Тетрада Величко

Глава 20

Настоящее, три недели спустя

Ему совершенно не хотелось, но Кузьма сбросил вызов Кристины.

Надеялся, что она правильно поймет. Давным-давно у них выработались какие-то алгоритмы общения, и это при том, что не собирались общаться в принципе вроде. Однако за последние три недели все перевернулось с ног на голову. Все поменялось. И эти алгоритмы в том числе. И он не хотел бы возвращаться к старому. Хоть те принципы их взаимодействия до сих пор казались ему единственно верными, учитывая ее уязвимость. Только у Кузьмы больше не хватало выдержки и сил. Отрезали ему контроль, что ли, во время той операции? Или это она в него проросла заново — с каждой минутой, проведенной рядом в палате, с каждым тихим пожатием пальцев, когда Кузьме совсем паршиво было. С каждым ее «родной»… И ведь ни разу не жаловался. А она все равно понимала с полувзгляда, словно мысли его читать могла. Все нити и связи, что он столько лет пытался порвать, чтобы ее защитить же — по-новой возрождала. И как теперь держать себя в руках, как дистанцию соблюсти — понятия не имел.

Ни к черту самодисциплина стала. Сам с собой справиться не мог.

Но и несмотря на это, в данный момент Кузьма не имел никакой возможности ответить. Как бы сильно ни хотел услышать ее голос.

«Ты где?» — сообщение пришло через минуту.

И хоть текст не содержал столь любимых Кристиной смайлов, он буквально чувствовал, как она нахмурилась. Через все расстояние, которое сейчас имелось между ними, ощущал начинающее закипать в ней раздражение.

«В офисе. Встреча. Еще полчаса», — ответил он и, отложив телефон, повернулся к визави, извиняясь молчаливым кивком и разрешая продолжать.

Она его прибьет. Все. Ее терпение исчерпано! Как можно настолько безалаберно относиться к себе, учитывая, что еще и месяца не прошло, как он подыхал на ее руках?!

Кристину аж трясти начало. Нервы ни к черту. Надо бы успокаивающее попить, что ли. Или прибить этого самоуверенного и упрямого барана, решив все проблемы махом!

Заставила себя выдохнуть. Встряхнула руками, передернула плечами, покачала головой из стороны в сторону, стараясь снять напряжение с шеи.

И все равно психанула. Не помогало. Ей очень сильно хотелось высказать ему очень многое. Кузьма должен был, как и каждый день до этого, явиться к ней, чтобы Кристина удостоверилась, что все проходит нормально. Елки-палки! Она его из стационара отпустила три дня назад только на этом условии. И вот, он уже отлынивает!

Хотя нельзя не признать, что до сегодня являлся исправно, еще и проводил в больнице куда больше времени, чем требовали эти осмотры… Ладно, они оба понимали, что ежедневно приезжать у него не было реальной необходимости. А вот желание находиться рядом у обоих — это да, хоть отбавляй, несмотря на все, что продолжало рвать душу и мотать нервы.

Кристина прошлась по кабинету, отсчитывая шаги. Только успокоиться все равно не выходило. Внутри бурлило все. Отчего-то ее это слишком сильно задело. Видно, то, что давным-давно накопилось внутри — сейчас взыграло, бурля и беснуясь, не позволяя разуму взять верх.

«Ок. Я приеду сама!» — отправила ему сообщение, подозревая, что Кузьма сумеет ощутить весь ее гнев.

Засунула телефон в карман и, прихватив пальто, вышла в коридор. Богдан тут же поднялся со стула. Он или его сменщик теперь непрерывно находились с ней. Даже ночью кто-то дежурил в холле этажа, где располагалась квартира, которую ей подарил Кузьма. По рекомендации Богдана, и требованию самого Кузьмы, понятное дело, она все это время жила там. Его охраны в комплексе много. Собственно, весь жилой комплекс под контролем людей Кузьмы. А значит, и риск меньше.

За матерями тоже «присматривали». Кузьма вроде и им предлагал перебраться в тот же комплекс, он и для них квартиру там мог купить. Но ни ее мать, ни тетя Маша не захотели оставлять свое ОСМД без присмотра. Уверяли, что все рухнет в одночасье. В результате охране пришлось оберегать их там. Но Кристине Кузьма не позволил остаться в старой квартире. Ни один довод или отговорку не принял.

— Домой, Кристина? — уточнил Богдан, двинувшись за ней.

— Нет, Богдан. В офис. К вашему упрямому боссу, — сквозь зубы процедила она. — Который почему-то решил, что ему уже можно работать, — проворчала уже больше для себя.

Но охранник услышал.

— Ясно, — хмыкнул он.

