Соль под кожей. Том третий

Глава сороковая: Лори

Замуж за Димку я выхожу в субботу, в половине двенадцатого.

У меня нет красивого белого платья — только объёмный серый вязаный костюм, хотя, кажется, это и не костюм даже, а домашняя пижама, теплая, чертовски удобная и я просто не могу придумать, чем она хуже платья в этот ужасно пасмурный, ветреный день. Фаты у меня тоже нет — вместо нее простой белый бант-заколка, который покупаю по дороге в ЗАГС, в магазине той самой детской бижутерии.

У нас простые парные кольца из самого обычного ювелирного салона — два ободка белого золота с тоненькими дорожками бриллиантовой «стружки».

А вместо цветов, шампанского и роскошных бокалов — маленькие термосы с кофе.

Для нас нет никакой красивой церемонии, мы как два воришки заходим через черный ход, пару минут петляем по коридорам в поисках нужной комнаты, а когда находим ее, то там нас уже ждет ворчащая пожилая работница Дворца бракосочетаний. На потертом старом столе с царапинами, ставим подписи в акте регистрации брака. Димка забирает свидетельство, и мы пару долгих секунд таращимся друг на друга, как будто нам по шестнадцать лет.

Точно так же украдкой бежим на улицу, прямо в ужасный, рвущий ветер.

Но когда Шутов тянется меня целовать, непогода вдруг затихает.

И дождь из колючего ливня превращается в почти что ласковый грибной дождик.

Мне совершенно точно, до конца моих дней каждый наш поцелуй именно так и будет кружить голову. И сводить с ума запах этого совершенно не идеального, колючего, грубого и не очень правильного мужчины — моего мужа.

— Лори, — Дима обнимает меня за талию, держит так крепко и нежно, что хочется расплавиться в его руках, как маршмеллоу, — мы это сделали.

— Все, муж, теперь на твои плечи ляжет тяжкое бремя забот, — говорю с деланным сочувствием.

— Ну, если память мне не изменяет, прошлой ночью твои ноги уже устроили моим плечам проверку на прочность.

— И ты ее блестяще прошел, — говорю — и между ногами приятно побаливает от воспоминаний, достойных самого взрослого порно, которое этот белобрысый чертушка мне выкатил.

Он переплетает свои пальцы с моими, потирает белый ободок кольца.

Целует тыльную сторону ладони.

Тянется во внутренний карман пальто и протягивает маленький бумажный пакет. Пока достаю содержимое, берет из машины зонт, раскрывает над нашими головами и становится так, чтобы прикрыть собой от ветра. Вряд ли даже осознает, что делает это рефлекторно — всегда на полшага впереди, всегда готов взять на себя любой удар, всегда закрывает, обязательно, подстраховывая, придерживает за локоть или за талию.

На фотографиях — песчаный пляж, пальмы, солнышко.

Два бунгало с длинными пирсами.

Почти похожий на многие другие дорогие тропический курорты вид.

Но я очень хорош помню именно эти домики и именно этот лазурный цвет воды.

Потираю пальцем пирс на фото, прижимаюсь к Димке плечом.

— Я была уверена, что ты меня там поцелуешь.

— Только об этом и думал, обезьянка, абсолютно каждую минуту. — Димка дышит мне в затылок, обнимает чуть сильнее. — Не хотел, чтобы там были какие-то другие люди после нас. Я бы хотел сказать, что это свадебный подарок, но я купил эти домики и эту часть пляжа еще до того, как мы сели в самолет в обратную сторону. Когда у тебя окно в твоем плотном графике, жена?

Блин, я просто таю.

Так глубоко ныряю в это счастье, что на секунду становится нечем дышать.

— В четверг, — кажется, по памяти, но даже если нет, но я разберу всю чертову кучу дел, спать не буду — а сделаю себе заслуженные маленькие каникулы. — До воскресенья.

Димка усаживает меня в машину, на мой немой вопрос «что дальше?» только загадочно подмигивает.

Сначала заезжаем в ресторан — Шутов забегает туда на минуту, а выходит уже с корзинкой для пикников, из которой торчит перевязанная красивыми лентами бутылка шампанского.

И мы едем на пляж.

