Соль под кожей. Том третий

Глава двадцать девятая: Лори

Мне нужно выдохнуть.

Просто глотнуть воздух, который не будет насквозь пропитан этим мужиком. Даже если бы я не могла очевидно чувствовать его вставший член, буквально расплющивший мой живот, я бы все равно чувствовала, что он держит ситуацию под контролем из последних сил.

Но мои ноги прилипли к полу.

Руки взлетели вверх и пальцы отчаянно вцепились в крепкое, перевитое тугими качковскими венами предплечье его руки, которой он продолжает сжимать мои волосы в кулаке.

Я знаю, что он никогда не сделает мне больно.

Но я знаю, что прямо сейчас ему очень этого хочется.

К моему стыду, авдеевские мозги начинают работать гораздо раньше. Или, может, это потому что они у него никогда и не выключались? Этот его круглосуточный тотальный контроль. Как бы там ни было, он первым разжимает пальцы, отходит на шаг и позволяет себе секундную слабость — тряхнуть волосами, как будто именно в них главный источник его напряжения.

— Блин, Валерия, не смотри на меня такими глазами. — Звучит с ноткой раздражения. — Я вроде ничего противозаконного не делаю.

— Даже в мыслях не было. — Это чистая правда.

Осуждать людей за то, как и с кем они трахаются — это одна из тех вещей, которые я никогда не смогу объяснить своей логикой. Ну разве что назвать это завистью, хотя с такой колокольни можно объяснить вообще абсолютно все, что часто осуждается гуру из сексты «белых пальто». О неправильном воспитании детей обычно кричат женщины, которые далеки от образа идеальной матери. Мосле минета женщин брезгуют целовать латентные геи. А от разнообразия чужой сексуальной жизни бомбит либо мужиков, которым не дают, либо женщин, которым до зубной боли хочется побыть в такой же испорченной роли.

— Есть хочешь? — Вадим снова скользит взглядом по моему полотенцу, задерживается на узле, который как будто начинает ослабевать под давлением его синих глаз.

— Хочу выпить, — машинально цепляюсь в полотенце пальцами.

Ненавижу себя за эту прущую из всех щелей стыдливость.

Минуту назад голой в душе купалась, расхаживала перед ним почти в мать родила, а теперь хочется нацепить на себя половину авдеевского гардероба.

«Если бы ты дала мне «зеленый свет»…»

Чертов мужик. Матрешка долбаная.

— Пошли, у меня есть безалкогольная шипучка для тебя.

— Да иди ты со своей шипучкой. — Фыркаю. — Я бы от виски не отказалась.

Мы спускаемся на кухню, и пока Вадим топает к холодильнику, я аккуратно вскарабкиваюсь на барный стул. На кухне мне немного спокойнее, потому что у него здесь привычный мне интерьер — такая же тяжелая мраморная столешница, рабочие поверхности из темно-серого мрамора. И все висит так высоко, что не трудно догадаться — под какую-то определенную женщину в этом доме ничего и никогда не подгонялось.

— Зачем ты забрал меня на выходные, Авдеев? Что не так с моей квартирой? И чем занимается Дэн? — Я вспоминаю «пикантное» признание Вадима и чувствую, как кровь приливает к щекам. Господи, я же разучилась краснеть миллион лет назад. — Ну кроме того, что вы иногда…

— … трахаем одну женщину вдвоем? — Поворачивается — и черти в синих глазах строят мне рожи, потому что я больше не чувствую себя хозяйкой положения. — У тебя щеки красные, Монте-Кристо. Это точно ты меня в спортзале пыталась снять?

— Боже. — Закрываю лицо ладонями и нервно смеюсь пополам с острым приступом икоты.

— Дэн держит охранную фирму для ВИП-клиентов. В данный момент я пользуюсь его услугами, чтобы обеспечить тебе безопасность.

Он бросает на гриль пару кусков заранее промаринованных стейков, возится с телефоном и включает музыку, которая играет явно из какой-то встроенной и хитро спрятанной акустической системы.

