Соль под кожей. Том третий

Глава тридцать седьмая: Лори

Мы просыпаемся посреди ночи, чтобы покормить котов.

Точнее, встает Димка, по будильнику, а когда я сонно тянусь следом, пытается вернуть меня обратно в постель. Но я все равно иду за ним — зевающая, взъерошенная, в его футболке. В отражении в зеркальной поверхности вид у меня просто как у настоящей совы.

— Лори, я справлюсь, — все еще пытается завернуть меня обратно в спальню Дима, но я фыркаю и пока он возится с бутылочкой и смесью, нагреваю чайник, чтобы обновить грелки.

Котят мы кормим по очереди.

Пока Димка выкармливает первую — я играю со второй, потом меняемся.

Потом, смеясь и отпуская шуточки, в две пары рук массируем им под хвостами.

В два часа ночи.

— И как ты назвал этих красоток? — Хотя, если честно, понятия не имею, как их различать — они же реально как близняшки, совершенно одинаковые.

— Эм-м-м… Кошки?

— Очень оригинально. Значит, эта будет Хельга, — тычу в ту, которая уже вся заглаженная спит прямо у него в ладони, потом показываю на свою, явно более активную, — а эта — Локи.

— Это разве не мужское имя?

— Да по фигу! — Я даже не сразу понимаю, что полностью копирую его тон и половину любимых словечек.

Если бы не семь лет за плечами, я бы точно испугалась тому, насколько сильно он просочился мне под кожу, прямо в кровь. Но сейчас просто наслаждаюсь каждой секундой, не думая, не анализируя.

Подъем у нас в пять тридцать.

Димке нужно скататься в столицу, мне в восемь надо быть в офисе, потому что в восемь тридцать очередная отчетная встреча с инвесторами и мне никак нельзя разрушать свое амплуа безупречного руководителя дурацкими опозданиями.

Димка вручает мне запечатанную новенькую зубную щетку.

Пока чистим зубы — успеваем обрызгать друг друга и поцеловаться с полными ртами зубной пасты.

Пока Шутов выкармливает наших ушастых девчонок, я готовлю завтрак.

Договариваемся, что нам срочно нужна котоняня для наших девчонок.

Потом приезжает Валентин — привозит мои вещи и косметичку.

— Забирай «Астон». — Димка бросает мне ключи от своей дорогущей тачки, как будто отдает бумажную салфетку. — Я на «мерине» поеду.

Минуту назад я вспомнила, что Валентин от моего имени отпустил на сегодня водителя, но про эту проклятую конференцию я вспомнила только ночью, а еще про то, что в обед у меня встреча с Наратовым. И это вообще впервые, когда из моей головы просто вылетела половина расписания.

Сказала, что вызову такси, а Шутов в ответ просто бросил в меня ключами.

— Ты отдаешь мне свою крутую, жутко дорогую машину? — Чувствую себя немного растерянной, хотя он и раньше запросто делал вот такие жесты. Фактически, все последние семь лет моей жизни — его подарок.

— Да блин, Лори. Знаешь, что самое охуенное после секса с любимой тёлкой? Смотреть, как она садится за руль крутой тачки, на которую ты заработал, потому что захотел и смог, и ей классно, комфортно и хорошо.

— Тёлка? — Я подступаюсь к нему с кухонной лопаткой наперевес, изображая высшую степень кровожадности. — Это что еще за словесные конструкции, Дмитрий Викторович?!

— Я с младенцами, Валерия Дмитриевна! — В шутку закрывается котятами, ржет как умалишенный. — Все, все, прости, обезьянка, я шучу, клянусь. Как насчет любимой детки?

— У тебя язык без костей, ты в курсе?

— Заценила вчера, да? — Его губы растягиваются в улыбку Чеширского кота. — Будешь хорошей деткой — сегодня еще раз вылижу.

— Что за разговоры при детях? — Блин, я краснею, потому что… не знаю, странно, наверное, чувствовать себя так, будто вчера в моей жизни случился самый первый секс и сегодня мне еще точно нужно стесняться мыслей о том, что язык этого красавчика был у меня между ног?

Дима завтракает очень быстро, на ходу.

Смешно впопыхах пьет кофе.

Красивый — с ума просто сойти, даже в простом светлом лонге и потертых голубых джинсах.

— Твои ключи от квартиры. — Кладет передо мной аккуратную связку, зарывается носом в волосы. Наверняка дубликат успел сделать Валентин, где-то посреди ночи, в промежутках между поездкой ко мне на квартиру и возвращением сюда с вещами. Я даже не хочу задумываться, как это вообще работает. — Я вернусь часов в десять, вряд ли раньше, но постараюсь.

— Не надо стараться раньше, надо быть максимально осторожным за рулем, Шутов.

