Соль под кожей. Том третий

Глава третья: Лори

В своей голове, когда я представляла нашу с Шутовым встречу (еще в те времена, когда я верила, что он все-таки вернется в мою жизнь хотя бы в качестве друга и наставника), я воображала, что как только снова увижу его, то первым делом, от всей души, за все свои страдания… дам ему по роже. Просто вот чтобы у меня ладонь зачесалась, а у него зубы задребезжали. Оторвусь за все те дни, когда он был мне нужен. Просто так, даже без своих умных советов и трезвого взгляда на жизнь, а чтобы я видела его и чувствовала, и мое испуганное нутро знало: в какие бы дебри я не забралась, каких бы дров не наломала — мне есть на кого опереться.

После того как он перестал отвечать на мои сообщения, я еще несколько недель стучала в закрытую дверь, чувствуя себя примерно как все те женщины, которые положили свою гордость на алтарь любви. Мне было по фигу, я просто хотела знать, что в моей нестабильной вселенной осталась хотя бы одна константа — мой Шутов.

Потом я смирилась, что его нет. Просто нет. Как в истории про Карлсона: «Он улетел».

И мне даже стало немного легче. Всегда прощу переварить тот факт, что тебя не хотят, потому что не хотят, чем бесконечно пребывать в иллюзии о том, что у твоего мужика избегающий тип привязанности, многократно осложненный комплексом вины.

Наверное поэтому сейчас я… как будто в вакууме.

Во мне миллион вопросов, миллион претензий, бесконечные децибелы сдерживаемых обвинений и упреков, но ничего из этого я не могу сделать, потому что все это сдерживает плотина безразличия, которую я, молодец, построила на совесть. Как, блин, старый мудрый бобер.

И в ту минуту, пока я потихоньку пытаюсь приходить в себя, появляется Авдеев.

Он даже одет почти точно так же, как в нашу первую встречу в спортзале, только теперь вместо спортивных штанов на нем мешковатые джинсы. Всегда думала, что такие вещи хорошо сидят только на субтильных юношах, но фиг там — они как будто специально скроены по его длинным ногам и еще больше подчёркивают бесконечный рост.

Хотя, справедливости ради, Дима ниже Авдеева всего ничего. Уступает в мышечной массе, но я в принципе не знаю больше никого, кто хотя бы немного приблизился к этому Кинг-Конгу.

— Папа-а-а-а! — кричит Стася и начинает иступлено выкручиваться у меня на руках. — Папа! — тянет к нему руки и больно колотит меня пятками по животу.

Я сжимаю зубы от боли, делаю шаг вперед и малышка буквально перепрыгивает к нему на руки, крепко обнимая за шею. Вадим прижимает ее к себе, что-то говорит на ухо, почесывая пальцами растрепанные волосы на затылке и она вдруг моментально успокаивается. Даже улыбаться пытается.

Бросаю взгляд на Шутова, но он уже успел нацепить свое фирменно выражение лица а-ля «каменный камень». Теперь под этой непроницаемой маской может хоть ядерный взрыв случиться — внешне об этом не узнает никто. Даже я, как бы больно ни было это осознавать.

— Марина где? — Вадим смотрит прямо на меня, хотя Шутова заметил сразу. Нетрудно догадаться, что он его нарочно игнорирует.

— Там, — киваю за спину. — Врачи уже приехали.

— Видел. — Наверное, имеет в виду машину «скорой помощи» возле дома.

— Тебе лучше не идти туда со Стасей, — пытаюсь его остановить, но моментально понимаю, что никакая сила не сможет сейчас оторвать их друг от друга.

Отца и дочь.

Не настоящего отца Авдеева.

И настоящего — Шутова.

В эту минуту я так сильно ненавижу Марину, что на секунду хочу, чтобы она больше никогда не вышла из той ванной. Осталась там навсегда. И почти сразу так же сильно начинаю ненавидеть себя за эту слабость.

— Ты в порядке, Валерия? — Он быстро проводит по мне взглядом, от которого хочется закрыться, потому что даже в этих совершенно безумных обстоятельствах, я не могу не думать о том, что у меня синяки под глазами, опухшие ноги и отросшие корни волос. — Кровь…?

— Все хорошо, — мотаю головой. — Узнай как Марина. Там… В общем, к тебе могут быть вопросы.