Я даже знаю, на какой именно.

Пейзаж за семь лет заметно изменился — теперь здесь красивые гранитные беседки, и одна из них, блин, тоже украшена лентами, и живыми цветами.

Господи, мой муж обо всем подумал.

— Муж… — растягиваю шепотом.

Просто не верится.

Дима заводит меня внутрь: плетеный столик, полукруглые кресла из ротанга с мягкими подушками, большая каменная «ваза» в которой горит огонь, пледы. И даже переносной проигрыватель для виниловых пластинок в виде старого чемоданчика.

— Обезьянка, вчера про вот эту хуйню с неба ни слова в прогнозе не было, — хмурится Шутов, разглядывая грозно бьющиеся в берег волны. До нас долетают только редкие соленые брызги. — Можем поехать как нормальные люди в ресторан.

— Ни за что на свете не хочу ничего нормального с тобой, муж. — Демонстративно усаживаюсь в кресло, скидываю кроссовки и поджимаю под себя ноги. Дима тут же накидывает на меня тяжелый плед.

Сам быстр накрывает на стол.

Ставит пластинку, которая так офигенно поскрипывает, что этот момент становится идеальным на двести процентов. Ну кроме того маленького факта, что наше с ним шампанское все-таки, выражаясь Димкиными словами, «для ясельной группы», потому что безалкогольное.

Мы договорились, что до тех пор, пока я не решу вопрос с «ТехноФинанс» и чтобы не устраивать ненужную шумиху, я буду оставаться на своей фамилии. Димка смеется и шутит, что у нас с ним на двоих — две взятых с потолка фамилии, никакого чертового наследства и родовой истории.

Потом едем в кино.

Я забираюсь к мужу на руку, он стаскивает заколку с моих волос и буквально убаюкивает, почесывая затылок своими идеальными длинными пальцами. Так что, когда открываю глаза в следующий раз — застаю уже только титры.

А потом возвращаемся домой.

И остаток субботы, и все воскресенье Димка очень доходчиво, энергично, пошло, в богических матерных конструкциях объясняет и показывает, как ему нужно отдавать супружеский долг.

На меня теперь можно совершенно справедливо вешать табличку с надписью: «Так выглядит счастливая заёбаная жена лучшего в мире мужа!»

В понедельник у нас, как обычно, ранний подъем — Шутов снова едет в столицу на целый день. Слава богу, наша котоняня оказалась просто образцом терпения и деликатности, и полностью подружилась с нашими девчонками. Пока мы в субботу почти весь день «гуляли свадьбу», она ни разу даже не позвонила, а когда вернулись домой — о следах ее пребывания в квартире вообще ничего не напомнило. Димка сделал выразительный жест бровями и почти на серьезных щах заявил, что надо бы не потерять ее координаты на будущее, многозначительно добавив: «На всякий случай». А я пошутила, что если я когда-то от него и рожу, то, конечно, такую же белобрысую зверюгу. Только мини-формат.

Я еще сонно бреду на кухню (ну хоть зубы почистила), а Димка уже тащит пакет с нашим завтраком из доставки. Варит кофе, на ходу пританцовывая и раздавая ценные указания в наушник. Я громко зеваю, аккуратно усаживаюсь на стул, немного ерзая, потому что да, оказывается, затрахать женщину можно до вот такой степени.

— Шесть ноль пять на часах, Шутов, господи, твои сотрудники тебя проклянут, — зеваю и подтягиваю к себе тарелку с едой.

— Да по хуй, — пожимает плечами, доставая из коробки еще дымящиеся, как будто только что из печки, круассаны. — Я не сплю — значит, никто не спит.

— Хорошо, что я уже на тебя не работаю. Хотя, знаешь, раньше ты вроде не был таким диктатором. — Отправляю в рот ломтик филе утки из теплого салата, довольно жмурюсь, потому что это чертовски вкусно.

— Ну я теперь женатый серьезный чел, надо заработать все деньги мира.

— Собираешься построить свой собственный «Диснейленд»?

— Что-то я точно построю, а вот что именно, — подмигивает, хотя как будто вообще не шутит, — зависит от тебя. Может, «Диснейленд», а может — Силиконовую долину.

