Тайны пиратского пляжа

Глава 11

После трудного и напряженного дня в клинике Орланду торопился к Илде.

Несколько дней она металась в бреду, и Орланду поил ее с ложки успокоительными травяными настоями. Жар должен был уйти вместе с нервным напряжением.

Забегал он к ней и поутру, и то утро, когда она ему благодарно улыбнулась, стало для него праздником. Он прикоснулся губами к ее влажному лбу и замер так на несколько секунд, вливая живительную силу своей любви.

Илда почувствовала ее ток и откликнулась на него. Она погладила Орланду по волосам и сказала:

— Я жива. Ты рядом. Как хорошо жить!

— Да, любимая, да! Жить необыкновенно хорошо! Лежи. Набирайся сил. Вечером я приду тебя навестить, — проговорил доктор и легкой молодой походкой поспешил к двери.

В клинике его ждала другая серьезная больная, но, к сожалению, она была безнадежна. Однако Орланду упорно боролся за ее жизнь, оттягивая день за днем приближение смерти.

В это утро и бедная дона Паула выглядела получше.

— «Бывают же на свете чудеса», — думал, глядя на нее, доктор.

Он измерил давление. Давление было очень низким, и он распорядился поставить капельницу. Но восковое лицо больной не порозовело, как это обычно бывает. Наоборот, потемнело еще больше. Черты лица заострились. Она судорожно дернулась. Все было кончено. Доктор Орланду своей рукой убрал капельницу.

— Ты убил маму! Ты убил ее! — раздался с порога сдавленный крик.

Доктор обернулся и увидел убегающую по коридору Клару.

Медперсонал привык к немой дочке доктора, которая не только приходила к отцу, но даже сидела возле особо тяжелых больных, и им становилось легче от присутствия улыбчивой хорошенькой девушки. Но сейчас эта хорошенькая девушка в ужасе убегала по коридору. Убегала, заговорив. Убегала, чтобы не видеть отца.

А Орланду не мог побежать за Кларой, чтобы поговорить с ней, попытаться что-то объяснить. Ему нужно было заняться доной Паулой, что скончалась у него на руках.

Этот день, обещавший быть таким радостным, прошел под знаком смерти — той, что случилась только что, и другой давней, но по-прежнему ощутимо болезненной

Когда Орланду вечером пришел к Илде, она испугалась.

— Да на тебе лица нет! Что случилось?

Доктор успел привыкнуть делить все самое горькое и самое сладкое с той, кого называл своим ангелом-хранителем. Поделился он нагрянувшими бедами с Илдой и на этот раз, несмотря на ее болезнь, потому что знал: она поймет даже самую неприглядную правду, но заставлять ее мучиться догадками, значит рисковать и так пошатнувшимся здоровьем.

Стоило Илде почувствовать, что Орланду нуждается в ее помощи, как она тут же забыла о своей болезни. Ее щедрое чуткое сердце всегда спешило поддержать того, кто мучался и страдал.

— У меня сегодня во рту ни крошки не было, — сказала она. — Но от твоих дурных новостей проснулся зверский аппетит. Пойди, пожалуйста, на кухню, попроси принести нам ужин на двоих прямо ко мне в спальню.

Орланду кивнул и спустился вниз по лестнице. Лижию Илда позвала сама:

— Доченька, мне бы очень хотелось, чтобы Лукас пришел к нам сегодня вечером. У них большие сложности с Орланду. Им непременно нужно поговорить. Это возможно? — спросила она.

Лижия задумалась.

— Вообще-то мы расстались, ты же знаешь, — сказала она, — но отношения у нас хорошие, так что я позову его. Думаю, что он придет.

— Да, я думаю, что тебе он не откажет, — сказала Илда.

— Я тоже так думаю, — согласилась Лижия.

Однако уговорить Лукаса оказалось не так-то просто. Клара вторично пережила шок и заговорила, но рассказала такие страшные вещи, что лучше бы продолжала молчать. Она ушла куда-то вместе с Лили, он был с ней, он утешал ее.

А Лукас был один и не мог понять, как ему жить дальше.

Клара, заговорив, рассказала ему такие подробности о смерти матери, что прошедшая было ненависть к отцу всколыхнулась в Лукасе с новой силой.

— Я никуда не пойду, Лижия, — сумрачно ответил он. — Мне сегодня не до гостей.

— Вот поэтому я и зову тебя к нам, — настаивала Лижия. — Мы с тобой не чужие люди, и никогда не станем чужими. Нам есть о чем поговорить, слышишь?

— Слышу.

Лукас нехотя встал и пошел вслед за Лижией.

Она была права в том, что он и в самом деле сроднился с этой семьей. И сейчас, когда ему было так тяжело, так невыносимо тяжело, именно, она подавала ему руку помощи. Наверное, Лижия была права: сейчас ему лучше было быть на людях.

Войдя в гостиную и увидев там Орланду, Лукас свирепо взглянул на Лижию — она предала его, заманила в ловушку. Он уже повернул к двери, готовясь уйти, но повелительный голос Илды остановил его. Она сказала те же самые слова, что и Лижия:

— Нам нужно поговорить, Лукас!

А Орланду только теперь понял, почему Илда оделась, почему спустилась в гостиную. Он-то счел это чисто женской попыткой как-то приободрить его, переключить на другие мысли. Но Илда действительно была его ангелом-хранителем.

— О чем нам разговаривать? — сквозь зубы произнес Лукас. — Я теперь знаю всю правду до конца!

Эта правда была такой тяжелой, такой невыносимой, что, конечно же, ему хотелось освободиться от нее, выплеснуть, выкрикнуть.

