Тетрада Величко

Глава 28

Кристина была не единственной в их паре, кто видел ночами кошмары. Только признаваться Кузьма, в отличие от нее, в этом совершенно не хотел. Закатывал глаза, когда Кристина еще в клинике заводила разговор о том, что мешает ему спокойно спать ночами, и заявлял, что ей стоит меньше придумывать. Только вот сейчас Кристина точно знала, что дело не в ее богатом воображении. Отнюдь.

В этот раз она проснулась первой. И не от своего кошмара, которых стало гораздо меньше, да и яркость последних снизилась с тех пор, как она стала вновь спать в объятиях любимого. Ее разбудил резкий и сильный захват рук Кузьмы на ее теле. Жесткий настолько, что стало некомфортно, заставив выплыть из состояния отдыха сознание, профессионально привыкшее реагировать на любой стимул. Кузьма спал. Но его лицо было напряжено до такой степени, что сложным казалось разобраться: то ли его терзает боль в ранах, то ли нечто, что он видит во сне. И этот захват рук, от которого становилось больно…

И он ей что-то рассказывает? Ха! Они стоили друг друга, это без вопросов. Оба ночами мучились от кошмаров, о которых не особо желали говорить.

— Родной, проснись, — тихо позвала она, погладив Кузьму по щеке.

Для этого пришлось приложить немалые усилия — чтобы просто высвободить уже онемевшую немного конечность.

Однако на ее старания он лишь усилил захват. Куда больше? И до того дышать сложновато было.

— Кузьма! — повысила голос Кристина. — Я задохнусь.

Его лицо исказилось еще сильнее. Но Кузьма все же открыл глаза, прищурившись. И словно бы с трудом приходя в себя, попытался сориентироваться в обстановке.

— Мавка? — хрипло спросил? Констатировал?

Шумно выдохнул, хотя Кристина и не видела, чтобы любимый задерживал дыхание.

— Все в порядке? — уточнила она, отмечая, что удерживающие ее руки все еще не расслабились. — Что снилось?

Он посмотрел на нее каким-то долгим и тяжелым взглядом. В темноте спальни, разгоняемой лишь лунным светом, из-за того, что оба поленились задернуть шторы вечером, это изучение показалось ей совсем мрачным. Погнало по спине Кристины холодную дрожь, несмотря на крепкие и горячие тиски его объятий.

— Кузьма? — ее голос тоже упал.

— Ничего, — наконец, выдохнул он.

Ну да, ну да. Она же идиоткой стала, как только концы волос осветлила. Ей можно такой бред втолковывать. Ага.

— Мне бы развернуться, — буркнула Кристина. И не планировала, а обида прорезалась в голосе. — Жарко. Вдохнуть не могу.

— Кристина…

Да, она верила, что он сожалеет о том, что она ощущает его нежелание разговаривать. Только Кристине ни йоту от его сожаления не легче! Нахлебалась уже этого по горло за последние годы! Аж к горлу подкатило.

Отвернулась сразу, как только Кузьма хоть немного ослабил руки. Отползла на другой край кровати. Не потому, что рядом с ним не хотела находиться. А потому что это желание было невыносимым и непреодолимым несмотря ни на что.

Глупо надеяться, что после стольких лет порознь за пару дней все само собой притрется. Тем более когда все нерешенные проблемы так и висят дамокловым мечом над ними. Поговорить бы, разобраться. Наорать, что ли! Да не привыкли. До сих пор таятся и прячут все, что на душе, хоть вроде бы и вместе теперь. А полного доверия нет. Не интуитивного. За это и вспоминать нечего. Они на клеточном уровне друг друга принимают. А вот тяготы и тревоги — делить не привыкли. Он все старается ее выгородить и оттолкнуть в этом, словно не понимает, что ранит и режет таким отношением душу.