— А я ведь даже завтраки не готовлю этому святому человеку.

Димка обходит стойку, становится рядом, нарочно со вкусом вгрызается в круассан прямо у меня перед носом.

— Лори, давай ты больше не будешь вот такую ерунду говорить. Даже в шутку, идет? Или я, клянусь, вместо кухни спортзал зафигачу. Мне нафиг не уперлось чтобы ты Умницу Бэтти изображала.

— Димка, ты чего? Я шучу. — Целую его, потихоньку слизывая языком маленькое белое пятнышко с его губы. — Это что — белый шоколад?

— Ага. — Довольно смазывает пальцем густой крем и отправляет в рот.

— Кто вообще добровольно ест белый шоколад?!

— Я ем, потому что это пиздец сладко. Хотя… — бросает взгляд на часы, — насчет десерта есть идея получше.

Я не успеваю понять, что он имеет ввиду, потому что через секунду Димка забрасывает меня на плечо и опрокидывает на кухонный диван. Я обожаю, когда он медленно, очень «вкусно» меня раздевает, трогает везде, успевает поцеловать каждый кусочек тела, а потом долго занимается со мной любовью. Но когда он ебёт меня за пару минут, вот как сейчас — это отдельный вид удовольствия. Только ради этого стоило бы выйти за него замуж.

Димка уезжает через пятнадцать минут, я — через час.

Пока иду через проходную, все время кажется, что у меня на лбу написано, что я теперь — жена.

— Доброе утро, Валерия Дмитриевна! — встречает секретарша. — Только что приезжал курьер, я поставила цветы вам на стол. Такие красивые. — И глазами хлопает, как будто это вообще первая доставка на мое имя.

Справедливости ради, цветы в офис на мое имя присылали только с пожеланиями здоровья, когда я в очередной раз героически возвращалась на работу прямиком с больничной койки.

На столе — букет лаванды.

Господи боже мой.

Мне даже в карточку смотреть не нужно, чтобы понять, от кого это.

Пахнут просто умопомрачительно.

«Люблю тебя. Д.» — написано размашистым Димкиным почерком. И прикрепленные к записке билеты на самолет.

Я на пару минут зависаю над этой красотой, и пропускаю момент, когда секретарша приносит порцию моего утреннего кофе. Задерживается рядом, чтобы тоже полюбоваться.

— Где только такие мужчины берутся, — говорит почему-то шепотом. А потом быстро извиняется, убегает и прикрывает за собой дверь.

Я надиктовываю Димке голосовое — целую минуту несу романтическую чушь.

И впервые в жизни с трудом возвращаюсь к рабочим задачам.

Ближе к обеду я получаю последние документы по сделке с «MoneyFlow».

Набираю Авдеева — нужно закрыть этот вопрос и поставить точку.

Трубку он не берет на удивление долго, а когда, наконец, отвечает, первое, что я слышу после его «Привет, Монте-Кристо», женский голос на заднем фоне, объявляющий посадку на рейс.

— Кажется, я как всегда не вовремя.

— Я только что приземлился, уже прошел паспортный контроль, так что ты абсолютно точно ничему не помешаешь. Что-то случилось?

— Почему сразу случилось?

— Потому что ты и раньше не звонила мне просто так.

Это «и раньше» он произносит совершенно легко, без нажима, но конструкция фразы явно выбрана не случайно.

— Я решила вопрос со сделкой, Авдеев. Документы у меня на руках. Чисто формально мне нужна только твоя подпись на моем экземпляре. Я пришлю документы со своим помощником. Куда и когда тебе удобно?

— А в чем проблема встретиться?

Никакой проблемы.

Я думала точно так же когда набирала его номер, а теперь кажется, что это была максимально дурацкая идея. Даже несмотря на то, что наши бизнесы и так плотно завязаны, и мы в любом случае будем так или иначе контактировать еще довольно длительное время.

— Ты же только с самолета. — Это звучит как подходящая отговорка.

— Не веди себя как маленькая послушная женщина какого-то неандертальца, Валерия. Мы партнеры, если вдруг ты забыла.

Он что — мысли мои читает?

— Давай в шесть тридцать в «Изи», — предлагаю встретиться там, где и планировала.

