Соль под кожей. Том третий

Глава сорок шестая: Данте

Больше всего на свете я ненавижу чувствовать себя беспомощным.

А именно так я себя чувствую первые минуты, когда смотрю в погасший экран телефона, переваривая новость о том, что моя дочь — пропала.

Моя двухлетняя дочь — пропала.

Она хуй знает где и хуй знает у кого.

Я чувствую, как адски выламывает пальцы, которыми сжимаю телефон. Как будто в суставах чистый токсин.

Потому что я, блядь, даже не знаю, с чего начинать.

Но начинать нужно. Начинать нужно было еще несколько минут назад, потому что даже долбаных сто двадцать секунд могут решать абсолютно все.

Лори сказала, что пропала не только Стася, но и Марина. Конечно, это никакое не совпадение.

Набираю своих умников, которые у меня как раз по этой части.

В башке пытаюсь сформулировать, что именно нужно сделать.

Сначала ставлю задачу — искать Стасю. Когда озвучиваю ее полное ФИО, чуть язык не прикусываю, потому что звучит как будто… Мотаю головой и переключаюсь на раздачу «слонов» — искать, девочку украли, она может быть со своей мамашей, но вообще не факт.

Вот с Мариной немного проще — она уже давно у меня под колпаком. Как и вообще все, кто имел доступ к Стае, включая ее няньку.

Нянька, блядь.

Пока ребята начинают перелопачивать вообще все, до чего могут дотянуться, мысленно громко матерюсь, чтобы спустить пар, и набираю Авдеева. Нам с этим Мистером Чистенький нимб все равно надо разговаривать — Лори права. А ради дочки я готов хоть черта в зад поцеловать, блядь, если это моментально материализует рядом, целую и невредимую.

Авдеев отвечает мгновенно.

— У твоей ебучей няньки новый мужик, — начинаю сразу с места в карьер.

— Кто?

Слышу у него на заднем фоне какой-то шухер и голоса, то и дело повторяющие имя Стаси.

— Проверяют. Что с Мариной?

— Пропала. Все камеры потерты, база сломана, охрана и врач исчезли в неизвестном направлении.

Ну теперь понятно, с чего он решил, что это моих рук дело.

— Ну Марина в одно лицо такое точно провернуть не могла бы, — озвучиваю свою догадку.

Авдеев соглашается, говорит, что все ее счет давно заблокированы, и когда он навещал ее неделю назад, вид у нее был как у амебы из-за сильных успокоительных.

Тут бы я поспорил, конечно, но это же Марина Рогожкина, а не Джеймс Бонд, так что, скорее всего, Марина была нужна для контакта со Стасей. Например, чтобы вывезти ее из страны по поддельным документам — вряд ли такой фокус получилось бы провернуть с ребенком, который постоянно орет и зовет маму.

Слышу второй входящий, говорю Авдееву, что пока на созвоне.

Как я и предполагал, новым мужиком Авдеевской няньки оказался очень интересный тип, ранее уже засветившийся в компании еще двух интересных типов. А дальше еще интереснее, но это уже точно не мой косяк, хотя меня пиздец как штырило, что это может быть делом рук Завольского. Но нет, этим жирным говном там точно и не пахнет, не то я собственными руками переломал ему весь позвоночник.

— Кто такой Таранов Сергей Викторович?

— Блядь, — слышу очень сухой в ответ. — Сука. Блядь!

— В койку к няньке Стаси подложили одного типа, который пару недель назад засветился в компании Начальника службы безопасности Таранова С. В. Судя по реакции, Авдеев, это твой косяк.

— Пошел ты знаешь куда?! Еще я, блядь, не исповедовался!

— Да срать мне на твои дела, Ангелочек. Поднимай людей, бери за жопу кого нужно.

— Шутов?

— Что?

— Если вдруг хотя бы что-то нароешь…

— … спрячу ее в мешок и вывезу из страны садами и огородами, — не могу не съязвить, потому что пиздец как очкую, что на самом деле этот «Таранов» уже провернул такой фокус. — Я дам знать, Авдеев. Рассчитываю на взаимность.

Сидеть в четырех стенах невыносимо давит.

Накидываю пальто, выгребаю на улицу, ныряю в «мерина» и… туплю, прокручивая руки на руле как будто до состояния лопнувшей кожи. Куда ехать? Тупо колесить по городу? Искать… что? Молекулу в стоге сена?

Звонит Лори.

