Соль под кожей. Том третий

Глава девятая: Лори

— Это место тебе не идет, — говорю вместо «привет», подсаживаясь за столик Шутова на маленькой площадке неподалеку от входа в один из корпусов ЖК.

— И тебе доброе утро, — выкраивает свою фирменную шутовскую улыбку, после которой я готова простить ему почти все, что угодно.

Но никогда в этом не признаюсь.

На самом деле я обожаю такие маленькие кафе с летними верандами, где можно не только вкусно поужинать, но и позавтракать чем-то абсолютно человеческим, понятным и размером больше наперстка.

А Шутову идет вообще абсолютно все, особенно его новая короткая челка.

И еще это короткое темно-серое пальто, и небрежно повязанный вокруг шеи объемный шарф, и небрежно выглядящие джинсы, как будто им уже сто лет в обед. Я всегда восхищалась его способностью выглядеть как герой «Великого Гетсби» и при этом быть полностью, на двести процентов человеком без заморочек.

— Что? — Его изучающий взгляд чуть исподлобья заставляет нервно пройтись ладонью по волосам.

Я не очень хорошо спала (как и предыдущие несколько недель до этого), но потратила время на макияж и укладку, и уверена, что выгляжу как после здорового двенадцатичасового дня. Но на улице теплый туман, а от влажности у меня всегда черте как торчат волосы.

— Новая прическа? — рожа у него непробиваемая. Не понятно, нравится ему или прямо сейчас я упала на дно его рейтинга.

— Да, решила к твоему возвращению почистить перышки. Нравится? — Выставляю вперед руку с растопыренными пальцами, где у меня обрезанный почти под корень аккуратный квадрат цвета naturel.

— Нравится, — даже не опускает взгляд на пальцы. — Я заказал завтрак.

— А договаривались только на кофе. — Хотя я знала, что так будет и поэтому приехала безобразно голодной. Во мне только горсть витаминов и бутылочка с соком с алое и ромашкой. — Надеюсь, без бурраты и панкейков?

— Это тебе, — как обычно перескакивает на нужную ему тему Шутов и как фокусник ставит на стол прямо у меня перед носом бирюзовый пакет.

Внимательно изучаю логотип известного на весь мир ювелирного бренда.

Не то, чтобы я не впечатлилась, но в моей коллекции есть браслет и кулон, причем купленные за собственные кровно заработанные. Далеко не самые дорогие позиции, если не сказать — одни из самых доступных в категории «не для всех», но в наше время редко какая женщина может похвастаться тем, что сама себе покупает «бирюзовые» побрякушки.

Шутов явно в тот сегмент магазина даже не смотрел, если вообще догадывается о его существовании.

— Ну и что это? — Я демонстративно даже к нему не притрагиваюсь.

Зато официантка, которая приносит завтрак на двух больших белоснежных тарелках, проявляет чудес логистики, умещая все это на небольшой поверхности круглого деревянного столика. Кажется, в такую погоду все нормальные люди давно не используют летние веранды, но мы с Шутовым всегда их любили. Иногда он просто заваливался в ресторан и требовал вынести для нас стол и стулья. Сначала меня смущала такая наглость, потом я привыкла, а потом переняла привычку. Как и многие другие из его богатого арсенала.

— Посмотри — и узнаешь. — Шутов, вооружившись вилкой и ножом, разделывает ломтики бекона на удобные кусочки, вскрывает «мешочки» бурраты на тостах, размазывая мягкий тягучий сыр по вяленым томатам. А потом ловко меняет тарелки. — Но сначала поешь, обезьянка. У нас впереди взрослый разговор, не хочу, чтобы ты упала в голодный обморок.

Краем глаза замечаю, что сотрудницы кафе — девчушки «немного за двадцать» — активно нас обсуждают, то и дело поглядывая на заветный «бирюзовый» пакетик. Чувствую себя стервой в кубе, потому что для кого-то любая вещь из «Тиффани», даже просто упаковочная лента — недостижимая мечта, а я могу спокойно завтракать, даже не заглянув внутрь.

Хотя, если копнуть глубже, с каждой минутой, пока эта фигня маячит у меня перед носом, любопытство возрастает в геометрической прогрессии.

— Завтрак, «Тиффани», серьезный разговор… — перечисляю и отправляю в рот ломтик скрэмбла. — Шутов, ты собрался делать мне предложение?