Это небольшое лаундж-кафе в двух кварталах от салона красоты, где в семь у меня сеанс маникюра.

— Договорились.

Я провожу совещание.

Потом задаю взбучку финансовому директору.

В перерыве любопытства ради хочу заглянуть на страницу к Наратову и даже почти не удивляюсь, что вместо его красиво-показушной богатой жизни, меня «встречает» серая пустота и надпись: «Такой страницы не существует». Подозреваю, что подобную картину можно наблюдать и на всех других страницах всех мест его виртуального обитания. Но единственное, что чувствую по этому поводу — легкое облегчение и надежду. Надежду на то, что воспоминания о нем и нашем общем прошлом, наконец, окончательно исчезнуть из моей жизни.

А еще я все-таки — не прошло и двух суток! — наконец придумываю свадебный подарок для Димки. Приходиться постараться, чтобы найти нужную мне модель стальных «умных» часов в стильном темно-сером корпусе. Он у меня, конечно, не пилот, но зато в этой модели самые лучшие датчики вообще всего, и пусть только моя бешеная зверюга откажется носить их ради всего своего модного «автопарка».

По дороге в «Изи» забираю часы из салона и успеваю вбить туда свой номер на случай ЧП.

Когда «окольцую» этим Шутова — моему сердцу точно будет спокойнее.

Вадим уже ждет меня за столиком в самом центре зала — пьет что-то похожее на апельсиновый сок и разговаривает по телефону, абсолютно не обращая внимание на то, что к нему прикованы все без исключения женские взгляды вокруг. Хотя, кажется, здесь даже воздух пропитался феромонами фертильных, готовым хоть сейчас спариваться с этим чудом генетики самок.

Почему-то сразу обращаю внимание, что Авдеев подстригся. Сделал какой-то короткий жутко модный «затылок», но челка никуда не делась, только стала еще выразительнее. Прям не бизнесмен (по совместительству мечта любой обложки фитнес-издания), а модный перец.

Смотреть на это можно просто ради получения эстетического удовольствия.

Разница в том, что на Шутова я бы и минуты так таращиться не продержалась — сразу бы потащила с непрозрачными намерениями поскорее снять с него штаны. А на Авдеева могу просто любоваться. И мысленно сочувствовать всем женщинам вокруг, наивно верящим, что он обратит внимание хотя бы на кого-то

Но он обращает.

На меня. Привычно немного склонив голову, из-под челки, практически «без глаз», как будто всегда нарочно их прячет.

— Привет, — сажусь на стул, смотрю на часы. — Я опоздала всего на пять минут. Вот.

Кладу папку на его половину стола и отпускаю вежливо подскочившего к нам официанта.

— У меня маникюр через полчаса. Точнее. Уже через двадцать минуту. Посмотришь?

— Зачем?

— Ну… вдруг я нахваталась у Завольских дурных привычек.

— Кольцо тебе идет, Монте-Кристо. — Вадим с легкой улыбкой кивает на мою правую руку. — Сделало тебя счастливой.

Одергиваться и прикрывать ее рукавом было бы просто детским садом. Да и с чего бы мне это делать?

— Черт, а мне даже уколоть в ответ тебя нечем, Авдеев, — тихонько смеюсь, потому что, конечно, этот мужик всегда безошибочно угадывает, куда смотреть, чтобы не пропустить самое интересное. — Заведи себе любовницу, в конце концов, иначе наши деловые встречи станут до неприличия скучными!

Вадим поглаживает нижнюю губу пальцем, а взглядом продолжает «трогать» мое кольцо. Еще пару секунд, и потом, с легкой улыбкой говорит, что на ближайшие пару лет отношения и женщины в его планы не входят.

— Собираюсь жить в небе, — показывает пальцем куда-то над головой.

— Собираешь добить американцев, — даже не сомневаюсь, что попадаю в яблочко.

— Есть такие честолюбивые планы.

Он подписывает документы, но не спешит их возвращать.

Разглядывает меня с лицом человека, который слишком хорошо воспитан, чтобы задавать деликатные вопросы, но размышляет над тем, можно ли сделать скидку с учетом того, что голой он меня уже видел и какая уже после этого к черту деликатность.