И она ему не говорит ничего. Молча глотает свои слезы и обиду. То ли в вечном дурном женском «пусть сам поймет и угадает», забывая, что и любимый — человек, которому не дано читать чужие мысли. То ли просто в настолько же идиотском желании облегчить ему жизнь.

А разве помогает это? Ей легче? Ему проще? Поэтому сейчас зубами скрипит и кулаки сжимает? От той ли легкости она в клубок свернулась, словно живот болью раздирает?

И почему от такого простого события — ощущение дикого предательства?

Ну не говорит, и что…?

Только Кристина очень хорошо знала ответ на последний вопрос. Все. Все в этом. Вся его привычка решать любые вопросы самостоятельно. И где гарантия, что снова своим умом ее благо не начнет определять? Вновь не откажется?

От одного лишь предположения — горло сдавило. Села в постели, пытаясь и вдохнуть, и ему не показать, что на грани истерики. Блин! Чем она его лучше?! Только как самой душу открыть, если самый дорогой и близкий тебе свою боль и тревоги не доверяет?! Неужели не заслужила за все это время, чтобы и ее мнение учитывалось? Чтобы ей позволяли его поддерживать? Или только тогда, когда совсем плохо? Когда при смерти?!

Иногда проклясть хотелось ей этот его чертов титановый внутренний стержень, ей-богу!

Тело предало, выдав эту обиду. Не удержала, сорвалось с губ придушенным, обиженным всхлипом.

— Японский бог! Мавка! — Кузьма потянулся за ней, с четко слышимой виной в голосе.

Как можно быть настолько близкими? Буквально осязать друг друга, и пытаться из души вытолкнуть? Неужели он действительно думает, что ей достаточно его тела и сердца? Они же с самого детства — единое целое. Как ампутация по живому…

— Все нормально, — не повернулась к нему.

Ускользнула из рук. Поднялась с кровати, растирая руками мигом озябшие плечи.

Глупо. Совсем по-детски. Не стоит поднимать такие мысли и темы ночью. В темноте — все всегда видится страшнее и больше: будь то детский монстр или обида на самого дорогого человека. Утром все покажется проще, незначительней. Тогда и стоит говорить. Да проблема в том, что утром оно не задевает так, не вылазит. Утром себя легко уговорить отодвинуть и не думать, понять и принять. Зато ночью и приходит отдача на все попытки спрятать и затолкать непроговоренное поглубже.

Подняла с пола футболку, которую он с нее вечером стянул. Вдвоем спать одетыми жарко. И мешало все, что разделяло. А теперь? Сами себе новые преграды выдумывают?

— Кристина.

Кузьма проигнорировал всю ее явную демонстрацию независимости и невозмутимости. В два шага пересек расстояние и крепко обнял со спины. Уже не так, как во сне. С потребностью.

— Маленькая моя, ты рвешь мне душу, когда грустишь, — напористо прошептал ей в макушку, целуя пряди.

— А ты — мне, когда не доверяешь, и эту самую душу от меня закрываешь, — огрызнулась в ответ Кристина, ни капли не смягчившись, хоть и прильнула к его телу.

Не могли друг без друга, да. Только и проблем своих не решили.

— Я доверяю тебе, — возразил Кузьма. — Так, как никому на Земле.

Она же только рассмеялась. Хрипло, надломленно, с той обидой и слезами, которые сейчас душили.

— Что ты обо мне не знаешь, родной? Что не выдушил? Не заставил рассказать? Когда тебя мое нежелание говорить останавливало? И разве я хоть раз отказала, не пустила тебя в свои мысли и душу? — глянула на него через плечо с обвинением и упреком. — А ты? Только когда подыхаешь, готов мне «кость» бросить, поделившись чем-то, что тебе спокойно спать не дает, да? Это твое доверие?!

Под конец голос повысился. Пришлось умолкнуть и глубоко вдохнуть. Не хотела скатываться в истерику.

Кузьма не ответил. Вместе этого так сжал зубы в районе ее макушки, что Кристина костьми этот звук ощутила. Дрожью по собственным мышцам.

