Как только черная меланхолия одолевала Артурзинью, он отправлялся к Лиане и пытался напиться.
Однако предусмотрительная Лиана все уменьшала и уменьшала количество спиртного в своих гремучих коктейлях, зато с готовностью выслушивала излияния своего посетителя, в которых становилось все больше и больше откровенности
В последнее время все печали Артурзинью были связаны с Арлетой.
После бурного романа, когда эта очаровательная девушка готова была даже распроститься с девичеством, и только благородство Артурзинью помешало этому решительному шагу…
С какой нежностью вспоминал Артурзинью поздний вечер, когда ему говорились такие страстные слова, когда ему признавались в такой романтической любви, правда, после нескольких бутылок шампанского.
Поэтому он и ушел после нескольких томительно долгих поцелуев. Он не хотел, чтобы Арлета, проснувшись поутру, пожалела о произошедшем. Ему хотелось, чтобы и утром она взглянула на него с той же страстью..
Хотя вполне возможно, если бы она смотрела на него с той же страстью всю неделю, он бы уже рассеянно оглядывался по сторонам. Но…
Короче говоря, Арлета резко изменилась сразу после этого вечера. Можно было подумать, что она едва знакома с Артурзинью, когда она, а не он рассеянно поглядывала по сторонам, словно бы ища вокруг знакомых, которые были бы ей приятнее и интереснее ее спутника.
Артурзинью будто подхлестнули кнутом. Все его чувства поднялись на дыбы. Еще вчера он с томной меланхолией смотрел на Арлету, зато сегодня уже пылал. И вот началась погоня — охотник гнался за добычей, а она никак не давалась ему в руки. Хотя постоянно находилась в дразнящей близости.
Лиана с большим сочувствием слушала перипетии охоты. Когда Артурзинью понадеялся заарканить свою лань, предложив ей руку, сердце и протянув кольцо для обручения, она ответила ему:
— Брак это предрассудок прошлого. Неужели уже и я выгляжу такой старомодной?
Что-что, а язык у Артурзинью был подвешен прекрасно. Краснобай, говорун, он мог обаять кого угодно, но перед отточенным язычком журналистки он пасовал. Но ненадолго.
— Я предлагаю тебе не брак, а совместное плавание. А это, — он показал на колечко, — первое звено якорной цепи, которое сулит мне надежду пришвартоваться к тебе!
— Надежду я тебе оставляю вместе с этим колечком, а сама уезжаю в Сан-Паулу, — ответила Арлета.
— Как же так? — уже без всяких прикрас возопил Артурзинью. — Я же тебя люблю! Я жить без тебя не могу!
— А вот это я и проверю, — заявила безжалостная девица, собрала чемодан и была такова.
Артурзинью пытался по совету матери удержать свою ненаглядную на автобусной остановке, но Арлета уехала, несмотря на то, что все вокруг, присоединившись к Артурзинью, умоляли ее:
— Оставайся! Оставайся!
Экспансивный Артурзинью пришел в отчаяние. Если бы это была первая неудача в его жизни, может быть, ему было бы легче. Но ведь начиная с Аманды все девушки убегали от него…
Выслушав его, Лиана рассмеялась.
— Артурзинью! А ты сразу же бежал за следующей, так ведь? Ты всегда любил хорошенькие ножки, стоило им замелькать перед тобой, как ты бежал следом! Разве нет?
Артурзинью глубокомысленно смотрел на Лиану, вникая в ее слова.
— Что же ты хочешь сказать, что я несерьезно относился к своим девушкам? — спросил он.
— Мне кажется, не очень. А Арлета согласна только на очень серьезные отношения. Других она не признает, — подтвердила Лиана.
— Так ты хочешь сказать, что…
Артурзинью не закончил фразы, потому что к их столику подошел Азеведу, попросил прощения и увел Лиану.
— Ты только посмотри, какое потрясающее письмо принес мне только что мальчишка посыльный! — сказал он и протянул жене листок бумаги.
Лиана взяла его и начала читать:
«Дорогой сеньор Азеведу, вы единственный, кто разгадал мою тайну. Я вернулся в эти края с чужим лицом, под чужим именем, с чужой жизнью, но с единственной целью — обладать Амандой, женщиной, которая всегда считала себя моей дочерью. Многие скажут, что это тягчайшее преступление, но я любил ее, любил больше жизни!
Не сомневаюсь, что вы догадались, что Седину я похитил из любопытства. Мне хотелось посмотреть на свою дочь, которой я никогда не видел, которую я не признавал, но вместе с тем никогда не сомневался, что она — моя дочь. На свой манер, я даже защищал ее впоследствии.
Мое признание — последняя дань уважения человеку, чья проницательность восхитила меня. Уважать кого бы то ни было мне приходилось нечасто. Вы достойны узнать правду. Остальным, полагаю, это ни к чему. Когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых. Представляю, какой бы подняли переполох простаки из нашей Маримбы, узнай они, что имели дело с покойником. Тиноку».
— Ну что ты об этом думаешь? — спросил Азеведу, видя, что Лиана дочитала листок до конца. — Может, открыть тайну Тиноку Селене, Лижии?
— А кому от этого станет лучше? Что она им прибавит, эта тайна? — со вздохом покачивая головой, сказала Лиана. — Так он стал для них прошлым. Многое забылось, стёрлось, простилось. И вдруг — нате! Получайте господина, которому никто не понадобился, кроме Аманды. Нет уж, дорогой, храни про себя свои тайны.