Слышу, как сильно дрожит ее голос и моментально беру себя в руки.

— Обезьянка, все хорошо, мы ее найдем. — Хотя, кажется, я говорю это себе.

— Дим, пожалуйста… Будь острожным. — Она всхлипывает. — Мне страшно, Дим…

— Эй, Лори, ты чего? Обезьянка, не плачь.

Внутри закипает злость.

Хуй его знает, что за фрукт этот «Таранов», но если Авдеев не решит эту проблему, я его точно закопаю — живым или не очень, но точно насыплю на него пару метров земли. За то, что протянул свои ёбаные грабли к моей дочери и из-за него плачет моя жена.

— Дима, мне очень страшно!

— Лори, мы с Белым нимбом уже нарыли кое-что, это точно не…

На втором дозвоне гудки.

Авдеев.

— Обезьянка, я перезвоню, ладно? Не плачь, пожалуйста. Все будет хорошо.

— Обещаешь?

— Обещаю. — А сам скрещиваю пальцы, потому что я хуй его вообще знаю, как будет.

Переключаюсь на Авдеева.

— Нашли на регистрацию несколько подходящих под описание Марины и Стаси.

Называет два аэропорта, до одного мне отсюда рулить минут тридцать. Авдееву, наоборот, ближе в другой. Договариваемся, разделяем силы и людей, потому что Авдеев уже подключил связи на выездах тоже начался шмон.

Скажем так — к тому, что Стасю попытаются вывезти из страны самолетом, я отношусь скептически. Сам бы точно действовал иначе. Вообще совсем по-другому, но не у всех людей в этом мире мой гениальный, умеющий просчитывать наперед мозг. Обычно, если дело опять же не касается спецуры, то люди идут по какому-то одному проторенному пути. Даже Завольский с его «богатым опытом» не сильно выёбывался, хотя мог бы.

Пока еду, диктую Лори голосовое, что есть вариант перехватить Стасю в аэропорту.

Добавляю, что мы с Авдеевым на постоянной связи и ей точно не о чем беспокоится.

Отправляю.

Через секунду соображаю, что зря сказал, в какую сторону рулю, но она уже прочитала и ответила коротким голосовым: «Я еду, Дим».

Кажется, на светофорах я хватаю минимум два штрафа на мигающий, но как же по хуй.

Зато добираюсь меньше чем за тридцать минут.

Внутри уже работают люди в штатском, но их в принципе не так чтобы тяжело сразу заметить в толпе. Патрули тоже на месте, прямо у меня перед носом останавливают темноволосую женщину с мальчиком-подростком — вообще ни хуя не то, что хотя бы близко может быть похоже на Рогожкину и мою дочь. Но расчет, видимо, как раз на тех товарищей, которые переглядываются с моей охраной, как будто говорят на языке жестов, которые даже показывать не нужно.

Иду дальше, захожу на эскалатор и все равно перепрыгиваю через ступеньку, чтобы сэкономить еще хотя бы пару секунд.

В зал ожидания влетаю, не чувствуя ног. В груди как будто напалмом выжгли вообще все, кроме адской боли. Пиздец, реально как спицами навылет через сердце.

Перед глазами мелькают лица, сумки, разноцветные куртки. Всё сливается в серую кашу. Толпа движется во всех направлениях, как кипящий поток, не давая разглядеть ни одного лица. Да как, блядь, тут вообще можно хоть кого-то найти?!

Поворачиваюсь вокруг своей оси.

Не знаю, наверное придумываю, что только что где-то справа мелькнули знакомые светлые кудряшки. И запах тоже — детского шампуня «со вкусом» фруктовых леденцов. Откуда это? Я ее только раз вживую видел, только пять минут на руках держал. Но, блядь, чувствую.

Как собака — чувствую свое.

Снова проворачиваюсь, иду вперед, раздвигаю тела руками как всратый Моисей.

Мечусь взглядом от стены к стене, стараясь охватить взглядом все сразу. Сжима кулаки так, что ногти впиваются в ладони. И как дурак мысленно все время повторяю ее имя.

Как мантру, надеясь, что она каким-то чудом услышит и подаст знак: Стася, Стася…

И вдруг правда ее вижу. Маленькую фигурку в розовой курточке. Она стоит у самого края зала, где стена из стекла открывает вид на взлётную полосу. Спиной ко мне. С ободком в виде кошачьих ушей и растрепанными кудряшками.

Мой мир замирает.

Время на секунду останавливается.

