Соль под кожей. Том третий

Глава тридцать третья: Лори

— Валерия Дмитриевна, тут проблема, — рапортует Начальник СБ, примерно около десяти утра на утро следующего дня, как раз когда до собрания «топов» остается примерно десять минут.

Я уже знаю, что случилось, но изображаю удивление.

— Вы просили сразу ставить вас в известность, если форс-мажор, — продолжает Игорь. — Здесь Константин Александрович Угорич. С юристом.

На заднем фоне слышу знакомый визгливый тон, как будто кто-то препарирует лягушку без наркоза. Сегодня, по моим подсчетам, был предпоследний день, когда «любимый» братец должен был начать действовать. И если бы он не появился на горизонте ни сегодня, ни завтра — это была бы первая в моей жизни не сработавшая афера. Но все получилось.

— Угорич только с одним юристом? — переспрашиваю на всякий случай, буквально не веря своему счастью.

— Один юрист, — отчеканивает Игорь, и с плохо скрытой иронией добавляет: — Ну и охранник, тоже одна штука.

Угорич снова истерит на заднем фоне.

Степень угрозы этого охранника тон Игоря описал достаточно красноречиво. Значит, один юрист и одна непонятная прямоходящая человеческая особь — и вот с таким эскортом Константин пришел брать штурмом «ТехноФинанс». Неужели скоро Новый год и братец расщедрился на подарки?

— Проведи их в малый зал для совещаний. И всех наших юристов туда.

— Хорошо, Валерия Дмитриевна. Охрана?

— Не надо. — Со мной будет мой личный терминатор — мне присутствия Валентина более чем достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности, тем более в компании трех импотентов. — И еще вот что…

Я еще раз мысленно прогоняю всю ситуацию, чтобы убедиться, что правильно ее раскрутила.

— Свяжись с Юрием Степановичем, пожалуйста. Если тут целый Угорич с юристом, я полагаю, ему надо об этом знать.

Заканчиваю разговор, выжидаю пять минут, вызываю Валентина. Он появляется в приемной до того, как я сама успеваю туда выйти. Моя секретарша реагирует на него как обычно — зажимая голову в плечи, как будто инстинкт подсказывает ей стать максимально незаметной для хищника.

— Будут какие-то особенные указания, Валерия Дмитриевна? — интересуется своим роботическим голосом, от которого даже у меня мурашки по коже.

— Просто будь рядом, слушай и запоминай, на случай, если мне надо будет восстановить по памяти какую-то недостающую деталь.

Когда до кабинета остается около десятка шагов, шум голосов, среди которых выделяется фальцет Угорича, красноречиво намекает, что братец, сам того не зная, действительно сделал мне королевский подарок. Сколько лет я только воображала, как буду наслаждаться его истериками, а он даже догадываться не будет, кто перед ним и за что ему все это.

— Господа, добрый день всем. — Мои юристы уже рассаживаются по периметру овального стола, а Угорич, заметив меня, моментально краснеет от ярости. Его юрист, высокий мужчина в недорогом костюме, выглядит гораздо более собранным, но напряжение в его позе тоже чувствуется. — Надеюсь, для этого перформанса есть веская причина.

Константин не торопится. Он стоит, тяжело дыша, словно готовится к прыжку. Я выдерживаю паузу, затем указываю на кресло рядом с его юристом.

— Здесь удобнее всего. Начнем?

Он плюхается в кресло, занимает демонстративно расслабленную позу, словно бросая вызов. Его пальцы нервно барабанят по столу, а взгляд мечется между мной и командой юристов «ТехноФинанс», которые сидят по обе стороны от меня. Но то, как он нервно всеми силами старается избегать сидящего в стороне Валентина, меня особенно радует.

Пока юристы обмениваются ФИО и рукопожатиями, я делаю вид, что распечатай в двух экземплярах увесистый пак документов на столе, действительно меня заинтересовал. Но не сильно, чтобы заставить эту мразь заранее начать дергаться.

— Это — завещание моего отца. — Угорич стучит пальцами по лежащей ближе к нему стопке.

Очень глупо, принимая во внимание тот факт, что он сделал это без соблюдения элементарных юридических формальностей, не дав раскрыть рта даже собственному юристу.