— Я правда вышла замуж, Авдеев, — думаю, что угадываю примерное направление его мыслей. — Не под принуждением, никто не держит в заложниках моих родственников, потому что все мои родственники лежат в безымянной земле.

Если бы на месте Вадима был любой другой мужчина на земле, я могла бы допустить любой из вариантов развития событий — от ора и обвинений до попыток отыграть назад то, что отыграть невозможно. Но в этом чертовом мужике столько самоконтроля, что даже я, зная его достаточно неплохо (как мне кажется), понятия не имею, что в эту минуту происходит в его голове. Знаю только, что он никогда не ударит в грязь лицом.

— Как Марина? — Быстро сменяю тему разговора.

— Ничего не изменилось, — уклончиво, как обычно, отвечает Авдеев.

— Уже несколько месяцев прошло, если ей не становится лучше, то… может…

— Предлагаешь запихнуть в психушку на пожизненное мать моего ребенка?

— Предлагаю подумать над тем, что не всех и не всегда можно спасти. — Я почти хочу рассказать ему о тех «анонимных» сообщениях, но в последний момент раздумываю. Зачем? Наябедничать как маленькая?

— А что потом, Монте-Кристо? — Вадим слегка прищуривается, тон его голоса заледеневает, так, что мне хочется поскорее соскрести изморозь с кожи. — Мать Стаси станет недееспособной для исполнения материнских обязанностей, а я, как мы знаем, ее биологическим отцом не являюсь.

Я не сразу понимаю, куда он клонит.

Пытаюсь разобраться, что не так с моей попыткой сказать ему, что не за каждого человека нужно биться до конца не потому, что легче опустить руки, а потому что не все из нас способны переиграть свою жизнь и упаковать ее в новые рамки. Марина, я почти уверена, никогда не смирится с ролью «просто матери ребенка», не сможет спокойно наблюдать за тем, как мужик, которым она одержима, строит отношения с кем-то другим.

До меня с опозданием доходит, что при раскладе, в которой Марина будет признана официально не вменяемой, Шутов может запросто отобрать у Вадима дочь.

— Ничего такого у меня в голове не было еще ровно минуту назад, Авдеев. Напомню тебе, на всякий случай, что Шутова и близко не было рядом, когда Марина чуть не угробила себя и дочь. Мой муж не всегда играет честно, но он никогда не играет грязно и никогда не запачкает тех, кого любит. А Стасю он любит, иначе ты бы уже давным-давно искал свою дочь по всему миру и никогда бы ее не нашел.

— Ты еще красивее, когда защищаешь тех, кого любишь, Монте-Кристо. — Вадим только на секунду крепко сжимает челюсти, выдавая одним этим движением больше эмоций, чем за все время нашего знакомства. Потом расслабляется и едва заметно кивает. — Прости. Мне нужно время, чтобы привыкнуть, что ты теперь с обратной стороны баррикад.

— Нет никаких баррикад, Авдеев. Вы взрослые умные, абсолютно адекватные мужики. Вам хватило ума опекать меня в две пары рук и не поубивать друг друга, хватило выдержки не превращать ваши самцовые игры в грязь. Какого черта вы не можете так же уладить вопрос с еще одной девочкой, которую оба любите и ради которой готовы свернуть горы? Что, блин, плохого в том, что у Станиславы будет не один, а целых два охуенных отца?

Я слишком поздно соображаю, что слегка вышла за берега, но все равно не собираюсь извиняться, потому что кто-то должен был озвучить это вслух.

— Может все дело в том, что когда я пытался играть честно, одну девочку я уже потерял? — Он ставит локти на стол, немного наклоняется вперед, но это даже не моя часть пространства за столом, просто теперь между нами чуть меньше воздуха. — И второй раз я такую ошибку не совершу?

Я хочу сказать до ужаса заезженную фразу о том, что невозможно потерять то, чем не владеешь, но вовремя прикусываю ее уже почти на самом кончике языка.