— Пожалей Шерлока, Лори, он еще от прошлого раза не отошел, — посмеивается этот придурок, очевидно, полностью собой довольный. — Ешь, обезьянка, не будет никаких разговоров, пока я не увижу пустую тарелку.

Я ем с аппетитом.

Не знаю, дело ли в том, что еда, хоть и довольно простая, но буквально тает во рту, или это просто совокупность голода и свежего воздуха, или присутствие рядом рожи Шутова. Но с содержимым тарелки я расправляюсь минут за пятнадцать, но когда собираюсь триумфально подсунуть ее Диме, расторопная официантка тут же приносит порцию панкейков с сиропом и качку горячего шоколада с горстью маленьких бело-розовых маршмеллоу.

— Конечно, если ты не любишь панкейки — можешь не есть, но на твоем месте я бы дал им шанс. — Шутов на секунду отвлекается от телефона, чтобы понаблюдать за моей реакцией — и снова сосредотачивается на экране.

Если бы размеры стола позволяли впихнуть сюда еще и ноутбук — он бы точно приперся на завтрак с ним. Никаких исключений для работы, даже ради старой подружки.

Но блинчики действительно чудесные. Настолько, что я, разделавшись со своими, втихую ворую пару штук с тарелки Шутова.

— Это целая углеводная бомба, — посмеиваюсь, сгребая чайной ложкой пушистую шоколадную пенку вместе с кофе, и отправляя все это в рот. — Если меня разнесет — это будет твоя вина.

Но когда до меня доходит эхо сказанного, становится неловко из-за его двойного смысла.

Но Дима даже виду не подает, зато, наконец, откладывает телефон и переключает на меня свое жутко дефицитное внимание.

— Что? — Его странный взгляд заставляет схватить салфетку и промокнуть рот. Хотя как свинья я перестала есть еще в младшей школе. Мама всегда строго следила за тем, чтобы мои манеры были безупречны: за столом, в разговоре, вообще везде. — У меня прыщ на носу?

— Ты была хорошей девочкой, Лори, поэтому теперь можешь посмотреть, что внутри.

— А поздно — мне уже все равно. Я так наелась, что сейчас меня может заинтересовать только кровать, подушка и одеяло.

— Идет. — Дима кладет на стол связку ключей от квартиры. — Вход у меня за спиной, третий этаж.

— А номер квартиры?

— Она там одна, обезьянка. Могла бы и догадаться — кто лучше тебя знает, как я люблю колотить понты.

— Только не говори, что у тебя там еще и матрас ортопедический. — Делаю вид, что это предел моих мечтаний, между делом потихоньку подтаскивая поближе бирюзовый пакет.

— А хер его знает, какой там матрас, но могу гарантировать свое роскошное тело рядом в качестве антидепрессанта.

В моей голове вертится старый пошлый анекдот про Аленький цветочек и заморское чудище, но я обещала себе хотя бы попытаться не вестись на провокации Шутова. И вообще — пакет уже прямо у меня перед носом, и я с чистой совестью запускаю внутрь руку.

Одну коробочку, крупную, как будто внутри лежит целый Снежный шар, нащупываю сразу. Еще одна — продолговатая и узкая, лежит на дне. И есть еще третья — квадратная.

— Ты накосячил больше, чем на три бирюзовых коробки. — Небрежно вытряхиваю все это на стол, потому что коробочки надежно перевязаны белыми ленточками и все равно не раскроются. Но потом на минуту впадаю в детство и наспех сооружаю из этого «конструктора» маленькую башню.

— Я тоже так подумал. — С совершенно невозмутимым видом ставит на стол еще один точно такой же пакет.

Да блин, откуда?

Я смотрю на соседний стул, заглядываю под стол, но там ничего нет.

А вот в новом пакете — еще одна коробочка, довольно большая, хоть и не такая крупная, как та, что служит фундаментом моей игрушечной башни.

Ее с особенной осторожностью водружаю на самую верхушку.

— А вот так совсем идеально, да? — И еще один фокус — квадратная коробочка, которую Шутов, поиграв секунду своими длинными идеальными пальцами, ставит на самый верх.

— Мог бы просто подарить мне конструктор, — поглядываю на него из-за «угла» башни.

— Прости, но лего у них не было даже для привередливых клиентов.