Я, в отличие от него, собираюсь действовать строго по протоколу и молча жду, пока команда законников «ТехноФинанс» хотя бы бегло ознакомится с копией документа. Они просят сравнить два экземпляра (один — оригинал, который настолько искусно сделан, что даже я, зная о его происхождении, не нахожу к чему придраться).

— Это же просто формальности, — снова формирует Угорич. — Там черным по белому написано, что я являюсь единственным законным наследником «ОлмаГрупп», которую «ТехноФинанс» себе присвоила!

Юрист наклоняется к его уху, шепчет явно какие-то наставления, но Константин отмахивается от него как от назойливой мухи.

Никогда не думала, что бывает так сложно сидеть с каменным лицом, потому что в душе мне просто кишки выворачивает от желания рассмеяться ему в лицо со словами: «Тупая ты, ведомая, жадная тварь, я же тебя как лоха на три щелчка пальцами развела!»

— Кто-нибудь из вас, — перехожу взгляд с Угорича на его юриста и обратно, — для начала объяснит мне суть это перформанса?

— Это завещание моего отца, Гарина Александра Игоревича! — Константин вскакивает с места, несмотря на тщетные попытки юриста снова усадить его обратно.

Его крик разрывает напряжённую тишину комнаты. Я сохраняю спокойствие, наблюдая за тем, как он теряет контроль. Этот спектакль только укрепляет мою позицию. А заодно, хоть зрителей у истерики Константина не так уж много, все они прекрасно видят, что мой «любимый» братец абсолютно не контролирует не то, что ситуацию, но даже себя самого.

Юристы с обеих сторон переглядываются, один из моих — Денис Эггер — поднимает голову, чтобы взять слово.

— Константин Александрович, прошу вас успокоиться. Мы понимаем всю важность вопроса, но такие дела требуют детального анализа.

— Детального анализа? — Угорич бросает на него злобный взгляд. — Это завещание чётко говорит, что я — единственный наследник. Что вам ещё нужно? Прочтите, мать вашу, еще раз, если с первого до ваших куриных мозгов…

— Константин Александрович! — перебиваю его зреющую грубость довольно жестким окриком, из-за чего он все-таки на минуту теряет дар речи. — Прежде чем мы продолжим, я вынуждена напомнить, что вы находитесь здесь исключительно из моей доброй воли и потому что я привыкла решать вопросы с глазу на глаз, а не устраивать забавные юридические переписки в прессе. Но, поверьте, ничего не помешает мне прямо сейчас выставить вас вон, и сделать так, что в дальнейшем ни один наш контакт по этому вопросу или любому другому не будет обходиться без присутствия службы безопасности. Сейчас я не сделала этого только потому что полагала, будто имею дело со взрослым человеком и опытным бизнесменом. Желаете убедить меня в обратном? Отлично, вы на верном пути.

Константин даже не скрывает, что с гораздо бОльшим удовольствием свернул бы мне шею как воробью, но здесь моя территория, мои возможности, а у него настолько плачевное положение, что он даже опытного юриста нанять не может. Не знаю, из какой жопы мира он откопал это серое непонятное и, очевидно, более чем юридически беспомощное существо, потому что любой грамотный юрист еще на берегу предупредил бы о том, что это дело яйца выеденного не стоит.

Впрочем, мне ли жаловаться? В нужный мне сценарий истерический припадок Угорича и его безграмотные шаги как раз идеально вписываются.

— Я… прошу прощения, — сквозь зубы цедит Константин, садится на стул и скрещивает руки. Но даже это толком сделать не может, потому что продолжает выстукивать чечетку пальцами, на этот раз — на собственных предплечьях. — Я подожду, сколько нужно, Валерия Дмитриевна.

Я выжидаю несколько секунд, Угорич нервно машет рукой и только после этого юристы включаются в работы. Наш экземпляр завещания растаскивают буквально по листам, пока Константин как коршун следит за тем, чтобы на его «подлинник» даже тень не упала. Как будто сразу после этого с него волшебным образом испаряться все доказательства в виде живой подписи.

Наверное, с тех пор, как мы виделись в последний раз его финансовые дела окончательно сыграли в ящик, потому что ведет он себя просто как форменная истеричка. Нельзя вот так на полном серьезе вламываться в головной офис «ТехноФинанс» и требовать долю в миллионном бизнесе здесь и сейчас. За такое даже в приличных кругах могут «угостить» разве что говном на лопате.

