Развод. Тот, кто меня предал (СИ)

Глава 7. Новая жизнь

— Какой-то неправильный у тебя отпуск был, Ритусь, — сетует Лена Владимировна, цокает языком и недовольно качает головой.

Я сижу у нее в кабинете и смотрю на чай, к которому не могу притронуться. Моя начальница лишь на пару лет старше меня, поэтому мы позволяем себе неформальное общение и обращение друг к другу.

— Уж какой есть, Лен Владимировна, — устало пожимаю плечами и снова заглядываю в чашку, будто там может найтись решение.

— Уходила в отпуск одним человеком, вернулась совсем другим. Кости торчат, на голове бум. Что у тебя случилось?

— Я с мужем развелась.

Директор детского сада отпивает чай и тут же начинает кашлять.

— В смысле? Когда успели-то? — спрашивает хрипло. — У вас вроде все нормально было.

Тем же тоном, не отрывая взгляда от темной жидкости, отвечаю:

— Было нормально, стало ненормально.

— Как так получилось, Рит?

Поднимаю взгляд на начальницу и вижу в ее глазах то самое — жалость. Морщусь, к горлу подступает мерзкий ком. Не хочу, чтобы меня жалели.

— Жизнь случилась, Лена Владимировна.

— Почему развелись?

— Непримиримые разногласия.

— А поподробнее?

— А поподробнее не будет.

— Ладно, — на удивление быстро отступает начальница. — Иди работай.

Киваю. Спасибо за разрешение.

Она отпускает меня, и, когда я уже в дверях, мне в спину летит:

— Рит, я же по образованию тоже психолог, как и ты. Если понадобится моя помощь — буду рада помочь, по-дружески. Развод — жутко неприятная штука. Но не смертельная. Не закрывайся только.

Вместо благодарности снова киваю ей и выхожу. Последнее, что мне нужно — обсуждение от коллег. Нет, моя начальница вполне адекватная, но женская суть такова — собрать сплетни и распространить их. А мне это не нужно. Вот совсем.

«Развод — не смертельная штука». Почему тогда я чувствую себя мертвой? Делаю все машинально, еду по жизни на автопилоте.

Работа — единственное мое спасение. Только тут, среди детей, я могу забыться. Они выходят на передний план, а все мои проблемы остаются где-то далеко.

Как психолог, знаю — так неправильно. Нужно принять, прожить. Но, черт возьми, как же все это легко познавалось в теории. А раздавать советы было еще проще, ведь очевидные факты налицо. Но вот со мной приключилась жизнь, и с точки зрения науки я знаю, что нужно делать.

Знаю, но не применяю свои знания по отношении к себе. Сапожник без сапог, да. Именно так.

День тянется серой пеленой, все размыто туманом, голова чугунная. Вспоминаю начало своей новой жизни.

Выхожу к отцу и даже выдаю что-то наподобие улыбки. Он, конечно же, не верит мне. Называю ему адрес из дарственной. Папа удивленно вскидывает брови, но без лишних вопросов везет меня туда прямо из ЗАГСа.

Новый микрорайон, недалеко от центра. Рядом парк, до работы минут двадцать на машине. Я же не перестаю корить себя за малодушие. Надо было отказаться. До конца оставаться гордой и уйти с высоко поднятой головой.

Я благодарна отцу за то, что он рядом: я открываю замок с опаской, мне страшно войти внутрь.

Он помогает мне занести чемодан в квартиру. Порывается остаться, но я убеждаю его в том, что со мной все в порядке. Как только за ним закрывается дверь, я прохожу в коридор.

Что там дальше, в моей жизни? Что за этим поворотом?

Просторная уютная двушка. Посреди комнаты — несколько чемоданов, скорее всего, там весь мой гардероб, который оказался тут прямиком из квартиры, в которой я жила с Мироном. На диване лежит чехол для одежды. Я поспешно открываю его и обнаруживаю внутри новое теплое пальто.

Чувствую, как скручивает живот тупой болью. Зачем Мирон это делает? Теперь я не его забота.

В квартире пахнет свежим ремонтом и деревянной мебелью. Я хожу из комнаты в комнату и пытаюсь привыкнуть к новой жизни. Наверное, так она и должна пахнуть — краской, клеем и деревом.

Никакого тебе любимого парфюма мужа — сандал и бергамот. Больше не будет этого родного аромата, означающего, что я пришла домой, туда, где меня ждут.