— Слушаюсь, обезьянка. Будешь меня ждать?

— Прикалываешься что ли? Да я до вечера успею оккупировать все полки в ванной!

В офис я приезжаю в семь минут девятого, напарываясь на слегка удивленный взгляд службы безопасности — я же тут фактически живу весь последний год. Не уверена точно, но кажется это вообще мое первое опоздание.

Но отчетную встречу в онлайн формате провожу с блеском, впрочем, как обычно.

Только один раз, когда у кого-то из онлайн-участников ненадолго пропадает звук, с трудом подавляю смех, вдруг вспомнив, что вчера по моей милости в аналогичной ситуации Шутов оказался в максимально неудобном положении.

— Валерия Дмитриевна, передали из финансового отдела. — Секретарша кладет на стол папку с документами.

Это по сделке между «ТехноФинанс» и «MoneyFlow».

Остался последний штрих — и я выведу Авдеева за пределы его рисков.

Ему останется только поставить подпись.

И хотя он ни полусловом ни на что такое не намекал, и в ближайшее время я планирую отобрать у Завольского последние рычаги влияния на все текущие процессы, мне будет спокойнее, если в нашей с жирным боровом войнушке бизнес и репутация Вадима не попадут под удар.

Когда на телефоне всплывает оповещение о входящем сообщении, я открываю его не глядя, потому что уверена — это от Димы. На часах почти десять, он еще в дороге, но вполне мог что-то прислать.

Но это очередная ссылка.

На этот раз — на фотосессию с благотворительного вечера, где мы с Вадимом позируем на камеры с видом абсолютно органичной парочки.

Кто отправитель очередного безмолвного послания — догадаться не сложно, даже если номер, кажется, другой. Хотя я не уверена, потому что после прошлого «письма счастья», удалила вообще все.

Но это, конечно, дело рук Марины.

Прокручиваю в голове редкие обрывки телефонных разговоров Вадима. Она на лечении, очевидно, в каком-то специализированном центре — адекватная альтернатива принудительному стационару в психиатрической лечебнице, куда ее точно упекли бы сразу после выписки из обычной больницы. Наверняка она получает там соответствующий уход и доступ к связи с внешним миром. Ограниченный, конечно, иначе Марина названивала бы мне со скоростью раз в минуту. И вместо того, чтобы тратить этот доступ на что-то полезное, она попыталась сначала вбить клин между мной и Шутовым (очевидно рассчитывая, что я не буду помогать ему в его затее с отниманием дочери), а потом, как дуэльную перчатку, бросила мне в лицо эти фотографии. Хочет, чтобы я знала, что она в курсе? Поздновато спохватилась — они появились на следующий день после мероприятия и гуляли, кажется, по всем светским «страницам».

Я удаляю дурацкое сообщение.

Ябедничать Вадиму тоже не собираюсь. Марина, очевидно, не здорова.

Димка пишет ближе к обеду — присылает голосовое сообщение, что доехал, собирается заняться делами и между делом обещает устроить мне еще одну веселую ночку. А потом еще одно, где почти с детской радостью говорит, что увидел киноафишу какого-то супергеройского блокбастера, и предлагает сходить в выходные в кино.

Я быстр нахожу расписание кинотеатров, выбираю небольшой уютный зал с диванчиками, бронирую места и присылаю ему скриншот. Как говорится- вместо тысячи слов.

— Валерия Дмитриевна? — в кабинет заглядывает Валентин. — Нам пора.

Я бросаю взгляд на часы, вообще не понимая, куда и когда уплыл целый час.

За руль сажусь сама, мой личный терминатор садиться на соседнее сиденье, складывает руки на коленях и молча смотрит перед собой. Он даже моргает как будто ровно необходимый минимум, чтобы это не вызывало подозрений. Блин, может, Шутов уже и киборгов начал делать, тестирует на мне очередную «прямоходящую ИИ-куклу»?

— Я буду рядом, — говорит Валентин, когда паркую машину на стоянке около кафе. — Просто посмотрите в мою сторону, когда потребуется мое вмешательство.

— Только ради бога — не надо ему ничего ломать.

Валентин молча кивает.

В кафе мы заходим вдвоем — скрывать от Наратова присутствие рядом моего человека, я вообще не собираюсь. Он не в том положении, чтобы я перед ним заискивала и подстраивалась под его хрупкую душевную организацию.

Наратов сидит в самом углу зала. Адски смехотворный в попытках «слиться с толпой» в черном худи с надвинутым на лоб капюшоном и в спортивных штанах. Я сажусь напротив и нарочно громко подзываю к нашему столу официанта, пока этот шпион-недоучка пялиться на садящегося за соседний сто Валентина.

— Мы так не договаривались! — громко шипит в мою сторону, и на его дрожащих губах появляется несколько пятен слюны.