Кристина заметила, что отстал на шаг и что-то написал в телефоне. Предупреждал охрану офиса? Или Кузьме о ее настроении сообщал? Так он и сам должен был понять по смс Кристины. Или…

Вот тут у Кристины появилось очень неприятное подозрение. Непонятно с чего. Годами, месяцами, сутками отучивала себя думать и предполагать. Запрещала даже обтекаемо своим мыслям касаться того аспекта жизни Кузьмы, от которого с ума сойти могла от дикой, сумасшедшей боли и ревности. Иронизировала, язвила, а думать себе не позволяла. А сейчас эти мысли исподтишка подкрались. И попали в цель так точно, словно лезвие скальпеля. Кажется, Кристина даже согнулась немного, прижав руку к солнечному сплетению, которое свело дикой болью ядовитой ревности. Плеснулось кислотой.

После этих недель, когда почти все время вместе, когда касаться могла сколько хотела, когда он ее обнимал… Когда подхватывала и целовала, рядом была, подставляя плечо, пока он упрямо пытался подняться с кровати, едва Руслан разрешил… Когда он ее обнимал, вроде чтобы дух перевести, а на самом деле — оба не могли разойтись. Жила у него в палате практически… Чушь Роману молола про то, что просто спонсор их и благодетель после нападения не доверяет никому, кроме очень узкого круга. Не разрешает никому в палате находиться, кроме Карецкого и нее самой. Да так и было же по сути. А спонсорской помощи никто лишиться в больнице не хотел, по-видимому. С ней не спорили. И Рус не вмешивался.

Почти целиком переложила на уже бывшего мужа вопросы отделения и других пациентов. Считай, в отпуск ушла, лишь бы Кузьме помогать…

И вот после этого всего… После того, как он ее на ночь каждый раз домой отправлял, чтобы отдохнула, и не мог прекратить обнимать, когда Кристина его посылала подальше, оставаясь рядом… А потом и спать укладываясь сбоку, на одной подушке, на его плече, под одеялом одним, едва можно стало… Да, одеты оба. Но все равно же рядом. После того, как провела столько ночей в его объятиях, и всех тех слов, что Кузьма почти беззвучно шептал ей в волосы, в кожу, думая, что Кристина спит, допускать подобное было почти убийственно невыносимо.

— Кристина? Вам плохо?

Вот что в охране раздражает — за всем следят. Не провести, даже такие мелочи видят.

Богдан на шаг обогнал ее и заглянул в лицо.

— Все нормально. Не поела, мутит от голода немного, — соврала она, отведя взгляд.

Богдан кивнул. Поверил или нет — не ясно. Но больше с вопросами не приставал. Так и пошли к машине. В последнее время они ей даже водить самой не позволяли, перебрав на себя данную функцию. А Кристина за этим скучала. Управлять авто ее учил Кузьма. На их первой, подержанной машине, которую купил, когда она первый курс университета окончила. У них с этим столько было связано: воспоминаний, смеха, криков и подколок, что, даже злясь и обижаясь, каждый раз садясь за руль — она волей-неволей вспоминала о нем. Эту машину тоже он помог купить. Хоть Кристина от подарка и отказалась тогда. И от денег тоже. Настояла, что в кредит возьмет. И взяла. Только потом узнала, что лишь из-за его вмешательства ей дали этот самый кредит, да еще и на таких условиях. Долго потом ему еще ворчала и бурчала — и в сообщениях, и при встречах. Но машину свою очень любила. Да и благодарна была Кузьме. Хватило мозгов понять, что сама, при стандартных условиях, не потянула бы. Не в такой комплектации, во всяком случае. А тут — даже охранники хвалили и отмечали, что «зачетное» авто.

Уже без споров села на заднее сиденье. Голова бурлила от мыслей. Жжение в животе так и не прошло, хватало о чем думать, кроме споров о праве управлять машиной.

Строго говоря, Кузьма уже не нуждался ни в ежедневных перевязках, ни в таком контроле своего состояния. Да, ясное дело, он еще не восстановился до конца, и отдыхать должен был, а не за работу браться. Но в целом шел на поправку и чувствовал себя вполне сносно. Только она не могла отпустить его. Сломалось что-то в Кристине за эти дни. Была не в состоянии вернуться к прошлому стилю общения. Да и он, могла поклясться, забыл о своих же принципах, едва рядом оказывался. Сам этот предлог регулярных осмотров использовал. На ночь разъехаться не могли. Все время придумывали, о чем говорить, даже если разговор не клеился вовсе. Сидели у нее в кабинете до часа ночи…

Теперь вспомнил старые доводы, что ли? Решил все перечеркнуть? Снова заявить, что о ней же беспокоится?