— То есть сейчас я должна обделаться бабочками от счастья?

— Сейчас ты можешь делать со всем этим что угодно, — невозмутимо пожимает плечами. — Потому что теперь это твое.

Шутов в формате «все включено».

Вот сейчас, прямо в моменте, с лицом а ля «я могу подарить тебе весь мир, ничего, что будет без упаковки?»

Любой другой мужик даже вокруг одной бирюзовой безделушки устроил бы целое шоу, играл мускулами и требовал в ответ коленопреклоненной позы перед ним до конца своих дней. А этому как будто вообще по барабану. Я могу просто отправить все это в мусорку — он и бровью не поведет.

Могу, но не хочу.

— Любопытство кошку сгубило, — трагически вздыхаю и, разложив «кубики», берусь за самую большую коробку.

Внутри — красивые часы в платине, с россыпью бриллиантов на циферблате фирменного цвета. У меня хорошие массивные мужские часы — отжала у Андрея, потому что ему они совсем не понравились. Менять их даже в планах не было, но вот — мои пальцы быстренько расстегивают кожаный ремешок и взамен застегивают металлический, который абсолютно точно мне впору. Точно подгоняли по размеру в магазине. Дата и время выставлены тоже верно.

— Спасибо, Дмитрий Викторович. — Верчу рукой у него перед носом.

— Красивый маникюр, Лори.

Вот же засранец.

В следующей продолговатой коробочке — браслет с круглой «гирькой» и замком на массивной цепочке. Без камней, и явно не самая дорогая вещь на витрине, но из всего разнообразия мой взгляд точно остановился бы на нем.

— Может все-таки поучаствуешь в процессе? — протягиваю ему руку и браслет, потому что сама я буду его застегивать до второго пришествия.

— По-твоему, я мало участвовал?

— Всего-лишь потратил пару миллионов.

— Знаешь, на самом деле я хотел героически завалить чью-то мясную тушу… — Шутов берется за края браслета, не касаясь моей кожи аккуратно дважды обматывает цепь вокруг запястья. — Но тут такая штука — оказывается, мамонты вымерли много-много-мно-о-о-о-ого лет назад, а бегать в кожаных трусах за твоим бывшим — ну как-то не солидно что ли.

И мазком, подушечкой большого пальца, проводит по тыльной стороне запястья, в том месте, где кожа такая тонкая, что можно почувствовать рисунок линий его отпечатка.

Я вздрагиваю, но не сколько от самого прикосновения, сколько от остроты, с которой почему-то на него реагирую. Мы и раньше притрагивались друг к другу — брались за руки, под руку, даже пару раз спали на одной подушке нос к носу, видели друг друга почти голыми, но именно сейчас я чувствую себя так, словно происходит что-то, нарушающее все законы физики.

Но я все равно как следует не успеваю над всем этим подумать, как Шутов уже отстраняется, удовлетворенной улыбкой «принимает» вид украшения на моей руке и снова заглядывает в телефон. На этот раз просит дать ему минуту на телефонный разговор и следующие несколько минут чихвостит своего собеседника на чистейшем (с легким диалектом) немецком языке.

Вот, значит, откуда растут корни у «швейцарцев». Вообще ни капли не удивлена.

Я неплохо знаю немецкий и в состоянии понять, что у него разговор о каких-то вложениях и нарушении пунктов контракта, юридических войнах и прочих сугубо деловых вещах. Мы с ним просто друзья, а учитывая его прошлое, с моей стороны было бы слишком наивно предполагать, что в его жизни нет женщины (или двух, или трех), но каждый раз, когда у Димы звонит телефон, я боюсь, что это будет одна из них.

Чтобы как-то отвлечь себя от идиотских мыслей, беру оставшуюся из двух коробок, плоскую и продолговатую, снимаю ленточку и несколько мгновений как барана таращусь на красивый, размером почти с ладонь, ключик с «ушком» в форме цветка.

Он весь усыпан бриллиантами разного размера с вкраплениями похожими на капельки крови рубинов.

— У тебя вид женщины, впервые увидевшей украшение, обезьянка. — Голос Шутова вырывает меня из транса, в котором я нахожусь, загипнотизированная этой красотой.

Если бы на моем месте была трезвомыслящая женщина, она бы ни за что в жизни это не взяла, потому что принять такой подарок от мужчины — равносильно добровольному согласию на роль его вещи и рабыни.