— А мы разве о чем-то договаривались? — Заказываю кофе со сливками и круассан с фисташковым кремом. Пусть видит, что в этой ситуации я не то, что не нервничаю — у меня даже аппетит есть. Кстати, правда есть. — Капюшон сними.

— Зачем? — огрызается он.

— Потому что ты похож на наркомана, который прячет ломку. Этот дешевый маскарад, Наратов, тебя не спасет. Но если бы ты пришел в нормальном виде, наша встреча со стороны выглядела бы просто как вежливый разговор за чашкой кофе. А так я чувствую себя Даллесом на полставки.

Сергей так выразительно скрипит зубами, что я морщусь от неприятного звука.

— Ты либо прекращаешь клоунаду, либо я попрошу завернуть заказ с собой, и на этом все наши контакты по любым вопросам канут в лету.

— Ладно! — он смахивает капюшон. — Чтобы еще хоть раз в жизни связался с тупорылой бабой…

Я пропускаю его слова мимо ушей. Он все равно повторяется. Для полноты картины не хватает только завести пластинку о том, что каждая женщина на расстоянии ближе десяти метров норовит залезть к нему в трусы и в кошелек.

А вот рожу Сергея разглядываю с удовольствием.

Даже с улыбкой, на которую он реагирует нервно подергивающимся правым веком.

— Не все так гладко в королевстве Датском? — с трудом сдерживаю смешок, потому что поперек его носа и на щеке хорошо видны сочные, определенно свежие, возможно даже утренние, царапины. — Если это художество не стоило твоей жене парочки сломанных ногтей, то передай мои комплименты ее мастерю маникюра.

— Ну ты и сука.

— Где завещание Гарина?

У него при себе ни сумки, ни папки. Ничего такого, в чем можно было бы в целости и сохранности принести важный документ.

— А ты думаешь, я вот так взял и принес его? — Сергей, как будто нащупав один единственный рычаг давления, начинает изгаляться. Еще одна старая добрая и даже почти не забытая манипуляция.

— В таком случае, нам с тобой разговаривать больше не о чем.

Но мою попытку встать из-за стола Сергей пресекает резкой хваткой за запястье. Валентин со скоростью гадюки разворачивает корпус в нашу сторону. Уверена, даже если он не пялился в нашу сторону, все равно четко понимал, что происходит за столом. И если бы от Наратова в мою сторону исходила хоть какая-то угроза — он бы действовал по-другому. А этот жест — просто демонстрация пополам с предупреждением.

И это действует.

Наратов моментально разжимает пальцы, зачем-то даже руки поднимает. Его поцарапанная рожа покрывается пятнами испуга.

Я еще раз окидываю его взглядом.

Если он и принес его, то разве что за пазухой.

Господи, серьезно что ли?

Сколько раз мне еще нужно задаться вопросом, как я могла любить вот это, чтобы, наконец, принять этот очень печальный факт моей биографии?

— Завещание, Сергей, — без лишних разговоров протягиваю раскрытую ладонь. — Продолжать с тобой разговор я буду только так.

Он задирает толстовку, достает сунутые за пояс листы в обычном, помятом файле.

Отдавать не спешит, так что приходится взять инициативу в свои руки и выхватить самой.

Достаю, перелистываю.

На секунду перед глазами все плывет, когда в сознание, вместе с обрывками печатного текста, медленно проникает мысль — он хотел, чтобы я была хозяйкой всего. Какой была бы моя жизнь, если бы ничего этого не было бы? Тихой, спокойной, без глубоких потрясений (разве что из-за испорченной прически). Какой была бы я? Любимой папиной девочкой даже в тридцать, в платьишках в цветочек? Татуированных «рукавов» у меня бы точно не было. Зато, скорее всего, уже был бы муж и ребенок, может даже, несколько.

— За какие заслуги раздают такие тачки? — Кислый от зависти голос Наратова вырывает меня из плена игры «а что, если бы…?»

— За то, что я умею сохранять и приумножать чужие деньги.

— Подарок? — не унимается Сергей.

— А ты что — мой ревнивый муж? Хотя нет, наверное, любовник?

— Мы договаривались, Валерия! Мы одна, сука, команда! Я не собираюсь быть одним из членов, которые будут удовлетворять твои хотелки!

Я на секунду замираю, проматывая в памяти весь тот бред величия, который Наратов пытался пропихнуть под оберткой нашего счастливого общего будущего двух безродных собачек, которые внезапно выберутся на Олимп и заживут там вдвоем долго и счастливо.

Пользуясь тем, что его мозг переключился на другое, кладу завещание на стол и придавливаю сверху локтями.

