Соль под кожей. Том третий

Глава сорок пятая: Лори

Собрание акционеров закончилось полчаса назад, но я все равно сижу в огромном и уже абсолютно пустом зале, разглядывая вид из окна на залитый солнцем город. Погода, как говорится, шепчет. Как будто пытается приободрить меня в этот все равно непростой день.

Оба мои предложения — и по увольнению, и насчет кандидатуры на роль преемника, приняли. Оба вопроса обсуждали бурно и довольно жестко. Сначала из меня пытались вытрясти причину такого скоропалительного решения, потом начали пытаться «задобрить» корпоративными бонусами и даже повышением оклада, но я стояла намертво. А когда взамен себя предложила кандидатуру Завольского, у старого борова чуть глаза и орбит не выкатились. Он так и сидел несколько минут, не в силах произнести ничего внятного, даже когда пришла его очередь говорить. Даже не знаю, порадовала бы меня так же сильно его разъяренная рожа, но обескураженная, пока он пытался что-то отвечать на вопросы, точно привела в восторг.

В конце концов, все получилось так, как я планировала.

После собрания кто-то из сотрудников подошел ко мне чтобы выразить сожаление, кто-то посмотрел, как на промахнувшегося Акелу. А я вообще ни на кого не смотрела: взяла ручку, бумагу и старательным, хоть и не очень красивым почерком, написала заявление об увольнении. Оно и сейчас лежит передо мной, пока я наслаждаюсь возможностью получить еще немного панорамы из этих окон. Она, определенно, одна из лучших в городе.

Я не буду врать самой себе, что уход из «ТехноФинанс» для меня совсем ничего не значит.

Я работала здесь два года, я многому научилась — чему-то намеренно, чему-то — вынужденно. Именно здесь я окончательно закалила свой внутренний стержень, познала тонкости офисных интриг и научилась выживать. После такой «школы молодого бойца» мне теперь даже ведро с пираньями не грозит.

Но скучать за всем этим я точно не буду.

Оглядываюсь на звук открывшейся двери и мысленно морщусь, когда вижу вразвалку «вкатившегося» внутрь Завольского. Кажется, он с каждым днем становится все жирнее. И не подавит же, тварь, заглатывая очередной кусок мяса. Но, возможно, однажды он все-таки потеряет бдительность и обожрется до смерти? Вдруг понимаю, что по большому счету мне все равно, что с ним будет дальше. Счастливая сытая жизнь? С той бомбой замедленного действия, которую я ему подложила и детонатором, который сегодня передам Авдееву, жирной твари это точно не обломится. Вадим, конечно, не будет жестить. Скорее всего, даже будет придерживаться рамок законности, но для Завольского любое противостояние с заведомо слабой позиции — уже проигрыш.

— Валерия Дмитриевна. — Он идет ко мне через весь кабинет, осматривает пустой зал и особенно пристально — меня, все еще сидящую во главе стола. — Признаться, вы нас всех сегодня очень удивили.

— Давайте называть вещи своими именами, Завольский — мое решение избавит тебя от необходимости горстями жрать лекарство от изжоги.

Маски сброшены, я уже его переиграла. Нет необходимости «выкать» и выдерживать субординацию. А самое главное — я все равно его переиграла. Завольский может сколько угодно утешать себя тем, что держит главный кубок, но к нему в руки он попал не в честной борьбе, а потому что я его уже держала и мне не очень хотелось продолжать. Для жирной мрази такое себе «послевкусие» победы.

Он садится на один из стульев, на заметном расстоянии от меня. Я выразительно над этим посмеиваюсь. Боится, что напоследок проткну его ручкой?

— И для чего же все это было? — пытается докопаться Завольский. — Столько стараний — и ради чего?

— Просто потому что хотела и смогла, — безразлично пожимаю плечами. — Потому что ты теперь будешь сидеть в своем жутко дорогом, сделанном на заказ кресле, и каждую минуту чувствовать, что получил его из моих рук. А я сделала это на отъебись. По любой из причин, о которых ты можешь даже не догадываться.