Кристину аж колотило, если честно. И те ядовитые мысли не желали покидать голову.

Хотелось его хорошенько пнуть за все свои мучения.

За всем этим и не заметила, как они до офиса Кузьмы добрались. Хотя, учитывая вечер, даже в пробках постояли. Минут сорок ехали. А может, и больше. В здание их пропустили свободно. Помещение казалось пустым. Словно и не осталось уже никого, кроме охраны. Поднялись в лифте. Богдан ничего не говорил, да и Кристина не горела желанием обсуждать свои подозрения. Но в кабинет, где находился Кузьма со слов Вадима, которого они встретили в приемной, Макаренко за ней не пошел. Рука у Вадика уже зажила. А вот функциональность еще не восстановила.

— Не пропускай физиотерапию. Да и массажи бы закончил, — ворчливо заметила Кристина, зная, что последние пару дней Вадим на процедуры не являлся. — А то так от контрактуры мышц не избавишься. Болеть же будет постоянно. И функциональность не восстановится толком.

— Слушаюсь, Кристина Александровна, — шутливо щелкнул каблуками Вадим, взяв «под козырек». — Как только босс и его задания позволят, так сразу к вам и явлюсь, — широко улыбаясь, развел он руками.

— Ясно, — процедила Кристина, видя, что объем движений левой руки все равно ограничен. Она и по этому поводу Кузьме выскажет.

У самого мозгов нет, раз на работу уже приперся, так и Вадима подставляет.

— Он вас ждет, — Вадик указал на двери кабинета, хотя Кристина, кивнув, уже и сама пошла в том направлении.

— Привет, — притворила за собой дверь кабинета, с удивлением осматривая пустое пространство. Расстегнула пальто. Прошла к столу. — Кузьма? — почему-то начала нервничать.

— Привет, малыш. Зря неслась, я бы и сам приехал после встречи, — он появился в открытых дверях небольшой комнаты, прилегающей к основному кабинету.

Там была оборудована мини-кухня и вроде как уголок для обедов или совещаний в узком кругу, со столом и даже кожаным диваном у противоположной стены.

Улыбнулась, но так, чтобы видел, что недовольна его рвением к работе. Пошла к нему. А за шаг почему-то замерла.

— Будешь чай?

В руках Кузьма и сам держал чашку с чаем, судя по картонному крючку, зацепленному за ручку посудины. Только Кристина не на марку чая смотрела. А на его рубашку: синюю, свежую явно, без единой складки. Словно только новую из шкафа надел. Не застегнутую на две верхние пуговицы. И никакого тебе галстука или пиджака. И волосы мокрые. Вот совсем. Будто из душа только вышел. Который как раз за этой комнатой и располагался.

Дыхание сперло в груди. И пальцы сами сжались, давя ногтями ладони.

Кузьма заметил.

— Мавка? — нахмурился с непониманием. К ней потянулся. Но она отвернулась.

И все осматривалась. Зачем? Что еще не увидела?

Ах, да! На стеклянном столе, который стоял справа, два столовых прибора оставили. И высокие винные бокалы. Сейчас пустые. Кузьма явно ужинал недавно, и не один. А судя по тому, что на одном из бокалов имелся отчетливый след красной помады, то и не в мужской компании.

Вот тут ее действительно замутило. Зря, наверное, Богдану врала. И боль в солнечном сплетении стала невыносимой. А ведь за время дороги почти убедила себя, что глупости…

— Ты бы сказал, я не приезжала бы, — вроде бы с сарказмом, а по сути — выдав всю боль, обиду и проклятую ревность, процедила сквозь зубы. — Не собиралась мешать…

Так и не дойдя до него, Кристина круто развернулась, понимая, что глаза печет. И почему-то все еще не получается вдохнуть нормально. Проклятая ревность! Сколько лет ее из себя вытравливала, а теперь, за считанные дни, опять накрыло с головой. Тонула в ней, захлебывалась. И ударить его захотелось еще сильнее. Не физически. Морально. Такую же боль причинить. Но Кристина прикусила язык. Губы сжала. Не станет легче, если этой «кислоте» дать из себя выплеснуться. Только еще ужасней. Проверяла.

Только вот Кузьма не позволил ей отойти. Ухватил за плечо. Дернул на себя, обнял за пояс. Отставил чашку все на тот же стол.

— Ты и не мешаешь ничему, мавка, — второй рукой ухватил ее за подбородок, заставив на него глянуть снизу вверх.

Она опустила веки. Не могла ему в глаза смотреть. Не хотела открывать душу.