Но есть два «но»: для Шутова все эти материальные «проигрывания мускулами» никогда не имели значения. Он купил мне квартиру на третий день нашего знакомства, не зная обо мне ничего кроме мусора, который гоняли по всем новостям.

И второе «но» — я никогда не была строго разумной женщиной.

— Ты никогда не дарил мне украшения, — произношу с легкой задумчивостью, пытаясь выковырять из памяти хотя бы один такой случай. — Поэтому так много? Типа, наверстать упущенное?

— Нет, обезьянка, я просто чертовски не люблю выбирать, поэтому беру сразу все. Не нравится? — На его непроницаемом лице мелькает тень сомнения.

— Очень нравится. Это же знаменитый ключик «Тиффани», я вообще не понимаю, почему до сих пор не валяюсь в счастливом обмороке.

— Наверное потому что осталась еще одна коробка.

Мы оба смотрим сначала на нее, потом — друг на друга.

Потому что я не просто так оставила ее напоследок.

По форме и размеру там может быть только кольцо.

И я не знаю, чего боюсь больше — того, что внутри по любимой шутовской традиции будет что-то совсем другое, или того, что там действительно окажется кольцо, которая каждая женщина на этой планете мечтает получить вместе с предложением жить вместе долго и счастливо.

— Можешь не открывать, — Дима пожимает плечами.

— В смысле «не открывать»? — Я фыркаю, разматываю бантик из ленточек и… понимаю, что снова попалась на его уловку. Шутову даже не нужно придумывать способы заставить меня что-то сделать — достаточно просто предложить мне чего-то не_делать, а с остальным справится мой дух противоречия.

Но отступать уже поздно, хотя Шутов внешне не подает никаких признаков того, что его интересует развитие событий. Он просто лениво пьет свой кофе, на этот раз разглядывая проезжающие мимо нас машины.

Возможно, я действительно придаю этому слишком большое значение? Он как-то сказал, что женщины часто ошибочно считают дорогие подарки проявлением любви и заботы, даже не задумываясь о том, что в большинстве случаев они куплены старательной помощницей по техзаданию. И что за красивым украшением или даже модной машиной стоит ровно «ноль» затраченного времени. Шутов и сам так часто делала, а жадным он не был никогда — все его более-менее постоянные пассии (даже те, которые задерживались максимум на месяц или два) получали на память дорогие шмотки и даже автомобили.

Я в последний раз окидываю взглядом часы, браслет и ключ.

Может быть, я сильно себе льщу, но каждая из этих вещей выглядит так, словно кто-то забрался в мою голову, сгенерировал картинку моих предпочтений, а потом просто нашел нужное в витрине.

Снова тестирует на мне свою драгоценную гениальную «синтезированную личность»?

Или…?

На бархатной подушечке лежит кольцо с большим квадратным бриллиантом.

Лаконичное, изящное даже несмотря на гигантский размер камня.

Абсолютно точно — помолвочное.

Я даже притронуться к нему боюсь, поэтому просто отставляю коробку в сторону, и чтобы хоть чем-то занять трясущиеся пальцы, обхватываю ладонями чашку. Жаль, что горячий шоколад уже почти остыл.

— Это шутка такая, я не пойму? — в голову не приходит ни единой логической причины, зачем Диме понадобилось подсовывать мне это кольцо.

Он вопросительно вскидывает бровь в верх и дергает плечами совершенно искренне.

— Сейчас ты скажешь, что это кольцо для твоей новой тёлки и ты просто хотел узнать мое мнение на этот счет.

— Ничего глупее я от тебя в жизни не слышал, Лори. — Шутов выглядит не то, чтобы разочарованным, скорее, как человек, который заранее распланировал нить разговора, а теперь вынужден на ходу перестраиваться. — Не могу придумать ни единой причины, почему бы такая хуйня могла прийти в твою, а тем более — в мою голову.

— Потому что это — помолвочное кольцо! Не прикидывайся шлагом будто не понимаешь, когда, кому и зачем дарят такие вещие.

— А я прикидывался, Лори? Ты буквально слова мне не дала сказать.

Я уже собираюсь выкрикнуть, чтобы уже начинал говорить, но не произношу ни слова.

Он действительно собирается сделать мне предложение?

