Тетрада Величко

Глава 24

Прошлое

Следующие три дня Кристина ощущала себя как на «пороховой бочке». Кузьма совершенно не обсуждал с ней, что произошло и как он оказался ранен. Наотрез отказался, заявив, что ее это волновать не должно. А она понять не могла, как он себе это представляет? Каким образом она может не волноваться, если подобное случается? Да кто угодно с ума сойдет, если его любимый человек окажется в опасности! А он ей предлагает сделать вид, словно ничего и не было? Как?! Просто как?

Но в ответ на каждый свой вопрос получала только:

— Не думай, малыш. Это вообще не твоя проблема.

Ей хотелось ухватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. Останавливала рана на боку, которая, правда, заживала нормально, по всем признакам оказавшись достаточно поверхностной; ну и тот факт, что Кристина по определению не сумела бы такое провернуть. Слава Богу, что он хоть не пытался никуда уходить. Кристина сразу заявила любимому, что не выпустит его из дому, пока он не поправится. А Кузьма не спорил. Только посмотрел на нее как-то непривычно. От чего у Кристины по затылку холодная дрожь прошла.

Он вообще в эти дни вел себя не так, как всегда. Она не могла это четко сформулировать, но что-то в настроении, поступках, а главное — в мыслях Кузьмы было не так, как обычно.

Глупость же — ну как можно чужие мысли ощущать, пусть и самого родного человека? А Кристина чувствовала, как ей казалось. Нет. Не знала, о чем он думает. Просто изменения улавливала. И испытывала ужас отчего-то.

Странно, ведь видела уже, что нет угрозы, и на поправку идет. И не пропал никуда — рядом с ней, дома. Пару раз с Вадимом разговаривал, спускаясь к тому на улицу в машину. Не хотел в доме. Говорил, что не надо Кристине даже краем уха вникать.

А когда она, пытаясь понять и разобраться, спрашивала: «Все очень плохо?» — улыбался.

Обнимал ее и говорил:

— Все нормально, мавка. Прекрати мозги перенапрягать. Я решу все. Это случайность.

Ну как с таким человеком разговаривать?! Разве когда все нормально, людей подрезают ножом? Может, она и младше него, но не дура же!

Но Кузьма каждый раз просто игнорировал ее расспросы. Зато обнимал постоянно, словно они вновь только после армии встретились. Нет, не то чтобы за последнее время он охладел к ней. И близко нет. Но после ранения вообще не выпускал ее из рук, кроме тех моментов, когда разговаривал с Вадимом или еще с кем-то по телефону, кого Кристина не знала. Ночью просыпалась от того, что тяжело и жарко, а он не просто впритык — на ней лежал. Со всех сторон обхватывал и руками, и ногами. Просыпался от того, что она ворочалась, извинялся. А через час-два все повторялось, стоило ему полностью отключиться. Словно Кристина куда-то уходить собиралась, а он не пускал. Но она тогда уже старалась не шевелиться. Мало ли, может, ему так легче с болью от раны справляться? И что с того, что уже с утра после ранения Рус разрешил давать анальгетик, убедившись в отсутствии кровотечения. Или — тоже ведь не дурочка, понимала, что все совсем непросто, хоть он и не говорит ей — так вот, может, Кузьма в ней силы черпает? Кристина не была против. Да и сама так за него тогда перетряслась, цеплялась с не меньшей жадностью.

Смеялась и подшучивала, когда при очередном пробуждении он уже не извинялся, а начинал жадно целовать губы, сжимал ее тело алчными ладонями, вдавливал в матрас.

— Эй, осторожней! — пыталась образумить его Кристина. — Швы разойдутся.

— По х**у, — грубовато шептал он, спускаясь поцелуями на ее шею. Даже кусал, кажется. — Мне ты нужна. Швам потерпеть придется.

— Это ты такой смелый, потому что с обезболивающим, — не смогла удержаться от улыбки Кристина, хотя касания любимого уже бросили тело в жар. Сама вцепилась пальцами в его вихры, сжала кожу на плечах, царапая. — Не выпил бы таблетку на ночь — не до меня было бы…

— Мне всегда до тебя, мавка, — почти простонал почему-то он, уткнувшись лицом Кристине в живот. И тем же шепотом. Сжал ее руками так, что не вдохнуть. — Всегда…

А ей от этого страшно почему-то стало. Не могла для себя объяснить. Просто этот тон у Кузьмы, странное выражение в глазах, что появилось после ранения, и которое она никак распознать не могла… Ее саму как током пробило. Бросилась к нему, словно ненормальная. Будто кто из ее рук вырывает. Снова тем ужасом окатило, что потеряет его, и удержать надо, вцепиться руками и ногами…

Молчали оба, только резкие вздохи, хриплые, протяжные нарушали тишину спальни. А они набросились друг на друга, словно годами не касались, как оголодавшие. Кусались, сжимали, целовали до засосов и отметин.

Совсем непонятно — спасла же, зашила, следила, и рана хорошо заживала… А Кристину страх пробирал до позвонков. Волоски на затылке становились дыбом. И так — все время за эти дни из-за непонятного взгляда любимого, из-за его молчания.

Оторваться от нее не мог, а говорить не хотел. О серьезном, о том, о чем действительно думает.

