Семь ночей

Глава 31

Монотонный писк стал единственным, что связывало с реальностью. Голоса врачей, тихий плач мамы, сестры и встревоженный шепот отца с братьями – все в ненужный сор превратилось. Мысли мои рассыпались опавшей листвой, мотыляясь по выжженной душе. Ничего не радовало. Я жил только обрывками новостей, онлайн-совещаниями и моментами, когда я оставался один в своей светлой больничной палате.

Я превратился в робота. Все чувства, эмоции сгорели в том взрыве, оставив лишь одно единственное желание – отомстить за всё… За то, что вынужден второй месяц лежать овощем, истыканным трубками, обмотанным толстым слоем гипса и раздражающими датчиками, за то, что все мои планы рухнули замком из песка, за то, что я больше не могу обнять мою девочку.

Акишев рвёт и мечет, пытаясь найти, куда её увезли. Но все без толку… Леська словно исчезла, растворилась, как беспокойный сон! Последним её видел Герберт, сопровождающий в скорой вплоть до клиники, где её привели в чувства, но диагностировали частичную потерю памяти. Она узнала отца, брата, но не признала старика, что не отходил от неё ни на шаг последние двое суток…

Шах и мат, блядь… Шах и мат!

Я вновь и вновь вспоминал свои последние слова, брошенные так неаккуратно! Я просил её забыть все, просил начать все заново… И карма сыграла со мной в покер, в котором я ей с треском проиграл. Она и правда всё забыла, получила волшебную возможность начать всё заново! Вернулась к своей жизни, которую у неё попытались украсть. А что у меня? У меня заевшая пластинка воспоминаний, переполненных её смехом, нежностью её касаний и жаром рваного дыхания. Я попал в АД!

После того, как Леся пришла в себя, её перевели в другую больницу, а дальше её след растворился, как утренний туман над влажной, ещё мерзлой землей.

Мне нужно выйти… Мне нужно собраться с силами и вырваться из этой стерильной клетки, в которой невыносимо дышать: легкие сдавливает бетонной плитой беспомощности, а этого я терпеть не мог.

За окном уже вовсю тарабанила капель, конец февраля выдался солнечным, покладисто сдающим бразды правления весне. И вроде радоваться можно, дышать свежестью влажного воздуха, а не получалось. Все в черно-белых красках было, и лишь тонкий образ моей Леська дразнил сочностью воспоминаний.

У меня будто часть души выдрали. Там дыра… Пробоина похлеще, чем на Титанике. Вот только не потонул я! И то только чтобы найти этих уродов и задушить собственными руками…

– Вадя, ну хватит! – взревела Верка, вскакивая с диванчика в углу палаты. – Вставай! Да-да! Давай вставай, и идём искать нашу Леську! Если она способна заставить тебя улыбнуться, то я лично вспашу планету, но найду!

– Какой вставай? – наш старший брат шикнул на сестру, призывая к тишине и спокойствию. А меня уже тошнило от них… Эти скорбные лица, эти безграничные сочувствие и сожаление… Меня воротило от лиц родных и близких только лишь из-за этой гаммы эмоций. – Сегодня только гипс снимают. Он не ходил почти два месяца, Вера!

– Леську? Какую ещё Леську, и почему она наша? – мама вздрогнула, отчаянно хватая отца за руку. – Дима, что происходит?

– Вера! – я оторвался от просматривания новостной ленты, в которой искал случайное упоминание о моей девочке. – Не нужно ничего вспахивать, а лучше идите по своим делам. Что вы здесь торчите безвылазно? Дел других нет?

– А что Вера? Что сразу Вера? – сестра вспыхнула, скинула белый халат и стала расхаживать по палате. – Мы все тут взрослые люди, все всё прекрасно понимаем, вот только молчим! А почему? Ну? Папочка, ведь ты всё знаешь, да? Так скажи!

– Вера, вот в тебе гениально сочетаются ум и дурость! – скрипнул отец и отвернулся к окну. – Зачем говорить об этом? Всё устаканится, всё забудется и снова войдет в свою колею. Твой брат чудом остался жив, поэтому не буди лихо…

– А я разбужу! – мелкая будто пилюлю бесстрашия проглотила, так смело ткнула пальчиком в грудь отцу, вскинула голову и зашептала. – Ты с детства твердил, что вэдэвэшинков нельзя сломать, разбить и разъединить! Ты твердил про плечо поддержки, про смелость и про то, что если и тонуть, то пиздец с каким гордым лицом!

– Следи за словами, Вера! – мама вскочила, дёрнула дочь за толстую косу, но та даже не шелохнулась, продолжая смотреть отцу в глаза. – Ты на что толкаешь отца?

– Я хочу, чтобы моих братьев не взрывали, не резали и не пытались убить, мамочка! – выдохнула Верка и вдруг обмякла, падая в объятия того, кому она ещё мгновение назад готова была грудь вспороть острым ноготком. Отец прижал к себе рыдающую дочь и стал покачивать, как в детстве, пытаясь успокоить. – Найдите ему Лесю его… Найдите! Слышите?

– Добрый день! – Степан Малышев, мой лечащий врач, бодро вошёл в палату, разрушая всю драматургию момента. И я с облегчением выдохнул. – Ну, Вадим Дмитриевич, готов?

– Давно готов. Снимите с меня это дерьмо, – я с остервенением откинул плед и даже готов был сам уже перелезть на каталку, лишь бы не видеть лица родных.

– Что, не понравилось быть гипсово-железным человеком?

– Заткнись, Стёпка! Помни, что завтра я уже на своих двоих буду ходить, – рыкнул я, позволяя санитарам перенести меня с кровати.

– Ну, это ты сильно погорячился. Ещё месяц реабилитации, и, возможно, к твоему дню рождения мы с удовольствием увидим, как ты босиком топаешь по газончику.