Мне нравится смотреть, как его лоснящаяся гладковыбритая рожа покрывается нервными красными пятнами. Как подрагивают один за другим бесконечные мокрые от пота подбородки. Почему-то именно сейчас хочется вспомнить тот вечер, когда он со своими псами вломились ко мне. Тогда он смотрела на меня сверху вниз, как на существо, значительно ниже его на эволюционной лестнице. А теперь точно так же на него смотрю я.

— Это так злит, да? — Изображаю сосредоточенность. — Хотеть размазать меня по стенке как мокрое пятно, и не иметь ни единой возможности это сделать.

— Хотел бы — сделал, — огрызается он.

— Очень беззубая попытка, Завольский. Ты всегда делаешь, как только подворачивается возможность, а не выжидаешь какой-то эфемерно более подходящий момент и, тем более, не мучаешься угрызениями совести.

Ему до зубного скрежета не нравится мой пренебрежительный тон. А еще больше не нравится, что в руке нет ни одного рычага, чтобы сломить меня и вернуть туда, где, по его мнению, мне самое место — у него в ногах.

— Ну и какие теперь планы, Валерия Дмитриевна? — елейно интересуется он, грузно встает и демонстративно забирает мое заявление на увольнение.

Так смешно держит его двумя руками.

Боится, что передумаю и попытаюсь отыграть назад? Отлично, еще один сюжет для его ночных кошмаров — что однажды я триумфально вернусь и одним пинком вышвырну его и из кресла, и из «ТехноФинанс».

— Планов просто громадье, Завольский, — отвечаю многозначительно. Пусть и дальше дергается, гадая, к какому берегу меня прибило и в качестве кого мы можем столкнуться в следующий раз.

Поднимаюсь, поправляю абсолютно идеально сидящее на мне платье.

Завольский вряд ли осознает, что одновременно делает шаг назад.

А я мысленно смеюсь. Точнее — ржу, как Шутов, потому что теперь это наше с ним любимое занятие — перенимать друг у друга привычки и в ответ заражать своими.

Вот эта куча дерьма в мерзкой, жутко потеющей человеческой оболочке, уже меня не пугает. Абсолютно. Я пытаюсь выковырять в себе хотя бы толику страха, но его попросту нет. И даже почти нет ненависти. Есть только отвращение и желание высмеивать каждую его нелепую попытку напоследок задеть меня хоть чем-нибудь.

— А ведь я тебя на улице подобрал, сука неблагодарная, — злобно шипит мне в спину Завольский. Как нарочно ждет, когда отойду на приличное расстояние и не смогу в отместку расцарапать ему рожу. — Отмыл, отчистил. Дал возможности. Даже своего сына… А ты, сука, отплатила мне…

Я поднимаю бровь, выжидая, когда он закончит.

Но пауза так и заканчивается ничем.

— А что, пафосной концовки не будет? — поддергиваю, уже откровенно издевательски. — Я отплатила двумя годами каторжной работы на тебя и твоих дружков. Я приумножала твои деньги, подтирала говно за твоим конченным сынком и держала этот «Титаник» на плаву, потому что его капитан решил съебаться первым. Еще до того, как на горизонте показался айсберг. Если бы не я, Завольский, ты сидел бы в своем дорогущем кресле, но не в тепленьком офисе, а на помойке.

Он снова трясется, потому что мои слова лупят его по роже ничуть не меньше, чем настоящие пощечины. Но я все равно не стала бы марать об него руки ради такого сомнительного удовольствия.

Все, что у меня есть на Андрея — огромные залежи фото и видео такого содержания, которые вряд ли бы хотел увидеть хотя бы один отец в мире, я отправлю ему через минуту после того, как мои ноги навсегда покинут «ТехноФинанс». И обязательно с припиской: «Приятного просмотра!» Завольский не до такой степени идиот, чтобы совсем не догадываться о том, что с его драгоценным отпрыском что-то не так, но он все равно всегда закрывал глаза на картину в целом.

С радостью ему их открою.

— Кстати, чуть не забыла, — прищуриваюсь, слегка паясничая, как будто и правда на радостях упустила кое-что очень важное. — Деньги Лимонова, Серканова и Костина. Ну, те самые, которые вы приказали… привести в порядок.

Лоб Завольского покрывается испариной.