А во вторник изменилось все. Кардинально. Обрушив всю вселенную Кристины до основания. Она только из больницы вернулась. У них теперь большая часть семестра в отделениях на циклах проходила. А она старалась как можно больше с анестезиологами провести. Ее и преподаватели отпускали, разрешая не сидеть в комнате, выделенной студентам. Раз уж нашла специализацию по себе, все только поддерживали, чтобы осваивала. С Русом встретилась, вчера не удалось пересечься — она отпросилась с половины занятия, чтобы домой быстрее вернуться, а он на операции был. Пошептались в закоулке, пока Карецкий курил. Кристина «доложила», что повязки меняет, обрабатывает швы. Все нормально вроде, воспаления нет, чувствует себя Кузьма нормально. А Руслан покивал головой, уточнил, чем она кожу обрабатывает? Похвалил… И после короткой паузы добавил ни с того ни с сего:

— Ты себя побереги, Кристя. Просто не лезь никуда, очень тебя прошу. Даже ради него, — хмуро глянул в ее сторону, выдохнув сигаретный дым.

Она удивилась. Никогда ничего Руслану не говорила про то, чем Кузьма занимается. Собственно, а что она могла рассказать? Не знала же ничего толком, только какие-никакие намеки да собственные догадки. Но и Рус, видимо, сообразил, что к чему, хоть и приблизительно. Но раньше никогда не позволял себе ничего о ее семье говорить.

— Рус, я ради него на все пойду, — отметя его предупреждение, покачала Кристина головой, слабо улыбнулась. — Он для меня — все. Даже медицина на втором месте.

— Я знаю. Не глупый, вижу, — отведя глаза, как-то грустно вздохнул Руслан, затушив сигарету. — И все же побереги себя, Величко. Ты не только ему нужна… Да и люди многое потеряют, если от медицины откажешься, — уже с какой-то непонятной улыбкой добавил он, все еще не глядя ей в глаза.

Только выражение лица это у него такое… натужное что ли, вышло. Не живое вообще. Как маска.

Кристина тогда удивилась, никогда Руса таким не видела. Но уже вечером ей совсем не до того стало.

Когда она вернулась домой, Кузьма сидел на кухне и курил. Много курил. В пепельнице больше десятка окурков лежало. В воздухе — дыма больше, чем кислорода, хоть он и открыл окно. На улице уже потеплело, май на носу — не вытягивало толком.

Поднял голову и как-то тяжело, внимательно глянул на нее, не сказав ни слова. И вновь уставился в стол перед собой.

— Кузьма? Что такое? Рана болит?

— Нормально все, … мавка

Голос не родной даже. Какой-то чужой и пустой. Словно придушенный. Сильно много сигарет?

Ей почему-то тревожно стало. Нехорошо как-то. Боязно. Будто сквозняком потянуло. Кристину даже передернуло. Подошла к нему, нуждалась в контакте.

— Ты поел или только курил? — она обняла его со спины, наклонилась к щеке, прижавшись всем телом к спине Кузьмы.

Повернулась, поцеловав в щеку. А он не повернулся навстречу, как всегда это делал. Только головой покачал, наверное, в ответ на вопрос о еде. И крепко сжал ее ладони, перехватив их на весу. Словно в замок своими пальцами взял. А она его обнимает — отойти из-за этого не может.

— Кузьма, пусти, — рассмеялась Кристина, прогоняя прочь непонятное морозное ощущение, зародившееся в груди. — Я тогда сейчас быстро приготовлю что-то, поедим…

— Не надо, Кристина. Я ухожу.

— Куда? — удивилась она, опустив голову ему на плечо, попыталась заглянуть в глаза. Но Кузьма все еще не оборачивался. — Когда вернешься? Я к ужину тогда что-то вкусное сделаю…

— Я не вернусь, Кристина, — оборвал он планы, что она уже начала строить. — Вообще.

Поднял кольцо из ее рук, которое сам и удерживал, убрал со своей шеи. И поднялся, отступив от нее в сторону.

— В смысле? — она не поняла. Совсем не поняла. — Сегодня не вернешься? Мне к мамам опять ехать? — Обхватила себя руками, начав мерзнуть, несмотря на теплую погоду.

Эти слова были лишены для нее всякой логики и смысла. Не врала Карецкому — Кузьма был для нее всем. Без него она не представляла жизни.

Кузьма просто повернулся и посмотрел на нее таким взглядом, что у Кристины внутри что-то словно порвалось. Лопнуло неясно что в груди и кровоточить стало. Уже в тот момент подкоркой поняла, что — все. Весь смысл уловила. А согласиться с этим не могла. Не в состоянии была принять.

Темные у любимого глаза были. Словно чужие, незнакомые. Жесткие и холодные. Пустые. И только в самой глубине плескалось что-то, что лишь больше боли Кристине причинило. Вина. Он знал, что сейчас делал. Понимал, на что идет и какую ей боль причиняет. И все равно не сворачивал.

— Нет, Кристина. Ты можешь остаться здесь, если захочешь. Я буду платить за квартиру столько, сколько ты жить в ней захочешь. Только я не вернусь. Я ухожу от тебя.

— Как? Куда? Почему?! — ничего не поняла она.

Сорвалась в крик.

Какие-то детские испуганные слезы на глаза навернулись, туманя зрение. Стирая Кузьму, стоящего напротив. Все расплывалось.

— Кузьма! Я не понимаю?! Что не так! Почему ты уходишь? Я же люблю тебя…

— Не будет толку, маленькая, — на мгновение ей показалось, что он дрогнул, что она достучалась до него. Но уже через секунду он вновь отгородился той чужой и неприступной личиной, которой Кристина никогда не видела в любимом. — Сколько я тебя мурыжить могу? Таскать туда-сюда? Тебе нормальный мужик в доме нужен, на которого рассчитывать можно. Который решит все твои проблемы, а не добавит новых.

— Мне ты нужен! — заорала она, дико испугавшись.

Ну что же за бред он говорит?!

Шагнула к нему, схватив Кузьму за руку. Но он отошел. Аккуратно из ее пальцев освободился.