— Я. Тебе. Доверяю, — выталкивая из себя каждое слово, сипло возразил он.

Кристина только хмыкнула.

Ничего не решили. Словно пару месяцев назад. Как все эти годы. Укололи друг друга, и отступили, пусть и оба понимают, что своими уколами себе кровь пускают, не только собеседнику. Они же одно целое.

Кузьма хрустнул пальцами, сжав кулаки. Прошелся по комнате.

— До сих пор хочешь курить? — сипло спросила она.

Слезы так и стояли в горле.

Он хмыкнул. Но с таким напряжением, что это физически ощущалось, словно уплотняя темноту между ними.

— Прикинь, да? Сколько лет, как бросил, а хочу. Да. — Кузьма остановился у окна, рассматривая что-то в ночном городе.

А потом сделал то, отчего у Кристины кровь похолодела. В спальне не было балкона в традиционной форме. Зато имелась странная с ее точки зрения блажь архитектора — «французский балкон». Это когда ты открываешь высокие стеклянные двери, и между тобой и безграничным пространством высоты двадцать третьего этажа остается тонкая витая железная ограда, высотой ей до груди. И все. Никакого пространства, никакого выступа. Двери, ограда, пустота. Вроде бы, чтобы не упасть…

Только у Кристины дух перекрывало даже тогда, когда она к закрытой стеклянной двери подходила.

А Кузьма взял и открыл ее. И встал у этой ограды, опираясь одной рукой на вторую, закрытую сейчас створку двери. Глубоко вдохнул. А у Кристины ноги начали подламываться в самом прямом смысле слова. И такая какая-то противная слабость появилась в коленях. Подкатила тошнотой.

— Кузьма, отойди, родной. Пожалуйста, — Господи! Кристина и сама слышала, что голос дрожит. И не боялась никогда высоты ранее вроде. Однако что-то в этом типа «балконе» ее просто в ужас приводило.

Он с удивлением, которое и в темноте было заметно, повернулся к ней, продолжая опираться на створку.

— Мавка, что такое? — нахмурился.

Прошлая тема не забылась, но как-то притихла, что ли.

— Не знаю, мне дико страшно, когда ты к этому балкону подходишь. Да и когда сама подхожу, — честно призналась она.

Ноги замерзли. И вся она. По коже мурашки пошли от зябкого воздуха ранней весны. А Кузьма все стоит и смотрит на нее с непонятным выражением. Опирается на дверь. Спиной к той бездне… И Кристине ни капли не становится спокойней.

Наконец, он отошел. Направился в ее сторону, по ходу движения стянув с кровати плед. Подошел, пока Кристина не совсем поняла его намерение. Взял и укутал ее с головы до ног в это покрывало. Так теплее стало, балкон не закрыл же. Кузьма сжал ее плечи, обнял крепко.

Оба понимают, что надо менять что-то. Разрушать этот проклятый тип общения, который как защиту вырабатывали все эти годы, чтобы хоть как-то с болью справиться, не подохнуть. А как именно — ни он, ни она до конца точно не знают.

— Иди сюда, малыш, там красиво очень, — неожиданно для нее, Кузьма вдруг потянул Кристину в сторону того самого балкона. — Не трусь, — улыбнулся он, точно поняв, что у нее подламываются ноги. — И это ты меня вечно на мост гоняла? — словно недоверчиво, покачал он головой, продолжая мягко подталкивать ее в сторону распахнутых дверей.

Но при этом крепко держал за пояс. Не отпускал от себя ни на йоту. Давал ощутить свою поддержку и то, что она может на него рассчитывать и опереться.

Кристина только фыркнула, когда он про мост разговор завел.

— Тебе меня больше попрекнуть просто нечем, вот ты и цепляешься за тот мост, — огрызнулась, пытаясь спрятать свой страх, наигранно бравируя.

Но не вырывалась, когда он ее к самой этой ограде подвел. Не дура же, на краю дергаться глупо. Но смотреть вниз все равно поостереглась. Не ровен час, голова закружится от этой его «красоты».