Стало быть, настало время привыкать к этому. К новому месту. Новому виду из окна. Одиночеству. Вот она — моя новая музыка.

Остаток дня отрабатываю на автопилоте, стараясь загрузить себя делами по максимуму.

Возвращаюсь домой после работы и захожу в свою квартиру.

Прохожу по коридору, включаю везде свет. В последнее время я сплю только с ночником. Стала слишком дерганая, пугливая. Боюсь собственной тени. Закрываю глаза и вижу монстра, который поселился рядом со мной.

В груди привычно болит, и я машинально растираю то место. Я справлюсь, обязательно справлюсь со всем — и с этим тоже.

Закрываю все теневые шторы, включаю телевизор и делаю звук громче. Специально, чтобы не слышать постороннего скрежета, скрипа и шуршания. Не должно быть в этой квартире такого, все новое, разве что ценники не висят.

Не должно, но есть.

Переодеваюсь в домашнее и иду к холодильнику. Открываю, осматриваю содержимое — практически все продукты не тронуты. У молока закончился срок годности, на распечатанном сыре появилась плесень. Выкидываю все это, достаю булочку и насухо жую ее. Резиновый вкус. С усилием глотаю хлеб и выхожу на балкон.

Тут холодно. Осень стала полноправной хозяйкой: сорвала пожелтевшие листья с деревьев, нагнала туч. Перевешиваюсь через карниз и смотрю вниз с шестнадцатого этажа. Зачем я это делаю — не знаю. Никогда не испытывала страсти к высоте.

Раздается звонок телефона, и я возвращаюсь на кухню.

— Привет, Ален.

— Привет, мать! — щебечет в трубку моя давняя подруга. На фоне слышен посторонний шум, играет музыка, кто-то кричит. — Ты куда пропала? Совсем от рук отбилась, не звонишь, не пишешь!

— Ну прости, — выдыхаю устало. — Сложно пересечься с тобой из-за разных часовых поясов. Я ложусь спать, а ты только просыпаешься.

— Раньше тебе ничего не мешало. Гош, ты что-то совсем сникла там, — настороженно говорит подруга. — Случилось что-то?

Никогда не любила этого обращения ко мне, но с годами оно стало настолько привычным, что в какой-то момент начало даже ласкать слух.

— Ален, у тебя своих проблем вагон и маленькая тележка.

Алена мать-одиночка. Ее сын болеет. Сейчас они проходят лечение в Штатах. Я всегда восхищалась Аленкой — ее неуемному позитиву и радости жизни. Мне не хочется нагружать ее своими заботами, именно поэтому ничего не рассказываю ей.

— Кстати, у Тимохи закончился курс лечения, — счастливо щебечет подруга.

— Аленка! — впервые за все эти дни я чувствую облегчение и радость. — Господи, как же здорово! Когда вы возвращаетесь? Я встречу вас.

— Да брось, Гош. Ну что я, сама не доберусь? — звучит в ответ беспечно.

Но на деле я знаю, что все гораздо сложнее. Алена рассчитывает только на себя, у нее только пожилая мама, кто отец Тимохи — секрет, который она хранит за семью печатями. Как могли, мы с Мироном помогали ей; помощь она всегда принимала со скрипом, но все-таки интересы ребенка важнее.

— Даже не вздумай, Ален! Мне не сложно.

— Через пару недель, я тебе потом скину время. Как там Мирон? — спрашивает подруга, даже не предполагая, какую бомбу кидает в мою сторону.

Имя, произнесенное вслух, заставляет сердце биться учащенно. Дыхание перехватывает, я опираюсь о стол и медленно сажусь.

— Ален… — я не знаю, что сказать, слова просто-напросто не находятся.

— Гош? — зовет меня подруга, а я чувствую, как по щекам текут горячие капли. — Ритка? Ты плачешь?

— Давай потом, Ален, — прошу ее хрипло.

— Хорошо, — грустно соглашается подруга.

Немного послонявшись по квартире, натягиваю шерстяные носки и ложусь в кровать. Я так привыкла засыпать рядом с Мироном. Он всегда грел меня. Хватал в свои медвежьи объятия и обдавал жаром. Сейчас же не помогают ни теплые одеяла, ни носки.

Мысленно одергиваю себя и вывожу из транса. Нет в моей жизни Мирона. И больше никогда не будет.