Окреп? Власть почувствовал. То, что боль ее и ревность увидел, и гадать нечего. Кристина сама понимала, что не в состоянии сейчас эти эмоции скрыть. Оттого и дернулась, чтобы уйти, исчезнуть из его кабинета.

— И то верно. Уже и нечему мешать, — ответила с той же язвительностью. — Ты вон, даже душ успел принять. И девку увезли…

— Кристина! — Кузьма это почти рыкнул. — У меня встреча была! Никаких девок. — Вновь попытался заставить ее на него глянуть.

К себе прижал, что тисками. И не отпускает. Воли не дает, хоть она и дергается.

— Ага, разумеется, если тебе это так удобней называть! И часто ты после деловых встреч моешься?! — уже она рыкнула. — Отпусти, Кузьма!

Вот точно не стоило приезжать. Вон как крепко держит. Поправился. Пришел в себя. Вновь командует и управляет.

— Мавка, да ну прекрати! — Кузьма встряхнул ее, хоть и слабо. Словно просто пытался достучаться. — Кристина, маленькая, ну что ты глупости выдумываешь?!

— Ну так отпусти меня, чтобы я ушла спокойно, и тебе голову своими глупостями не морочила! — могла бы — крикнула. А так — захрипела все из-за той же обиды, что душила, сжимая горло. — И охрану свою чертову забери! Ясно?! Не нужна она мне! Кому я понадоблюсь, если для тебя — пустое место?! — все, потеряла контроль.

Уставилась на него тяжело дыша, ощущая, как кровь ударила в голову. Может, и у нее давление? Как у матери. Наследственная предрасположенность…

— За что ты так со мной? Зачем топчешь и мучаешь? — застонала, обхватила себя руками, пытаясь эту боль унять. Глянула с обвинением, со злостью на грани ненависти. — Отпусти меня!

Не удержалась-таки. Выплеснулось. Бахнуло по обоим, закрутилось в комнате таким давлением и напряжением, что дышать с трудом могли теперь и она, и он.

Кузьма в ее глаза уставился, что-то выискивая там, одному ему ведомое. Лицом потемнел.

— Нет! — он просипел это, прижав ее к себе двумя руками еще сильнее.

К своему телу притиснул.

Почти больно. И так сладко от этого ощущения. Так горько от обиды! Ее разум взрывался от всех этих эмоций. Сердце болело, невыносимо «давя» на грудину.

— Мавка, нет! Ни хр*на! Не в этот раз! Нет сил больше. Кончились! Шагу без охраны не сделаешь, поняла?! Ни шагу! Ни вздоха! Потому что ты моя! — гаркнул так, что она вздрогнула. — Моя только!

И впился в губы Кристины, удивленно распахнувшиеся от такого заявления, которого столько лет от Кузьмы не слышала. И уж тем более сейчас не ждала…

А он, похоже, не собирался давать ей время что-то осмыслить. Обрушился, как «небосвод» на голову. Рухнул всем собой, и в прямом, и в переносном смысле. Ворвался в рот своими губами, языком, пригоршнями захватывая волосы Кристины, натягивая пряди, не позволяя увильнуть или отодвинуться. Втягивал в себя ее губы. Отрывался, чтобы веки поцеловать, ресницы, скулы. В волосы лицом зарывался. Не ласково и не мягко. И в помине нет. Жестко, жадно. Словно из-под воды выныривал и дышал этими касаниями, поцелуями, кожей ее, губами. Наступал на нее, давил, подталкивал куда-то. Оба в дверь уперлись неожиданно. Своими же спинами захлопнули, чуть не упав. На эту дверь и откинулись. Он ее к деревянному полотну прижал.

— Моя! — снова хрипло выдохнул.

Зло, с нажимом говорил. Гортанно. Ладонями по шее вел, придавливая, натирая, царапая и дразня этим кожу. И ртом следом, прикусывая даже.

Кристина не выдержала. В голове каша. Все смешалось.

Реальность вверх тормашками перевернулась. Дурацкая и мучительная реальность. Та, в которой столько лет… не прожила, нет — отмучилась… Словно за решеткой отсидела. В одиночной камере. А теперь ее на двор вывели. С ним встретиться дали…

Застонала в голос. Вцепилась руками в него, обхватила лицо, пальцы в его волосы погрузила. И уже плевать — почему мокрые! Только бы и дальше так целовал ее! Боль и обида не ушли, ревность плескалась внутри. Но от этого только больше хотелось в его губы впиваться, на поцелуй Кузьмы отвечать, прижиматься к нему всем телом. Пульс подскочил. Точно что давление бахнуло. Жарко стало, на спине под пальто и кофтой испарина выступила. Ткань кожу раздражала, мешала.

