Тетрада Величко

Глава 26

Настоящее

Карецкого он выловил уже утром. До пятиминутки час или около того оставалось. Адвокаты Кузьмы работали быстро, да и понимали, что им не за то такие суммы платят, чтобы видеть сны. Есть задание — надо работать. Кристина снова дремала в кабинете: ночь все же выдалась не особо сложная. Одна операция, да и то, как он понял, не слишком проблемная.

Так что теперь Кузьма собирался отдать Руслану документы, подтверждающие и его долю владения в акциях больницы. На себя все, так или иначе, не собирался оформлять, больше через подставные лица. Кристине много акций переписал. И Карецкому, о чем договор и подписывали вечером. Заслужил он, не поспорить. Да и Кузьма ему был жизнью обязан. И не только… Душой, если откровенно, тоже. Хоть и дорого это каждому из них стоило.

Сами документы на переход больницы в частную собственность подготовили давно. И в Министерстве все утрясли, мелочи решили, и бумаги лежали. И в здравотделе. Везде все на мази было. Только Карецкий и упирался, а Кузьме не горело. Да и Кристина особо не рвалась. Теперь же…

— Считаешь, я снова ее отдаю? Только теперь не за место, а за эти бумажки? — Рус исподлобья глянул на него. — Как тогда?

Напряженный сидел в своем кресле, в кабинете, где они сейчас и закрылись, чтобы это все обсудить. Прикурил. Пальцами поддел папку, просматривая бумаги.

Кузьма промолчал. Только скривился с сарказмом. Но взгляд Карецкого выдержал прямо и твердо. Он так не считал. Не в этот раз. Но они и не бабы, чтобы друг друга утешать и убеждать, рассыпаясь в заверениях, когда и так все очевидно.

А Карецкий хмыкнул, оценив этот взгляд. Отодвинулся от стола, поднялся из кресла и отошел к окну.

— И то верно. Как можно отдать того, кто никогда твоим и не был, так ведь? — хмыкнул Рус и вытянул из пачки следующую сигарету, прикурив вторую от первой.

Кристина ему вечно бурчала, чтоб бросал, а Рус только отмахивался. Иронизировал, острил. Но с другой стороны: кому еще хоть какое-то дело до его здоровья было? Всем по барабану. Что сотрудникам, что бывшей жене, с которой как расстались, так и не виделись ни разу практически. А Кристина вечно ему мозг выедала. Все пугала бронхитом и раком. И он ценил. Хоть и продолжал.

А Кузьма вот бросил, едва Кристина действительно серьезно заявила о том, что тот должен это сделать. Железной воли мужик. Не взял ни одной сигареты с тех пор, как Кристине сказал, что завязал. Ради Кристины мог себе сам горло перегрызть, своими зубами, кажется.

Рус так не мог, даже ради нее. Ему свои потребности, как ни крути, зачастую важнее были, чем ее беспокойство…

Или просто знал, что все равно бессмысленно? Так ради чего жилы рвать? Уже имелся опыт…

Она его любила, и вопрос не стоял. Только тут и равнять нечего было.

Выдохнул дым. Уставился в окно, где уже рассвело. Вроде и ночь не тяжелая, а голова чумная. И какая-то усталость во всем теле, словно на четырех операциях без перерыва отпахал. А еще — опустошенность. Непонятно с чего.

Хотя чего уж тут непонятного?

Как увидел их вечером вчера, так и вспомнилось все то, что сто лет забыть пытался. И решили все. А оно все равно постоянно между ними вылазило.

Тогда Кузьма тоже, как с сигаретами этими, решил, что уходит. И все. Еще и ему Кристину «перепоручил». Хотя по факту, так и не смог ведь доверить. В тень уйти не сумел. Не с его, Карецкого, пути. Кристине на глаза старался не попадаться, а у Руса едва ли не каждый шаг и действие перепроверял. И нельзя сказать, что Рус не понимал его. Понимал. Потому и не говорил ничего. Положа руку на сердце, он никогда не рискнул бы ответить искренне, сумел бы в подобной ситуации поступить так, как Кузьма. Просто отойти в сторону от женщины, которую любишь больше, чем самого себя. Позволить другому крутиться с ней рядом.

Даже не стал бы отвечать на вопрос, любит ли ее так же. Потому что и сам знал ответ, и Кристина была о ситуации в курсе. Если бы сам, своими глазами не видел этих двоих — наверное, и не поверил бы в то, что так любить вообще можно. Что такое бывает в жизни.