— Что-то угрожает моей безопасности? — Я не знаю, зачем задаю вопросы, ответы на которые очевиднее некуда. Моей безопасности угрожает один старый жирный и сильно мной обиженный старый мудак.

— Два дня назад, Дэн предупредил, что возле твоего дома началась возня. Стали мелькать странные типа_вообще не приделах типы, потом тачки, а потом какой-то гандон спалился за попыткой взломать замки. Люди Дэна собирались его «принять», но другая команда сделала это раньше.

— Другая команда?

— Ага. — Чуть-чуть прищуривается. — Шутовская. Не говори, что ты не в курсе. Кстати, твоего нового помощника Дэн безуспешно пытался завербовать. Дважды. Он полный отморозок, но профи. Твой гений явно предложил ему что-то более интересное, чем деньги.

Просто киваю.

Шутов торчит в моей жизни как раковая опухоль с кучей метастазов. Он везде, в каждой мелочи, в каждой клетке меня самой. И я пока не придумала, как вырезать его из своего сердца.

— Но в целом на кого эти отморозки работают, и так понятно. Пару рож парни Дэна срисовали — оказались теми еще упырями из старых ОПГ. Наверное, поэтому и работали так топорно — в охранных фирмах, которой владеет Дэн, нормальные мужики, в основном — бывшие военные, наемники с хорошим боевым опытом, а не вот эта гопота. И такие ребята на заказ невинных девочек убирать не будут, даже за все деньги мира.

— Завольскому моя задница в кресле генерального директора «ТехноФинанс» как кость в горле. — Пытаюсь перевести все в шутку. Не хочу, чтобы он видел, что на самом деле мне только что стало очень страшно. Так страшно, что на секунду клацнули зубы. — И ты решил выманить меня к себе?

— Ты позвонила ровно за минуту до того, как это собирался сделать я сам. Я как раз целую историю придумал, почему ты должна провести со мной всей выходные в моей берлоге.

— Красивая, наверное, история была, Авдеев. Прости, что опередила.

— За это время тараканы Завольского сделают какой-то очевидный шаг, после которого их можно будет прижать по-крупному. — Вадим переворачивает мясо с ловкостью профессионала в этом деле.

«Сделают очевидный шаг», — снова и снова прокручиваю в голове его слова.

Старый боров все-таки решил меня… убрать?

Ну и как он собирается это сделать? Подошлет ко мне наемного киллера? Устроит «совершенно бытовую утечку газа»? Утопит меня в ванной чьими-то не чистоплотными руками? Или как в фильмах про лихие девяностые, кто-то просто натянет проволоку с гранатой у меня перед дверью?

— Ты обещал меня напоить, невежливый хозяин. — Мне нужна капля алкоголя, чтобы отогреть покрывшиеся вековым льдом внутренности. Мне так страшно.

— Черт, прости, Монте-Кристо. Вижу тебя — и сразу тянет кормить.

— Вряд ли ты хотел бы того же, если бы мы встретились лет семь назад.

— А что было семь лет назад? — Он уже в дверях, но оглядывается в ожидании ответа.

— Я была двадцатилетней, толстой некрасивой девочкой, Авдеев. Максимально неинтересной для кого-то вроде… тебя. — Готова поспорить, что семь лет назад этот мужик был таким же чертовски сексуальным и горячим. Кем-то, кто на Валерию Гарину не посмотрел бы даже ради всех денег ее богатого отца.

— Я все еще не теряю надежду, что однажды ты перестанешь делать обо мне странные выводы, Валерия.

Ненадолго уходит и возвращается с бутылкой виски и одним стаканом.

— Ну да, кто-то же должен быть трезвым и остановить меня от танцев на столе голышом. — Я не люблю крепкие напитки, даже не могу вспомнить, когда пила что-то такое в последний раз. Поэтому первый же глоток обжигает язык и слизистую, заставляет глаза увлажниться, пока медленно цежу его дальше в горло.

— Валерия, тебе не надоело?

— Пить? Я еще даже не начала.