В висках пульсирует кровь.

Шаг. Еще один. Я не могу заставить себя идти быстрее, ноги будто парализовало.

— Стася… — Голос хрипит, как у больного тысячелетней простудой. Я сглатываю, стараясь взять себя в руки, и окликаю громче: — Стася!

Девочка останавливается. Я вижу, как она напрягается, словно прислушиваясь. Затем медленно, как медвежонок, поворачивается. Время замедляется, каждый жест моей дочери кажется бесконечным. Вот она поворачивает голову, вижу чуть покрасневшую от холода щеку. Большие глаза смотрят на меня с любопытством.

Хотеть, чтобы она меня узнала — это примерно тоже самое, что и пожелать повернуть время вспять, чтобы вернуться в ту минуту, когда я узнал, что стану отцом. Чтобы, блядь, все исправить.

Но я все равно очень тупо хочу, чтобы прямо сейчас она вспомнила, как я держал ее на руках в той квартире. И обещал, что с ней все будет хорошо.

А потом мой взгляд натыкается на еще одно тело рядом.

Марина. Ее лицо абсолютно серое и безжизненное, глаза смотрят в пустоту, будто сквозь людей и стены. Она не понимает, что Стася остановилась, смотри вокруг абсолютно стеклянными глазами. Только когда упирается в меня взглядом, на ее губах появляется какая-то сумасшедшая улыбка.

И в эту же минуту я понимаю, что ни хуя это не «за шаг до счастливого финала».

Потому что Марина достает что-то из кармана пальто и сует в свободную ручку Стаси — ту, в которой моя дочь не сжимает огромного плюшевого зайца с бантом на шее.

Я делаю шаг вперед.

Слишком, блядь, резкий.

Марина дергает головой.

Оскаливает кривой бесформенный рот.

И только теперь я замечаю, что она дала Стасе.

Маленькое. Металлическое. Темно-зеленое.

Армейская граната.

Мои яйца сжимаются ровно в ту же секунду, когда Марина, качая головой как сломанная игрушка, выдергивает чеку.

В голове звенит. В груди холодеет так резко, что я перестаю дышать.

— Стой где стоишь, Шутов! — орет Марина, моментально распугивая народ вокруг. — Или будет очень… очень… громко.

Ей как будто нравится смаковать то, что не случилось.

Сука, сука, сука!!

Стася смотрит сначала на Марину, потом — на меня.

Не понимает, что происходит.

— Вы ее у меня не заберете, — хрипит Рогожкина.

Роняет руку в карман пальто.

Да блядь.

Наводит на меня ствол, держа его двумя руками, как будто он слишком тяжелый для нее.

Я даже не буду пытаться с ней заговорить — это бессмысленно.

Краем глаза замечаю людей в форме. Сотрудники службы безопасности подступают с двух сторон, незаметно от толпы, которая продолжает идти мимо, не понимая, что происходит. Один из охранников жестом показывает остальным оградить периметр. Они за секунды оцепляют зону. Кто-то возмущенно машет руками, не понимая, что происходит, но охранники работают четко, без лишних слов.

Один из них за спиной у Марины, смотрит на меня.

Подносит палец к губам.

И тут где-то раздается резкий хлопок.

Рогожкина дергает головой.

Бах!

Я даже не сразу отдупляю, что происходит раньше — спец сзади роняет ее мордой в пол, Стася делает пару шагов ко мне или…

Плечо сначала просто щиплет.

Реально как будто вылили кипяток даже через одежду.

А потом так адски жжет, что приходится сцепить зубы, чтобы не завыть.

Вдох-выдох.

Кончики пальцев левой руки стремительно немеют.

По хую.

Между мной и Стасей — меньше десятка шагов.

Воздух до краев наполнен криками и звуками паники.

Но то, что Стася до сих пор крепко сжимает гранату в кулачке — то самое ебучее чудо, о котором я просил.

Спасибо, Боженька, что услышал.

Я не проебу ее, клянусь. Клянусь, клянусь, мать его, клянусь!

Стася моргает.

Тянет зайца к груди, но он такой огромный, что плюшевые лапы все равно волочатся по полу.

Спецы отгоняют людей.

В круге только мы вдвоем.

Мне пиздец как страшно.

Что она вдруг просто разожмет палец — и исчезнет.

Если бы можно было поменяться с ней местами — я бы сделала это не задумываясь. НЕ колеблясь ни секунды.

— Я моклая, — говорит моя маленькая кудряшка, и хмурится.