Я верчу эту мысль все время, пока юристы о чем-то переговариваются и делают пометки в блокноты. Не могу объяснить точно природу этого предчувствия, но почерк очень уж знакомый. Шутов уже однажды устроил ему личный финансовый Армагеддон, и нельзя не признать, что сейчас эта ситуация развернулась мне на руку в полный рост.

Мой телефон лежит на столе, на расстоянии вытянутой руки.

Я переплетаю пальцы, чтобы не поддаться импульсивному желанию написать этому придурку. Это же будет совершенно нормально — обычный вопрос по делу, чтобы убедиться, что Угорич не блефует и я могу давить его по-взрослому.

Черт, да кого я обманываю?

В последние дни только то и делаю, что высасываю из пальца любой повод написать ему.

Да пошло оно все!

«Тут Угорич с истерикой. Судя по всему, его финансы в полной жопе. Твоих рук дело?» — я просто набираю текст, не взвешивая, не оценивая его на уровень достаточной сухости.

Отправляю.

Откладываю телефон и пытаюсь вникнуть в юридические коллизии.

— Документ нуждается в проверке, — настаивает мой второй юрист, Виктория Смехова. — Нельзя давать ход делу без подтверждения его подлинности.

— Но даже после этого, если все будет в порядке, — подключается Эггер, — потребуется проверка на соответствие его всем законодательным нормам.

Юрист Угорича осторожно подаётся вперёд, держа документ перед собой, словно это оружие.

— Завещание заверено в нотариальной конторе и содержит все необходимые подписи. Мы готовы предоставить подтверждающие данные.

Очень тяжело не рассмеяться в голос, потому что, конечно же, никаких подтверждающих данных они предоставить не могут. И судя по перекошенному лицу Константина, подобный ход он со своих горе-представителем не обсуждал.

Но я снова сдерживаюсь и спокойно говорю:

— Прекрасно. Тогда у нас не должно возникнуть проблем с этим.

Эггер и Смехова начинают перечислять все необходимые процедуры, очень оптимистично озвучивая срок в несколько недель, но на Константина их прогноз действует как красная тряпка на быка.

— Это лишнее! — орет он, абсолютно не обращая внимания на то, что я уже в открытую морщусь от раздражения. — Я не позволю вам затягивать процесс ради ваших бюрократических игр!

Я резко поднимаю руку, жестом заставляя его замолчать.

— Константин Александрович, либо вы даёте юристам «ТехноФинанс» выполнить их работу, либо здесь и сейчас заканчивается мое терпение — поверьте, абсолютно царское с учетом вашего непозволительного поведения — и вы прямо сейчас отправитесь к черту вместе со своей писулькой, вторым экземпляром которой я просто подотру задницу.

Угорич буквально силой сжимает челюсти, его глаза метают молнии, но он все-таки снова усаживается на стул. Юрист рядом с ним наклоняется и шепчет что-то на ухо, но тот лишь раздражённо машет рукой.

— Денис, — обращаюсь к Эггеру, — ваши комментарии?

Он спокойно, даже с ленцой поправляет очки, намеренно или нет, не замечая висящего в воздухе напряжения.

— Валерия Дмитриевна, документ действительно выглядит корректным. Но проверка в любом случае требуется, особенно учитывая срок давности и вопросы, которые он вызывает.

Я понимаю, куда он клонит — прошло семь лет с тех пор, как не стало моего отца. Почему его завещание всплыло только теперь, почему Угорич не предоставил его раньше?

— Завещание — один из самых оспариваемых документов в юридической практике, — продолжает Смехова, — именно потому, что их чаще всего пытаются подделать.

— Это попытка сделать из меня какого-то фигляра?! — Угоричу явно не хватает ни выдержки, ни мозгов хотя бы пытаться держать видимость контроля.

— Это не попытка, Константин, — совершенно безучастно пожимаю плечами. — Пока мы не изучим все необходимые материалы, никаких других разговоров у нас с вами не будет. Исходя из этого, в ваших же интересах предоставить нам имеющиеся у вас на руках свидетельства, которые избавят наших юристов от необходимости ковырять буквально каждую бумажку. В таком случае мы со своей стороны тоже готовы пойти на компромисс и сократить процедуры проверок до минимума.

Юрист Угорича спешно встаёт, стараясь сгладить ситуацию:

— Мы готовы к сотрудничеству.

«Готовы? Вы? А твой клиент поставил тебя в известность, как именно он заполучил это завещание?»