И ему тоже, похоже. Потому что Кузьма уже стащил с нее пальто, бросив на пол, им под ноги.

— Моя только! Не отдам больше! Убью любого, кто глянет в твою сторону только…

Продолжал целовать алчно, прикусывая кожу. Говорил так низко, так сипло, что в самом деле на рык похоже было. Но ее настолько захлестнуло потребностью в нем, что боли не ощущала, или не было ничего такого. Лишь нужда до дрожи, до крика, до воя — необходимость еще ближе притиснуться к нему, самой до рта его достать, до пульса на шее. До резкого подбородка и угловатого кадыка. Все поцеловать хотела, пальцами провести. Самыми кончиками, чтобы едва пучками коснуться. Вспомнить его на ощупь так, как вечность не ощущала. Каждый шрам поцеловать, каждый рубец: еще багровые, диссонансом выделяющиеся на коже. И в то же время — сжать хотела. Обхватить, стиснуть!

Господи, прости! Ей Кузьму укусить хотелось. Еще сильнее, чем он ее кожу прикусывал и ртом терзал. До боли — и своей, и его.

Страсть, которой не знала за все это время, о которой старалась не вспоминать, захватила с головой. И Кузьму тоже. Он стащил ее кофту, распустил волосы, что еще днем Кристина скрутила в пучок. Засасывал, целовал ее шею, кожу на груди, прямо через кружево бюстгальтера, заставляя Кристину голову запрокидывать. Даже приподнял ее, продолжая в закрытую дверь упирать. А Кристина остановиться не могла, задыхалась, за его волосы цеплялась. Пыталась за этими лихорадочными, бешеными поцелуями, за диким сумасшествием сказать, чтобы не смел! Чтобы поставил ее на пол! Швам три недели, немногим больше. Что же творит, глупый! Мало ли!

Простонала ему в ухо.

Не понимала уже, что с ней творится: кричать хочет, а грудь болит, горло перехватывает от страсти, от желания к нему. Руки трясутся, как у заправского алкоголика. От этой необходимости. И только сипло шептать получается. Воздух глотать — и то больно. А все равно за него цепляется, рубашку расстегнуть старается — невыносимо! Жизненно необходимо ощутить его кожу своей. Снова ощутить то, что недавно у самих себя украли: кожу к коже, его жар к ее… Две пуговицы оторвались. Слишком сильно дергала. Резко, жадно, неуправляема сама собой.

Кузьма внял. Бог знает, каким чудом, но услышал, разобрался в этом хрипе. Опустил ее, но рук не разжал, объятий не ослабил.

И вдруг снова развернул ее, оторвав от опоры. В другую сторону потащил, на ходу расстегивая на ней джинсы. Кристина уже с его плеч сорочку стаскивала. Пытаясь ртом, губами коснуться каждого ребра. Прижалась к вытатуированной букве ее имени. И громко, надрывно застонала от всего, что на части рвало и тело, и душу. Пальцами по длинному шраму от швов пробежала.

Он замер. Запрокинул голову, шумно втягивая в себя воздух, так, что ноздри раздувались.

— Моя! Никогда не отпущу больше!

Похоже, и он говорить толком не мог. Хрипел каждое слово, словно легкими говорил, а не горлом.

Кристину забило крупной дрожью. В кожу Кузьмы ногтями впилась.

Безумие чистой воды! Знают же, что зря…

Замерли на секунду, впервые за это время оторвавшись один от другого. Задыхаются оба, воздух хватают распахнутыми ртами. И смотрят глаза в глаза. Так, словно и взглядами, как руками, ртами только что — друг за друга цепляются. Словно разговаривать пытаются без слов, глазами. Какие-то доводы привести, а уже никто разум слушать не готов.

И остановиться не смогут. Оба поняли, что все — возврата нет.

Не знают, что дальше будет. Понятия не имеют, что потом.

Но сейчас прекратить ни Кузьма, ни Кристина не в силах. Умереть легче. Действительно не выдержат больше друг без друга…

И сзади тот самый диван. Поняла это, только когда переступила с ноги на ногу, путаясь в джинсах, которые он с нее стягивать начал.

— Моя, мавка! Моя… — опять прошептал Кузьма…

— Не я от тебя отказывалась все эти годы, — выдохнула со своей болью.

Сказала так, словно в горле битое стекло. Каждое словно кровоточит. С ядом вырывается, который душу все равно разъедал.

А Кузьма всем телом вздрогнул. Но принял ее удар, взгляд не отвел, выдерживая этот упрек. Признавая вину. И не прерывая контакт глаз, ртом накрыл правую грудь, прикусывая через кружевную ткань.