— Знаешь, если опираться на голые факты, то вон у того любовника, — киваю на блестящую офигенную тачку Шутова, — член просто огнище, и трахает задорно. А ты какой-то… ну… вялый? Бумажки какие-то сомнительного качества в трусах притащил. Может, тебе тоже нормального любовника найти, Сергей?

Мне просто до ядовитого вкуса на губах приятно смотреть, как меняется его лицо, когда смысл моих слов медленно просачивается в мозг Сергея. Раньше он соображал как будто быстрее или я просто смотрела на все его мыслительные потуги через призму своей болезненной влюбленности?

— Ты меня сейчас оскорбить пытаешься? — Наратов часто моргает. Ему определенно хочется устроить ор выше гор — ноздри чуть не лопаются, когда выдыхает через них всю сдерживаемую злобу.

— Просто предлагаю тебе рассмотреть разные жизненные варианты. — Незаметно для него подтаскиваю завещание еще ближе, и теперь оно свисает с моего края стола почти что мне на колени. — Знаешь, не только ведь женщины могут хорошо устраиваться в этой жизни. Мужчина тоже вполне может зарабатывать на красную икру разными… альтернативными способами.

Когда-то давно, когда эта хорошо замаскированная под славного парня тварь еще была главным солнцем моей жизни, он любил рассуждать о продажных женщинах, о том, что у него на самом деле невероятные карьерные перспективы и он обязательно всего добьется, но его просто бесило, что некоторые женщины решали свои материальные проблемы поиском хорошего любовника. Только намного позже когда мои глаза уже зажили от лопнувших внутрь розовых очков, я поняла, что Наратов бесился потому что ему отчаянно хотелось быть тем, кто выбирает, а не тем, от кого воротят нос.

Годы прошли — а он так и остался завистливым мелочным ничтожеством.

— Предлагаешь мне стать твоим ручным котиком? — Да у него от злости уже чуть пар из ушей не валит.

— Что? Ты?! Боже, нет! — Я без стеснения громко смеюсь. И нарочно приправляю свой хохот щедрой порцией издевки.

И пока Сергей беснуется и яростно перемалывает челюстями невидимые камни, я ловко смахиваю завещание на колени, а потом, как будто само собой разумеющееся, подбираю его и ловко сую в сумку.

Дело сделано.

Я с наслаждением делаю глоток вкусного кофе, разглядываю на белой поверхности чашки след своей «Руби Ву» и, поддавшись порыву, делаю пару симпатичных фото алого отпечатка моих губ. Отправляю Димке с припиской: «Будешь хорошим мальчиком — сегодня такие будут и на тебе».

— Ты… подожди. — Мозг Наратова, наконец, включается. — Верни немедленно!

Он требовательно бьет ладонью по столу.

— Ты привлекаешь слишком много внимания, Сергей.

— Верни! — громко шипит он, одновременно пряча руки под стол, как застуканный за грязными делишками подросток в пубертате. — Мы так не договаривались!

— Мы разве о чем-то договаривались?

— Эта, блядь, мое завещание!

— Странно, а там написано, что это завещание Александра Игоревича Гарина.

— Не прикидывайся идиоткой, дура!

Сергей снова пытается протянуть ко мне руки, но на этот раз я делаю легкий кивок в сторону Валентина. Он тут же спокойно пересаживается за наш стол. Сергей со стоном забивается в спинку стула.

— Это, сука, развод, да? — Он то ли скулит, то ли хныкает как баба.

— Я просто хочу убедиться в том, что это завещание — настоящее. Потому что теперь у меня два завещания и каждый владелец утверждает, что именно в его руках — оригинал.

— Угорич просто гнида!

— Но он хотя бы сын Гарина, и чисто теоретически я готова поверить, что у него больше шансов иметь на руках оригинал завещания, чем у тебя.

— Ты же меня как лоха развела, бля…

— Не распускай нюни, Серёженька, — подталкиваю салфетницу к его краю стола, — вытри слезки и можешь взять мой круассан. Я позвоню, как только появится какая-то информация. Если, конечно, она появится.

Поднимаюсь, оставляю на столе пару купюр.

Позволяю Валентину галантно открыть передо мной дверь.

И когда я с улицы заглядываю в окно бистро, Наратов реально трет ладонями рожу, как будто плачет.

Но я даже очередной порцией триумфа насладиться не успеваю, потому что на экране телефона всплывает еще один незнакомый номер. Снова Марина? На этот раз нашла способ незаметно позвонить?

— Валерия, рад слышать вас в добром голосе, — слышу на том конце связи змеиный голос Завольского-старшего. — Я приехал обсудить нашу с вами общую маленькую проблему, но почему-то на застал вас на месте в рабочее время…

Я инстинктивно сжимаю вторую руку в кулак и мысленно считаю до трех, прежде чем осторожно, в сторону, выдохнуть из легких стравленный воздух.