— Нет, мавка. Тебе нормальная жизнь нужна, а не я. От меня сейчас одни проблемы будут. Не надо оно тебе. Ты можешь врачом хорошим стать. Отличным. Мечтала всегда, я же знаю. А я… Видишь, как оно все складывается… Если опять подрежут? Или еще что? На зону попаду? Как ты жить будешь? Зачем? Не заслуживаешь ты такого. Или если не вылезу в следующий раз, когда кто-то счеты сводить будет… Что тогда? Ты что, не помнишь, как наши матери всю жизнь в одиночестве промучились? Оно тебе надо, так жить? Я для тебя такой судьбы не хочу!

— Да мне все равно! Кузьма! О чем ты говоришь?! О чем?! — опять сорвалась, закричав так, что голос захрипел. Зарылась руками в волосы, сдавив виски. — Что происходит, Кузьма?! Мне же ничего не нужно, только ты…

— А если я подохну, ты как жить будешь? Со всеми моими долгами, которые не в деньгах? Которые тебе и подавно не нужны?! — рявкнул вдруг он так, как никогда с ней не говорил. Сам сорвался.

Выдохнул резко. Сжал челюсти. Руки стиснул в кулаки.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь сейчас, Кристина. А я имею полное представление. И не хочу. Не буду втягивать тебя в это. Не буду так подставлять. Я ухожу. Всегда помогу, ты во всем на меня рассчитывать можешь… Только… Живи дальше без меня, Кристина. Найди… — он замолчал, тяжело сглотнув, отвернулся, прошел по кухне туда-назад. Остановился у порога, обернулся. — Найди нормального человека, который с тобой рядом все время быть сможет, помогать будет, а не станет пропадать сутками или опасности тебя подвергать.

Она к нему бросилась, не собираясь этот бред дослушивать. Никак не могла сообразить, что же творится? Может, у него от таблеток в голове помутилось?

— Родной! Мне не нужен никто, ты же сам знаешь! Брось это все! Ну что мы с тобой — не заработаем? Ведь жили раньше, и ничего нам не надо было, кроме булки на двоих. Любимый!! — заплакала, глотая слова и буквы. — Брось, уйди оттуда. Не нужны нам такие деньги! Мне только ты нужен, понимаешь?! Я не хочу ничего больше, никого не хочу… Что же ты говоришь такое, Кузьма?!

Она никак не могла понять, что он это все серьезно говорит. Что не шутит. Пусть Кузьма никогда так глупо и не шутил… Задыхаться начала. Ей совершенно не хватало воздуха.

— Я не могу бросить, Кристина. Уже не могу, — сипло прошептал он, словно и самого Кузьму кто-то душил. На секунду обхватил ее лицо рукой, как всегда это делал. Прижался своим лицом к ее макушке, резко втянул в себя воздух, словно ею дышал. — Но тебя в это тянуть не собираюсь. Ты должна жить нормально.

Он глянул прямо на нее. Сжал челюсти так, что желваки на щеках заиграли. И резко разжал свои пальцы, будто сам себе не разрешал больше задерживаться. Отвернулся к коридору.

Кристина не могла его отпустить. Не в состоянии была. Как можно позволить уйти части себя? Как руку или ногу отбросить? Сердце и легкие вырвать из грудной клетки скопом и бросить в сторону?

— Кузьма! — она рухнула на пол, ухватив его за ноги. Сама на колени встала, запрокинув голову. — Я умоляю тебя, не уходи. Мне все равно, ты же знаешь! Я же никогда тебя этим не упрекала. Я все вытерплю с тобой, все вынесу. Мы вместе со всем справимся. Не уходи, родной… Любимый… Я без тебя не смогу. Не выдержу…

У него глаза почернели, лицо. Никогда у Кузьмы такого бешеного взгляда не видела. И такого опустошенного одновременно. Сокрушенного. Словно через кожу и мышцы кости проступили, придавая ужасный вид какой-то посмертной маски. И губы он сжал так, что их просто стало не видно.

Но ничего не ответил ей. Медленно наклонился. Осторожно расцепил ее руки и отступил. После чего просто отвернулся и вышел из квартиры. А Кристина так и осталась стоять на коленях на полу с непониманием глядя на ладони, которые он отцепил от себя. И пытаясь понять, что случилось? Когда и как все пошло не так? Только понимания не происходило. Потому что ее мир крошился по кусочку, и Кристина, казалось, слышала грохот этой рушащейся картины собственного мироздания.

Она просидела на том же месте несколько часов. Ноги затекли и сначала болели. Потом Кристина перестала ощущать их. Все тело, казалось, онемело. До последней клеточки. Она ничего не ощущала. Просто сидела на полу в кухне и смотрела через коридор на дверь, почему-то иррационально ожидая, что вот сейчас та откроется и Кузьма вернется. Войдет и удивленно посмотрит, поднимет Кристину, поцелует так же жадно, как всегда. И скажет, что она все неверно поняла, все неправильно из его слов себе надумала…

Только он все не возвращался.

В какой-то момент в квартире стало совсем темно. Но Кристина была не в состоянии подняться, чтобы включить свет. Она даже просто сообразить не могла — в чем дело, почему так видно плохо? Да и потом, глаза свыклись. Она могла рассмотреть дверь. И этого разуму казалось в тот момент достаточно.

Осознание накрыло ее часа в два ночи, наверное. Что-то зашумело во дворе. Машина проехала или мотоцикл, заставив Кристину вздрогнуть от резкого звука.

Почему-то именно тогда она поняла, что это действительно конец. И ничего у них больше не будет: ни свадьбы, которую планировали в будущем, ни детей, ни самого Кузьмы рядом. Больше ни одной ночи вместе, ни одного сонного утра, когда ели из одной тарелки, дремля друг у друга на плечах, ни одного долгого вечера, посвященного обсуждению ее практики, его планов на их жизнь.