Не удержалась — застонала, еще больше выгнувшись.

Кузьма оторвался. Прижался губами к ключице, заставив Кристину податься назад, через весь диван как-то дико выгнуться, упереться в стену головой. Поддерживает ее под спину руками, продолжает все тело поцелуями покрывать. И джинсы уже до щиколоток стянул жадными, горячими ладонями. Грубыми и жесткими от его алчности, от желания до каждого миллиметра кожи коснуться, до каждой клеточки, кажется, которое ощущается и без слов.

— Маленькая моя, мавка… — шепчет, втирая эти слова в ее кожу так, будто губами, ртом, своими зубами ей какие-то невидимые татуировки набивает. Словно заклятие какое-то накладывает на нее.

А Кристина не могла и не хотела сопротивляться. Пальцами в его вихры вцепилась, надавила на затылок, подставляя под его поцелуи свой живот.

— Нужен мне! — простонала так, будто больно ей было. И в самом деле ощущала ужасающую, разрывающую пустоту в теле, до боли. До муки. — Весь нужен, родной! — вцепилась в его плечи, потянула на себя.

Кузьма закричал. Хрипло, надсадно, низко. С бешенством и злостью. Лбом прижался к ее животу. Не от боли из-за царапающих ногтей Кристины. А от всего, что встало между ними за эти годы. От всех, кто между ними встал. У нее мороз по коже пошел, заставляя волоски на затылке дыбиться, несмотря на жар, который вены рвал, вырывался с каждым выдохом. Она это в Кузьме чувствовала так же, как в себе. Словно раньше: одни мысли, одни желания, сердца стучат в одном ритме…

И дикая, невыносимая боль, что сами себя всего этого так надолго лишили. Безумный, безотчетный страх, что могут умереть, а так и не ощутить больше друг друга. Не почувствовать вновь то, что никто не в состоянии дать ни ей, ни ему.

Кузьма запрокинул голову, ловя губами ее руки, ладони поцеловать пытался. И вновь на губы накинулся. А Кристина его брюки расстегивает, путаясь в ремне. Дергает, пытаясь еще больший доступ к телу получить, полнее его почувствовать, понимая, что с ума сойдет, если не ощутит его в себе. Сейчас, сию же минуту! Сколько ночей мучилась, прогоняя из тела это желание и потребность в самом любимом и дорогом! А все равно — не сумела. Заклейменная, что ли, им? Под кожей ее свои метки он расставил словно бы…

— Моя…

— Нужен мне… Родной! — закричала в голос, когда Кузьма припечатал ее к дивану, буквально вонзившись в тело одним рывком.

Про все забыла: про охрану, про причины, почему нельзя. Кристину словно током по каждой мышце пробило. Не могла замолчать, не могла прекратить к нему тянуться еще больше. Тяжело. Господи! Он другим стал. И ее тело изменилось, да только плевать! Все к черту. Одно целое с ним! Опять! И нет никаких мыслей, только безумное удовольствие, которое с болью спутать — проще простого. Потому что невыносимо такое наслаждение после того, как и прикоснуться друг к другу не могли толком.

Накрыл ее собой. Вдавил в диван. В рот впился своими губами, царапая щеки Кристины щетиной. А сам в ее бедра, в ее тело врывается. Такой большой, такой массивный. Ее весь!

— Мой! — уже она застонала, обхватывая его плечи руками. Ногами за бедра обняла. И заплакала, сама не понимая: хорошо или невыносимо. — Мой! Ненавижу! — выгнулась под ним, чтобы еще больше прижаться, всем телом соприкасаться. — Как ты мог отказаться от нас?! — укусила его за плечо, не в силах выносить тяжелые, бешеные удары его плоти, от которых нестерпимо хорошо. До дрожи, до крика.

И она стонала на каждый его выпад, на каждый толчок, на каждое погружение члена Кузьмы. В какой-то момент искренне поверив — что не выдержит: или умом двинется, или тело порвется от такого напора.

А все равно хорошо. Острое наслаждение, горькое. Как полынь с медом.

И его хриплые стоны на каждый ее крик, на каждый упрек, которые своим ртом глотал.

— Моя мавка! Моя только… — как заведенный повторял, хрипел в ее горло в такт с толчками. Словно других слов не помнил.

Его бедра сжимались, она своими ногами ощущала каждый рывок, напряжение всех его мышц. Словно он не только членом — всем телом своим в ее тело ворваться пытался. Снова сделать единым то, что сам когда-то и разорвал на половины, так и не сумевшие стать самостоятельными единицами.