— Это ничего, — я пытаюсь улыбаться, несмотря на растекающийся от плеча в локоть и кисть напалм боли. — Повод потом надеть красивое платье, да?

— Де… па-па? — произносит по слогам, немного медленно, но внятно, как будто изо всех сил пытается быть взрослой. Делает шаг навстречу.

Мир сужается до глаз моей дочки, до ее маленькой ладошки, до металлической штуковины, котоаря обманчиво безобидно выглядывает из крохотных по детски пухлых пальцев..

Не отпускай, Стась. Только не отпускай.

— Папа скоро приедет, Стася. Только, знаешь… — Думай, Шутов, думай, блядь! Собирай в кучу весь свой бессмысленный IQ, иначе на хуй бы он нужен! Граната, блядь… Нужно заговорить дочке зубы. — Стась, ты знаешь, что у тебя в ладошке — яйцо единорога?

Она опускает взгляд.

— Его нужно держать очень-очень крепко, изо всех сил, — осторожно делаю шаг к ней. — Даже ни один палец разжать нельзя, Стася, иначе оно замерзнет, и последний маленький единорог никогда не вылупится.

Дочка смотрим очень сосредоточенно.

— Изо всех сил, Стася, — повторяю увереннее, сам начиная в это верить. Я бы в розовых фей поверил, если бы это превратило долбаную РГД в ебучее яйцо хоть единорога, хоть розового пони. — Держать крепко-крепко.

Стася сводит бровки к курносому носу, и как будто и правда крепче сжимает ладонь.

Я делаю еще шаг.

Перевожу дыхание, пытаюсь сжать и разжать пальцы левой руки, но уже почти ни хуя их не чувствую.

Еще шаг.

Пиздец, как страшно, что она испугается и бросит гранату себе под ноги.

Я же точно сдохну тут вместе с ней и ни хуя не от осколков, а просто потому что сдохну.

Еще два шага.

Перевожу дыхание, потому что теперь мы рядом, я могу легко до нее дотронуться.

Она и правда пахнет фруктовыми леденцами.

— Стась, а теперь — я его возьму, хорошо?

Она дергает рукой.

— Я большой и сильный, Стася, — протягиваю обе руки, обхватываю ее пальцы ладонями.

Левую уже ни хуя не чувствую, и ладонь вся скользкая от крови, но одной рукой я не справлюсь.

— Оно будет со мной в безопасности, Стасян. Обещаю.

— Ста-сян, — повторяет она и смеется, булькая как маленькая лягушка.

Я перехватываю проклятую гранату, сжимаю в правой руке.

Фух, блядь.

Хочу отодвинуться, но Стася вдруг тянет ко мне руку и обнимает за шею.

Так крепко.

Прижимается.

Мое сердце взрывается хулиардами разноцветных конфетти.

Крепко, до кровавых кругов за веками, жмурюсь, потому что пиздец как щемит.

Левая рука на хер заледенела, но я все равно ее поднимаю, обнимаю свою маленькую умницу-кудряшку.

У меня всегда будет только половина сердца в груди, потому что одна половина принадлежит Лори, а другая — ей.

Слава богу, рядом появляются спецы, забирают у меня ебучую гранату.

Но не забирают дочь.

Еще хотя бы немножко, пожалуйста.

— Нужно осмотреть руку, — вертятся рядом медики.

— Да по ху… — прикусываю язык. — Все хорошо.

Стася громок сопит мне в ухо. Если хотя бы кто-то попробует ее от меня оторвать — загрызу. Наверное, это очевидно читается у меня на лице, потому что медики просто ведут меня до рядов стульев, усаживают. Стася перебирается на колени, садит зайца рядом — очень степенно, как следует, чтобы он не завалился на бок. Внимательно смотрит, пока на левой руке разрезают пальто вместе с рубашкой. Я морщусь, хотя в эту минуту так прет от счастья, что боли почти не чувствую.

— Больно? — спрашивает Стася, внимательно наблюдая за тем, как врачи в две пары рук колдуют над моим плечом.

— Фигня.

— А едино-лог?

— С ним все будет хорошо, — я сглатываю ком в горле. — С маленьким единорогом все будет хорошо.

Стася, в качестве моего заслуженного приза, снимает ободок с ушками и сосредоточенно надевает его мне на голову. Смотрит, жмурясь, явно подражая кому-то из взрослых.

— Мяу? — Тоже жмурюсь.