Но это сейчас он стал таким разумным и мудрым. А тогда еще все горело внутри. И свои чувства казались не менее сильными и мощными. А может, и были такими. Только любой огонь поддерживать нужно…

И все же, он ее любил. Тут и говорить нечего. Много было у Карецкого женщин в жизни. Имел возможность эмоции и чувства сравнить.

А тогда… Кристина тогда страшно разозлилась, когда Кузьма про их «договоренность» мельком упомянул на том мосту. Специально, как Карецкий только потом осознал. Это конкретно подзадорило Кристину. Выдернуло из той апатичной депрессии, в которую Величко проваливалась несколько месяцев перед этим. А Кузьма, очевидно, достаточно хорошо знал Кристину, чтобы предполагать такой результат.

И все же, нет. Не толкнуло ее в объятия Руса. И близко нет. Да и не факт, что сам Руслан в тот момент стремился к чему-то подобному. Ему бы Кристину как-то в «сознание» привести было. Рус после той ее попытки суицида переехал к Величко. Уж точно не собирался больше рисковать и пускать ситуацию на самотек, хоть Кристина и скандалила. Да только мать ее поддержала Руслана.

До одури странная ситуация. И уж точно никакой романтики. Жил у них на кухне, считай. Все лето ее за собой силой таскал. И на все крики и возмущение железный аргумент имел:

— Не я поперся с моста прыгать!

Кристине и возразить тут было нечего. Фыркала. Но спорить прекращала.

Другие по морям на каникулах и в отпуске, а они в больницу. Он себе даже отпуск в тот год не оформлял. Да и ее из поля зрения не выпускал. А Кристина постепенно увлеклась, втянулась. То ли назло Кузьме, то ли и им обоим — Карецкий не знал точно, готов был признать, что не настолько хорошо ее понимает — с головой в медицину погрузилась. На все операции с ним шла, от анестезиологов в больнице не отходила. Сама искала дополнительные материалы и какие-то статьи. Все время что-то читала, чему-то на практике училась. Через пару месяцев даже могло со стороны показаться, что все пережила и перестрадала.

Только Карецкий хорошо видел, что стоило ей оторвать взгляд от книг или отойти от пациента, стоило на секунду ослабить контроль над собой — и в глазах Кристины такое выражение появлялось… У Руса хватало суеверий. Вышел он из такого «села», что еще поискать надо. И одна из его бабок «ведьмой» среди людей считалась. Ходили к ней, советовались. Поговаривали, что именно она «навела» на его отца ту проклятую тягу к алкоголю. Потому что не хотела никогда в своей семье видеть, а дочь против ее воли пошла… Хоть сам Карецкий вроде и не верил в такое. Ведь дочь больше всего и страдала от пьянства мужа по итогу. Возможно, его бабка просто поумнее других была и еще в юности видела предпосылки характера будущего зятя. А дочка ее слушать не захотела. Ну а людям только дай языками потрепать.

Но все эти, с детства вбитые в головы, примочки и суеверия нет-нет, а вылазили. И когда он Кристи в глаза смотрел — он там Кузьму видел. Особенно когда ночами просыпался от ее воя и шел в комнату, будил Кристину. Не переболела она ничем. Не отлюбила. Просто притворяться научилась. Засунула вглубь себя, и все.

И такое же выражение он в глазах у Кузьмы видел, когда тот находил его, чтобы отчитался, дал ответ о состоянии, настроении, делах Кристины. Глупо и нелепо. Дурь… Но Кристина словно под кожей этого мужчины находилась. Та часть ее сущности, которая так и не вернулась, как бы она вид ни делала, что все нормально. Разучилась искренне смеяться. На всех и каждого смотрела с недоверием. Будто частичку себя оставила где-то. Или Кузьма так и не смог всю ее от себя оторвать.

Дикое ощущение. До холодных мурашек по позвоночнику.

И все же Карецкий считал, что сумеет ее от этого избавить. Только бы через самый тяжелый период провести. Дать улечься всей боли. Время все пригасить в состоянии, думалось ему. Особенно если Кристина увидит, что жизнь продолжается. Нет, Карецкий не лез к ней. Они так и оставались в границах дружбы, которая сложилась между ними за последние пару лет.