— Клара перестала говорить, потому что все видела! Она видела, как ты убивал маму!

Прошло столько лет, но лоб Орланду и сейчас вновь покрылся капельками пота при воспоминании, как он своей рукой вытащил штепсель из розетки и отключил аппаратуру.

— Не смей так говорить с отцом! — так же властно произнесла Илда. — Он этого не заслуживает!

— Заслуживает! Заслуживает! — со злыми слезами на глазах торопился выговориться Лукас. — Он и не такого еще заслуживает! Живи мы в цивилизованной стране, его бы осудили на пожизненное заключение.

Илда встала и подошла к нему вплотную. Крупная, светловолосая, она казалась гневной Юноной, спустившейся на землю, чтобы восстановить справедливость Орланду невольно любовался ею и удивлялся ей. Та ли это женщина, что еще недавно плакала у него на груди как маленькая девочка, не в силах сладить со своей девочкой? А теперь он чувствует себя маленьким мальчиком перед своим мальчиком…

«Как мы беспомощны перед своими детьми», — со вздохом признался он сам себе.

— Живи мы в цивилизованной стране, — грозно произнесла Илда, — у нас пятнадцать лет назад прошло с тех пор ровно пятнадцать лет у нас были бы более совершенные болеутоляющие средства и твоя мать так безумно не страдала бы! А ведь она изнемогала от боли месяц за месяцем, месяц за месяцем!…

— Я не знал этого, — проговорил пораженный Лукас.

— Не знал, потому что не хотел знать! Ты жалел себя, ты боялся посмотреть правде в лицо! Тебе нравилось быть несчастным! — Илда наступала на Лукаса, и он невольно попятился. — А всю ответственность ты свалил на отца! Обвинил его во всех смертных грехах! Обвинил во всем, что с вами было! А ты знал, что у твоей матери была неизлечимая форма рака и метастазы проникли уже по всему телу? Она стала живой болью, и когда уже была не в силах ее терпеть, попросила твоего отца прекратить ее мучения, это ты знал?

— И ты… Ты поэтому отключил аппарат? — Лукас, пятясь, оказался возле Орланду и теперь, подняв голову, смотрел ему в глаза.

— Я сделал это, потому что очень любил ее. Я отдал бы собственную жизнь, чтобы спасти ее, но…

Орланду отвел глаза, потому что на них блестели слезы.

— Но случилось то, что случилось. Твоя мать ушла из жизни без больших страданий. А вот на долю отца достались все мыслимые и немыслимые страдания. Он пережил что-то вроде шока и сумасшествия. Немного оправившись, по собственной воле рассказал обо всем на медицинском совете, и Коллегия врачей на несколько лет отстранила его от медицинской практики. Он не мог оставаться там, где жил, где практиковал, где все его знали … Он уехал, он запил… А его распинали заживо — пациенты, коллеги, собственные дети, которые на коленях должны были бы его благодарить за то, что он совершил…

Лукас низко опустил голову. Только теперь он понял, что не ему быть судьей своему отцу. Кто измерит чашу страдания, которую он выпил? И уже не жгучие слезы гнева, а благодатные слезы любви застилали ему глаза.

— Прости меня, отец! — сказал он. — Теперь … только теперь я понял, что больше всего страданий выпало на твою долю…

Орланду положил руку на плечо сына. Как хорошо было чувствовать рядом с собой это плечо!

— Я страдал, сынок, это верно. Очень страдал. Но если быть честным, то не из-за вас, не из-за коллег… Больнее всего была невосполнимая утрата, То, что я потерял… Смерть твоей мамы… Она была такой молодой, она была такой красавицей, она была первой моей любовью…

Потом он привлек к себе Илду и добавил:

— Много лет я жил один и не в силах был помыслить ни об одной женщине, пока Бог не послал мне вот эту. Она спасла меня, вытащила из черной ямы, и я ее люблю.

— Жизнь есть жизнь, — присоединила свой голос к словам Орланду Илда. Она уже не сердилась, она хотела утешить и обласкать Лукаса, в котором видела сына, — поставим на этом точку. Вам пора примириться окончательно и навсегда. Подайте друг другу руки, отец и сын, обнимите друг друга. Теперь успокоиться и Клара. Теперь вы сможете ей все рассказать. Лижия! — позвала она дочь. — Мне кажется, что мы все заслужили фрукты с мороженым.

Они сидели за уютным столиком, они чувствовали себя семьей, которая преодолела в житейском плавании очередной порог и стала еще крепче.

А Аманда, о которой продолжало болеть материнское сердце? Заблудшая овца, отвергшая благодатный кров семьи?

Аманда же тем временем собиралась вместе с Силвейрой вернуться в Маримбу.

— Отнесите чемоданы в мою машину, — командовал Силвейра. — Мы спустимся через пять минут.

Носильщик с чемоданами вышел, и Силвейра обратился к Аманде:

— Ты, наверное, поняла, что я хотел сказать тебе несколько слов до отъезда…

Аманда пристально смотрела на него.

— Пообещай мне… — начал он.

— Обещаю, даже не спрашивая, что именно, — ответила Аманда, — я с тобой так счастлива!

— Обещай, что убьешь меня, когда разлюбишь, — закончил он.

Аманда замолчала, долго смотрела на своего любовника и наконец произнесла:

— А мне кажется, ты хочешь совсем другого… Ты предупреждаешь меня, что когда разлюбишь, то убьешь без всяких колебаний!

— Ты не права, принцесса! Я буду любить тебя всегда, — сказал Силвейра. Открыл дверь, пропустил Аманду и вышел за ней следом.