Когда мы в последний раз общались тет-а-тет? Кажется, в тот раз, когда он пообещал превратить мою жизнь в кошмар в отместку за смерть Андрюшеньки.

— Юрий Степанович, добрый день. — Я притрагиваюсь к своим губам, буквально силой придавая им форму вежливой улыбки. Даже если он не может этого видеть. — Полагаю, речь идет о завещании, которое предъявил Угорич?

Его выпад в сторону моего отсутствия на рабочем месте намеренно оставляю без внимания. Моя должность никак не обязывает расшаркиваться перед ним за свое передвижения, по крайней мере до тех пор, пока они не влияют на капиталы наших инвесторов. И Завольский прекрасно это знает — просто щупает почву, делает разведку боем. Хочет понять, как и на что еще может надавить, чтобы вернуть меня в амплуа удобной, послушной девочки на побегушках.

«Шутов решил проблему…»

Я догадываюсь, что Дима может решать проблемы разными способами. Иллюзий на этот счет у меня нет. И если Завольский живой, здоровый и даже позволяет себе беззубые выпады в мою сторону — значит, на все остальное наложено железобетонное табу.

Но не на меня, верно?

— Да, как раз об этом я и хотел поговорить. Когда вы будете на месте, если это не государственная тайна, разумеется?

— Через пятнадцать минут.

— В таком случае — сделайте милость, загляните ко мне в кабинет.

Хочет, чтобы я побежала к нему как собачонка. Гаденькая дешевенькая манипуляция, попытка показать, кто на самом деле до сих пор рулит «ТехноФинанс».

— Юрий Степанович, я не предлагаю вам записываться у моего секретаря только в память о наших с вами родственных отношениях. — Последние слова намеренно выделяю нотками сарказма, мы же оба знаем, что наше «родство» — чистой воды фарс. — Поэтому через полчаса жду вас в малом зале для совещаний.

— Ох уж эта молодежь — никакого уважения к умным старцам, — он посмеивается, но я почти уверена, что каждый звук он потом выхаркает кровью. — Но пусть будет по-вашему, кто я такой, чтобы спорить с молодыми и дерзкими?

Я выключаю звонок, сажусь в машину, но на этот раз на пассажирское сиденье.

Валентин молча занимает место за рулем.

Мне нужно сосредоточиться. Нужно перестать бояться человека, который… всего-навсего приказал своим псам меня избить, а потом и вовсе попытался ликвидировать.

Подаюсь импульсу, набираю номер Шутова.

Мне просто надо услышать его голос.

— Лори, блин, ты в курсе, что с таких фоток у меня… — начинает он со старта бодрым, но немного охрипшим голосом, как будто мой звонок как раз застал его за фантазиями на тему того, где именно на его теле я могу оставить кроваво-красные отпечатки своих губ. — Лори?

— Я встречаюсь с Завольским через полчаса.

— Где?

— В офисе «ТехноФинанс». Хочет обсудить вопрос с завещанием, которым размахивал Угорич. — Я вздыхаю, тру губы, потому что после разговора с жирным боровом они все равно неприятно саднят.

— Обезьянка, все хорошо. Ты его и так уже нагнула со свистом, умница моя.

— Твоя школа, учитель. — Только теперь потихоньку расслабляюсь.

— Если не хочешь его видеть, то «фак ю, Спилберг» — пусть челобитные через юристов передает и целует ручку твоего кабинета. И не вздумай использовать смазку. — В его голосе появляется мрачная ирония. — Старого пидара надо драть по полной программе, чтобы потом всю жизнь резким поносом икал.

— Ди-и-и-имка, я тебя обожаю. — Моя уверенность только что взлетела до небес и пробилась в стратосферу.

— Лори, я рядом, помнишь?

— Ты моя броня белобрысая, самая любимая! — Посылаю ему в динамик, кажется, сразу сотню звонких «чмоков». — Что хочешь на ужин?

— Меня абсолютно устроит доставка, не фига торчать на кухне так поздно, обезьянка. А на десерт хочу эту красную хрень с твоих губ. Ниже ватерлинии! — И заливисто хохочет.

Боже, господи, я от этого смеха точно зависима.

В офис я приезжаю в нужном боевом настроении.

Было бы враньем сказать, что у меня совсем перестали дрожать колени, но по крайней мере, перспектива столкнуться с Завольским лицом к лицу, больше не дергает каждый мой нерв. Шутов прав — я проделала огромную работу, я сдвинула эту мразь с его трона, а на «сладкое» — ощутимо поправила ему корону. Бояться его сейчас — значит, признать, что все это было зря и сколько бы я не старалась — Завольский все равно будет на голову выше. А свой финальный аккорд я должна разыграть красиво, без сучка, без задоринки. Даже мысли нельзя допускать, что что-то может не получится.