И только на Новый год Карецкий рискнул поцеловать Кристину так, как давно хотелось. Не дома встречали, он ее вытащил на главную площадь: народа полно, шум, гам, веселье, которым невозможно не заразиться. Кристина не то чтобы с энтузиазмом восприняла идею туда идти, но и не очень возражала. Как казалось Карецкому, она и сама уже устала все время терпеть ту боль, которую держала внутри себя. Вот там, на этой площади, по морозу и холоду, среди сотен совершенно незнакомых людей, под фейерверками и бенгальскими огнями, выступлением каких-то артистов, он и поцеловал Кристину.

Она не отшатнулась. И не возмутилась. Правда, и заявить, словно бы со страстью принялась отвечать на его поцелуй — тоже было бы проблематично. И все же не залепила ему пощечины. И даже не возмутилась. С каким-то удивлением, наверное, посмотрела на него после всего, но и не вырывалась из рук, когда Карецкий крепко обнял. А он теперь не собирался упускать момента. И все время старался прикоснуться, обнять, да и целовал часто. И Кристина отвечать начала. Он ее будоражил, однозначно. Уж имея богатый опыт, в этом Карецкий мог поклясться. И пусть пока она больше разрешала ее любить, чем явно отвечала на чувства, Рус не сомневался — достучится, пробьется к Кристине сквозь ту стену отрешенности, которой она себя окружила. И спал он уже не на кухне, день за днем стараясь ее к себе, к своим рукам и своим поцелуям приучить.

Даже Кузьма перестал появляться. То ли сам понял, то ли матери сдали.

Только постепенно запал Руса начал… Нет, не угасать. Скорее, трансформироваться. Говорят, кто сильно горит, тот всегда выгорает. Кристина с Кузьмой данное правило опровергали. А вот с ним, наверное, именно так вышло. Или, может, он ее все же недостаточно любил. Только с каждым днем Карецкого все больше заедала какая-то обида. Очень сложно бороться одному за двоих. Тем более когда знаешь, как она умеет любить.

И не сказать, что Кристина была к нему равнодушной. Нет. Пожалуй, так, как относилась к нему Кристина, еще ни одна девушка Карецкого не любила. Кристина знала, что такое забота о близком человеке и внимание. Не только в сексе и совсем не в нем. Она умела поддержать после тяжелого дежурства и просто помолчать. И все же, хоть это никогда не звучало вслух, Руслан словно бы постоянно слышал имя Кузьмы в ее голове. Она ни разу его не произнесла: ни во сне, хоть Рус и подозревал, что именно ей снилось, когда он ее от кошмара будил; ни во время их занятий любовью — Кристина никогда не ошибалась. И Руслан старался ей всегда удовольствие доставить, по этой части он был профи. Да только… Только, как бы он ни лез из шкуры, призрак того, кто сам ушел из ее жизни, все равно ощущался. И Карецкий знал, что не выдумывает и не накручивает сам себя. Месяц сменял месяц, он продолжал стараться. Однако… Постепенно он просто устал быть тем, кто любит сильнее. И в ответ на свое:

— Люблю тебя!

Получать:

— Я тоже тебя люблю, Рус, — только Кристина всегда глаза отводила, когда это говорила.

И они оба знали почему. Дело было не в том, что она врала. Нет, он ощущал ее любовь. Просто иным было это чувство. «Люблю… Но не так, как его». И все.

И этот взгляд, вперенный в пол, стал вызывать тихое, глухое раздражение. А даже претензий предъявить некому, кроме самого себя. Она ведь ничего ему и не обещала. Сам полез, и не факт, что туда, куда звали или просили. И все же обида — тяжелое чувство, даже если понимаешь ее неразумность. И зачастую справиться с ним доводы разума не помогают. Особенно если подключается ущемленное самолюбие.

В какой-то момент эти эмоции перевесили в Карецком, о чем сейчас он искренне жалел. Да только поздно махать кулаками после драки. А тогда он психанул.

— Почему ты не можешь просто забыть о нем?! — раздраженно и зло предъявлял Рус претензии Кристине. — Он же сам тебя бросил?!

А она просто молча отводила глаза. И от этого он злился еще больше. И на нее, и на себя самого, что особенно противно.