Мы не виделись три года, последние два даже не разговаривали, но стоило один раз столкнуться лбами — и Шутов готов тащить меня под венец? Тот самый Шутов, который однажды сказал, что женится в семьдесят, предварительно завещав все свои деньги благотворительному фонду холостяков?

Когда Дима пытался выдать ту модельку за свою невесту, это было настолько странно, что спустя пять минут «просмотра» их спектакля я поняла, что это просто способ завуалировано послать на хрен и меня, и мои чувства.

Что ему нужно на этот раз?

— Это из-за Стаси, да? — Я озвучиваю пришедшую на ум теорию немного раньше, чем успеваю ее осознать. Но она как нельзя лучше все объясняет. — Это и есть твой «серьезный разговор», Шутов? Тебе срочно нужна красивая картинка с обложки «Семья и домашний уют»? Типа, если ты будешь не просто богатым поехавшим придурком, а примерным мужем — суд даст тебе право опеки над ребенком?

— Шерлок застрелился, — мрачно констатирует он, но совсем не спешит разубеждать меня в обратном.

— Знаешь, блестящий план. — Я выразительно пару раз хлопаю в ладоши. — Только ты забыл, что я на днях овдовела.

— Строго говоря, обезьянка, это означит только то, что ты уже пару дней как свободная для других предложений женщина. И не надо заливать мне про то, как это будет выглядеть в глазах общества, потому что нам с тобой всегда было плевать, кто и что подумает. Ну и потом — не для того же ты сливала разные «пикантные» подробности жизни покойничка, чтобы носить траур.

— Я сделала это чтобы ужалить Завольского, — не вижу смысла это скрывать, раз уж Шутов навел справки.

— Одно другого вообще никак не исключает, Лори.

— Я не буду помогать тебе отбирать у Вадима дочь.

Секунду назад я по его глазам видела, что он приготовился «расстрелять» меня убийственными аргументами «за», но после моей последней реплики как будто застывает. Наверное, я выглядела точно так же, когда узнала, что два года практически каждый день общалась не с любимым человеком, а с его ботом. Причем — не в самой продвинутой конфигурации.

Я могла сказать «дочь Марины», но сказала так, как сказала.

Бессмысленно доказывать, что это было не нарочно.

— Это моя дочь, Лори. — Шутов слегка откидывается на спинку стула. Казалось бы — принимает более расслабленную, безопасную для разговора позу, но дьявол в деталях. Потому что теперь между нами совершенно типовая деловая дистанция. Ровно в той же позе он запросто увольнял людей пачками и опускал их до уровня дна городской канализации. — К этому ребенку Авдеев не имеет никакого отношения.

«К этому ребенку».

Он всегда был непревзойденным мастером интонаций.

Всегда умел, не используя ни одного оскорбительного слова, «обматерить» правильно расставленными акцентами.

— Мы трахались всего раз. Получилось то, что получилось. Краснеть и объясняться перед тобой, Шутов, я не собираюсь. Моя жизнь десятки раз могла иметь к тебе отношение, но ты так часто говорил, что тебе это не интересно, что я, в конце концов, поверила.

— А я не собираюсь посыпать голову пеплом по этому поводу, Лори, — возвращает мне мой же сухой тон. — Я предлагаю тебе деловое, выгодное нам обоим сотрудничество. Тебе нужна поддержка, защита и мои почти безграничные возможности, а мне, как ты совершенно верно заметила, красивая картинка. И прежде чем ты сморозишь вторую непростительную глупость насчет того, что для этих целей я могу купить буквально любую женщину в мире, отвечаю — меня не интересует любая женщина. Меня интересует та, которой я могу безусловно, безоговорочно доверять. Та, которая уже доказала, что в состоянии позаботиться о моей дочери. Та, которая не поставит на кон меня и Станиславу ради хайпа или из каких-то тупорылых обидок. Ну и кроме того — моя дочь уже тебя знает и ей будет проще к тебе привыкнуть.

Деловой, полностью циничный, совершенно непрошибаемый и чертовски красивый ублюдок.

С точки зрения логики, здравого смысла и максимального профита, план хорош.

И я в него идеально вписываюсь.

— А что потом, Шутов? Разделаемся с моими врагами, украдем твою дочь и… сколько там в твоем плане отводится времени на «пять минут фрикций после оргазма»?