Бросив на меня последний взгляд, Вадим исчезает в коридоре. Моя голова рефлекторно поворачивается следом, потому что смотреть на его широченную спину — это что-то про мой личный фетиш. И тут же затылком чувствую пристальный взгляд Шутова.

Слишком резко отворачиваюсь, пытаясь скрыть «следы преступления», из-за чего на секунду темнеет в глазах.

— Вы трахаетесь — сквозь звон в ушах слышу его спокойный, абсолютно бесцветный голос.

— Нет.

— Строго говоря, это не был вопрос, Лори.

— Мы не трахаемся! — выкрикиваю на эмоциях. Звон в ушах усиливается, где-то внизу живота появляется раздражающая тупая боль.

Отбиваю руку Димы, когда он пытается помочь мне удержать равновесие.

Боль усиливается, но ко мне хотя бы возвращается зрение и слух.

— Ты ни хрена не знаешь о моей жизни, Шутов! — ору. Это худшее, что можно было сделать в такой ситуации: моя подруга истекает кровью, в доме полно незнакомых людей, испуганный ребенок и мужик, от одного вида которого у меня случается бешенство матки. Нужно просто заткнуться и молчать, отложить выяснение отношений до более удобного случая, но даже в моей идеальной плотине есть изъян, и называется он: «уже просто по хуй!» — Ты бросил меня! Ты просто меня бросил! А теперь появляешься как снег на голову, весь такой модный и с красивой улыбочкой, и думаешь, что все обо мне знаешь?! Знаешь что, Шутов? Ни черта ты обо мне не знаешь!

Последние слова я слышу как будто издалека, словно их произносит не мой рот, а какая-то другая женщина, чье присутствие я успела пропустить.

Я же никогда так не истерю.

Я — кремень.

Я само здравомыслие во плоти.

Была.

Несколько минут назад, до того, как на пороге чужой квартиры воскресло мое прошлое, с которым я так долго и так болезненно прощалась.

Мои ноги подкашиваются. Я знаю, что должна быть сильной и не расклеиваться, что сейчас абсолютно точно не то время и не то место, чтобы корчить из себя трепетную барышню. Но что делать с ногами, которые просто как будто ломаются пополам? И ужасной болью в животе, от которой хочется выть.

— Лори? Обезьянка?

Голос Шутова тоже какой-то далекий и глухой. Я провожу языком по пересохшим губам, пытаюсь сказать, что со мной все в порядке, что это просто передоз нервов, но из моего рта не раздается ни звука.

— Лори, что с тобой?!

Я чувствую его прохладные ладони на своем лице.

Я бы эти тонкие длинные пальцы узнала с закрытыми глазами, почувствовала кожей.

«Зачем ты вернулся? — вертится у меня на языке. — Зачем ты вернулся… так поздно?»

— Сюда! — орет Шутов, обнимая меня одной рукой, а другой легко перехватывает за плечи, потому что меня безобразно развозит слабость.

Как будто в теле вообще не осталось костей.

— Да, блядь, кто-нибудь!

Далекие шаги, женский голос. Кажется, та самая медсестра, которая хотела напоить меня каким-то лекарством. У него был едкий запах и судя по всему, она снова сует его мне под нос. Потом просит Шутова закатать мне рукав.

— Нет, — еле-еле ворочаю языком. Я беременная, кто знает, что она собирается мне вколоть и как это отразится на моем маленьком «чужом»?

— Это просто успокоительное, — она настойчиво пытается воткнуть иголку мне в плечо.

— Я… ребенок…

— Что? — Шутов прикасается пальцами к моему подбородку, и у этого простого движения какое-то магическое действие — в голове на секунду проясняется, откуда-то берутся силы, но я знаю, что это ненадолго. — Станислава в порядке, с ней все хорошо.

— Мой… — мотаю головой. — Мой… ребенок.

— Вы беременны? — наконец соображает медсестра. Мне кажется если бы она перестала пытаться одновременно и оказываться мне первую помощь, и строить Шутову глазки, это простой вывод пришел бы в ее голову гораздо раньше.

Ну вот, не успел он вернуться в мою жизнь, а я уже готова выцарапать глаза первой встречной женской особи только за то, что она находится на расстоянии метра от него.