Кузьма ее шпильку пропустил. Или это Кристине так поначалу показалось, потому что промолчал. Встал за ее спиной, крепко обхватив Кристину поверх пледа за талию. Устроился подбородком на ее макушке. И все. Словно целиком погрузился в созерцание вида ночного города, раскинувшегося перед ними. Да, красиво. Не поспоришь. Если вперед смотреть… Очень красиво тогда, отрешаешься от высоты, и только шикарную панораму полусонного города видишь, с пустыми освещенными автострадами и подсвеченными куполами древних церквей и монастырей. С темными массивами парков. И редкими движущимися огнями такси. Интересно, сколько сейчас? Два часа ночи? Три? Второй день в «отпуске», а уже счет времени потеряла. Расслабилась. Потому что рядом с ним.

— Я никогда не прощу себе тот момент, когда ты на колени передо мной встала, — вдруг сипло произнес Кузьма, опустив лицо ей в волосы.

А голос такой, что у Кристины мороз по хребту. И совсем не от ночного холода. И бездна боли мигом в животе. Слишком режущие воспоминания, чересчур хорошая память, из которой никак не выходит выдрать то, что хотелось бы навсегда забыть. Липкий и противный пот над верхней губой выступил.

А Кузьма продолжал говорить. Медленно, с долгими паузами. Все тем же голосом, продирающим до аорты. В какой-то момент ей даже начало казаться, что лучше бы он молчал.

— И сейчас знаю, что не было другого варианта. Столько видел… Там… Там и мужиков не щадят. С женщинами же и подавно… Только так мог тебя защитить. А простить себе твою боль… — Кузьма замолчал, тяжело, сквозь зубы втягивая в себя воздух, отчего у нее по затылку дрожь шла.

Уже и про высоту забыла, и про свой страх. Умел он ее отвлекать, не поспоришь.

— Не смогу себе этого простить никогда, малыш. Не вытравлю из памяти, — тихо добавил он, прижавшись губами к ее затылку. Словно дрожь Кристины ощутил.

А она зажмурилась. Так больно от его слов. И так… Бесценно. Потому что знаешь — никто и никогда не заплатил бы ради нее столько, не пожертвовал бы самым дорогим. Ну кто еще в ее жизни на подобное способен?!

— Тебе это снится? — таким же шепотом спросила.

Кузьма хмыкнул. Больше на хрип похоже. Просто она его хорошо понимала.

— И это тоже. И как ты на мосту стоишь. Много всего, мавка. И того, о чем тебе знать не надо. Не потому, что я тебе не доверяю якобы. А потому, что слишком сильно люблю, чтобы в гниль и грязь макать, пойми это.

Она крепче сжала веки, откинувшись на него всем телом. Полностью доверяла, по сути. Стояла же над бездной, только на него и опираясь, даже не проверяя, сколько сантиметров ее от края отделяет. Не спасет же решетка, что по смыслу больше ограда…

— Я с тобой все делить готова, родной, — голос Кристины прерывался, хоть она и старалась себя в руки взять. Но, боже! Сколько же в ней было нерастраченной любви и чувств к этому мужчине, которые ни она, ни он не позволяли проявлять настолько долго! — Не может между нами быть твоего и моего. Целое же. Грязь — так грязь, на двоих и такое нести проще.

Подняла руку, накрыла его пальцы, сжимающие ее талию.

— Нет, мавка, — Кузьма выдохнул.

И даже улыбнулся. Она затылком это ощущала, которого продолжали касаться его губы.

— Я тебя в это окунать не буду. Не для того столько лет рвал жилы. Выгрыз себе дорогу и право с тобой быть в нормальных условиях…

Погладил ее щеку. Прошелся губами по шее. Так нежно, едва ощутимо касаясь. Совсем для него несвойственно.

— Не спорь, малыш. Позволь мне наслаждаться этим. Пожалуйста, — добавил куда тише.

