Соль под кожей. Том третий

Глава тридцать пятая: Лори

Когда мои глаза открываются в следующий раз, на часах почти восемь.

Я задремала примерно на полчаса, но за окнами уже абсолютно темно.

Переворачиваюсь на живот, обнимаю подушку, крепко жмурюсь.

Ужасно страшно вдруг открыть глаза и осознать, что мне все приснилось, и что я снова проснулась в своей пустой постели, обнимая не мужчину, а больную мечту о том, что однажды мы будем вместе.

Спасибо, Господи, что на этот раз ни кровать, ни комната не трансформируются.

А если уронить голову в подушку, то она буквально вся пахнет официально Самым Лучшим Мужиком на Свете. И даже полностью отдавая себе отчет в том, что веду себя как влюбленная ванильная дурочка, я все равно не собираюсь стесняться ни одной своей мысли.

Но как бы сильно не хотелось валяться в кровати, я быстро сбрасываю одеяло, босыми ступнями становлюсь на пол. С наслаждением шевелю пальцами — с подогревом.

Нужно перестать быть свиньей, позвонить водителю и отпустить его, наконец, к жене и дочке.

Абсолютно голая отправляюсь в коридор на поиски сумки.

Беспорядка нет — моя сумка стоит на тумбе, платье сложено рядом, Димкин свитер болтается на вешалке. Единственное, что напоминает о случившемся — вещи, которые Димка смахнул со столешницы, теперь просто лежат на ней горкой. А еще я нигде не замечаю пакета с лапами — собачьими или кошачьими, все же?

Он сказал, что та мелкая обманщица — ветеринар. Ну, это объясняет запах псины.

На секунду задерживаюсь перед зеркалом, разглядываю себя.

На мне осталась пара синяков — на бедрах отчетливо видна целая шутовская пятерня. Синяки на мою кожу прилипают от малейших сквозняков, но эти единственные, которые мне хочется оставить если не на всю жизнь, то на пару месяцев точно. В конце концов, кроме моего придурка их все равно больше никто не увидит.

Достаю из сумки телефон, набираю водителя и через пару гудков слышу его как будто жующий голос.

— Валерия Дмитриевна?

— Просто хотела сказать, что на сегодня ты свободен. — Стаскиваю с вешалки тот Димкин свитер с широким горлом, прилипаю к нему носом, с шумом втягивая запах. Точно, блин, бешеная лесная зверюга — дождем пахнет, прохладным свежим ветром.

— Так… эм-м-м… — тянет водитель. — Валентин позвонил еще полчаса назад, сказал, что я вам на сегодня уже не нужен, Валерия Дмитриевна.

Закатываю глаза, а когда снова смотрю на свое отражение, то вид у меня там жутко довольный и счастливый. Надо на секунду признать, что я просто невероятно балдею от того, что моя белобрысая зверюга всегда немножко впереди, всегда как будто знает, что мне нужно, когда и как. Вот вообще не удивлюсь, если с минуты на минуту явится доставка с моими любимыми жутко вонючими пряными сырами, фруктами и безалкогольным шампанским. Хотя, почему безалкогольным? Я бы выпила бокал сладкого и бьющего в голову.

— Да, конечно, — спохватываюсь, как будто забыла, — точно, я просто… замоталась.

— Валентин сказал, что завтра я вам тоже не понадоблюсь, — вкрадчиво интересуется он, намекая, что если вдруг я снова «забыла», то самое время для других указаний.

— Да, так и есть. Хорошего вечера, Игорь.

— Доброй ночи, Валерия Дмитриевна.

Ставлю телефон на беззвучный, убираю обратно в сумку. Ловлю себя на мысли, что впервые за кучу лет делаю что-то подобное без вечно зудящего нерва, что ситуация тут же выйдет из-под контроля.

Ныряю в шутовский свитер, разглядываю себя в зеркале.

У меня из него торчат оба плеча, длиной чуть ниже ягодиц.

Теплый, тяжелый.

Блин, у этого придурка даже шмотки все в него.

Прикусываю большой палец, чтобы проглотить дурацкий смех. Но все равно рвет изнутри. Такое ванильное, щекочущее, бултыхающееся в груди. Такое… долгожданное, что щеки моментально вспыхивают огнем.

Так, где этот придурок — мне срочно нужны обнимашки.

Единственное место в квартире, откуда раздаются хоть какие-то звуки и виден приглушенный свет, явно на втором этаже. Иду по ступеням, стараясь не шуметь. У него же там какие-то жутко важные самураи, так что главное не засветить в камеру свой веснушчатый нос, а тем более — зад.