— Притворяться, Монте-Кристо. Тут же только я, ты перед кем выделываешься?

— Ты снова становишься жутким занудой, Авдеев. — Я делаю еще один глоток, и еще, пока не затерпнет язык. — Верни испорченного мужика, с ним прикольнее.

— Запала на него, да? — Улыбка до ушей, но такая чертовски соблазнительная, пошлая, как будто пока я тут облизываю край стакана, он мысленно облизывает меня.

— Пф-ф-ф, — фыркаю. И снова, блин, краснею. — Расскажи, как ты докатился до такой жизни.

— Я много работаю, о чем ты и так в курсе. — Внимательно смотрит на мои губы, с которых я нервно слизываю горький след виски.

Я ёрзаю на стуле.

— Не прикидывайся шлангом, Авдеев, я про другое.

— Не понимаю, о чем ты.

Все он понимает. Провоцирует. Выводит на территорию, где работают только его правила игры.

И до меня вдруг внезапно доходит. Просто как гром с ясного неба, что этот гад уже проделывал со мной такой же фокус.

Если бы не стащил тогда штаны в раздевалке — я, скорее всего, не полезла бы к нему в душ.

Бросил в меня своей толстовкой, заставляя вспомнить о нем. Думать, что содержимое моего топа очень даже попало в фокус его внимания.

И телку ту он нарочно из зала вывел, чтобы меня выбесить.

— Авдеев, твою мать! Ах ты провокатор хренов! Манипулятор долбаный! — Я смеюсь, это не со зла, но каждую гадость он точно заслужил. — Ты же с самого начала меня провоцировал!

— Валерия, я хотел тебя отодрать примерно с той минуты, как ты зашла в зал, — продолжает довольно ухмыляться. — Такая маленькая деловая соска на большой крутой тачке. Ты на всех как на говно смотрела. Особенно на меня. Хотелось просто вот… — Явно сдерживается. — Если бы ты пришла на свидание — из ресторана отправилась бы прямиком в мою постель, в хлам мокрая. Хотя, скорее всего, я выебал бы тебя еще в тачке по дороге домой.

Я несильно бью его кулаком в грудь.

Надо было пойти на то свидание.

— На тебя, Авдеев, я смотрела в слюнях и соплях, — не вижу смысла это скрывать. Да и зачем? Он и так знает, что мимо него ни одна сексуальна активная женщина спокойно пройти не сможет.

— Может быть…

Он не заканчивает, потому что наш разговор и музыку перебивает звонок телефона.

Вадим беззвучно ругается сквозь зубы, отходит, прикладывает телефон к уху.

А я разом приговариваю остатки крепкого алкоголя в своем стакане.

Он никуда не уходит, но снова говорит обрывочными фразами, хотя даже их достаточно, чтобы было понятно — это снова что-то по поводу Марины. Не хочу слушать.

Спрыгиваю со стула и бегом поднимаюсь на второй этаж. У Вадима в доме тепло, но полотенце все равно промокло, и расхаживать в таком виде не самое комфортное занятие на свете.

Еще раз разглядываю его гардеробную. Трогаю пальцами дорогие рубашки, в основном шелковые, гладкие и даже после химчистки пахнущие им. Можно накинуть одну из них — по размеру она мне точно как платье будет. Даже тянусь, чтобы стащить одну с вешалки… И быстро одергиваю руку. Это почему-то кажется таким интимным, очень личным, как будто мы снова занялись фантастическим сексом, я словила несколько невероятных оргазмов, моя кожа насквозь пропиталась особенным вкусом его тела и вот теперь, по классике жанра, мне остается только надеть его рубашку, как символ его права собственности на меня.

Переодеваюсь в пуританскую пижаму, поворачиваюсь в зеркало, чтобы взбить еще немного влажные после душа волосы. У меня таких целомудренных вещей в гардеробе уже лет сто как нет. Не потому, что мне они не нравятся, а просто в определенный момент своей жизни я научилась любить себя. Тогда мое тело еще было далеко от совершенства, у меня по-прежнему был лишний вес и похожая на блин попа, но я больше не боялась показывать плечи и ноги, и мне нравилось ощущение свободы — можно надеть, что хочется, любой цвет, любой фасон, даже если это полупрозрачный топ на грани фола.