— Ро-о-дной! — вдавила затылок в диван, распахнутым ртом в его грудь уткнулась, разрываемая на части оргазмом такой силы, что в глазах потемнело.

Накатило волной, сметая сознание. Все было: и фейерверки в потемневших глазах, и грохот в ушах! Родное тело стало непослушным и тяжелым, неуправляемым Кристиной.

Ни с кем не могла такого испытать. Невозможно просто. Никогда с тех пор, как он ушел.

Затрясло Кристину всю, заколотило под ним. А Кузьма от этого совершенно обезумел, ощутив ее оргазм. Еще сильнее, еще резче и мощнее стал погружаться. Еще глубже. И уже его трясло.

— Мавка! — с хриплым криком вонзился вдруг так неумолимо, что она не вытерпит, показалось.

Еще до конца в себя не пришла. Все тело пылает, кожа горит, кровь словно густой стала, едва-едва по мышцам патокой растекается. А ощутила, как кончает в нее, изливаясь горячим и влажным семенем — и вновь не выдержала. Кончила от этого с ним вместе. Уже даже не кричала. Из горла вырывался беспрерывный хрип-стон.

Кузьма сжал ее руками, не давая сделать вдох. Пальцы в ее волосах. Ее ладони на его спине, скользят по влажной от испарины коже. Его тело такая же дрожь разобрала. Словно у обоих дикий озноб. А на самом деле — горят. Даже сейчас — сердца грохочут. В ушах кровь шумит. И дыхание обоих такое громкое, что ничего больше не слышат. Да и не хотят, не нужны им иные звуки.

Пусть весь мир до пепла сгорит. Только бы им так и лежать одним целым.

Несколько секунд потребовалось Кузьме, чтобы хоть немного в себя прийти, видимо. Не разжимая своих рук, перекатился на бок. Ее на себя уложил, заметив, что вдохнуть не может под ним. Но не вырывается. Плевать! Можно и умереть, когда настолько счастлива…

— Мавка моя…

Куда нежнее и мягче прошелся по ее векам, по трепещущим ресницам. Словно извиняясь, сожалея об этом неистовстве, которое самого разума лишило. Совсем ласково к губам прижался.

— Ты как, любимая? Маленькая моя… Прости, что накинулся, будто дикий…

Не могла еще говорить.

Пульс утихал. А все равно в одном ритме. Воздух словно слаще стал. И тишина какая-то обоих укутала. Умиротворение, когда не пошевелиться, даже если очень нужно.

Кристина помотала головой — не получались слова внятно. Губы обветрились за несколько минут от того, как кричала, что закусывала их, от дыхания, когда кислорода мало.

— Ты как, родной? — даже не пытаясь выбраться из его рук, уткнулась куда-то в район плеча. Носом в кожу его, чтобы запахом Кузьмы дышать, его сердце слушать.

Господи! Совсем недавно ему с кровати помогала подниматься, а тут так накрыло обоих… Хоть бы не аукнулось.

Он рассмеялся почему-то. Невесело. Но все равно — обоим легче стало. Словно оба признали — что неизбежно было. И подсознательно понимали — шли к этому каждую минуту последних недель. Потому что так и не перестали быть единым целым.

— Теперь точно не подохну. Не сейчас. Уже на небесах, кажется, — в ее волосы уткнулся лицом.

А потом вдруг ухватил в жменю эти все пряди на затылке и заставил Кристину запрокинуть голову.

— Мавка моя, просто, чтобы момент прояснить: я здесь сидел. И здесь ел, — повернул ее лицо так, чтобы она на небольшом столике у дивана еще один столовый прибор увидела. — Не было девок никаких.

И бокал с вином, которое почти и не тронули. Взгляд Кристины метнулся к основному столу, словно удостоверяясь, что и там ничего не изменилось. Трое. Их здесь трое было. Неужели и правда встреча? А она такой скандал ему закатила… Хотя не могла сказать, что сейчас жалеет о том, во что это все выплеснулось. До сих пор поверить не могла, что не бредит и в сознании. Что не снится ей это — его тело, к которому притиснута; его рука, скользящая по спине, ласкающая Кристину; пальцы Кузьмы, накручивающие ее волосы. И стук его сердца под ее щекой.

— Но женщина все равно была? — хрипло уточнила она.

Кузьма рассмеялся веселее.

— Была. По делу. Ее, конечно, время от времени по-всякому называют, упрекая в том, о чем и ты подумала. Но это скорее от зависти. Не у каждого нашего депутата хватка и такие стальные я**а, как у этой главы партии, хоть и не особо большой в нашем созыве.

Настал ее черед улыбаться. Поняла, о ком он.

— Встреча, значит, — вздохнула.