В конце лестницы коридор направо и налево, но я иду в ту сторону, откуда уже хорош раздается Димин голос. Он там серьёзно что ли на японском разговаривает? Останавливаюсь в шаге от входной арки, потому что ничего похожего на дверь здесь нет, прислушиваюсь. Реально на японском трещит. Вот же чертов гений!

Заглядываю внутрь.

Останавливаюсь как вкопанная.

Димка сидит на диване — в тех же джинсах, в белой футболке, в уши воткнуты «подсы». На стене напротив — огромный монитор включенной конференции, судя по иконкам — там человек десять минимум.

Но, блин, у него на коленях маленькая подушка и котенок, которого этот придурок очень трепетно кормит из маленькой бутылочки. А рядом, в похожем на рождественский сапог для подарков мешке, лежит еще одна ушастая белоснежная мелочь, но уже явно сытая, потому что спит и не издает ни звука.

Я моргаю.

Закрываю рот ладонью как раз вовремя, чтобы не дать волю странному звуки, который рождается в моей груди в ответ на эту, блин, наполняющую меня до краев любовью, картину.

Шутов поворачивает голову, замечает меня, жмурится вместе с довольной улыбкой.

Что-то снова говорит на японском.

Убирает соску от явно сытой крошечной морды и аккуратно массирует пушистый, набитый как барабан животик. И ему как будто вообще плевать, что за этим зрелищем наблюдают жутко важные японцы.

Ушастая мелочь в его ладонях кажется безумно крошечной и беспомощной.

Но я даже отсюда слышу ее довольное мурлыканье.

И кровь начинает стремительно заполняться полными счастья пузырьками.

— Мой японский просто трындец, — ткнув в наушник, говорит Димка. — Все время косячу с гласными.

— У тебя коты, — не знаю, зачем произношу вслух этот абсолютно очевидный факт.

— У нас, Лори, кошки-близняшки. Хотя правильнее будет сказать — у нас геморрой. — Снова переключается на наушник, что-то говорит, опять фокусирует внимание на мне. — Их нужно греть, кормить каждые три часа, под хвостом тереть, чтобы сделали свои грязные дела. Жесть.

— Димка… — Я прислоняюсь головой к косяку, чувствуя, что еще немного — и ноги перестанут меня держать, и я превращусь в беспомощную лужу на полу. — Ди-и-и-имка…

— Я тоже тебя люблю, Лори, — запросто говорит он. Спокойно, уверенно. — Пиздецки сильно тебя люблю.

Я знаю, что у него там японцы.

Мой мозг, еще не до конца затуманенный выбросом эндорфинов, немножко соображает, что, если бы это не была какая-то очень важная сделка — Шутов точно отложил бы ее на потом.

И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что на мне кроме его свитера, в котором я выгляжу примерно как набоковская Лолита если бы ее снимал Ларс фон Триер, больше совсем ничего нет.

Но моего терпения хватает ровно на секунду — дождаться, когда Дима сунет ушастую котоморду в мешок к ее сестре, встанет и…

Я просто иду к нему. Бегу, наверное?

Запрыгиваю, изо всех сил цепляясь руками и ногами, обнимаю за шею.

— Я тебя люблю, придурок! — Целую его в колючую щеку, в уголок острого края челюсти, под ухом. Зацеловываю всего. — Люблю тебя, Шутов! Обожаю! Боже, мне от тебя так крышу рвет!

— Блин, Лори, — слышу его смех, какой-то очень сильно похожий на мой, такой же оторванный и счастливый.

Хорошо, что хотя бы у одного из нас немного работает голова и Димка вовремя перехватывает меня под бедра, и рывком тянет край свитера вниз. И почти сразу несильно щипает за ягодицу, одновременно хищно клацая зубами возле кончика моего носа.

— Ты голая, блядь… — Нервно вздыхает.

— Да! А у тебя там японцы! — Я совсем сдурела, потому что это все, этот момент, каждая его секунда, абсолютно идеальны. Даже если со стороны выглядит как чистое безумие пополам с немилосердным попранием морали.

— Лори… — Вздыхает. Его грудь поднимается рывком и опускается с медленным напряжением. Смотрит на меня чернющими как у дьявола глазищами. — Ты меня прикончишь, честное слово.

— Мой красавчик, — мурлычу и трусь об его висок кончиком носа. Я больная. Я сошла с ума. Но я успеваю сцапать один его наушник, вставляю себе в ухо и на английском говорю: — Он бегал от меня семь лет, господа, но только что признался в любви. Простите за этот перформанс — клянусь, это не было запланировано!

Я практически уверена, что слышу в ответ смешки, шепот и слова на японском.

Димка прикусывает нижнюю губу, но кажется только для того, чтобы не рассмеяться.

На секунду прикрывает глаза.

Переходит на японский, иногда выдавая такие словесные конструкции и интонации, что у меня от смеха дергаются пятки, и чтобы хоть как-то меня успокоить, Шутов перехватывает мои ноги за лодыжки и прижимает их к своим бокам.