— Боюсь, даже моих выдающихся талантов не хватило, чтобы решить эту проблему. Вы же сами знаете — в таких делах всегда существуют риски. А еще — промашки, осечки… Деньги зависли на иностранных счетах. Мне… не жаль. Да.

Нажимаю на ручку, открываю дверь и на прощанье наслаждаюсь его громким, почти поросячьим визгом мне в спину.

Я, конечно, собиралась уйти по-английски, но точно не без прощальных «подарочков».

В офисе приходится задержаться еще на пару часов — разобраться с последними документами, услышать от моей уже почти бывшей секретарши, что она на фоне новостей о моем увольнении уже высосала почти весь пузырек сердечных капель. Приходится подбодрить ее парой уместных шуток.

Когда, наконец, иду через проходную, меня поджидает Игорь.

Этот тоже смотрит с укоризной, хотя насколько мне известно, он уже шептался с Завольским у меня за спиной, несмотря на то, что оказался на этой должности исключительно благодаря мне и получил финансовое повышение так же по моей инициативе. Но тащить на выход еще и этот кирпич я точно не собираюсь. У меня даже улыбка выходит почти полностью искренняя. В конце концов, если Завольский набирает в команду предателей — это значит, что других ценных кадров у него нет. Возможно, пока, возможно — потому что его постоянные скачки с трона и обратно заставляют умных людей просто держаться подальше от возможных «щедрых предложений».

— Валерия Дмитриевна, — Игорь крутит в руках телефон, изображая разочарование. Хотя и искренне грустить у него сегодня тоже предостаточно поводов. — Как снег на голову эти новости.

— Люблю быть непредсказуемой, — улыбаюсь, передаю портфель Валентину и прошу отнести его в машину.

— И как же мы теперь? — понижает голос. — Без вас?

— Точно так же, как и до меня.

— Скажите тоже. И куда вы теперь?

Игорь никогда не задавал лишних вопросов, потому что его должность их не предполагает в принципе, даже в какой-то супер-подходящей обстановке. Эта внезапная перемена очень хорошо показывает, куда дует ветер. «Новый» старый начальник приказал собирать на меня информацию? Хочет знать, где я собираюсь всплыть и какие у этого могут быть последствия?

— А я, знаешь, тут подумала — пойду-ка на пенсию, — улыбаюсь еще шире, даже не скрывая иронии. — Мне тут год за десять шел. Устала. Буду деградировать на диване с китайской лапшой и под турецкие сериалы.

Он слегка дергает подбородком, прекрасно понимая, что и моя внезапная ирония тоже не случайна. Так что никакого легкого пути чтобы выслужиться перед Завольским и замолить все грехи — придется ковыряться в моем грязном белье, рыть и пытаться найти то, что искать придется долго.

— Удачи вам, Валерия Дмитриевна, — берет «под козырек», как будто в последний момент соображает, что в жизни бывает всякое и лучше оставить о себе хорошее впечатление ответственного сотрудника, а не перебежчика.

— И тебе, Игорь.

Выхожу на крыльцо, подставляю лицо солнечному свету и жмурюсь от наслаждения внезапно рухнувшей на голову свободы. Конечно, прежде чем все это действительно останется в прошлом, пройдет еще минимум несколько недель, но Завольский постарается и их свести к минимуму. Вычеркнет отовсюду и снимет с невидимой доски почета, хотя до конца своих дней будет видеть мои торчащие буквально отовсюду «уши».

Кстати, чуть не забыла.

Достаю телефон, чтобы скинуть свое прощальное «кино» об Андрюше.

Хмурюсь.

На иконке с трубкой висит девять пропущенных и все — от Вадима.

Пока было собрание, я поставила телефон на беззвучный, потом занималась делами и совершенно вылетело из головы. Утром мы обменялись сообщениями, что как только смогу уйти из офиса — сообщу и решим насчет нашей шпионской встречи. Но девять пропущенных?

Набираю его и когда гудки прекращаются, смеюсь:

— У тебя кнопка заела на сенсорном телефоне, Авдеев?

— Где твой муж, Валерия? — жестко, как-то глухо спрашивает Вадим, абсолютно не разделяя моего веселья.

В ответ я что-то невнятно мычу. С какого перепугу его вдруг стало интересовать, как Шутов проводит время в среду после обеда? У Димы сегодня онлайн-конференция с сотрудниками из главного офиса, насколько я знаю, а потом — очередной созвон с японцами.