С Альбиной он познакомился случайно — ходил в здравотдел забирать свое назначение в больницу, хирургом. Понятия не имел, кто она, а ее родители — тем более. И в таком раздрае был — накануне с Кристиной поругался. Правда, поругался — это не про них. Он психовал и бесился. А она только слушала его, не возражая, и с какой-то затаенной виной принимая упреки и просьбы Руса. А от ее виноватого «люблю» — то ли в его сторону, то ли в сторону того, о ком они старались не вспоминать, а в результате никак не могли перестать говорить — вообще живот в узел сворачивало.

И что самое отвратное — никакой перспективы. Он просто не видел вариантов. Все усилия, которые Рус прилагал, что казались ему наиболее правильными — не приносили результата. Она была с ним. Да. Он обнимал ее. Он целовал Кристину. Он даже мог заставить ее стонать от страсти. Но никогда… Никогда она не смотрела на него таким взглядом, который он так часто раньше видел у Кристи, если разговор заходил о Кузьме. И такого чувства в голосе…

Это выжигало изнутри и ревностью, и каким-то ужасным чувством собственного бессилия. Словно бы он сопротивлялся самой природе. Как изменить направление русла реки… Не под силу одному человеку. Даже если построить плотину — вода все равно по сути своей будет стремиться в прежнее, природное русло.

Вот и рубанул сгоряча. Ушел. А она не остановила…

Два дня не возвращался. Думал: остынет — потом поговорит. Или она позвонит… Хотя Кристина и звонила, спрашивала: все ли у него нормально; ничего ли не нужно? А вот когда вернется — не уточняла. Словно ему оставляла решать — хочет он этого или нет. А она все примет. И Рус снова психовал. Сам не знал, чего хотел. Вроде и добился ее внимания, и беспокойство ощущал… А все не то, все недостаточным казалось. Ревность. Ревность… И самолюбия чрез меру.

А тут Альбина. Столкнулись банально в приемной. Он извинился, улыбнувшись. Она рассмеялась, посмотрев на него с явным интересом. И сама кофе выпить предложила. Рус и не хотел вроде. Да и не до того было. А согласился. Почему? Зачем? И сейчас точно не знал. Возможно, просто из какой-то потребности самоутверждения.

Нет, у него не было ничего с той Альбиной тогда. Хоть и хлопнул громко дверью, а все еще считал себя «с Кристиной». И Рус не считал вообще возможным изменять в отношениях… И все же, выходит, изменил. Хоть и иначе. А потом и физически. Предал ее, хотя сам чуть ли не ежедневно повторял, что его любви достаточно для них обоих, и он готов ждать до тех пор, пока она сумеет оставить прошлое в прошлом. И не сдержал своего слова.

И все как-то само собой складывалось. Кристина его назад не звала, а он все ждал. Они с Альбиной еще два раза ходили в кафе, и в кино. Теперь уже Рус приглашал. А потом… закрутилось. И семью ее он, оказывается, знал. Отца, во всяком случае. Еще по университету. Часто же в деканате бывал. А туда начальство частенько заглядывало. И Руса знали. Более того — приглянулся. По вкусу упорство и настойчивость в работе были. Намекнули, что одобряют как партию для дочери. Помогут дальше продвинуться, стать тем, до кого без надежного тыла можно самому и не «дослужиться».

И его задело. К Альбине он и близко так не горел, как к Кристине. Все спокойно и ровно. Но с этим он знал, как себя вести и что делать. Как ухаживать красиво, и что любят женщины, что слышать хотят. А Кристина…. Обида и чувство собственного бессилия — отвратный советник. Он это на своей жизни проверил капитально. Не любил Альбину и близко так сильно. Да и она вроде не пылала. Но подумалось, что если есть шанс, почему бы им не воспользоваться? Раз уж с любовью ну никак не складывается.

Ну, стал заведующим хирургией раньше всех однокурсников. А толку? В профессии Рус точно поднялся. Может, ему по жизни не стоит в семью и серьезные отношения ввязываться? Не его оно. В отличие от медицины.

Да и Кристину Руслан не оставил в этом плане. Хоть и поругались конкретно. И она ему сказала идти своим путем, раз так сложилось. Но обиделась. Да и он понимал, что по новой потоптался по ее доверию и сердцу. Ведь так или иначе, а был ей родным и близким.