Кристина затаила дыхание. Сколько раз в жизни он ее просил о чем-то? И как ему отказать? Ведь кто лучше нее знает, чего ему подобное стоит? Вечно Кузьма ее в безвыходное положение ставит.

— Когда я могла тебе отказать? — невесело улыбнулась она, повернувшись в его объятиях.

И уже плевать, что за спиной громада пространства и обрыв пола. Забыла о своем страхе. Лишь бы его обнять и поцеловать, стирая своими губами горечь, которая в каждом слове Кузьмы сочилась. Прижалась ртом к его сжатым губам. Нежно, горячо, со всей своей безграничной любовью.

Он сам отступил внутрь комнаты, оттаскивая обоих от края, поправил плед на ее плечах. Но не прекратил целовать.

Карецкий когда-то спросил ее: как так любить можно? Когда со своей женой разводился. Никак не могла от него отцепиться. «Ведь предал же тебя, отказался», — донимал. — «Как ты можешь его продолжать любить настолько же? Каждый раз принимать, когда хоть поговорить приходит. Неужели не страшно так сгорать в чувстве обоим, когда даже коснуться не могут? После всего…»

«Жизнь слишком сложная штука, чтобы, ко всему прочему, еще и бояться любить», — тогда ответила Руслану она.

Не знала, понял друг или не понял. Только сейчас она сама осознавала — что бы там ни было, и какие бы тайны Кузьма ни скрывал, пытаясь ее защитить — все равно не перестанет его любить. Всегда рядом будет.

Матерей привезли утром, пока они с Кузьмой совершали свою первую совместную прогулку за столько лет (разумеется, в сопровождении охраны). Она все-таки вытащила его за круассанами в ту кондитерскую, о которой они говорили. Не ожидали, если честно, что мамы окажутся так «легки на подъем». Думали, что это часа два времени займет. А они, очевидно, еще с вечера подготовились, после того, как дети им позвонили и поделились своими планами.

По правде сказать, суматошно вышло. После порванной ночи с обидами, объяснениями и все равно принятием их безусловной любви, Кристине хотелось в тишине и покое выпить кофе с Кузьмой. Наедине. Однако семья на то и семья, чтобы вносить суматоху и неожиданность, ломая всякие планы. И ведь самое главное, что все равно все вышло с радостью и весельем. Началось с объятий и маминых вздохов, стоило им выйти из лифта на этаже. Со слезами, которые обе матери пытались спрятать, с их всхлипов и наказов Кристины обеим успокоиться. Четыре человека (охрана ретировалась, едва вся семья в сборе оказалась), а шума столько, будто бы цыганский табор приехал. И это при том, что Кузьма говорил лишь одно слово:

— Мам! — обращенное то к своей, то к ее матери, взывая к их здравому смыслу.

Но его не слышали за собственными причитаниями и вздохами.

— Господи, дети мои! — вздыхала мама Тома, то вытирая слезы, то всплескивая ладонями.

— Думали, не дождемся уже, когда за голову возьметесь! — тут же подхватывала мама Маша, с укором глядя на Кристину и Кузьму.

Однако быстро меняла гнев на милость и начинала счастливо улыбаться, целуя их в щеки, словно бы они снова стали детьми.

Кристина пыталась сдержаться, но то и дело начинала смеяться. Просто потому, что от яркого и открытого восторга матерей ей и самой становилось безудержно весело. Да и Кузьма не мог сдержать широкой улыбки, расплывающейся на его лице против всякой воли. И у нее перед глазами вновь был тот мальчишка, которого она впервые встретила на пороге тогда уже общего дома. Отчего уже Кристина начинала всхлипывать, не в силах совладать с накатывающими эмоциями и чувствами, а Кузьма крепко обнимал ее, пытаясь всех своих женщин призвать к спокойствию.

