсь от тебя.

— Не надо, Мирон. Отпусти меня, так будет лучше. Нам обоим.

Он протягивает руку и наматывает на палец ненавистный завиток.

— Ошибаешься, Кудряшка. Нихера нам не будет лучше. Я обещал тебе — вместе до гробовой доски. Сдержу обещание.

Устало хмыкаю и отбираю у него прядь:

— Ты много чего обещал. Например, что любить будешь всю жизнь.

— Блять, да я люблю тебя! — с силой заряжает руками по рулю.

А я не выдерживаю, в тот же миг перехожу на крик:

— Какая же это любовь, если ты трахаешь другую уже полгода!

В машине наступает тишина. Слышно, как на улице ветер играет с листвой, шумно перебирая ее.

— Откуда ты узнала? — голос замогильный, обугленный.

Достаю колоду и выкладываю все карты на стол. Некого больше щадить. Раз уж начали, надо довести до конца:

— Я не знала, Мирон. Просто чувствовала. Видела отчуждение в объятиях, коротких поцелуях. В том, как член на меня не вставал.

Мужчина замирает, шумно втягивает носом воздух.

— Тебе чуть ли не заставлять себя приходилось, чтобы заниматься со мной любовью. Поначалу я старалась, пыталась возбуждать тебя, как раньше. Красивое белье, свечи. А потом увидела ваш секс с Мариной. Тебе же не любовь нужна, а обычная ебля.

Мирон издает звериный звук, рычит, с силой трет лицо, а я продолжаю:

— Так что не надо заливать мне о любви и обещаниях. Грош цена им.

— Нет, Кудряшка. Я люблю только тебя. Она просто ошибка, не более.

— Мне все равно, Мирон. Что бы ты ни сказал, исход один — развод.

Испепеляет меня взглядом, сканирует от самой макушки до кроссовок, а я под этим взглядом обнимаю себя сильнее, сжимаюсь.

— Хорошо, я дам тебе развод. Но не отпущу.

Устало пожимаю плечами. Слова, слова. Это всего лишь слова. Ни веса, ни ценности они не имеют. Можно заливаться соловьем и посыпать голову пеплом, но разве это имеет значение, если поступки говорят о противоположном?

Мирон привозит меня к родительскому дому, останавливается, обходит машину и открывает мне дверь. Протягивает руку, чтобы помочь выйти, но я игнорирую ее. Лишние контакты ни к чему.

— Пока, Мирон.

Разворачиваюсь и ухожу, оставляя бывшего мужа позади себя.

— Кудряшка, — зовет он заклятым прозвищем, и я оборачиваюсь.

Жду, что снова начнет говорить о любви и своей вине, каяться, просить прощения. Но вместо всего этого он смотрит красными влажными глазами и произносит с хрипом:

— Надень носки. Замерзнешь.

Я опускаю голову и смотрю на свои ноги. Несмотря на то, что в машине было тепло, ноги у меня ледяные, так и не смогли согреться.

Когда я поднимаю голову, машины Мирона уже нет.