Даже когда она ему открытым текстом говорила, что не хочет никакой помощи — проталкивал. Жене с бесшабашной улыбкой говорил, что по старой дружбе. Никогда повода не давал ревновать…

Не то чтобы это было сильно уж необходимо: Величко действительно работала без отдыха, проводя все свое время за совершенствованием. Сама бы всего достигла. Ей даже госы чуть ли не автоматом поставили. За рейтинг, да и по достоинству оценив все усилия, которые Кристина вкладывала в учебу. Все уже знали, где и кем она будет работать — больница прислала запрос. А Рус… Он Кузьме внятно объяснил, сколько и кому надо дать, чтобы Кристину и не думали в село отправить. И чтобы не мешали.

После того, как в себя после предыдущего «разговора» пришел и залечил все ушибы и гематомы. Он даже не особо злился на Кузьму за все те претензии. Во многом соглашался… Только и бороться с его «призраком» в своей постели устал.

Оба считали необходимым «помочь», несмотря на то, что сама Величко готова была ехать и в сельскую амбулаторию. Иногда Русу казалось, что они довели ее до той стадии, когда все «без разницы». Серьезно опасался, что действительно плюнет на них и махнет в глушь. А ее таланты ему самому нужны были. Да и реальную вину перед Кристиной ощущал. Особенно когда у нее срыв случился. Неудивительно. Человеческая психика штука тонкая и сложная. В нее влезть легко, «потоптаться» несложно, а вот наладить потом это все…

Знал Рус, что его вина, пусть и случилось это через несколько месяцев после их расставания. Просто Кристина еще какое-то время на «автопилоте» вытягивала. Только сколько же вынести можно?

— У нас пятиминутка через четверть часа, — вытащил себя из воспоминаний, поняв, что и сигарета уже закончилась. Давно в пальцах окурок держит. А сам не помнит, когда затушил.

Глянул на Кузьму. Тот сидел в кресле, глядя на Руслана слишком понимающим взглядом. Кивнул на это замечание.

— После этого Кристина свободна будет? Ей отдых не помешает. Может, и отпуск имеет смысл оформить. Она себя измотала графиком последних месяцев, — заметил Кузьма, не возвращаясь к прошлой теме, зависшей на одном вопросе.

Обоим, казалось, есть чем попрекнуть друг друга, и в чем повиниться тоже. Углубляться — какой смысл? Все и так понятно.

— Запретишь ей работать в больнице? — бросив окурок в пепельницу, Рус сел в свое кресло.

Как бы там ни было, не хотел он ее лишаться. И тот намек по душе резанул. Они с Кристиной друзьями были. Хорошими. И командой на работе. Ни с одним анестезиологом так в операционной не ладил, как с ней.

— Не я, ситуация так может сложиться. А Кристина свой выбор сделала. Я и так слишком долго ее не слышал по этому вопросу, — Кузьма перевел взгляд в окно.

Вроде и не уверен в чем-то, только хр*н с ним разберешь. Он так умел притворяться, что и сам черт с ним в покер не сел бы играть, по мнению Руса. Да и что он, не понимал, что ли, что его самого перло бы от радости, предпочти Кристина ему все иное в своей жизни? И Кузьму от этого понимания подрывало, сто процентов. Только умел себя в руках держать.

— Мне в здравотделе на что давить? — посмотрел на документы перед собой.

— Ни на что. Уже все решили и выдавили, — Кузьма хмыкнул. — Если хоть кто-то сунется, набираешь меня или вот этого человека, — положил перед ним на стол визитку, которую вытащил из папки с документами. — Он обо всем в курсе.

Руслан кивнул, повертел между пальцами кусок плотного картона.

— Можешь и сейчас ее домой везти. Смысл Кристине сидеть? Я с пятиминуткой решу, — не поднимая глаз, заметил он. — Отпуск могу на неделю дать. Кадров не хватает.

Кузьма кивнул, продолжая смотреть в окно. Поднялся со своего места.

— Ищи кадры. Лишними не будут, — ровно заметил он.

То ли предупреждал, то ли информировал. Поди разбери. И вышел из его кабинета. А Руслан откинулся в кресле, растер лицо и потянулся за новой сигаретой.

Вроде и знал, что все правильно в этот раз сделал. Только за грудиной все равно скребло и противно давило.

И очень давнее сомнение всплыло: а что, если бы не психанул тогда? Если бы еще пару месяцев потерпел? Если бы на Кристине женился, а не на Альбине? Все эти годы с ней прожил? Может, она и давным-давно забыла бы Кузьму?

Или он все еще сам себя обманывал?