«Убирайся из моей головы, Шутов», — уже почти умоляю я, хотя он, формально, еще даже не напомнил о себе одной из тех фразочек, которыми меня воспитывал. Учил, иногда делая чертовски больно.

Из зеркала на меня смотрит не Валерия Ван дер Виндт, а Валерия Гарина — нескладная, с дурацкой прической, ужасными складками, которые она всегда так отчаянно пыталась скрыть за объемными, дорогими, но совершенно не идущими двадцатилетней девчонке платьями.

Авдеев посмотрел бы на нее? Он снова прав, и я заблуждаюсь, когда думаю, что нет?

Мне хочется взять свой телефон, набрать номер, вытатуированный у меня на сердце и рассказать этому придурку, что я отлично провожу время с лучшим мужиком на свете, гораздо более лучшим, чем шутовская белобрысая задница. Что я хочу заняться с ним сексом — было бы глупо это отрицать.

Что я заслуживаю чтобы меня любили, черт подери.

Только меня.

Носили на руках, как Авдеев, вкусно соблазняли, кормили ароматными стейками, покупали красивое белье. Не давали повода для фотографий с бывшими девушками в обнимку в холле дорогого отеля.

Чтобы меня обнимали во сне крепко-крепко. Целовали прямо с утра, и плевать, что мы еще не почистили зубы.

Чтобы смотрели так, будто я самое большое сокровище в жизни.

Давали мне свободу быть собой.

«Ты перед кем выделываешься?» — насмешливый голос Вадима в голове.

Я крепко зажмуриваюсь и когда снова открываю глаза — в зеркале снова я: маленькая деловая соска, блин.

Валерии Ван дер Виндт не бывает страшно, грустно, больно и одиноко. И она прекрасно засыпает вот уже семь лет каждую ночь совершенно одна в своей постели, обнимая разве что подушку. И образ мужика, которому никогда не будет нужна.

Он так сказал.

Хочется плакать, но Валерия Ван дер Виндт не умеет плакать — она просто перемалывает всю эту херню, поливает напалмом, переступает и идет дальше.

Я, наверное, торчу тут и так слишком долго.

Выхожу из спальни Вадима, но сворачиваю не к лестнице, а в комнату Стаси. Это максимально хреновая идея туда идти, но я не могу сопротивляться импульсу.

Там все как и должно быть у любимой папиной принцессы — огромный кукольный дом, облака с единорогами на розовых стенах, плюшевые игрушки горой, красивая кровать с балдахином для самый сказочных снова. Стойка с наглаженными платьями как у диснеевской принцессы. Ночник, разбрасывающий на потолок и стены карту звездной системы какой-то волшебной страны.

На туалетном столике с зеркалом, среди детской косметики — фотография в рамке. На ней Стася совсем маленькая, я совершенно не разбираюсь в детях, но на снимке она как будто даже еще зубами не обзавелась. В смешной шапке с ушами, сморщенным носом и широкой улыбкой от уха до уха.

Димкиной улыбкой.

Абсолютно точно с его профилем.

Его повадками чертового гения.

Ненавижу его. Убить готова.

— Я знаю, что это был мой ребенок, Монте-Кристо, — слышу голос Вадима сзади, но на этот раз даже не вздрагиваю.

И почему-то ничего не обрывается внутри.

Я даже не чувствую себя пойманной с поличным, потому что где-то в глубине души всегда знала, что он рано или поздно догадается.

— Представляю, как после этого изгадился мой светлый образ. — Я не знаю, что еще сказать. Просить прощения за то, что уже случилось? — Знаешь, Авдеев, даже если бы у меня была возможность прям сейчас переиграть тот разговор, я бы не убрала ни одного слова, не изменила бы ни буквы.