Она громко и заливисто хохочет.

Лучше всякой анестезии.

— Кость не задета, — говорит пожилой врач «неотложки». — Крупные сосуды не задеты. Двигательные функции присутствуют, значит, нервы тоже не задеты. Вы счастливчик.

Я счастливчик, потому что держу в руках своего абсолютно целого и невредимого кудрявого единорога.

— Но в больницу нужно прямо сейчас — нужно сделать МРТ, наложить швы.

— Дмитрий Викторович — Авдеев. — Охранник подносит к моему уху телефон, я прижимаю его плечом.

Выдыхаю.

— Стася у меня, все в порядке.

— Блядь, Шутов… спасибо. — Скупо, сухо, но я бы сам вряд ли нашел другие слова.

— Стасян, это папа. — Взглядом предлагаю ей взять телефон.

— Ста-сян, — булькает и хихикает. Ей явно понравилось. — Па-па? Па-па!

Я медленно сцеживаю боль сквозь зубы.

Прикрываю глаза всего на секунду.

— Шутов!!! — голос Лори врезается мне в уши. — Пустите меня!!! Я его жена!!! Пустите-е-е-е!

Слабость накатывает так стремительно, что приходится постараться, чтобы сфокусироваться на голосе моей обезьянки. Откуда она тут? Авдеев сказал?

Замечаю Лори, которая буквально разрывает плотный строй мужиков в спецовке. Бросает что-то самому здоровому. Тычет пальцем в мою сторону. Я киваю.

Обезьянка налетает на меня как ураган.

Обнимает, сжимает тонкими руками, ревет навзрыд.

— Шутов, господи, ну почему с тобой все время что-то случается?!

— Мне тут сказали, что я счастливчик, обезьянка. — Вдыхаю запах ее волос.

Сердце щекочется частыми ударами.

Наконец-то абсолютно целое.

Даже если совсем ненадолго.

В больницу мы так и едем — втроем.

Меня забирают на осмотр, потом долго колдуют над рукой, проверяют и перепроверяют, штопают. Засандаливают обезбол.

Доктор выносит вердикт — все в порядке, заражения нет, все цело. Но все равно оставляет под наблюдение еще на пару часов.

Лори ждет меня в палате — заплаканная, бледная.

Обхватывает руками за талию, упирается лбом не в грудь.

Стаси нет.

Хотя я и не надеялся — меня не было примерно час, за это время Авдеев успел бы прискакать за дочерью даже от Канадской границы. Но я благодарен и за то, что у меня было. Жаль, что в таких ебучих обстоятельствах.

— Как ты меня нашла, обезьянка? Авдеев?

— И вот они тоже, — тычет пальцем в ее подарок — часы, которые я, как и обещал, ношу не снимая.

Если честно, даже не помню, чтобы они подавали хотя бы какие-то сигналы.

— Димка, — она всхлипывает, дрожит, но упрямо не дает отодвинуть ее от себя, чтобы посмотреть в лицо, — я же тебя правда очень-очень люблю.

Сдаюсь, запускаю пальцы ей в волосы.

Выдыхаю, наконец, успокаиваясь.

Дверь открывается — в палату забегает Стася, тащит бедного зайца за лапу по полу.

Авдеев — за ней.

Блядь, да что ж он такой-то здоровый, сука?! Еле в дверь влез.

Присаживаюсь на корточки, не веря, что вижу свою кудряшку снова.

Она сосредоточенно смотрит на меня, на переброшенную через манжету руку.

— Больно? — спрашивает еще раз.

— Не-а, просто маленькая царапинки.

Она сама забирается на меня, обхватываю на автомате здоровой рукой, распрямляюсь.

Авдеев смотрит чуть хмуро.

Лори стоит у меня за плечом.

— Стася, это твой крестный… — Сверкающий нимб чуть наклоняет голову на бок, — … крестный папа.

— Кле-ный па-па, — повторяет как попугайчик.

Сука, да я ж сейчас реально пущу мужскую скупую…

Стася перебирается обратно на Авдеева.

Мы пожимаем друг другу руки.

На этот раз основательно прощупав на прочность все суставы, как нормальные мужики.

Вижу по его хмурой роже, что вопрос он решит.

Ну и хорошо.

Я все-таки жене обещал, что буду лапочкой.

Жене, которая тоже меня страхует на поворотах.

Потому что я чертовски уверен в том, что знаю, чьи уши торчат из этого внезапного авдеевского «твой крестный папа».