И это осознание… оно ее сокрушило. Абсолютно. Словно удар такой мощи, который не оставляет после себя ничего, только пыль. Как взрыв, когда здания сносят, чтобы расчистить место под новые застройки…

Ничего… Кристину до основания разрушило.

Она даже не плакала. В пустоте нет слез или крика. Только тишина и пустота. Полный вакуум. Вот так Кристина и ощущала себя — тонкой оболочкой, полной темного ничего. Пустой до боли и разрывающейся от боли в одно и тоже время. Хотелось завыть, зарыдать в голос. Умом хотелось. Вспомнить хоть одно матерное слово, чтобы ему вслед послать, хоть как-то из себя это выплеснуть… А ничего не выходило. Она не могла. Даже говорить. Дышала урывками, какими-то приступами. Медленно опустилась на пол всем телом, все еще не в состоянии оторвать взгляд от двери, хоть уже и не верила, что Кузьма вернется.

А дальше…

Кристина никогда, на самом деле, не могла полностью вспомнить, что было дальше. Ее сознание впало в ступор, то появляясь, то вновь растворяясь в этой пустоте какими-то вспышками. Не знала — спит или бодрствует. Вспоминает или снится ей?

Опять его зашивала, только не успела — умер, а она раскачивается над ним на коленях, не в силах вынести боли от потери любимого, осознания того, что не спасла, не сумела…

Вскинулась от воя, не понимая, что за противный заунывный звук, от которого мороз по коже. Осмотрелась, не ориентируясь до конца — где она? В квартире все еще никого не было. А за окном едва-едва серело.

Что заставило ее подняться и на подгибающихся ногах обойти квартиру? Зачем по шкафам и тумбочкам принялась лазить? Ничего не нашла. Он все забрал. Значит, еще раньше подготовился, а она не заметила? Когда увез вещи? В понедельник? Вчера утром…

От этого понимания Кристина даже зашаталась. Обхватила себя двумя руками, будто удержать свое тело пыталась, не позволить себе же распасться на части. И в какой-то момент не выдержала — выбежала из квартиры, захлопнув двери. Сама точно не знала, куда ноги несут. Слишком тяжелые выдались дни, психика отказывалась работать. И усталости не замечала, бежала через город, над которым медленно поднимался рассвет. В себя пришла только под дверями квартиры мамы Маши. Того дома, который «отчим» считала. Ведь у родной матери после переезда не жила. То ли удивилась, то ли испугалась, поняв, что на звонок жмет. Утро раннее, разбудит маму Машу, растревожит…

Только та не спала, видимо. Распахнула двери, едва Кристина отпустила кнопку звонка. Сама лицом серая, волосы растрепанные, а глаза красные. Словно и она плакала. А из-за ее спины выскочила уже родная мама Кристины, обхватила ее за плечи, втащив в квартиру.

Они что-то говорили, вздыхали, касаясь Кристины руками. Волосы ее приглаживали, и говорили, говорили… А она ни слова понять не могла, кроме того, что Кузьма позвонил матери…

На его имени ее чем-то таким мощным и глубоким накрыло, таким невыносимым, что Кристина взахлеб зарыдала, задыхаясь. Все тело заколотило, словно в лихорадке. И она упала бы, наверное, только матери ее подхватили, поняв, что Кристина уже не справляется с собой.

Не помнила — ни как отвели ее в комнату, где они раньше с Кузьмой жили, ни когда кое-как раздеться помогли. Проснулась через несколько часов от своего же воя. Снова стояла на коленях над телом Кузьмы.

Мать вбежала в комнату. Начала спрашивать, что-то предлагать, успокаивать… Причитала над ней, словно Кристина умирала. А Кристина все еще не понимала ее слов. Слышала, воспринимала, а мозг смысла не улавливал. Укрылась одеялом с головой. Уткнулась лицом в подушку. Настолько плакать хотелось — горло болело, грудь, глаза жгло.

А слезы больше не появлялись. И восприятие реальности то и дело исчезало.

В таком состоянии она провела несколько дней. Точное число Кристина сказать не могла, не следила за временем. И даже порыва какого-то не было к чему-то стремиться, что-то сделать. Так и лежала в этой комнате, забившись в угол дивана. Куталась в одеяло, несмотря на май на дворе. Пыталась как-то душ принять, только зачем-то в одежде под воду залезла. Да так и промаялась, не в состоянии вспомнить, что и следом за чем делать надо, с чего начинать? Стояла под горячей водой минут двадцать, наверное, пока мама Маша не заглянула, проверить, как у нее дела? Они с ее мамой по очереди с ней оставались — наверное, опасаясь оставлять Кристину одну. Хотя она и не знала, как договаривались на комбинате. Сама забыла о том, что у нее какие-то дела и обязанности есть. Запуталась — где ночь, где день? Жила урывками от кошмара до кошмара. А просыпаясь — разрывалась от боли, которую все еще не могла из себя выплакать. Только глубже будто заталкивала. Переполнялась ею.

Телефон разрядился давно. Она его не заряжала. Зачем? Кузьма все равно не позвонит… Она не имела в этом никакого сомнения. Тогда зачем ей телефон? Собственно, Кристина даже поесть забывала. И не ела бы, наверное, если бы матери не впихивали в нее хоть что-то. Правда, это удавалось им не чаще, чем раз в день-два. Аппетита не было вообще.

И неизвестно, сколько бы еще она так просидела в углу дивана, и до чего себя довела бы, если бы однажды на пороге этой комнаты не появился Руслан.

Она даже не отреагировала на его появление. Подняла глаза, и снова вперилась в колени, укрытые одеялом. А Карецкий матом выругался. Громко, грубо, резко.