Я киваю своим юристам, давая беззвучное согласие на «смягчающие обстоятельства». Ни у кого в этой истории не должно возникнуть даже тени сомнения, что я могла нарочно затягивать или, наоборот, торопить процесс.

— Я думаю, — немного медлит Эггер, — что мы можем сократить обязательные формальности до… десяти дней. Само собой, только после того, как получим все остальные документы.

— Десять дней?! — Угорич так зол, что кончик его подбородка яростно багровеет. — Это какой-то абсурд! У вас и так есть всё, что нужно, прямо сейчас!

Прежде чем ответить, я выдерживаю паузу, во время которой каждая живая душа в кабинете даже дышать начинает заметно тише.

— Константин Александрович, если вам есть что скрывать, можете продолжать орать, — смотрю прямо на него, абсолютно не скрывая, где именно я видала его попытки провернуть ситуацию нахрапом. — Но мы либо решаем вопрос в правовом поле, либо вы идете к черту со всеми своими претензиями. Здесь вам не дешевый базар, и хоть вы, очевидно, привыкли решать вопросы силой своих голосовых связок, в мире большого бизнеса все баталии ведутся исключительно в правовом поле.

На лице Угорича дергается сразу несколько нервов, он выглядит так, будто готов разразиться очередной порцией крика, но попросту не находит слов.

Я выжидаю еще немного, а потом прошу Эггера и Смехову предоставить юристу Константина список всех необходимых документов, которые могут ускорить процесс.

После этого, извинившись, встаю из-за стола и выхожу в коридор, прикрывая дверь только на две трети.

Проверяю телефон и в груди колко дергается сердечная мышца, когда вижу висящий висящее на главном экране сообщение: «Ловкость рук и никакого мошенничества, Лори. Через пару дней его последняя кормушка снова станет доступна. Дай знать, если пидара нужно подержать на голодном пайке еще немного».

Набираю в легкие побольше воздуха.

Я не знаю, в какое место этой планеты нужно сбежать, чтобы оттуда не чувствовать эту сумасшедшую тягу.

«Мне хватит и пары дней. Спасибо».

Секунду медлю, но все-таки отправляю.

И прикрываю рот ладонью, когда через минуту получаю типичное шутовское: «You're welcome, обезьянка. Чем еще помочь?»

«Дофамином и окситоцином», — пишу уже исключительно на рефлексах, и после секундной заминки, снова вбиваю его имя в контакты: «Д» с белым сердечком.

Я снова к нему притянулась. Сама откопала повод. Это просто трындец.

«Партнерские роды», да, Шутов? «Супруга»?

Д: Бедная моя неёбаная обезьянка))

Я: Придурок!

Я обхватываю телефон двумя ладонями, сжимаю как будто подсознательно хочу, чтобы буквы из его сообщений отпечатались у меня на коже.

Мне должно было стать легче после нашего расставания. Я верила в это изо всех сил, я удалила абсолютно все, что можно напоминать мне об этом придурке — переписки, фотографии, его номер и даже историю звонков. Я пыталась забыться в другом мужике — гораздо лучшем, более надежном и, блин, нормальном, чем шутов. Но здесь и сейчас, снова разглядывая его последнее идиотское, как обычно колючее сообщение, я понимаю, что это был бег на месте.

А что если Юля скажет, что я ничего не придумала и те новости были на самом деле правдой? Что если они действительно любовники? Или даже просто трахаются иногда, когда сбегают в другие страны от кого-то, перед кем у них есть обязательства?

Телефон милостиво вибрирует, не давая моему беспощадному мозгу сформировать единственно правильный ответ.

Д: Кстати, отличный план, Лори. С завещанием.

Я закатываю глаза, потому что не на секунду не сомневалась, что он обязательно будет в курсе всего, что происходит в моей жизни.

Он всегда рядом.

Оберегает.

Контролирует.

Беспощадно мстит всем, кто причиняет мне боль.

Решает вопросы.

Думает обо всем наперед, даже если это роды и чужой ребенок.

Только не любит.

«Мне никто не нужен, обезьянка…»

Я бросаю взгляд на время на экране телефона, потому что из множества вариантов, что написать ему в ответ, не могу выбрать ни один — они все слишком сухие или слишком эмоциональные, или слишком безликие.

Через три часа у меня встреча с Рудницкой.

Я: У меня был хороший наставник по составлению самых лучших в мире планов.