— Он примет все твои условия, Авдеев. — Я ни разу не обсуждала этот вопрос с Димкой, но уверена, что права. Я его знаю. Он лучше язык себе откусит, чем будет насаждать любовь силой. — Не будет претендовать на свои ФИО в свидетельстве. Он будет просто счастлив иногда с ней видеться — в любом формате, который ты посчитаешь приемлемым.

— Как ты себе это представляешь, Монте-Кристо?

— Ну… например, мы будем ее крестными родителями. — Эта мысль рождается в моменте. Марина все время твердила, что хочет, чтобы я была крестной Стаси. Ну ок, значит, буду.

— «Мы»? — Вадим улыбается абсолютно наглухо сжатыми губами.

— Да, Авдеев, мы. Вот такой вот перевертыш. Если тебя беспокоит вопрос доверия ребенка незнакомому человеку, то как насчет доверить ее мне?

— Грубо играешь, Валерия.

— Как умею, Вадим. Но я правда не понимаю, почему двое мужчин, одного из которых я безумно люблю, а другого бесконечно уважаю, не могут решить этот вопрос до того, как ситуация станет абсурдной.

— Она не станет абсурдной, потому что у Стаси есть только один отец — я.

Я знаю, что он очень упрямый.

И если бы я планировала этот разговор, то точно бы подготовилась к нему заранее и более основательно. Хотя вряд ли можно противопоставить что-то логическое на такое же логическое. То, что Димка по какой-то причине побыл «донором спермы» и родилась одна чудесная девочка, еще не делает его фактическим отцом.

— Вадим, пожалуйста, послушай меня…

— Ты разве не опаздываешь на маникюр?

Авдеев смотрит на меня тем самым жёстким взглядом, который я достаточно хорошо знаю, чтобы считывать это как предупреждение. Димка умеет точно так же, как гремучая змея слегка покачивать хвостом, а потом, если вдруг жертве не хватает ума сбежать, просто бросается и рвет на куски. Фигурально, но мне, блин, совсем не хочется на собственной шкуре узнать, что после вот такого предупреждения делает Авдеев. Приложит меня «парой ласковых», так что я еще долго не смогу смотреться в зеркало? Попросит больше никогда его не беспокоить и за неделю сделает так, что от нашего партнерства не останется камня на камне? Хорошо, за пару недель.

— Ты его не знаешь, Вадим, — плевать, пусть шипит. Я не собираюсь сидеть и молча наблюдать, как эти две скалы рано или поздно налетят друг на друга и все это превратится в лютый пиздец. — Шутов умеет ждать, умеет отходить в сторону. И он никогда не будет переть в лоб. Но это не значит, что он вот так возьмет — и проглотит.

— А вот это уже смахивает на угрозу, Монте-Кристо. — Вадим улыбается. Теперь уже открыто, показывая крепкие идеально ровные один к одному зубы. Генетика, мать его. Но это больше не «покачивание хвостом». Это чертов красный знак «СТОП» размером с футбольное поле. — У тебя скоро закончится расстрельный список и ты решила завести новый?

— Ты дорог мне, Авдеев. Как бы там ни было. — Я знаю, что говорить такие слова человеку, который хотел — и до сих пор хочет — большего — это адская дичь, но я не хочу ему врать. Только не ему. — И он дорог. Хотите превратить меня и Станиславу в громоотвод? Валяйте.

— И все эти прекрасные вещи, про понимание, про то, что надо войти в положение и все такое, говоришь мне ты?

Я знаю, что будет дальше.

Что он скажет.

К черту, пусть говорит. Я заслужила абсолютно все.

— Однажды Марина приняла решение, что твой расчудесный муж не достоин быть отцом, поэтому отцом стал я. Мне срать, чья Стася по крови, потому что я держал ее на руках, когда она только родилась, я вставал к ней каждую ночь, я нашел первый зуб у нее во рту и я учил ее ходить. Она моя дочь, Валерия. И если бы ты… — Он притормаживает, очевидно точно так же, как и я, в последний момент убивая слова, которые говорит не следует. — Ты тоже приняла решение, и вряд ли в тот момент тебя сильно беспокоило, что однажды я все узнаю и точно так же заявлюсь на порог твоего дома отбирать у Шутова своего ребенка.

— Да, Авдеев, да! Ты как всегда абсолютно прав! Во всем! Но знаешь что? Я сука и никогда этого не скрывала. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно, что это — меньшее зло.