— Твою ****. Величко! Ты что творишь? Ты головой думаешь?! Б****! Ты хоть понимаешь, что я тебя уже похоронил почти?! Все морги объездил, все больницы! Ты почему на звонки не отвечаешь? Пропала, квартира пустая стоит, в университете не появляешься, в больнице… Кристина! — заорал он громче, наверное, потому, что она не реагировала. — Ты на себя посмотри! Ради чего?! Ради этого идиота?! Что ты с собой творишь?!

— Уходи, Рус… — прошептала она, по-честному, так и не выйдя из своего ступора.

Но Карецкий был не тем, кто сдается от такого отпора или отсутствия интереса собеседника.

Он еще раз выругался. После чего схватил ее за руку, не церемонясь и не миндальничая, как матери, которые боялись и лишний раз ее тронуть или в комнату заглянуть. Рус же просто сгреб в охапку и потащил ее в ванную. Точно как она сама недавно. Засунул ее, растерявшуюся и дезориентированную под душ. Только на полную включил ледяную воду. Так, что Кристина мигом промокла и завизжала от холода. Принялась вырываться, брыкаться, стараться освободиться от его хватки. Матери прибежали на крик, но стояли поодаль, поняв, что боли ей никто не причиняет. Наверное, сами уже отчаялись, не в состоянии придумать, что делать.

— Величко, в себя прийди! Ты три операции пропустила! Из-за кого? Из-за мужика? Это твое оправдание перед людьми, которые умереть могут, так? Тогда нех*р тебе в медицине делать! Ничего ты не стоишь как врач! И я зря на тебя столько времени потратил, надо было кого-то другого учить, а не слабачку, которая не может отодвинуть личное и выйти на работу, как все мы делаем… — Он ее еще и встряхивал на каждое свое слово и упрек.

Это позже Кристина поняла, что Карецкий сам в отчаянии был, увидев ее в таком состоянии. Не знал, что делать. Пургу нес, провоцируя ее хоть на что-то: на обиду, гнев, злость… Только бы из апатии выдернуть.

Но тогда она этого не знала. И ее зацепило. Где-то в глубине, под пластом рухнувшей реальности, Кристину задело. Она всегда очень хотела быть врачом, выкладывалась по полной, прилагала все усилия. И то, что Рус говорил… может и не так, как в другой день проняло бы, и все же…

— Отцепись от меня! Отстань! — закричала Кристина, стараясь выбраться из-под ледяного душа. — У меня пневмония будет, идиот!

Она вдруг ощутила такой приступ агрессии, такую злобу, что принялась отбиваться. По-серьезному стала Руслана бить, со всей своей силы, пусть и не много той сейчас у Кристины было.

— Я не слабачка! Не смей такого говорить. Ты ничего не понимаешь! — орала она, хаотично молотя его руками.

Понимала и сама, что Рус ни за что страдает. На себя всю ту злость принимает, что ей Кузьма в душе зародил. Всю ту боль… И терпит. Не отбивается.

Впервые что-то в голове прояснилось, хоть и не до конца. Стыдно стало. Замерла, уставившись на Руслана. Губы кусает. На матерей даже глаза не может поднять, сил нет. Ее всю колотит. То ли от холода уже, то ли от всех этих эмоций.

— Прости, — прошептала.

А сама губы кусает. Не может перестать. Они будто бы сами собой под зубы лезут, хотя Кристина уже соленый привкус крови на языке чувствует.

— Ничего, Кристя, ничего, — Рус резко выключил душ, потянув ее из ванны.

Кругом вода, все мокрое: коврик, стиральная машинка, зеркало все в брызгах.

— Ори и бейся, сколько душе угодно. Плачь. Только выпусти это из себя, встряхнись… — укутывая ее в полотенце, которая мама Кристины уже приготовила, приговаривал Руслан.

— Я не могу! — вдруг заорала Кристина так, что и она, и они все вздрогнули. — Не могу плакать, — простонала она, понимая, что силы кончились. — Оно меня изнутри разрывает просто, Рус. Невыносимо, глаза жжет. А плакать не могу. Нет слез…

Кристина сползла, повисла на руках Руса. А он подхватил. Сжал крепко: и руки, и зубы свои.

— Ничего, Величко. Ничего, — тихо, но уверенно прошептал Рус. Будто точно знал, что и как сейчас делать. — Тогда ори и бейся. А оно потом само как-то… Будет все, Кристя. Наладится, — начал ей волосы промакивать, вытирать полотенцем, успокаивая.

Она не спорила. Позволяла ему воду с нее вытирать. А сама точно знала, что неправ Карецкий. Для нее все кончено. Все, о чем Кристина мечтала и чем жила всю жизнь до того вечера, когда Кузьма ушел. И ничего у нее уже не будет.

Мать слезы тайком смахивала, Кристина видела. А мама Маша просто в другой угол коридора отошла, обхватив себя руками так же, как сама Кристина недавно. И посмотрела на нее с такой болью, с таким стыдом, словно бы сама в боли и муке Кристины повинна была, а не ее сын. Извинялась несколько раз за эти дни, просила у нее прощения.

Кристине захотелось успокоить ее, убедить… Только силы исчерпались. Закончились совершенно. Позволила Русу усадить себя на край ванной и молча смотрела на маму Машу, пока ее собственная мать и Руслан решали, какой чай заваривать и быстро доставали сухую одежду. Пыталась глазами показать, что маму Кузьмы точно ни в чем не винит. Только сомневалась, что в ее глазах хоть что-то можно теперь увидеть, кроме той пустоты, что в Кристине жила, распирая изнутри.