— Я в порядке…. — В голове немного проясняется. — Пить хочу. Принесешь воды, Дим?

Мне так страшно смотреть ему в глаза.

Увидеть там… что? Злость? Раздражение? Отвращение? Его фирменное выражение лица, с которым он смотрел на меня каждый раз, когда я делала очередной идиотский шаг ему навстречу?

Лучше трусливо спрячу голову в песок, просто закрою глаза.

— Не вздумай терять сознание, обезьянка, — его спокойный голос где-то у меня возле уха. Едва ощутимое прикосновение колючей щеки к моей коже у виска. Инстинктивно хочется потянуться, потереться как кошке. — Или я тут все на хрен по щепкам разнесу.

— Обещаю не отключаться надолго, — пытаюсь пошутить.

— Вот ни хрена не смешно, Лори. Если с тобой что-то случится — я сдохну, это нифига не преувеличение. Так что будь хорошей обезьянкой, договорились?

— Шутов?

— М-м-м-м? — Вибрация его голоса пропускает под моей кожей двести двадцать вольт.

— Ты придурок, но я все равно скучала.

Но когда он встает и уходит, во мне появляется инстинктивное желание броситься следом, потому что где-то внутри моментально буйно расцветает страх, что Шутов снова исчезнет. Он же мастер проворачивать такие фокусы — исчезать из комнаты без окон и дверей. Нужно порадоваться, что я не в том состоянии, чтобы бегать, иначе точно бросилось бы вдогонку.

— Какой у вас срок? — медсестра ловко накручивает на мою руку манжетку тонометра.

— Шестнадца… — Я спотыкаюсь, потому что вспоминаю, что в последний раз была на осмотре несколько недель назад. — Восемнадцать недель.

Господи, уже восемнадцать.

Если верить разным форумам, на этом сроке меня уже должно начать раздувать как воздушный шарик, но на месте живота у меня все та же «доска», хотя мой красивый пресс, моя гордость, заплыл. Теперь мой живот выглядит как живот обычной худой женщины.

— Какие-то осложнения? Противопоказания?

Отрицательно мотаю головой. В это странно поверить, учитывая то, что буквально со второго месяца беременности (еще даже когда я о ней не подозревала) я чувствую себя буквально как жертва бесчеловечного эксперимента. Но я доверяю своему врачу и раз она говорит, что все мои анализы в норме — значит…

— Я бы рекомендовала проехать в больницу, — говорит медсестра, когда на экране тонометра выскакивает явно повышенное для моего возраста давление.

— Это просто нервы. — Меньше всего на свете я хочу, чтобы Шутов, не успев явиться, увидел меня разбитой и немощной, не способной расхлебать кашу, которую сама же заварила.

— На таких сроках угроза выкидыша очень высока, — очень правильным, я бы даже сказала, максимально «врачебным» тоном гнет свое медсестра. — Просто пару анализов, чтобы убедиться, что все в порядке.

— Обязательно покажусь своему гинекологу в ближайшее время.

— Нет, Валерия, — слышу совсем рядом голос, от которого у меня непроизвольно поджимаются пальцы на ногах, — ты поедешь к врачу сегодня.

Главное, не смотреть на него.

Сделать вид, что между нами прозрачная стена, через которую даже капля воздуха не просочится.

Я так раскатываю рукав обратно, что он спускается до самых кончиков пальцев, как будто у затюканной школьницы. Опираюсь рукой на тумбу, распрямляюсь. Вадим успевает поймать меня за локоть, буквально вытягивает во весь рост.

— Можешь стоять?

— Авдеев, прекрати. — Я медленно, но настойчиво высвобождаю руку из его пальцев, упорно продолжаю водить взглядом по полу, стенам и даже по потолку — лишь бы только не смотреть в его сторону. Хотя все-таки краем глаза замечаю висящую на нем Стасю. — Позаботься лучше о Марине и… дочке.

Последнее слово произношу с трудом, потому что как раз в этот момент со стаканом воды появляется Шутов. Ничего в его лице не намекает на то, что появление на «арене» Вадима (снова) хоть как-то поколебало его внутреннее равновесие. Но я все равно чувствую себя предательницей, потому что, зная правду, продолжаю называть Стасю дочкой другого человека.