– Две недели, Степа. У тебя есть две недели!

Мышцы ныли, предвкушая напряжение, позвоночник скрипел, желая наконец-то принять вертикальное положение, а душа рвалась к свободе.

Я будто и привык уже к пьяному ощущению наркоза и регулярной дозе обезболивающего, и мне даже это нравилось. Именно там я мог вновь вернуться в волшебство моих семи ночей…

Мне хотелось доказать всему миру, что я жив. Что силен, даже будучи прикованным к костылям, на которые меня поставили. Пока врачи не видели, я по ночам сбегал в зал физиотерапии и самостоятельно бродил на беговой дорожке до первых лучей рассвета. Упивался болью, наслаждался тремором натруженных мышц и предвкушал день, когда смогу сбежать отсюда на своих двоих.

Степа быстро понял, что его строгая рекомендация по ограничению физической активности была послана на хер. Поэтому и приставил ко мне молодого физиотерапевта, правда, не для того, чтобы сдерживать, а чтобы помогать. Парень быстро понял, что жалеть ни себя, ни других я не намерен, поэтому и притащил программу реабилитации, которую Минздрав в жизни не согласует, потому что все нагрузки больше походили на пытки. А пытать в нашей стране запрещено. Всех, кроме меня…

Этот молодой физиотерапевт словно вошёл в кураж, он запитался моей энергией и не отставал даже тогда, когда я готов был сдаться. Он согласился сопровождать меня домой, а также приходить дважды в день, чтобы выдавить несколько литров пота. Он, как маньяк, подкладывал на пульт управления тренажером фотографию Леси, застывшую на заставке моего телефона.

– Тук-тук… Лёха, отвали уже от босса, а то угробишь раньше времени, – Акишев аккуратно вошёл в тренажерный зал. – Вадим Дмитриевич, нам пора.

– Ладно, Лёш, до вечера. Слышишь, как Акишев зол? – я рухнул спиной на скамью, наблюдая, как под потолком рассыпаются мутные звезды.

– Слышу-слышу… – Лёха рассмеялся и подал мне руку, чтобы помочь подняться. – Сауна, бассейн и отдых. Всё, до вечера!

Когда Алексей выбежал из зала, Акишев плотно закрыл дверь и сел в кресло. Лицо его было белесым, безжизненным, а глаза, наоборот— искрились залпом пушек.

– Ну? – скинул мокрую спортивную форму и шаг за шагом стал двигаться в сторону бассейна. Каждое движение острой болью отзывалось внутри, но это мне нравилось. Не только потому, что означало, что жив до сих пор, мне нравилось помнить о том, что произошло. Я, как наркоман-мазохист, кайфовал от истошного крика собственного тела, потому что иначе забуду…

Все забыли, живут дальше. В СМИ быстро разлетелась липа про скользкую дорогу, и, как следствие, аварию, полиция ищет стрелка, чья мастерски выпущенная пуля бабахнула в бензобаке моей машины. А я не могу забыть…

Как долго можно выжить без сердца? Ноль? Нет… Без него можно существовать вечность: двигаться, как мешок с болтами, достигать цели, но НЕ ЖИТЬ!

Акишев мне до сих пор простить не может, что я ослушался его и рванул следом за скорой. Смотрит на меня, как на врага народа, и отворачивается, когда я морщусь от очередной вспышки боли. Для меня это очередной шрам на теле, а для него – новая зарубка, что не смог уберечь.

Я на многое злился… Уволил, к чертям, охрану, допустившую чокнутую на территорию, заодно и секретаршу, впустившую Нину в кабинете без моего ведома, а потом забывшую сообщить об утреннем визитёре. Но Акишева не мог уволить… Картина, как он вытаскивает меня из горящей машины, до сих пор стоит перед глазами, как и его ожоговый шрам, сползающий от виска к шее.

– Нашли стрелка, – тихо сказал Рустам и вскочил, наконец-то выпуская эмоции наружу.

– Отлично…

– Не сдам его ментам! Лично буду душить, пока он не выдаст мне имя заказчика! – Рустам почти орал, бегая по бортику бассейна. – И не уговаривай меня! Какое правосудие? Они думали о правосудии, когда стреляли в тебя? Нет! Вьюник, просто забудь о том, что я тебе сказал, и доверься.

– Рустам, шутки и игры в правосудие давно закончились. Просто принеси мне имя, – я буквально заставлял себя плыть. Перебарывал боль, желание бросить всё и пожалеть себя, делая болезненный мах рукой. – А что ты нервничаешь?

– А если это Исаев? – выдохнул Рустам. – Мы тогда Лесю никогда не найдём! Я уже ума не приложу, как найти её след! Отец вывез её сначала в Москву, затем в Германию, а там их след путается. То ли он Леську по клиникам таскает, то ли прячет. А для чего прячет? А может, он сам прячется?

– Это не Исаев, – я перевернулся и замер на поверхности бассейна. – Это точно не Исаев, потому что он не мог спрогнозировать расклад. Я мог не отдать Лесю, мог спрятать её в подвале и прикинуться лопухом. Нет, Рус… Это не он. Старик был так перепуган, что даже думать не мог. Кто-то просто выбрал удачный момент.

– Дай Бог, дай Бог… – Акишев успокоился, закурил и развернулся к окну, за которым не осталось ни одного сугроба. Он придирчиво осматривал территорию, медленно обводя взглядом участок, на котором уже вовсю пыхтела тяжелая техника для переустройства системы безопасности. Рустам дёрнулся, вытащил телефон и замер. – Алло… Да… Что-о-о-о?

Он медленно осел на подоконник, разворачиваясь ко мне лицом.

– Говори…

– Леся в городе…!