Рус не собирался ее теперь в покое оставлять. Прицепился, как клещ. Таскался за Кристиной везде. Рассказал, что действительно искал ее с самой среды, когда она ни в больнице не появилась, ни в университете о себе никаких вестей не оставила, почему пропускает. Звонил постоянно, только телефон был вне зоны покрытия. Объездил все морги, тоже не врал. Отчаялся, действительно поверив в худшее, начал среди всех своих знакомых узнавать, кто хоть что-то мог знать о криминале, куда там тела убитых девают. Как избавляются от улик. Действительно поверил, что ее убили, порешив вместе с Кузьмой за компанию. Но все равно искал. А тут ее мать обнаружила, что у Кристины телефон уже пятый день разряжен и включила заряжаться. Рус, как только получил уведомление о том, что ее номер опять на связи, сразу же позвонил. Мать Кристины и рассказала, где она. Знала о Руслане, Кристина про друга рассказывала много.

Наверное, именно после этого рассказа Руса, Кристина в полной мере начала осознавать, что заставило Кузьму уйти. Она, если откровенно, не до конца понимала, что его «деятельность» может и ей грозить. Да еще и так глобально. За любимого боялась, а о себе даже не думала, не связывала, в голову не приходило. А Руслан, выходит, этого чуть ли не каждый день ждал? Лучше ее понимал все подводные камни? Наверное.

Только и поняв еще один мотив… Не простила. НЕ приняла этого поступка. Еще больнее стало, что Кузьма, зная больше и понимая, куда влазит, так глубоко зарылся в это все, не оглядываясь на их чувства, их семью, что теперь не имел иного варианта…

Карецкий заставил ее помыться. Нет, не следил. Под дверью ванной стоял, внутрь не ломился, хоть и угрожал. Но благодаря этим угрозам Кристина и помылась впервые за все эти дни толком. И обед в нее впихнул силой, не слушая, что Кристину от еды воротит. Остался здесь, у них, устроившись ночевать на полу в кухне. По ходу договорился о том, чтоб поменяться дежурством, которое у него сегодня ночью было, с другим ординатором. Два дежурства вместо этого согласился взять за выручившего его коллегу.

Кристина все слышала, хоть Рус и тихо пытался говорить. Только в «панельке» разве утаить что-то? Даже превозмогла охватившую ее после всех действий усталость и вновь накатившую апатию.

— Иди, Рус, — хрипло вразумляла она. — Зачем тебе лишняя работа?

Но он проигнорировал ее попытки.

— Я тебя теперь из поля зрения не выпущу, Величко, — ткнув пальцем в ее сторону, резко заявил он категоричным тоном.

И Кристина только сейчас заметила, что Рус тоже выглядит не так, будто с курорта вернулся. Измотан и темные тени под глазами. Да и сам весь на взводе. Курит куда больше обычного.

— Извини… — ей не приходило в голову, что он может так переживать о ней.

Даже не вспомнила за эти дни про Карецкого, если честно. Ни о ком не вспоминала, кроме…

— Проехали, Величко, — отмахнулся Руслан, взяв чай, который ему мама Маша приготовила. — Ты в себя, главное, прийди.

Она не могла ему такого пообещать. Потому просто отвернулась. А Карецкий не настаивал.

Но именно он залетел ночью в ее комнату и разбудил Кристину, вырвав из очередного кошмара, опередив маму. И в отличие от нее же, ни слова не спросил о том, что Кристине снилось, что вызвало такой вой.

С того дня Карецкий силой таскал ее везде. Уже не оставался на ночь, хоть и предупреждал, что если утром под подъездом не увидит — обоснуется на ее кухне. Но каждый день приезжал за ней. Возил в университет на пары. В больницу заставлял ходить, принуждая Кристину вспоминать, почему она так это все любила, в операционную таскал. Всем сказал, что она тяжело болела. Как-то уломал «доверенного» врача выписать ей больничный, словно бы Кристина тяжелейшую пневмонию перенесла. Даже в деканате уладил, чтобы она не оплачивала пропуски, только отработала пропущенное. За экзамены договорился, чтобы ей по рейтингу поставили — училась же хорошо на протяжении года. А оба понимали, что не в том она сейчас состоянии, чтобы готовиться. Сто процентов что-то завалила бы.

Он ей ни минуты покоя не давал: дергал, требовал, кричал иногда, не отпускал ее от себя дальше, чем на лекции в университет. И Кристина подчинялась. Снова начала ходить на занятия и в отделение анестезиологии, посещала все пары, училась, писала конспекты. Только спать никак не могла нормально, просыпалась каждую ночь по два-три раза от одного и того же кошмара… А потом на лекциях выключалась. И снова его окровавленное тело перед глазами…

От Кузьмы ни слова, ни одного сообщения. И на ее не отвечает. А она срывалась — писала ему. Отправляла вопросы, упреки, мольбы, получая в ответ все ту же пустоту, что и так у нее внутри жила все эти недели. И непонятно — жив ли он сам, все ли с ним хорошо? Ничего не знала.

Только деньги на ее телефоне постоянно пополняются без ведома Кристины. И мать каждую неделю ей на стол стопку купюр кладет. Уже пирамида целая образовалась. Кристина ни одной не взяла. Да мама Маша иногда ободряющее ее плечо сжимает.

А Кристине легче не становится. Руслан ее дергает, мотивирует, постоянно что-то придумывает, лишь бы времени думать не было: то операция сложная, то ее на разбор непростых ситуаций у анестезиологов приводит, и на свои планерки, в хирургию, тоже тащит. То на дополнительные лекции в университет. Раз на выставку какую-то современного искусства потащил. Кристина аж оторопела. Уставилась на него с удивлением.