— Японский бог! Что же вы тут устроили! — в конце концов возмутился он, продолжая широко улыбаться. — Прямо потоп. Все. Быстро успокоились и пошли кофе пить, — распорядился он таким голосом, словно надеялся, что все моментально послушаются.

Ясное дело, не на тех напал.

— Мы же круассанов мало купили! — тут же нашла новый повод для волнения Кристина, переживая, как они поделят выпечку, и хватит ли на всех.

— Мавка! — попытался призвать Кузьма ее к здравому смыслу, пока матери уже наперебой заверяли, что совсем не голодны и им выпечку есть уже вредно. — У нас полный холодильник пирожных, которые ты вчера пекла. О чем ты говоришь? Наедятся все! — решительно заявил он. — А если не хватит, еще напечешь.

И двинулся в сторону кухни — возможно, таким путем решив прервать их волнения и переживания.

— Эй, — встрепенулась Кристина, следуя за ним. Матери тоже не отставали. — Я думала, ты мне отпуск выбил у Карецкого, чтобы я отдохнула, а оказывается, так и мечтаешь меня в кухонное рабство упечь, да? — с шутливым обвинением ткнула в его сторону пальцем.

Вызвав у Кузьмы приступ такого смеха, что всем пришлось остановиться. Да и рассмеялись по итогу все.

— Не хочешь, вообще больше в кухню не заходи, мавка, — притянув ее к себе, отсмеявшись, выдохнул он. — Пошлем Вадима или еще кого-то из парней в пекарню. Вот и все. И вообще, пусть мамы мясо едят, оно полезней булок, — «нашел» выход для всех.

— Это как посмотреть. А холестерин, а боли в суставах? — тут же возразила Кристина. Просто так, из вредности. И даже гримасу забавную состроила, чтобы никто не подумал ничего серьезного. А то и правда переживать о своем здоровье больше нужного начнут.

— Так, пошли уже на кухню, — махнул рукой Кузьма. — Там и решим, кого и чем кормить. А то я тут с голоду умру, — намекнул он на то, что они так и не позавтракали перед тем, как за круассанами в «поход» отправляться.

Чем сумел отвлечь матерей от волнений об их прошлом и дать задачу тут же сына накормить. Кристине осталось саркастично закатить глаза и двинуться на кухню за всеми следом.

Матери провели с ними целый день. И на ночь остались. Куда тут уезжать, если они завтра собрались расписываться? Да и комнат хватало с головой. И поговорить было о чем. А уж забот — и того больше имелось. Ведь у Кристины даже платья подходящего не было! С Кузьмой ситуация обстояла лучше: чего-чего, а официальных костюмов у него имелось, хоть отбавляй. Это матерей успокоило, но вот ситуация с гардеробом Кристины ужасала.

— Да я и в джинсах ее в жены возьму, — поддевал их Кузьма.

И Кристина хмыкала, открыто заявляя, что после всех этих лет готова и в пижаме расписаться, лишь бы с ним.

— Мавка, у тебя и пижамы нет. Здесь — так точно, — рассмешило это заявление больше всего Кузьму. — Но это не проблема. Здесь рядом точно что-то такое продают.

И они вдвоем хохотали, пока матери хватались то за сердца, то за головы, сетуя на безалаберность детей.

— Так, хотя бы ради нас прекратите шутить и подойдите к вопросу серьезно. Нормально свадьбу надо провести, — вмещалась мама Маша, прерывая их хохот.

Мать Кристины не вмешивалась, только кивала, соглашаясь с подругой. Да вытирала лицо от испарины. Тяжело ей все-таки такое обилие эмоций давалось, хоть и положительных. Давление сказывалось. Кристина то и дело с волнением косилась в ее сторону, да про таблетки напоминала, но мама только отмахивалась. «Я счастлива — это лучшее лекарство», — шептала мама ей в ответ. Но Кристину такие заявления не особо успокаивали.

— У меня уже была одна серьезная свадьба. Вовек больше такой не хочу, — веселье как рукой сняло, Кристина отвернулась.