— Я тоже так решил, но хотел с тобой посоветоваться. Ты всех знаешь, на твое мнение можно положиться.
Лиана снова покачала головой, подумать только, до чего бездарно распорядился собой этот человек! Свои прихоти он возвел в закон и хотел заставить подчиняться им всех. Он проиграл. Ему не досталось и того, что достается любому, самому обычному заурядному человеку в любви! Он не захотел видеть детей, близких и умер одиноким изгоем в тюрьме, и его похоронили чужие равнодушные руки. Никто не пролил и слезы над его могилой. Жалкая жизнь, жалкая смерть.
Такова была эпитафия простой женщины над тем, кто считал себя властелином мира, имеющим право диктовать ему свой законы.
Лиана вернулась в зал и увидела, что за столиком Артурзинью сидит доктор Орланду. В сердце ее сразу закралось беспокойство. Она давно не видела Орланду возле бара и не хотела бы вновь увидеть его на когда-то привычном месте неподалеку от стойки. Орланду понял ее тревогу и улыбнулся.
— Нет-нет, все в порядке, я предпочитаю сок. Я пришел к вам за ужином, Лиана. Что-нибудь легкое и вкусное. Мне нужно, чтобы Илда поела, потом я дам ей успокоительное. Мы только что из тюремной больницы. Умерла Аманда.
Лиана перекрестилась. Артурзинью протрезвел.
— В больнице эпидемия тифа, — продолжал Орланду. — Аманда самоотверженно ухаживала за больными, очень ослабела, простудилась и умерла от двусторонней пневмонии.
Он часто бывал в тюремной больнице и видел, как сжигает себя Аманда на костре раскаяния. С той же неутолимой страстью, с какой она когда-то преследовала других, добиваясь желанного, она теперь преследовала себя. Внешний покой ее был обманчив. Как врач Орланду прекрасно знал, что за маской бесстрастия Аманды прячется лихорадочная тревога. Она искала покоя, но не могла обрести его. Совершенные ею преступления преследовали ее. Стоило ей закрыть глаза, как перед ней вставал Зе Паулу, — она так ненавидела его за убийство, которого он, похоже, не совершал. Фрида, сиделка, которой она отплатила злом за добро. Селена, которую она сумела обречь на несчастье и разлучить с Шику. Шику, страдающий от разлуки с сыном.
Искаженные страданием лица окружали ее в снах и наяву. Но от снов она бежала к яви, потому что наяву была надежда хоть как-то облегчить страдания, и Аманда пыталась это сделать, беззаветно ухаживая за больными. Но целый день тяжелой работы приносил ей усталость, но не покой.
Покой ей наконец даровал Господь, призвал к себе ее многострадальную душу. Перед смертью падре Эстебан исповедовал ее и отпустил грехи.
Выслушав рассказ о смерти Аманды, Артурзинью испытал странное облегчение.
Было время, когда он любил эту женщину больше жизни, а она унизила его, растоптала его чувства, надсмеялась над ним. Она нанесла ему страшную рану, которая кровоточила много лет. Но теперь эта рана затянулась, и он снова любил. Любил Арлету, и любил совсем по-иному, чем когда-то Аманду. Наверное, рана болела так долго потому, что удар пришелся не по сердцу, а по самолюбию. Самолюбивому человеку трудно простйть обиду, любящее же сердце забывает ее, чтобы вновь насладиться счастьем любить.
Артурзинью от души пожалел Аманду. Но ему показалось, что своим раскаянием она сняла с него заклятие нелюбви, которое сама же наложила когда-то.
— Я напишу письмо Арлете, — пообещал он сам себе. — Она поймет, что нам с ней пора жить семейной жизнью, своим умом, своим домом, иметь детей. Она прочтет его и приедет. Без нее мне нет жизни, и это не слова, это истинная правда.
Лиана принесла аккуратно упакованные салаты и пирожки и передала их Орланду. Орланду поблагодарил и попрощался. Дорогой он заглянул в полицейский участок и сообщил о смерти Аманды Шику.
Шику пришел на похороны, которые состоялись спустя два дня. Он принес Аманде свое прощение. Он знал, что оно ей необходимо. И похоронил свое прошлое.
Шику сказал о смерти Аманды доне Камиле, потому что в отсутствие Билли Селена не виделась с Шику и всегда уходила, когда он навещал малыша. Дона Камила сказала об этом и Селене.
— Аманда? Умерла? — переспросила Селена.
Странное действие оказала на нее эта весть. Она почувствовала жар во всем теле, голова отяжелела, запульсировала кровь. Аманда! Она забыла о ее существовании. Не помнила, не знала, что есть такая на свете. Но это имя оказалось ключом, который открыл закрома ее памяти. Аманда была всему причиной. Селена вспомнила тюрьму. Потом свое венчание с Шику…
— Господи! Шику! Кровь побежала по жилам еще быстрее. Где же он? Почему они не вместе? Он звал Аманду в лесу у костра, когда она, раскалив на костре нож, вынула пулю и спасла ему жизнь.
Все былое ожило, стало ярче и явственнее настоящего.
— Тогда я была жива, — ужаснулась Селена. — А сейчас день за днем я как мертвая
Вспомнила Селена и то, как увидела Шику в первый раз, а потом, как заарканила негодяя Налду, который готов был выпустить в него пулю. Многое вспомнила Селена. Свое похищение. Помощь Билли. Страх перед Амандой. Письмо. Бегство. А потом… Потом она сама себя загнала в ловушку.
Селена уронила голову на руки и зарыдала.