— Встреча, — подтвердил он. — С лидерами других фракций и партнерами по коалиции. Через две недели пленарные дни начинаются. Надо договариваться о голосованиях и законопроектах уже сейчас.

— Лучше бы выяснил, кто на тебя покушался, — проворчала Кристина, еще не готовая все претензии по ревности снять.

— Об этом тоже говорили, мавка. Не твоя проблема. Я разбираюсь.

«Придурок».

Не сказала вслух, не выдала свое возмущение тем, что пытался ее отстранить. Но Кузьма все равно ощутил, криво улыбнулся. Поцеловал проступившую между бровей складку.

Ей осталось только вздохнуть.

— А в душ зачем ходил? — спросила о том, что так зацепило.

— Долбанная слабость еще, — глубоко вздохнул. — То и дело в пот бросает. От малейшего усилия. Не хотел, чтобы от меня, как от грузчика, несло, когда ты приедешь…

— Дурной! — застонала вдруг так, что самой этот крик резанул по ушам. Дернулась. Но он крепче руки сжал, не пустив никуда.

Снова больно в груди стало. В горле.

— Глупый мой! Я же любила тебя и грузчиком! Кем угодно любила! Потому что тебя, а не все другое!

Отвернулась, испытав укол отчаяния, о котором сейчас не хотела вспоминать. Опять ему в плечо лицо спрятала. От всего пыталась затаиться.

Он вновь ее до хруста костей сжал.

— Кристина… Малыш… — голос полон вины и боли, которую даже не пытался отрицать.

И прощения не просил. Вновь стукнуть его хочется.

Только и давал как-то ясно понять, что сейчас — не выпустит из своих рук. А ее начал терзать вопрос — надолго ли? И ужас охватил, безотчетный, неконтролируемый — едва представила, что вновь без него может остаться… Умереть легче. Точно уж — с моста и в глубину. Чтобы сразу. Не вынесет заново такой боли и муки…

— Не отпущу, мавка. Клянусь… — словно поняв ее мысли, он аккуратно отцепил ногти Кристины, оставившие следы на его коже, прижал пальцы к губам.

Хотелось верить. Но пока не могла. Разум еще был не в состоянии проанализировать и обдумать все, что случилось. Не мог сделать выводы.

Только сейчас про охранников вспомнила. Сначала смутилась, а потом отпустило немного, когда поняла, что они в этой кухне-совещательной закрылись. Далеко от приемной, где Вадим с Богданом остались. Да и двери хорошие. И звукоизоляция в кабинете Кузьмы должна на уровне быть. При его-то делах… Не зря же и встречу здесь проводил, а не в основном кабинете.

— Я таблетки уже месяц не пью, — вдруг вспомнила она.

И презервативов они не использовали…

Но даже испугаться — сил не осталось. Он из нее все выжал.

Да и не хотелось бояться. Глупо и нелепо — ну куда им сейчас еще и детей?! А по спине дрожь прошла, и совсем не страха, от одной лишь мысли, что может забеременеть. От него. От родного и любимого…

— Ты мне Владика обещал, помнишь? И Марину… — голос прервался.

Задохнулась.

Бред же… А у Кристины аж затрепетало все внутри. Зажмурилась. Сцепила зубы.

Ну о чем она думает?! Его убить недавно пытались…

Кузьма ничего не сказал. Выдохнул тяжело. Губами ее век коснулся. А его горячая ладонь накрыла ее голый живот. Мягко погладила, да так там и осталась. Тепло. Хорошо.

Тишина. Ничего не говорит все еще. А пальцы дрожат. Его, не у Кристины. Второй рукой крепче ее плечи обнимает. И губы на ее виске, не отрывается.

Говорить ни он, ни она не готовы. Слишком остро все. Слишком… Просто чересчур.

Лезет в голову мешанина всякая. Не важная, смешная, глупая.

Вот интересно: не помнила — как он с нее белье снял? А она с него когда стянула?

Голые оба. А Кузьма в носках. Не достала она туда, видимо. В любом другом — отвратило бы. А в нем — ее он. И все. До последнего волоска на коже, до каждой капли пота, которым так боялся ее оттолкнуть.

— Разберемся, мавка. Со всем разберемся, если появятся вопросы, — тихо прошептал, крепко, но уже мягко обнимая. — А сейчас — поехали домой.

Домой… Куда? Где их дом теперь? В той квартире, что подарил? В старой — у матери? Или в его — где Кристина ни разу и не была. Да и как сдвинуться — если мышцы, что масло, не может пошевелиться. И ему тяжело — видит, что и Кузьма устал. Но и в офисе торчать всю ночь — не вариант, прав он.