Матери виноваты не были. Просто, как ни хотелось бы, а не перечеркнуть всего прошлого и того, что каждому здесь сердце давило. Кузьма, сидящий на стуле рядом, тоже улыбаться перестал. Сжал ее руку, переплетая их пальцы. И опустил голову на их сплетенные ладони.

Он тоже был на той свадьбе. Никто его не приглашал. Но Кристина видела его у ЗАГСа, когда с Романом шла под руку. В тени старых кленов. И до сих пор не знала, даже спустя столько лет, откуда тогда взяла силы, чтобы заставлять себя улыбаться весь вечер. И как хоть кто-то из гостей верил в ту ее улыбку…

Кузьма резко поднялся, разрушая липкую и противную паутину горьких воспоминаний.

— Так, все, — в своем излюбленном тоне заявил он, заставив всех отвлечься. — Мамы правы. У тебя должно быть платье. Самое лучшее! — веско заявил он.

— Мне все равно, — попыталась возразить Кристина. Она и тогда платье без всякого энтузиазма выбирала. Потратила месяц. А тут, за полдня…

— Ех***й бабай! Ни фига тебе не все равно! — резко прервал ее Кузьма. Остановился, нависнув над Кристиной. Обхватил ее щеки руками, заставив посмотреть прямо на него. — Я же точно знаю, мавка, — уже тише хрипло добавил он.

Глядя при этом так, словно они одни здесь. Будто в душу ее заглядывал.

И ведь прав был. Как и всегда. Не было ей все равно. Никогда, не с ним, пусть в данной ситуации и не платье для Кристины самым важным являлось. И красивой быть хотелось. Настоящей невестой, даже если в закрытой комнате расписываться придется. Лишь бы с ним. И для нее самой — как в первый раз. Как мечта с тринадцати лет…

Она не нашла аргументов. Просто прижалась губами к его горячим и жестким ладоням. И расплакалась, потому что не в состоянии была унять это все внутри себя. Никогда, наверное, спокойно перебирать память не сможет. И наслаждаться этой сладостью его близости. Всегда останется привкус горечи всего прожитого.

Кузьма выдернул ее из кресла и прижал к себе, позволив спрятаться на его плече.

За платьем поехали все вместе. И охрана. Причем кроме Вадима и Богдана с ними отправились еще три человека. Кристина могла бы пошутить по этому поводу. Не оттого, что считала охрану чрезмерной, нет. Здесь она целиком доверяла Кузьме. Просто процессия получалась основательной. А она нервничала, что может ничего не найти, и этим расстроит всех… Хотя точно знала, что ни она сама, ни Кузьма, не позволят ничему в мире помешать им завтра расписаться. Всему вопреки.

Хотя зря переживала, конечно. Проблема была не в платье, а в избытке выбора, скорее. А может, дело было в том, что в этот раз она за любимого замуж выходила. И не платье главное…

И все-таки платье она нашла. Вернее сказать, они нашли, оба. Едва Кристина то увидела, почувствовала, что «оно». Это было четвертое по счету платье, которое Кристина примерила в салоне, куда они все приехали. Тот подобрал и все это организовал один из его помощников. Дорогой салон, элитный. Закрытого типа.

— Все для тебя, мавка, — хмыкнул Кузьма, когда Кристина иронично вздернула бровь, увидев, куда приехали.

В общем, отрывался по полной за все те годы, когда она не позволяла ему на нее деньги тратить. Но Кристина сейчас не спорила. И так поводов нервничать хватало. Да и о чем? У него деньги имелись. Ими же и занимался все эти годы. Жизнью рисковал ради этих денег, отчего у нее до сих пор в животе холодело.

Должен же быть от всего этого хоть какой-то смысл.

Так вот в этом салоне и выбирала Кристина платье. Матери и Кузьма сидели в зале, а она в примерочной с помощью консультанта облачалась в выбранные работниками салона наряды и демонстрировала своим родным. Пока все платья были оценены как «красиво и хорошо». Да и не сказать иначе — плохих нарядов здесь, наверняка, не держали априори.