— Да я в курсе, что ты такое не особо ценишь, просто не было ничего уже, вообще без вариантов, — и сам поглядывая без интереса по сторонам, отмахнулся Карецкий. — Нельзя тебе дома сидеть. Вот и решил, пусть хоть такое…

Она ценила. Действительно ценила все, что он делал. Умом. Потому и старалась, делала все, что Руслан говорил. Только дальше головы это старание не шло. Внутри Кристина так и не могла встряхнуться, и Карецкий это понимал, чувствовал. Потому и не давал ни одной свободной минуты.

И все уговаривал пореветь, что ли… Но и этого она не могла сделать. Все еще была не в состоянии.

Но однажды это все, то, что так и не могла в себе наружу вытащить — рвануло. Кристина проснулась в пять утра от очередного кошмара. Сама, еще слыша собственный вой. Щеки мокрые. Во сне плачет, а когда просыпается — не может? Ну почему?! Казалось, что если выплачется — станет легче, отпустит. И не выходило.

Осмотрелась: давно уже перебралась к матери. Та уступила ей большую комнату. Но Кристина себя все равно в гостях чувствовала. Не дома… Да и та квартира, мамы Маши, ей уже домом не была. Даже не старая, в общежитии. И не съемная квартира.

Ей был нужен Кузьма. И все. Без него — ее ничего не могло затронуть. Даже медицина почти не цепляла. Через силу себя принуждала. А тут — кончились силы и Руса рядом не было, чтобы накричать или заставить. Срыв какой-то. Вся жизнь вдруг перед глазами встала. Будущая. Такая же пустая и бессмысленная. Где все через силу и с принуждением. Каждый день, каждая ночь — без него, без любимого. И кошмар за кошмаром…

Не выдержит. Просто не сумеет. Не может больше терпеть.

Кристина тихо поднялась. Мать не проснулась вроде бы. Возможно, уже привыкла к ее вою и кошмарам. Не разбудила ее Кристина в этот раз. Мелькнула мысль, что для матери шоком будет. И не заслужила такого… Только и она больше не могла. Кристине за что это все? Опустошение и отрешенность охватили мозг и сознание. Впервые какое-то облегчение испытала за все эти месяцы. Даже не одевалась особо. Натянула сарафан. Лето — и ночью жарко. Уже почти рассвело. Тихо вышла из квартиры, притворив двери. Зачем-то взяла с собой телефон. Глупо, просто по-идиотски, все еще надеялась, что он хоть на одно сообщение ответит… Дергалась на каждый сигнал и звонок. Только он не напоминал о своем существовании. Кузьма сказал, что уходит. И ни разу этого слова не нарушил. А Кристина ощущала себя ненужной и покинутой. Преданной, по каким бы причинам это ни произошло. Ведь он раз за разом делал выбор. Все эти годы. И крутясь в том круге, не мог не понимать, к чему идет. Очевидно, имелись мотивы важнее, чем их семья…

А раз она ему теперь не нужна была, то и самой себе Кристина не ощущала себя нужной.

Шла без особой цели, наверное, впервые за эти недели наслаждаясь теплом и тишиной, таким сладким воздухом, характерным для раннего летнего утра, когда солнечный свет, кажется, на языке ощутить можно. Какое-то спокойствие ощутила. Цель появилась. А еще надежда, что от всего избавится: от пустоты внутри, от вакуума, поглощающего ее все основательнее, от боли, рвущей изнутри каждый день. От убийственного, гложущего чувства одиночества. Это решение манило ее, как манит кровать после долгого и трудного дня, обещая отдых. А Кристина так долго просто заснуть не могла…

Словно в транс впала, ведомая этой идеей и таким простым решением, которое раньше в голову не приходило. Почти ничего вокруг не замечала. Да и машин мимо не проезжало практически. Рано очень. И людей — единицы попадались. На нее никто внимания не обращал.

А когда телефон начал звонить, она даже не сразу поняла, что это. Руслан. Зачем? Что ему надо от нее в такое время? Проигнорировала. Не ответила на вызов.

Карецкий еще дважды звонил. Она сбрасывала. Наконец-то замолк телефон. Руслан оставил ее в покое.

И вдруг снова. Вот только… Кто? Почему аппарат разрывается мелодией, которая только на одном номере стояла? Кристина ее несколько месяцев не слышала. Остановилась, будто в невидимую преграду врезалась, смотрит на имя, которое столько ждала, слушает эту музыку. И поверить не может.

Вызов прекратился. Из-за своего ступора поднять не сообразила. Но не успела понять: расстроило ее это или нет? Телефон вновь принялся звонить. Причем яростно как-то, хоть и не могла электроника это передать, а Кристина по звонку настроение Кузьмы чувствовала.

Разбудила-таки маму? Она его достала?

Нажала прием и поднесла к уху. Молча. Говорить не могла. Все то, что копилось за последнее время — перекрыло горло.

— Где ты, малыш? ГДЕ?! — начал спокойно вроде бы, словно опасался спугнуть ее. И тут же сорвался. Заорал в трубку. — Где ты, мавка?! — требовал ответа.

А она не знала. Осмотрелась, пытаясь понять, узнать место. Как помутнение сознания. Не замечала.

— Кристина! — Кузьма не отпускал, хоть она ни слова не сказала. Удерживал ее голосом, создавал какую-то связь, которая прорывалась сквозь весь ее вакуум, сквозь всю боль.

— У реки, — выдохнула сипло. Как будто вообще не разговаривала месяц.

Он мгновение помедлил.

— Где? — в этот раз не крик. Такой же хриплый и тихий вопрос. Рвущий ей душу.

И звук двигателя. В машине едет…

По-глупому захотелось спросить: живой ли он? Снова перед глазами картинки кошмара встали.