Д: Чувствую себя старым и дряхлым, обезьянка. Прям по яйцам мне потопталась, бессердечная ученица.

Я из последних сил сдерживаю улыбку, потому что из-за приоткрытой двери зала совещаний начинает доносится характерный скрежет отодвинутых стульев. Лучше, если никто из сотрудников офиса, а тем более Угорич, никогда не увидят меня с покрасневшими щеками и вот этим слишком очевидным счастьем на губах.

Я: Ты на десять лет старше меня, Шутов. И только из уважения к твоим сединам я так гуманно обращаюсь с твоими яйцами.

— Валерия Дмитриевна? — Эггер первый появляется в коридоре. — Полагаю, мы уладили основные вопросы с господином Угоричем.

Я киваю и молча жду, пока Константин и его беспомощный «оруженосец» пройдут мимо по коридору. Он на прощанье даже не смотрит в мою сторону. Правда думает, что меня может задеть эта тупая ужимка?

— Что скажете? — перевожу взгляд на своих юристов. Теперь, когда рядом нет посторонних ушей, можно говорить без купюр.

— Это определенно какая-то афера, — сразу говорит Смехова.

Эггер молчит и мне приходится поторапливать его нетерпеливым взглядом.

— В моей практике были случаи, когда даже всплывшие спустя десятки лет завещания оказывались подлинными. Кроме того… — Он ищет моего одобрения и сигнала, прежде чем продолжить. — Присоединение «ОлмаГрупп» было несколько… не протокольным. В свете этого внезапно всплывшего завещания и до хотя бы первых результатов проверки подлинности, я пока не готов давать какие-либо прогнозы.

Не протокольным?

Я плотно сжимаю губы, чтобы не проронить ни звука из множества тех, которые буквально режут мне язык.

Завольский просто забрал все активы моего отца — в наглую, как в лихие девяностые, наплевав на все процедуры. Это было никакое не «не протокольное присоединение», это был чистый рэкет и демонстрация собственной власти. И безнаказанности.

— Юрия Степановича уже поставили в известность, — именно сейчас произносить имя этого жирного борова максимально противно, как будто вынуждена пережевывать чужую блевотину. Но мой учитель хорошо меня подготовил — если понадобиться, я даже на раскаленных углях станцую с улыбкой на губах. — Расскажите ему все, что тут случилось со всеми деталями. Возможно, у него появится свой вариант решения проблемы.

«Я на это изо всех сил рассчитываю», — добавляю про себя.

Уже в кабинете, мысленно прикинув как буду действовать дальше, нахожу один из номеров Наратова, с которых он в последние разы выходил на связь. Трус несчастным, просто обоссаная половая тряпка, господи. Столько лет прошло, а от воспоминаний обо всех пролитых по нему слезах, тянет блевать. Но я уже знаю, что легче мне станет только после того, как я увижу его таким же раздавленным, какой я была в тот день, когда он просто прошел мимо, переступив через меня как через мусорную кучу.

Пишу сообщение: «Нам срочно нужно поговорить! Это насчет завещания!» и отправляю на все его подпольные номера. Если не ответит до вечера — бузу звонить, пока до тупой башки Наратова не дойдет, что, когда я говорю срочно — это значит даже под страхом быть кастрированной собственной больной на всю голову женушкой.

Но это, к счастью, делать не приходится. Он перезванивает как раз, когда я стою на крыльце, дожидаясь, пока Валентин раскроет зонт у меня над головой. Льет как из ведра, и несмотря на большой зонт и торопливый шаг, я все равно успеваю порядком намокнуть. Но в машину не сажусь — своему водителю я, конечно, доверяю (раз он до сих пор никуда загадочным образом не испарился, значит, Шутов посчитал его благонадежным), но разговор с Наратовым не должен слышать никто. Кроме, разве что, Валентина, который даже роль держателя зонтика исполняет безупречно, безмолвно и бесшумно.

— Что, блядь, у тебя случилось?! — сразу орет Сергей, как будто знает, что терпения на него не осталось от слова совсем.

— Сегодня в офисе был твой дружок Угорич, — шиплю как змея. — Угадай, чем он размахивал у меня перед носом?

— Угорич? — переспрашивает растерянно. — Константин Угорич?

— Он принес завещание Гарина! — рявкаю я, пользуясь тем, что мимо проезжает грузовик и шум его мотора прячет мои слова даже от случайных прохожих. — Сунул мне его под нос! Утер, как сопливую девчонку! Может, ты объяснишь мне, что происходит?!