После того дня, когда я проснулась в палате со смертельно белым потолком, едва живая и совершенно пустая внутри, я каждый день бегала от очевидного вопроса: я бы сказала Вадиму, чей во мне ребенок, если бы ничего этого не случилось? Все выяснив с Шутовым и как будто окончательно вычеркнув его из своей жизни — я сказала бы Вадиму правду? Это был вопрос совести, слишком болезненный и неприятный, чтобы не поддаться соблазну накинуть ему на шею камень и утопить в самом глубоком колодце моей души. Но все покойники, хоть что к ним не привязывай, рано или поздно всплывают. Мой вот плавает перед носом — уже абсолютно не потопляемый.

Я бы оставила все как есть.

Я бы где-то откопала смелость, прошла курс молодого бойца, то есть — начинающей мамаши, и воспитывала ребенка одна. Как, мать его, сильная и независимая женщина, как несгибаемая стальная Валерия Ван дер Виндт.

Потому что не хотела связывать себя намертво с идеальным Авдеевым.

Потому что до конца своих дней все равно ждала бы своего белобрысого придурка.

— Давай я проведу тебя. — Вадим встает первым, успевает оказаться рядом и не особо ласково выдергивает со стула за локоть.

Накидывает мне на плечи пальто. Отдает документы.

Ведет до двери.

И только когда выходим — разжимает пальцы, с тяжелым, очень медленным выдохом.

Мы просто идем по улице, ни говоря друг другу ни слова. Он даже руки в карманах держит, как будто не хочет дать себе ни малейшего шанса снова потерять контроль. Боже сохрани когда-нибудь узнать, каким он бывает в гневе — Кинг-Конг со своими проделками, наверное, будет выглядеть просто шалунишкой.

Когда впереди маячит вывеска салона красоты, Вадим задерживает меня, слегка преграждая дорогу своим плечом. Не трогает. Даже пальцем не прикасается, все так же упрямо держит руки на привязи. Только немного, совсем чуть-чуть, наклоняет голову к моей голове. При нашей разнице в росте это вообще ни о чем, с таким же успехом я могла бы дотягиваться до звезды.

— Прости, что слетел с катушек. — Он снова говорит тихо, но теперь уже мягко. Мягче чем вообще всегда.

— Когда ты догадался?

— Почти сразу. Прости, Монте-Кристо, но что бы ты из себя не корчила, но ты не похожа на женщину, перепрыгивающую с члена на член с частотой дважды в сутки.

— Ну, знаешь, ты тоже не так чтобы смахиваешь на любителя развлекаться в пикантном тройном формате! — не могу не поддеть.

Боже, до сих пор в голове не укладывается.

— А тебя, я вижу, маленькая деловая соска, мое приятное времяпрепровождение никак не отпускает и спать не дает.

Я открываю рот, чтобы послать его к черту… и молчу.

Вадим наклоняется еще ближе.

Упирается носом мне в макушку.

Для этого ему, конечно, приходится согнуться чуть ли не вдвое. Мы одновременно посмеиваемся, думая ровно об одном и том же — как забавно смотримся со стороны. Это немного разряжает болезненно наэлектризованный воздух вокруг нас.

— Почему ничего не сказал? Про то, что знаешь.

— Чтобы что? Загнать в угол женщину, которой я настолько не нужен, что она не хочет связываться со мной даже ради общего ребенка? Я что — похож на долбоёба? Решил, что просто буду рядом и рано или поздно ты все равно скажешь, или дашь мне повод озвучить правду. Херовый был план, согласен. Но я не практикую силой затаскивать женщин в свою жизнь.

К черту, в этом мужике идеально работает абсолютно каждая извилина.

Я чувствую, как Вадим почти невесом целует меня в волосы, отодвигается и кивает, чтобы уходила.

Мы больше не говорим друг другу ни слова.

И оба молча ставим точку в этой истории. Чтобы в следующий раз без заморочек обсуждать рабочие дела, взаимно подкалывая друг друга, абсолютно как обычно.

Но через полчаса все-таки присылает короткое: «Я подумаю, Монте-Кристо».