Но, к моему огромному облегчению, Димка конференцию все-таки заканчивает, и через минуту вместо посмеивающихся деловых жителей страны восходящего солнца, на огромном экране появляется какое-то расслабляющее музыкальное видео.

— Неужели без скандинавских рокеров? — не могу не поддернуть.

— Рокеры, обезьянка, подождут, пока я буду тебя жарить как дурной. Вот просто очень в тему будет музычка. — Разгоняется ладонью — и прикладывает ее к моей заднице. На этот раз довольно ощутимо, так что громко пищу и в отместку бью его пяткой по ребрам. Димке достаточно предупреждающе прищуриться, чтобы мое желание продолжать щекотать его нервы тут же притихло.

— Шутов, блин, за что?!

— За то, что мой вставший по твоей милости член практически свел на нет мои потуги к японскому. И, кажется, я им на прощанье пожелал протухшего ужина.

— Бедные… — Я ерзаю на нем, недвусмысленно спускаясь бедрами ниже… — Бедные… японцы.

— Лори, блин, сидеть, — рычит Димка практически одновременно с тем, как где-то под потолком раздается мелодичная трель дверного звонка.

— Ждешь кого-то? — Я недовольно кривлю губы, потому что шутов раскусил мою затею, моментально подтянул выше, буквально одной своей лапищей прижав меня так, что из всех доступных мне телодвижений осталась только возможность шевелить пальцами. — Ветеринарша вернулась?

— Обезьянка, я делаю скидку только на то, что был придурком. — Он идет по коридору прямо с висящей мной, и его это как будто вообще нифига не беспокоит. Хотя, конечно, он заметно набрал всего того красивого, мышечного и мощного, от чего мое желание действительно нарядить его в мешок снова подняло голову. — Но про ветеринаршу больше ни слова. Это доставка.

Я продолжаю висеть на нем даже когда Шутов открывает дверь. Нужно отдать должное курьеру — парень даже в лице не изменился, только раз заулыбался — получив более чем щедрые чаевые.

Дима командует, чтобы держалась, берет в руки два массивных бумажных пакета. Из одного умопомрачительно пахнет.

Заносит меня на кухню.

Секунду медлит, ставит пакеты на край столешницы, потом сдергивает с дивана подушку с кистями, укладывает на ту же столешницу и только потом аккуратно ссаживает меня сверху.

Упирается ладонями в края по обе стороны моих бедер, немного подается вперед, все равно, даже в такой позе, заметно выше меня. Мои руки моментально взлетают, чтобы снова обнять его крепкую шею, голова откидывается назад, потому что смотрит этот придурок так, что если бы на мне был хоть лоскуток белья — все это просто за секунду переплавилось бы на молекулы.

— Шипучку хочешь, обезьянка? — Достает из пакета бутылку игристого.

— Сладкую? — жмурюсь и ерзаю п подушке, прекрасно осознавая, как это на него действует.

— Хм-м-м… — Он прищуривается, прикусывает уголок рта. Делает шаг назад, быстро расправляясь с фольгой на бутылке, и пока аккуратно высвобождает пробку с тихим хлопком, не сводит с меня глаз.

Жадных.

Пошлых.

Отбитых.

Я адски дико краснею, хотя для этого стыда нет ни одной разумной причины.

— Лори, в моем свитере ты выглядишь просто охуенно, можешь забирать хоть с концами. — Дима на минуту прижимается губами к горлышку, делает пару глотков, и я, затаив дыхание, наблюдаю как мягко кадык скользит по его горлу. Порнография «21+» нервно курит в сторонке. Потом снова смотрит на меня, облизывается и командует: — Но сейчас снимай его на хуй — пора доставать скандинавских рокеров.

Мне ужасно нравится его свитер, в нем тепло, уютно, он пахнет моим зверем, но после его приказа мои руки сами собой стаскивают его как самую бесполезную и ненужную вещь в мире.

Но мне с каждой минутой все сложнее держать ноги разведенными.

Я не знаю, откуда этот стыд.

Господи, я как будто первый раз в жизни собираюсь заняться сексом. И плевать, что мы уже делали это примерно час назад, и его член буквально выколотил из меня всю дурь, все мысли и все планы на оставшуюся жизнь. Пока этот придурок разглядывает меня своими невозможно темными глазами под «аккомпанемент» ленивых жадных глотков, я продолжаю медленно гореть.

— Нет, даже не вздумай, — Димка вовремя вклинивается между моими коленями. — Хочу на тебя смотреть, обезьянка. Хочу тебя глазами сожрать.

Я самым невозможным образом стону.