Мой наезд производит именно тот эффект, на который я и рассчитываю — язык Наратова моментально оказывается в заднице. Он только мычит что-то нечленораздельное, кажется о том, что никакого другого завещания Гарина нет и быть не может.

— Да ты что? — продолжаю разыгрывать праведный гнев святой обманутой женщины. — А его юрист пообещал предоставить все необходимые доказательства подлинности!

— Абсурд… — бубнит Сергей.

Даже жаль, что приходится чихвостить его по телефону — хочется своими глазами увидеть, как его самодовольная рожа покрывается нервными пятнами.

— Ты решил меня использовать, да?! И в чем смысл, а, Наратов? Какая выгода? Хотел меня подставить фальшивым завещанием в надежде, что если все выгорит — лавры пополам, а если твою фальшивку раскусят — отдуваться буду я одна?!

— Я не понимаю, блядь, что происходит! Это срань какая-то! — Визжит как свинья на скотобойне. Нет, все-таки хорошо, что мы говорим не глаза в глаза, потому что я и без зеркала знаю, что отвращение написано на моем лице жирным красным маркером. — Я не знаю, какую игру ведет Угорич, но клянусь, что…

— Завтра, — перебиваю его бессмысленный треп. — В обед, в том же кафе, где ты пытался продать мне свой гениальный план. И либо ты приносишь все завещание целиком, либо идешь на хуй. Никакие другие варианты кроме «я верю только собственным глазам» я даже рассматривать не хочу. Мне твои шпионские игры порядком осточертели, Наратов. Я и так слишком многим рискую, просто разговаривая с тобой.

— Ты рискуешь?! Ты, сука, рискуешь?!!

Я нажимаю на иконку отбоя, ставлю телефон на беззвучный.

Проверяю сообщения, но от Шутова ничего нет.

Ладно, отлично. Значит, ничего не будет отвлекать меня от разговора с Рудницкой.

— Валентин, — поворачиваюсь к своему терминатору, уже даже не удивляясь, что он как будто каждую секунду наготове исполнять очередное поручение. — Завтра у меня одна очень деликатная и важная встреча. Вероятно, мне понадобится грубая мужская сила. Я могу на тебя рассчитывать?

— Да, Валерия Дмитриевна, — без тени сомнения, с недрогнувшим лицом.

— Хорошо, тогда на сегодня ты свободен.

Когда приезжаю в «Челентано», Юли еще нет.

Занимаю столик подальше в углу, предполагая, что ей не очень приятно быть на виду с такой узнаваемой внешностью. Здесь довольно уютно, если не считать довольно громко работающего телека с каким-то включенным музыкальным каналом.

Пока жду Рудницкую, прокручиваю в голове до икоты отработанный план.

Теперь в дело должен включиться Завольский — команду «фас» своим решателям он наверняка уже дал. Если Дима решил вопрос по мне, то его кровожадной утробе все равно нужна сакральная жертва и Угорич на эту роль подходит идеально. Он как раз из тех, на кого в свете его непрекращающихся афер, много кто точит зуб. Уверена, что если бы задалась целью следить за его жизнь более внимательно, то знала бы о как минимум нескольких попытках подправить ему мозги. Завольский абсолютно точно не будет с ним церемониться.

Сообщение от Шутова приходит почти одновременно с тем, как мой взгляд реагирует на звук дверного колокольчика, вслед за которым в дверях появляется Юля. Я бросаю взгляд на экран, читаю: «Мои седины очень благодарны, что ты к ним с уважением и пиететом». Вот же долбаный гений — словечки использует, которые во всем этом мире как будто знаем только мы вдвоем.

— Привет, — улыбается Рудницкая, снимает пальто и кладет его на спинку свободного стула. — Извини, что опоздала.

Я машу рукой, мол, ерунда, и спрашиваю, что ей заказать.

— У меня всего двадцать минут времени, но выдернуть могут в любое время, буквально через пять минут. Я даже чихнуть «спасибо» не успею.

Но официантка уже крутится возле нашего стола, и я все-таки заказываю себе американо с молоком и стакан минералки для Юли. Телефон у нее и правда пищит и звонит, кажется, не переставая. На пару звонков она отвечает довольно быстро, на одном застревает на несколько минут, но я терпеливо жду. В конце концов, мне от нее нужно ровно несколько ответов, а не задушевная беседа на весь вечер.