— Если ты намекаешь на развод, то я готов заключить брачный договор на любых условиях, которые тебя обезопасят.

— И даже разрешишь моим адвокатам посмотреть на него хотя бы одним глазам?

— Столько, сколько потребуется, Лори.

— И ты будешь трахать все что шевелится восемь раз в неделю, в то время как мне будет запрещено даже из дома выходить без охраны. — Откровенно говоря, сейчас просто на нервах, поэтому несу всякую ахинею.

— Не слишком ли много чуши ты произнесла как для одного дня?

— Ответь на вопрос, Шутов.

— Я давно на него ответил, Лори.

— Ах ну да, как же я могла забыть, секс — это же просто антистресс. — Не знаю почему мой голос с каждой минутой становится все более едким. Еще немного — и мое лицо превратится в морду «Чужого», а изо рта начнет капать кислота.

Нужно взять себя в руки, потому что Шутов как минимум прав в том, что сегодня я выдаю просто тройную дозу глупостей. И оправдывать себя гормонами и интересным положением уже как-то не спортивно. Нужно признать, что я просто растеряна. Обескуражена. Шокирована.

Счастлива?

Мысленно трясу головой и запрещаю своему взгляду даже косится на кольцо.

Мне плевать, что оно стоит примерно как вся жизнь одной семьи из четырёх человек. Даже если бы оно было из проволоки с камнем из бутылочной стекляшки, оно все равно было бы кольцом от Шутова.

— Я не тороплю тебя с ответом, Лори, — говорит он и, как будто читая мои мысли, достает кольцо из коробки, протягивает руку и терпеливо ждет, протяну ли я в ответ свою.

У него чертовски идеальные руки.

Не грубые и узловатые, но и не тонкие как девушки.

Узкая ладонь, ровные пальцы вытянутые костяшки чуть более темного цвета, чем остальная кожа. И даже то, как он держит кольцо, больше похоже на съемку для рекламной компании. Девушки захотят из таких рук даже булыжник.

— Это какой-то абсурд, Дима.

Я убираю руки под стол и Шутов терпеливо возвращает кольцо обратно в коробку. На этот раз закрыв ее с характерным громким щелчком. Вот и все его раздражение — как будто щелкнул по носу капризного ребенка.

— Марина не собиралась говорить мне о ребенке. — Шутов задумчиво смотрит куда-то перед собой. — Но когда я спросил, мой ли он, очень сильно занервничала. Я хотел ее остановить, просто поговорить, потому что в моей голове на тот момент вообще не было ни единой мысли, что теперь со всем этим делать, но она явно не была настроена на разговоры.

Он выразительно потирает шрам под глазом и мне становится дурно от мысли, что, попади она немного выше…

— Я выжил, как ты понимаешь. И пока врачи штопали это дерьмо, понял, что раз уж судьба дала мне возможность быть отцом — я, блядь, им буду. Лучшим. Насколько смогу. Но без женщины, которая лишила меня даже шанса им стать, а потом еще и чуть на тот свет не отправила. Можешь называть это как угодно — цинизм, мудачество, подлость… Любое слово которое кажется тебе правильным, Лори. Но я таков, каков я есть, и готов уничтожить все, что стоит между мной и моим ребенком.

Я чувствую легкий озноб от прямоты и беспощадности этих слов.

Шутов никогда не разбрасывался такими серьезными «обещаниями». Он всегда четко и ясно озвучивает предел, до которого готов дойти, чтобы получить желаемое. А сейчас между строк ясно читается, что предела не существует.

— Марина никогда не сказала бы, что я — отец Станиславы. Она случайно проболталась. — На губах Шутова появляется кривая и очень злая улыбка. — Готов поспорить, что если спросить Рогожкину, о чем она жалеет больше всего жизни, то она скажет, что об этом. А знаешь, о чем жалею я, Лори?

Раньше я бы обязательно вытравила какую-то едкую шутку на тему чтения мыслей, но сейчас молчанием даю понять, что у меня нет вариантов. Или, скорее, их слишком много.

— Что позволил случиться с нами всему этому дерьму.

Я вздрагиваю как от удара, и поплотнее запахиваю полы пальто.

— Но я хочу все исправить, обезьянка. Для некоторых вещей уже слишком поздно, но я хотя бы попробую.