— Лори, ты поедешь в больницу и точка, — в свойственной себе бескомпромиссной манере, говорит Шутов.

Точнее, приказывает, потому что мне очень хорошо знаком этот тон, типа, «ты либо делаешь как я сказал, либо мы делаем как я сказал». И даже если я буду очень хорошо сопротивляться, он все равно найдет способ заставить меня сделать так, как ему нужно. Справедливости ради — он никогда не злоупотреблял этим «фокусом» для собственной выгоды, только когда дело касалось моей безопасности и благополучия.

— Отлично, — кривлюсь, но все-таки нахожу в себе силы отодвинуться на примерно одинаковое расстояние от них обоих. — Надеюсь, на эту тестостероновую вечеринку не забыли позвать рефери.

Мы с молоденькой медсестрой обмениваемся на удивление понимающими взглядами и она, дам мне еще одну настойчивую рекомендацию обратиться в больницу, собирает саквояж и уходит по направлению к ванной.

— Как Марина? Что говорят врачи?

— Что ты приехала вовремя. Спасибо, Валерия.

Это уже четвертый раз он называет меня «Валерия». Ничего странного, казалось бы, ведь это всего лишь мое имя, и его уменьшительную форму «Лера», я, если честно, терпеть не могу. Так меня называл Наратов, так меня называет Марина. А Вадим с первого дня, как мы обменялись «именами», называл меня «Лори», а «Валерией» — только когда я начинала его раздражать.

Но ведь в наш с ним последний телефонный разговор, когда Авдеев, фактически, меня послал, я сама попросила не называть меня так. Он всего лишь, как совершенно идеальный мужик, прислушивается к моим пожеланиям.

С другой стороны — не представляю, что чувствовала бы, если бы Авдеев называл меня придуманным Шутовым прозвищем в его присутствии. Так что, наверное, даже к лучшему, что теперь я просто «Валерия Ван дер Виндт».

— Полагаю, — я просто чувствую, как сквозь меня проходит взгляд Вадима, обращенный на Шутова. — для твоего здесь появления есть какая-то веская причина?

— Ага, — Шутов отвечает ему еще более острым взглядом, — надо бы ее обсудить.

Если бы на месте этих двух были хоть на грамм менее уравновешенные мужики — я бы уже стерла пальцы, набирая номер полиции, службы спасения и всего персонала института психиатрии. Но я знаю, что какими бы резким ни был Шутом, и каким бы жестким ни был Авдеев — ни один из них не опустится до выяснения отношений в присутствии ребенка и в одном доме с женщиной, с которой у них обоих были отношения.

Ну, хотя бы в какой-то степени.

— Мой номер не изменился, — говорит Авдеев.

Звучит как будто они уже сталкивались. Как? Где? По какому поводу?

— Я позвоню в ближайшее время, — отвечает Шутов.

У меня мороз по коже от опустившейся после их диалога температуры в комнате.

Я даже не успеваю ничего толком сделать, когда понимаю, что Шутов берет меня на руки.

Прижимает к себе.

Он не такой теплый, как Вадим, но я все равно чувствую под толстовкой знакомые плотные мышцы. Дежавю еще с тех времен, когда я затащила его на тропический остров, мы пошли гулять и валяли дурака в супермаркете. Тогда я еще не боялась дотрагиваться до него, тогда я еще думала, что что-то значу в его жизни.

— Все будет хорошо, обезьянка, — шепчет мне в волосы Дима, разворачиваясь к двери. — Просто покажем тебя врачу, убедимся, что с тобой все в порядке. А потом поедем ужинать. Может, устрицы?

Я чувствую легкий толчок смеха в его груди.

— Шутов, я тебя стукну, клянусь. — Но мои губы тоже растягиваются в вымученную улыбку. Я согласна есть с ним что угодно, главное, чтобы он потом снова не исчез в закат.

Шутов переступает порог, просит толкнуть за ним дверь.

Я протягиваю руку… и натыкаюсь на взгляд Вадима.

Точнее, на его лицо, потому что челка так низко падает на глаза, что в полумраке коридора можно рассмотреть только кончик его носа, жестко сжатые губы и темную щетину на подбородке.

Но я все равно знаю, что он смотрит, потому что чувствую его взгляд на своих пальцах, которыми обнимаю шею Шутова.