— Все, я здесь, прости еще раз. — Рудницкая выключает звук и кладет телефон в сумку. Делает глоток воды, как только официантка приносит стакан с соломинкой. — Ты, я так понимаю, хочешь узнать насчет Берна, да?

— Да. Вы с Шутовым… — Почему-то именно в эту минуту слово «любовники» кажется каким-то оскорбительным, так что я, помедлив, заменяю его более нейтральной альтернативой. — Вы встречаетесь?

— Валерия, я замужем, — без тени надменности, но все же с легким снисхождением, говорит Юля. — Ну, вернее, я как раз в процессе развода, но вряд ли мои любые отношения с мужчиной, который не надевал кольцо мне на палец, можно назвать «встречами».

— Вы любовники?

— Нет, — спокойно, без заминки, как человек, который уверенно проходит детектор лжи, отвечает она. — Когда-то давно были, но это явно было еще до того, как в его жизни появилась ты. Но в целом, даже тогда это был скорее дружеский секс с легким флером благодарности. Он помог мне с карьерой — деньгами и некоторой протекцией, если вдруг тебя и это интересует.

Никогда не думала, что буду так радоваться просто тому, что официантка появляется и дает мне небольшую паузу, пока ставит большую чашку и вазочку с крохотным песочным печеньем к кофе.

Они не любовники.

Господи. Они. Не. Любовники.

Господи боже мой.

Из груди вырывается дурацкий, как будто безумный смешок.

— Выглядишь как будто гора с плеч свалилась, — комментирует Юля. Снова с легким флером знающей жизнь стороны, но сейчас я готова простить ей вообще все, что угодно.

— Что было в Берне?

— Меня избил муж. — Рудницкая пытается через силу улыбнуться, но по напряжению на лице видно, что для нее эта тема еще долго будет очень болезненной. — Угрожал, обещал убить. Я понятия не имела, что Дима остановился в той же гостинице, мы в последний раз общались… ммм… примерно тогда же, когда он «нанял» меня изобразить перед тобой его невесту. Дурацкий был спектакль. Когда ты убежала из-за стола — он чуть не рванул следом. Не знала, да?

Я мотаю головой. Слишком сильно, так что начинают неметь мышцы шеи.

Я догадывалась, что он устроил этот спектакль как рад для этого, но в голове все равно торчала мысль, что Шутов вполне мог связаться с кем-то вроде Рудницкой — красивой, эффектной, без комплексов, без трех скелетов в шкафу прошлого и готовой быть с ним на любых условиях.

— В Берне он меня просто защитил. Сделал самую правильную, самую мужскую вещь на свете — закрыл женщину от морального урода и для острастки сломал ему нос. Это было офигенно!

Она так выразительно закатывает глаза, что мне хочется немедленно вылить кофе ей на голову. Хорошо, что этот безумный приступ ревности длится всего пару мгновений.

— Потом отвез к хорошему врачу, который не стал за деньги сливать эту весьма ценную информацию в СМИ. Вернул в гостиницу и сделал так, чтобы моего мужа оттуда вытурили, а мне компенсировали все неудобства из-за непрофессиональных действий сотрудников отеля. — Она делает еще один глоток, проверят телефон, пишет короткое сообщение и снова возвращается к нашему разговору. — Но если вдруг тебе мало…

Я непроизвольно поджимаю губы, как будто внутренне готовлюсь услышать еще одну маленькую, неприятную правду.

— Через пару дней, когда это дерьмо расползлось по всем новостям — я так понимаю, оттуда ты все и узнала — я пришла к нему. Сама. В том виде, в котором на женщине обычно написано: «Давай потрахаемся чтобы снять напряжение».

Идея окатить ее кофе начинает казаться очень привлекательной.

— Боже, Валерия, не смотри на меня так! — Рудницкая посмеивается. — Ничего не было. Меня первый раз в жизни так отфутболивали, что желание подкатывать к мужикам с таким предложением отсохло с корнем.

Не знаю почему, но я даже мысли не допускаю, что она может мне врать. Зачем? Если бы хотела заполучить Шутова, то как раз сделал бы все, чтобы убедить меня в их распрекрасных отношениях и фантастическом сексе, который у них случается вообще всегда и везде.

Я еще раз прокручиваю в голове всю наши переписку.