Он просто говорит, даже почти не трогает — но у меня пульсирует между ног как будто он только что поимел меня как отбойный молоток.

— «Икси», музыка, — командует своей «виртуальной помощнице» и откуда-то, как будто сразу отовсюду, раздаются первые мелодичные мотивы. Димка морщит нос, делает еще глоток. — Плейлист «Лори». И сделай свет… ярче.

— Ты серьезно? — Я нервно смеюсь, перехватываю бутылку из его рук и тоже пью, чтобы хоть как-то утолить ужасную жажду и неловкость от того, что теперь, когда вся кухня сверкает как дискотечный шар, я вся на виду.

Шампанское не очень сладкое, но почему-то душистое, пахнущее земляникой и немножко переспевшим, как будто вяленным виноградом. Но стоит убрать горлышко от рта — как Димка прижимается к нему своими губами, жадно проводить внутри языком, как будто хочет забрать те последние капли, которые я не успела проглотить.

Отрывается только когда его язык начинает бессовестно трахать мой рот, а я, как ненормальная лижу его в ответ, и отчаянно царапаю дурацкую футболку. На этом придурке слишком много одежды.

Тяну ее за края. Димка задирает руки.

Поднимаю ткань выше — по животу, до ребер, до груди.

С каждым сантиметром обнаженной кожи стону все громче.

Когда эта белая тряпка летит куда-то в сторону, Димкина идеальная прическа торчит во все стороны. Даже на коротких волосах. Но его дикой ухмылке так идет этот беспорядок, что в ответ на первые тяжелые гитарные рифы из невидимых динамиков, мои ноги, еще минут назад почти стеснительно прилившие друг к другу, снова расходятся. Приглашают его взять меня еще раз.

Без всяких игр, потому что мне просто нужно снова почувствовать в себе его «скромные восемнадцать» и сойти с ума. Опять.

— Я тебя трахнуть хочу лет миллион, Лори, — он шепчет это около моих губ, пока руками разводит ноги на максимальную ширину, как будто хочет растянуть меня на дыбе, как грешницу. — Не удивляйся, что у меня есть целый плейлист.

— Меня все больше радуют твои черти, придурок. — Я всхлипываю, когда он сгибает мою правую ногу в колене и, как будто я его личная марионетка, ставит мою пятку на столешницу.

— Мои черти, обезьянка, столько раз имели тебя во всех существующих позах, что тебе всей жизни не хватит, чтобы это повторить. И, если честно, я трындец как не хочу сделать тебе больно. Но, вероятно, сделаю. — Сглатывает, пока его пальцы медленно спускаются от моего колена вниз, до развилки между ногами. — Вообще нихуя нет терпения.

— Ди-и-им… — Я хочу сказать ему столько пошлостей в ответ, что каждая царапает горло.

— Страшно, обезьянка? — Он довольно хмыкает, когда в ответ на его снова убегающие куда-то вверх пальцы я мотаю головой и недовольно мычу. — Ты покраснела.

Я нервно дергаюсь, потому что его ладонь с мать-их-черт-офигеть-какими длинными пальцами накрывает мою грудь. Сжимает, пропускает твердый сосок между подушечками потирает почти до боли.

— Я… — мотаю головой, пытаясь справиться с новой порцией смущения. Я не знаю, как ему это удается, но со скоростью раз в секунду этот придурок превращает меня то в невинную девочку, то в шлюху. — Димка… пожалуйста… просто, блин, сделай со мной… все…

— Все, обезьянка? — Глаза чернеют, наполняются просто отборной дурью. — Точно все? Что захочу?

Наклоняется над моей болезненно твердой грудью.

Соски ужасно ноют.

Хочу, чтобы потрогал их, господи.

— Да, да… — Хотя я, кажется, просто глотаю слова и произношу только невнятные слишком очевидно похотливые звуки. — Все, что захочешь, Ди-и-и-им…

Димка лижет краешек кончиком языка, обводит ореол по кругу, завинчивая мое нетерпения до жалобного стона. Обхватывает губами, посасывает, жестко оттягивает, а когда я начинаю нетерпеливо ёрзать задницей, прикусывает.

Я вскрикиваю от пробивающей тело дрожи.

Выстанываю его имя, пытаюсь подтянуть к себе пятками, но в ответ он твердо «пришпиливает» мое бедро к столешнице, потирает ноющий сосок кончиком указательного пальца.

Берет бутылку.

Пьет жадными глотками.

— Мне тебя, Лори, — как нарочно слизывает с нижней губы остатки сладких пузырьков, — просто блядски сильно надо вытрахать ртом.

— Блин, придурок… — Еще пара таких фразочек — и я точно начну умолять вставить в меня член.

Ноги начинают предательски дрожать.

Почему на нем до сих пор эти дурацкие джинсы, боже!