У меня в сумке — завещание отца.

И как только я окончательно выбью стул из-под задницы жирного борова — нужно будет только протянуть руку и забрать свое. Ту часть, которую отобрали у моего отца, которая принадлежит мне по праву. А остальное…

Я притормаживаю эту мысль, потому что сейчас это все равно шкура неубитого медведя.

Захожу в зал для совещаний, прошу Валентина принести мне кофе и занимаю место где-то не в центре стола. Не все же Завольскому мне проверки устраивать — посмотрим, хватит ли ему смелости устроиться на лобное место.

Вызываю секретаршу и за пять минут до назначенного времени прошу ее предупредить Юрия Степановича, что сегодня у меня еще одна рабочая встреча и у меня есть только две минуты, чтобы подождать. В противном случае — пусть в рабочем порядке и на общих правах записывается у нее.

Но жирный ублюдок появляется даже на несколько минут раньше.

Кажется, он еще больше набрал, потому что раньше, чтобы не задушить себя воротником рубашки, ему приходилось расстегивать всего одну пуговицу, а теперь — две, и я бы даже поспорила, что его рука то и дело дергается расстегнуть вдобавок третью.

— Валерия Дмитриевна, вы просто очаровательны. — Завольский через силу улыбается. — Вдовство вам к лицу.

— Вы хотели обсудить завещание.

Его выпады я просто игнорирую.

«Фак ю, Спилберг».

Завольский жадно разглядывает стул во главе стола. Красивый, массивный, специально заказанный на какой-то импортной фабрике, потому что нужен был сверхпрочный каркас, чтобы выдержать его почти два центнера. В офисе всего два таких, один — в его кабинете, второй — вот, маячит у него перед носом как болезненное напоминание о тех временах, когда он с этого места мог оплевать все, а они только еще больше лебезили и просили добавки.

Со мной у него этот фокус больше не получится.

В конце концов, эта потная тварь усаживается напротив, просит ввести его в курс дела. Абсолютно уверена, что его немногочисленные оставшиеся здесь шпионы уже и так донесли все пикантные подробности. Ну хотя бы потому, что я лично позаботилась о том, чтобы эти самые подробности попали в нужные уши и рты. Но все равно пересказываю в точности ровно то же самое. Пусть у Завольского будет иллюзия, что к конкретно этой ситуации я точно не могла приложить руку.

— Эггер уже подключил проверку, — говорю в конце, потому что информацию об этом я получила буквально по дороге сюда. — Мы выиграли у Угорича время, можем подготовить защиту.

— Защиту, Валерия? — Он шлепает об стол своими руками-сардельками. — То есть вы допускаете мысль, что мы с этим полоумным еще и по судам таскаться будем?

«А теперь, Ван дер Виндт, очень-очень осторожно, на мягких лапах. Все должно выглядеть так, что это в его больную голову пришла «гениальная идея» решить этот вопрос по-другому».

— Юристы «ТехноФинанс» считают, что у нас есть все шансы оспорить завещание в суде.

— Собираетесь дожидаться, пока эта гаринская отрыжка раздует из этого историю для СМИ?

Мне очень тяжело сдержаться и отреагировать на «гаринскую отрыжку» выплеснутым прямо ему в рожу кофе.

— Собираюсь действовать в рамках всех рычагов, которые нам доступны в рамках закона, — отвечаю сдержанно, прекрасно понимая, как его раздражает моя правильность. Эта тварь привыкла все в жизни решать исключительно бульдозерными методами.

— Валерия, я понимаю, что вы в ваши годы… на таком месте… — Он наклоняется через стол, как нарочно обдавая меня слишком крепким ароматом своего одеколона. — Это, несомненно, кружит голову. И может даже показаться, что в этом мире все именно так и работает — исключительно так, как написано в бумажке.

— А разве нет?

— И этот вопрос задаете мне вы? — Он противно смеется.

— Я не очень понимаю ваши намеки, Юрий Степанович. Возможно, вам стоит изъясняться конкретнее? Вы пришли узнать, какие шаги я, как генеральный директор «ТехноФинанс», предприняла, чтобы обезопасить нас всех — в особенности, наших инвесторов — от возможного раздела активов в пользу наследника Александра Гарина. Я вам только что эти шаги озвучила. На данный момент, разумеется. Предметно имеет смысл разговаривать, когда на руках будет хотя бы несколько экспертиз и когда наши юристы предоставят варианты, как мы можем выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями.

— Он же только ради этого сюда и пришел, этот грязный слизняк! — нервы Завольского, наконец, сдают.