— Мой муж работает, Авдеев.

— Ты в этом абсолютно точно уверена?

Готова поклясться, что он только что скрипнул зубами.

— Какого черта, Вадим. Что случилось?

— Стася пропала, — говорит он. Секунду медлит. — И Марина. А еще пропал ее дежурный врач и пара медсестер, охрана, которая дежурила накануне вечером. Пошла по пизде вся база данных о пациентах. И записи с камер наблюдения тоже подозрительно свалили в теплые края.

— Блядь.

Я сжимаю пальцы вокруг телефона, чувствуя, как потеет ладонь.

Прокручиваю в голове его слова еще раз.

— Причем тут Шутов? — Я задавала этот вопрос самой себе, но произношу его вслух.

— Потому что, Валерия, я знаю только одного человека, который может одномоментно устроить такой грандиозный шухер. И по странному стечению обстоятельств у него даже повод, блядь, для этого есть!

— Ты думаешь, что мой муж украл свою дочь?

— Мою дочь! — рявкает Вадим. Так громко, что даже через динамик вибрация простреливает от шеи в плечо и резонирует до самых кончиков пальцев.

— Шутов никогда этого не сделал бы. И я вообще не понимаю, какого хрена должна оправдывать его перед тобой, если из всех претензий у тебя, как я понимаю, ноль доказательств!

— Если бы у меня было хотя бы одно доказательство — я бы с тобой сейчас не разговаривал. Поверь, так и будет, как только я его откопаю.

— Отлично, вперед!

Я держу телефон перед глазами, смотрю на его имя на экране, секунду дышу ртом, чтобы успокоится. Спускаюсь со ступеней, точнее — почти бегу. Снова прикладываю его к уху.

— Вадим, я понимаю, что это пиздец. Но Шутов никогда, слышишь? Никогда бы так не поступил.

— Не прикидывайся, что ты не в курсе его способов решать проблемы. Так где твой муж, Валерия? На мои звонки он не отвечает.

— У него работа, Авдеев, — отвечаю на автомате. — Я прекрасно знаю, как Шутов умеет решать вопросы, но он бережет тех, кого любит. И именно потому, что он любит Стасю, он и пальцем ее не тронет. Ты прекрасно знаешь, что любой суд в этом вопросе был бы на его стороне как минимум в части совместной опеки. Ему для этого не нужно красть дочь, а тем более, блядь, подключать к этому Марину!

Слышу, что на том конце связи появляются мужские голоса.

— Вадим, я сейчас попробую до него дозвониться, и очень прошу тебя — не делай резких движений.

Не хочу даже думать о том, что они могут натворить сгоряча.

— Ага, — бросает он и в трубке раздаются гудки.

Я сразу набираю Диму. Он действительно не отвечает с первого дозвона.

Набираю еще раз и еще, и только с четвертой попытки Шутов берет трубку.

— Лори, что случилось? Прости, у меня тут…

— Стася пропала, — выпаливаю сразу. — И Марина. Кто-то сильно постарался. Авдеев рвет и мечет, думает, что это твоих рук дело.

— Когда пропала? — Шум в трубке сопровождается его выразительным «блядь, пиздец ебаный!» — Бля, он мне звонил. Вижу. Я работал, Лори.

— Дим, я знаю, что ты не при чем! Пожалуйста… я очень тебя прошу…

Мне не хватает смелости произнести это вслух.

Голос дрожит. Голова раскалывается от ужасных картинок. Если со Стасей что-то случится — Димка никогда себе не простит. А Вадим до конца своих дней будет винить в этом его.

— Лори, я понял. Я ее найду.

Когда он говорит что-то вот таким жестким металлическим тоном — это значит, он уже фрахтует космически корабль для полета на Марс, если вдруг именно там находится то, что ему нужно. И не важно, что на Марс еще никто не летает — Шутов полетит, потому что он так решил.

— Позвони ему, Дим. — Жмурюсь, потому что физически ощущаю его боль как свою. — Она ваша дочь.

— Наша, угу, — зло брыкается он. Громко выдыхает. — Сейчас позвоню, обезьянка.