— Какая разница, родной? — устало выдохнула, растирая лоб. Голова болеть начала. — Тебе же проще станет…

— НЕ СМЕЙ!! — он заорал так, что у нее не то что в ушах — в голове зазвенело. — Где ты, Кристина?! Просто ответить на вопрос, мавка! — он умел так говорить…

Требовать. Заставлять подчиняться, слушать себя.

Не только Кристину — и других людей. Не зря всегда и везде верховодил. Все в нем признавали лидера рано или поздно.

— На мосту. У обрыва.

Он знал это место. Недостроенный мост. Закрытый. Они, бывало, гуляли рядом. И сюда забирались — очень виды красивые. А пробраться не так и сложно…

— Кри-и-истина! — Кузьма выдохнул ее имя так… словно она ему сама нож в живот воткнула. — Я умоляю тебя, не делай глупостей.

Визг тормозов.

Разворачивается где-то?

— Я и не делаю, — удивилась она, подойдя чуть ближе к краю. — Я просто больше не могу… Не могу, родной…

— Нет!! — у нее заложило уши все же. И эхом двоиться стало.

Кристина была в таком ступоре, что только когда он ее ухватил за пояс и потащил от этого края, дошло — Кузьма уже здесь. Приехал. Видно, и сам просчитал, куда она в состоянии дойти и для чего могла вообще из дома выйти в такое время.

Дернулась. Попыталась вырваться. Его касания после всего — как раскаленное железо к коже. Невыносимо. Терпеть невозможно. И отойти не в состоянии в то же время. И запах любимого. Его волосы на ее щеке, потому что прижал к себе и назад тянет, как бы Кристина ни упиралась.

— Отпусти! — заорала. — Отпусти! Не могу так. Не могу больше! Отпусти, если я тебе больше не нужна! Отпусти просто! — ногтями в его плечи вцепилась, поцарапала щеки…

Впервые за бесконечность в его глаза посмотрела. А там такой омут черноты и злости, боли и ярости, что словами выразить невозможно.

— Ни хр*на! — Кузьма не обратил на царапины ни малейшего внимания. Прижал к себе крепче. — Не могу. Не отпускаю! Никогда так не позволю, слышишь?! — в лицо ей заорал.

Сбоку еще какая-то машина резко затормозила. Такси. Руслан выскочил. Побежал к ним. Кристина не оборачивалась — краем глаза видела. Не могла от Кузьмы взгляд отвести. Ее трясет — не понимала до этого. Пока не ощутила, что и его лихорадка бьет. Одна на двоих. Все еще на двоих все делят: и боль, и страх. И эту невыносимую потребность рядом быть, касаться. Вцепился в нее. Не отпускает, хоть Кристина уже и не рвется. Замерла, только тело трясется. А она его тепло впитывает. И понимает, что всхлипывать начинает. Непроизвольно. Оно само все вдруг наружу рвется.

А у Кузьмы такое лицо, словно все равно не успел. И утопленницу держит. Обреченность в глазах…

— Кристина…

Сзади Рус подбежал. Остановился в двух шагах. Кузьма поднял голову и посмотрел на него через ее плечо. И вдруг разом руки разжал. Даже в стороны развел, словно сам себе не доверял.

— Увози, — сипло выдохнул. — А еще раз проморгаешь — в месиво отделаю. Уяснил?

Она тогда не поняла — к чему? О чем он? Только через несколько дней все дошло, разбив сердце на осколки окончательно, затопив такой болью и «кровью», что все выплеснула. И на Руса, и Кузьме высказала. Не писала уже — позвонила, и он взял, молча выслушал:

— Если так, если сам отдал и за меня решил все — не подходи тогда больше, не приближайся! Как ты посмел моей жизнью и моими чувствами распоряжаться, Кузьма?! Никогда не прощу тебе этого… Не хочу больше видеть.

Он и на это не ответил. Но она его дыхание слышала. Никогда не представляла даже, что в ней столько злости и обиды может скопиться. Но и простить не могла за то, что сам все решил. Они решили, не оставив ей выбора. Не послушав ее.

Но тогда… Она не понимала, что слышала. За ним потянулась, не осознавая еще, что теперь Руслан ее ухватил и держит. Не поворачивалась к Карецкому.

— Кузьма! — прохрипела горлом. К нему руки протянула. — Родной!

Не могла отпустить. Он ей так нужен оказался… Почти забыла, а от того, что напомнил это ощущение — словно грудную клетку по живому вскрыл.

Он вздрогнул всем телом от ее окрика. Посмотрел через плечо.

— Иди домой, мавка. Просто иди. И выспись. Матерей пожалей…

Не закончил. Как-то яростно передернул плечами, и пошел в сторону машины, которую бросил открытой, когда ее оттаскивал.

А Кристина… Господи! Если бы он только понимал, о чем говорит!

Выспись…

— За что ты со мной так?!

Она захохотала так, что Рус испугался. Увидела это, только побоку. Захлебнулась этим диким, безумным хохотом. И вдруг заревела в голос. Так, как все это время не могла. Слезами давиться начала. Зарыдала, словно на похоронах. Вцепилась в руки Карецкого, который ее за плечи держал. То ли оторвать хочет, то ли поддержки ищет. А сама сквозь эту пелену слез в спину Кузьме смотрит.

Он услышал ее плач. Остановился, сжимая кулаки, прижатые к бокам. Как будто сам себе воли не дает. Спина — что столб. Ровная, жесткая. И дернулся. Хотел обернуться. Но вместо этого со всей силы саданул по капоту своей машины, разбив кулак. Она увидела проступившую кровь на костяшках… И сел в салон, так и не посмотрев на нее больше. Уехал. А Кристина захлебывалась плачем, отбиваясь от рук Руслана, который все равно упорно толкал ее к ожидавшему такси, не позволяя освободиться.