Подрывает жопу со стула, пытается обойти стол, чтобы налететь на меня своей тушей, но мой «случайно брошенный» в сторону камеры слежения взгляд заставляет его врубить «ручник». Я почти слышу, как с досады скрипят по полу подошвы его туфель — далеко не таких блестящих, как раньше, потому что теперь их некому вылизывать двадцать пять часов в сутки.

Валентин ждет меня за дверью.

Мне достаточно просто уронить чашку на пол, чтобы он вмешался.

И хоть мне на секунду снова становится страшно, я помню, что должна дожать эту мразь.

Осталось совсем чуть-чуть.

— Он знает, что в кресле сидит тупая пизда! Гаринский пиздюк, блядь, который мне по гроб жизни яйца лизать должен за то, что я оставил ему хоть что-то!

Я знаю, о чем он, но отлично, как по нотам, разыгрываю удивление на лице. И сразу после — натягиваю на свое лицо каменную маску.

— Юрий Степанович, вынуждена напомнить вам о субординации. И если вы немедленно не перестанете вести себя подобным образом, мне придется пригласить сюда начальника Службы безопасности.

Завольский не сводит с меня глаз. Его тяжелые кулаки едва не дробят столешницу, а глаза бегают по мне, словно ищут, куда нанести удар, чтобы раздавить меня окончательно.

— Ты действительно думаешь, что с Угоричем получится договориться? Подписать какие-то бумажки, отдать ему кость с барского плеча — и он успокоится?

— Я привыкла действовать в рамках закона. И если Гарин действительно является наследником «ОлмаГрупп» — нам не остается другого выхода, кроме как отдать ему его часть. Сейчас я была бы больше сосредоточена на том, как развести активы. На всякий случай. И что сказать нашим инвесторам, чтобы вся эта грозящая нам репутационными рисками история не вынудила их перенаправить свои капиталы в более благонадежные руки.

Он срывается на смех — громкий, грубый, почти болезненный. Кажется, ещё чуть-чуть, и его лицо покраснеет настолько, что просто лопнет. Но это не пугает. Сейчас я уже знаю, что контроль полностью на моей стороне.

— Ты ведь… — Он все-таки становится ближе, словно пытаясь подавить меня своей массивной фигурой. — Ты ведь просто сидишь в этом кресле, потому что нашла защитничка, да?

— Защитничка?

— Ой, да не корчи дуру, Валерия!

Его бьёт дрожь. Видимо, сам факт того, что я отказываюсь играть в его грязные игры, доводит его до предела. Он резко выпрямляется, обходит стол, но останавливается, когда замечает мой взгляд, брошенный в сторону камеры наблюдения. Я всё ещё сижу, как будто ничего не происходит, но внутри держу себя на пределе, готовая к любому его выпадению.

— Полагаю, на этом разговор себя исчерпал. — Я встаю из-за стола, сдержано, без единого лишнего жеста, одергиваю пиджак, выправляю манжеты идеально отглаженной юбки. Здесь и сейчас, это мои туфли «сверкают», и мы оба прекрасно это понимаем. — Я верю в закон. В отличие от вас, Юрий Степанович, я действую по правилам, даже если это означать заметную дыру в наших общих карманах. Ну что ж, всем нам придется потуже затянуть пояса.

— Ты думаешь, я не разберусь с этим сам? Думаешь, я буду просто стоять в стороне, пока ты своими чистенькими ручками потрошишь мой кошелек? Или правда веришь, что твой крутой ёбарь пощадит тебя, когда закончит дерибанить дело всей моей жизни?!

Я думала, что он уже не сможет меня удивить, но Завольский смог.

Он правда думает, что Шутову всралась его финансовая империя?

Димка мог бы развалить ее за сорок восемь часов, валяясь на диване и потягивая холодную «Колу».

— Я думаю, что впредь наши с вами разговоры будут исключительно через секретаря, Юрий Степанович. А еще я думаю, что больше не буду делать скидку на ваш траур по сыну и если вы еще раз повысите на меня голос или позволите себе хоть слово из словаря обсценнной лексики, я сделаю так, что ваше заявление ляжет мне на стол в течение суток.

Он только громко сопит, но уйти меня спокойно все равно не дает.

— Ты хоть немного любила его? — Он не произносит слово «сука», но оно явно висит в воздухе. — Пролила по моему сыну хотя бы одну горькую слезу?

Я открываю дверь.

Останавливаюсь на пороге.

Можно, конечно, не отвечать.

Но, собственно, какого черта?!

— Чтобы любить Андрея, Юрий Степанович, — корчу гротескное сожаление, — мне пришлось бы отрастить член и яйца. А я для подобных перевоплощений слишком традиционных взглядов.