Это же я первой написала ему про «бывшую невесту».

Увидела те фотки и просто… ну, блин, а что еще я должна была подумать, если он всегда, все долбаные месяцы и годы, которые я безуспешно пыталась к нему приблизиться, только то и делал, что имел все, что шевелилось и было женского пола?!

Я сказала, что нам нужно поговорить.

А этот придурок просто… согласился.

Даже не попытался меня переубедить! Он просто позволил мне думать все, что я хотела о нем думать. Почему?

Я обхватываю чашку руками, потому что ладони моментально леденеют и начинают болеть кончики пальцев.

Потому что я ждала ребенка от Авдеева.

Потому что за мной всегда присматривали по его указке. Потому что когда он был в Берне, я сначала укатила к Вадиму на конюшни, а потом он приехал ко мне вечером. И мы пробыли наедине почти до поздней ночи, и этот белобрысый придурок, конечно, об этом узнал.

Узнал — и решил, что я просто зацепилась за повод отправить его в отставку.

Решил, что я все-таки выбрала.

— Мы виделись где-то неделю назад, — продолжает Юля. — Адвокаты Шутова надавили на хитросделанных юристов моего мужа, и он согласился дать мне развод на условиях, которые полностью меня устраивали. Я взяла шампанское и приехала к нему, чтобы отпраздновать. Ну и да, если что, секс меня тоже бы устроил. Он роскошный мужик, солнышко, если у тебя на него большие планы, придется привыкать к мысли, что желающих залезть к нему в постель будет легион. Богатый, красивый, умный — на Шутова всегда будут смотреть телки, Валерия. Но в конечном итоге значение имеет только то, на кого будет смотреть он.

— И что было дальше? — Нервно жду продолжения еще одной маленькой истории. Может, она нарочно приберегла самое «сладкое» на конец, чтобы разбить мои заново отстроенные надежды.

— Ничего. Выпила шампанское в гордом одиночестве, а потом он меня просто отвез домой. Потому что это Шутов — он не позволит выпившей и не очень вменяемой женщина садиться за руль. Идеальный мужик. И явно крепко на тебя залип.

Я сглатываю, пытаюсь вдохнуть, потому что глупое сердце начинает тарахтеть как старый двигатель — рвано и громко.

Залип?

Только и всего?

— Я одного не понимаю. — Юля снова проверяет телефон, на этот раз нервно цыкая. — Почему ты до сих пор его не заарканила?

— Потому что у нас статус «все сложно».

— Чушь собачья, — отмахивается как будто прожила минимум на три века больше меня, хотя мы почти ровесницы. — Приехала, трахнула — раз и еще раз, и еще, пока кончалка не успокоится, а потом садитесь и разговариваете.

Я закатываю глаза, вспоминая брошенное им тогда: «… пока я не проверил, какой мокрой ты стала просто от того, что я засунул язык тебе в рот, как и другим до тебя». То, что он не спит с Рудницкой совсем не означает, что в это время, вот прямо сейчас, в жизни Шутова нет какой-то другой подходящей постельной «грелки».

— Я знаю такую породу мужиков. — Выражение лица Юли такое мечтательное, как будто мы обсуждаем романы Джейн Остин. — Долго брыкаются, не хотят носить поводок, огрызаются и не пускают никого дальше койки. А потом встречают «свою женщину» и все — цепляются в нее зубами, и дальше как в дурацких сказках — долго и счастливо, до крышки гроба.

«Ты самый дорогой для меня человек, Лори…»

«Я могу жить с поломанным сердцем, но не без тебя…»

«Шутов решил проблему…» — так сказал Вадим.

«Не выёбывайся, Лори…»

— Мой муж мог по десять раз на дню признаваться мне в любви, а еще чаще — клясться в верности. — Юля уже встала, накидывает пальто и незаметно, парой взмахов руки, поправляет абсолютно идеальную укладку. — Но это не помешало ему сломать мне нос и пару ребер, и трахать все, что не приколочено. Так что мужик, который просто молча берет и делает — это вот прям как надо. Если, конечно, ты взрослая умная девочка, которой нужны поступки, а не ссанина в уши. Все, прости, мне правда пора.

Я пробую губами как будто ставший ледяным кофе.

Согреться никак не получается.

Но когда в моей чашке ничего не остается, я встаю, сажусь в машину и диктую водителю адрес этого придурка.