— Тебя в три раза меньше чем меня, но ты почему-то упорно продолжаешь меня защищать.

— Прости, что топчусь по твоему мужскому эго.

— Надо что-то гораздо более существенное, чем твой золушкин размер ноги, чтобы его отпинать.

— Вот же любитель поиграть мускулами.

Я стряхиваю с себя эту раздражающую меланхолию, потому что от нее ком в горле и меланхолия в сердце. Еще не хватало устроить безобразную истерику.

Шутов сказал бы, что это просто серьезный гормональный сбой — из-за потери ребенка, из-за нервов, из-за того, что у меня давно не было секса.

— Авдеев?

— М-м-м?

Господи. Да ну почему же ты такой идеальный? И даже этот один единственный звук, бархатный, низкий, как будто поглаживающий все мои эрогенные зоны.

— Я тебя очень хочу, честное слово. Меня давно так от мужика не вштыривало, как от тебя. — Хорош, что он стоит где-то за моей спиной, потому что мне малодушно не хочется говорить все это ему в глаза. — Я знаю, что если сейчас просто хотя бы до тебя дотронусь — у меня слетят тормоза и это будет второй по счету лучший секс в моей жизни. Потому что, блин, первый тоже был с тобой, долбаная ты матрешка с сюрпризами. Но я не могу, понимаешь?

— Абсолютно, — ни тени обиды или раздражения в голосе. — Говорил же — не надо выделываться. И в общем, у меня никаких вообще вопросов к тебе, Монте-Кристо, кроме одного — что за дурацкая привычка разговаривать со мной спиной?

Потому что я трусиха?

Потому что я знаю, что поступаю ужасно глупо, забирая у себя шанс на все свои мечты, и потому что Валерии Гариной хочется, чтобы этот мужик принадлежал только ей. Потому что она искренне до последнего будет пытаться его полюбить. Возможно, ей это даже удастся.

Только всегда есть противное маленькое «но».

Я поворачиваюсь к нему — такому адски роскошному мужику, что даже в домашних штанах и футболке его можно фотографировать на обложку «Мужчина Года» и это будет абсолютно заслуженная победа.

— Тебя надо любить, Авдеев, чтобы звезды и искры из глаз. — Даю себе смелость подойти впритык, притронуться к его губам кончиками пальцев. — От тебя надо с ума сходить. Обожать. Глаз не отрывать. Ревновать к каждому столбу, даже если ты не даешь ни единого повода. Тебе нужно отдать все сердце, целиком — и ни разу об этом не пожалеть. Но ты же знаешь, что я так не смогу.

— Знаю. — Он запускает два пальца за воротник моей пижамы, подтягивает к себе и сам подается вперед. — Иначе ты бы безнаказанно не расхаживала полуголой у меня под носом.

— Подвинься, хороший крутой парень, ты загораживаешь мне вон того мудака. — В шаге от того, чтобы разреветься, я всегда прячусь за шутками.

— Мудаку, Валерия, я бы тебя точно не отдал. Но он определенно долбоёб. — По глазам вижу, что хочет сказать еще что-то, но раздумывает. Легко, уже абсолютно привычно, берет меня на руки, прижимает к своему невообразимо горячему телу. — Значит, буду просто носить тебя на ручках, кормить мясом и детскими мультиками. Расскажешь, что там было семь лет назад?

— Только в обмен на твои откровения, Авдеев.

— Не-а. — Лыбится, определенно довольный тем, что мне же это еще долго не будет давать покоя. — Это истории для взрослых девочек, маленькая деловая соска. «Гадкий Я» пойдет?

— Не-а, — копирую его, медленно, по чуть-чуть оттаивая, пока Вадим несет меня вниз.

— «Красавица и Чудовище»? — Морщит нос, заранее давая понять, что этот выбор лично его не очень порадует.

— «Монстры на каникулах», — озвучиваю свой выбор.

— Хороший выбор, Монте-Кристо. На мультики вкус у тебя лучше, чем на мужиков.

— Полностью с тобой согласна, Авдеев. Уже заранее кусаю локти.