Но выдохнуть полной грудью у меня получатся только в кабинете. За закрытой дверью, где меня не видит ни одна пара глаз. Скрещиваю пальцы до ломоты в суставах, снова и снова прокручивая слова Завольского, чтобы убедиться, что не наделала ошибок и этот «Великий и ужасный кукловод» сделает то, что нужно мне.

Хотя, конечно, он свято верить, что будет исправлять якобы мои ошибки.

Но не потому что боится потерять свои деньги — даже если бы раздел «ТехноФинанс» был реальным, сумму компенсации любому наследнику Гарина грамотные юристы скостили бы до минимальных.

Нет, Завольский просто не хочет, чтобы на фоне внезапно всплывшего завещания моего отца, заодно не всплыла и другая старая грязь. Например, о то, каким образом к нему в руки попали активы «ОлмаГрупп», почему расследование обстоятельств пропажи Валерии Гариной просто легло под самый низ стопки «закрытых в связи с истекшим сроком давности». Почему дно проклятого моря прочесывали меньше суток, почему Валерию признали не просто пропавшей без вести, а «мертвой», хотя тела так и не нашли. Почему доблестным и, само собой, абсолютно неподкупным представителям власти, хватило одного красного «Конверса» и сумки с размокшими документами, чтобы быстренько свернуть эту некрасивую историю.

Завольский разберется с Угоричем потому что боится шумихи.

Семь лет прошло.

За эти годы он много кому успел нагадить за шиворот.

Пока он прятался от проверок, десяток его дружков сильно попали на деньги, которые Завольский отмывал через составленные мной схемы. У него нет власти, чтобы как-либо повлиять на возврат хотя бы части тех сумм, потому что сейчас этот вопрос полностью в рамках моих полномочий. И я, само собой, собираюсь им воспользоваться, чтобы укрепить свои тылы, потому что в отличие от старого мудака, не боюсь призраков прошлого.

Они и так живут со мной все эти семь лет.

Сообщение Димы застает меня как раз, когда я прокручиваю в голове сценарий встречи с Новаком. Хотела отложить до понедельника, но раз сегодня день грандиозных свершений, то и откладывать на целые выходные тоже нечего. В субботу у нас с Шутовым кино, и я в общем, планирую, что все воскресенье мы точно не будем вылезать из постели. Так что встречаться с Новаком лучше сегодня, потому что, если все пройдет удачно, в начале недели у меня будет совсем другая «важная» встреча.

Д: Как прошло с жирным пидаром?

Я: Визжал и сучил ножками. Если бы у него было три головы — точно лопнул бы, как Мышиный король[4].

Д: Мы с девчонками тобой пиздецки гордимся, Лори!

Присылает фото наших белоснежных красоток, ну точнее, только их торчащих из теплого «сапога» сытых розовых носов. Пока Валентин подыскивает нам котоняню, Димка взял котят с собой — поэтому ему пришлось тащить заодно сумку, термосы и даже, прости господи, коробку с наполнителем.

Я: Выглядят просто как два пушистых повода для ревности! Ты меня столько не гладишь, Шутов!

Присылаю вслед коварно бьющего хвостом чертенка.

Д: Злая-злая недотраханая детка))

Я: Ну все, Шутов, тебе хана — только вернись!))

Д: К десяти постараюсь, обезьянка.

Через полчаса набираю Новака. Моя должность генерального директора «ТехноФинанс» уже позволят перепоручить это дело секретарю, но, во-первых, я предпочитаю не афишировать наше общение, хотя тайну из этого тоже не делаю, а во-вторых — почему бы еще разок не почесать его эго?

Секретарша соединяет нас через несколько минут.

— Николай Александрович, добрый день. Надеюсь, не отвлекла вас ни от чего важного? — Я придаю тембру своего голоса мягкие нотки. Пусть думает, что общение с ним заставляет мои кленки дрожать — мне ничего не стоит, а его мужицкое ЧСВ точно распустит павлиний хвост.

— Валерия Дмитриевна, рад вас слышать! Слышал, что вы уже вернулись на работу и, как мне рассказывали, все так же энергичны.

— Я просто делаю свою работу.

— Скромность — лучшее украшение женщины.

— Я бы хотела с вами встретиться. В любые полчаса, которые вы найдете в своем графике.

— Полагаю, — он делает выразительную паузу, — у вас для меня есть какие-то новости?

— Вас они должны порадовать.

Слышу, его шаги на заднем фоне, стук стекла, характерный плеск.

Я еще ничего не сказала, а Новак собирается обмывать поминки по неугодному Зятю порцией явно дорогущего виски.

— Может тогда в пять, на том же месте? — бодрым голосом предлагает он.

Так не терпится избавиться от Наратова?

Бедняжка Сергей еще даже не догадывается, что утренний развод — это не последний «приятный сюрприз» на сегодня.

— Спасибо, Николай Александрович. Значит, до встречи.