А вот когда Кузьма увидел это платье, четвертое… Он поднялся из кресла, в котором до того сидел и подошел к небольшому помосту, на котором Кристина и показывала наряд. Молча протянул руку, рассматривая и пальцами ощупывая ткань, вышивку… После чего поднял на нее пораженный взгляд…

— Мавка, блин…

Кристина же расплылась в улыбке. Она знала! Сто процентов знала, что ему понравится!

Не классическое платье. Силуэт, облегающий грудь и талию, а после чуть расходящийся книзу, в виде «А». Удобное. Вроде и белое, но на самом деле — с чуть зеленоватым фатином поверху. И вышивка золотой и зеленой нитью в виде цветов и лиан каких-то, листиков.

Да, мавка. Лесная фея. И хорошо даже, что не чисто белое. Не нужно им такое. А этот наряд… Их это платье. Ее и его.

Да и матери с восторгом поглядывали, Кристина заметила.

— Берем, — даже не спрашивая ничего, просто посмотрев друг другу в глаза, распорядился Кузьма, не разрывая контакта взглядов.

Консультант сноровисто и профессионально кивнула, описывая удобство данного кроя и тонкость ручного кружева с вышивкой, расписала ценность модели. Только их не это в платье интересовало. А то, что искали — оба уже нашли в наряде.

— Нет, фату не надо, — прервала Кристина перечень дополнений, которые предлагала консультант. — Просто диадему.

И вместе с кивнувшей помощницей пошла выбирать украшение.

В конце концов, домой вернулись через два часа, измотанные и уставшие не столько из-за поисков, а из-за слишком ярких и насыщенных эмоций, очень разных по своей окраске. Еду откуда-то доставили, Кристина даже не интересовалась — откуда. Она столько испытала за последние сутки, что хотелось это хоть как-то осмыслить. Вяло ковырялась вилкой в тарелке, хоть все и было приготовлено просто превосходно: и утка в клюквенном соусе, и салат с козьим сыром, который она очень любила, и даже молодой картофель… И вкус ощущала вроде, а уже самой Кристины эмоционально на это не хватало. И говорить не могла. Хоть и матери утомились вроде, но держались, болтали, обсуждали. А она отрубалась.

Отложила вилку, перестав мучить и себя, и тарелку. Опустила голову Кузьме на плечо, и сама не заметила, как задремала. И ему пришлось отводить ее в спальню, потому что Кристина сама просто не дошла бы, пока они с мамами продолжали общаться.

А вот часа через три она выспалась и поняла, что дико голодная — ведь толком и не ела ничего в течение дня. И тут уже Кристину не остановило ни позднее время, ни ворчание Кузьмы, что «со всеми надо было есть» и у них «свадьба завтра, выспаться надо».

— После свадьбы и выспишься, — решительно заявила Кристина, вытаскивая его из кровати. — А сейчас — я голодная. Заметь, утром я с тобой пошла на кухню, когда ситуация была противоположная, — напомнила она. — Не хочешь же ты, чтобы я ела в одиночестве? — продолжала давить ему на совесть она, чуть посмеиваясь, пока Кузьма, уже явно смирившись, выбирался из одеял.

Расписались они в одиннадцать утра, здесь же, в квартире Кузьмы, в присутствии матерей, а еще Вадима и Богдана. И Руслан был. Кристина искренне удивилась, увидев Карецкого: ей хотелось его позвать — несмотря ни на что, Рус всегда был и оставался ей очень хорошим другом. Возможно, даже единственным настоящим за всю жизнь. Однако Кристина немного сомневалась, не зная, как Кузьма воспримет ее просьбу, да и захочет ли сам Руслан. Но эти двое сами все решили и договорились, как и обычно. Хорошо, что хоть в этот раз — правильно распределив роли, в ее понимании.

Сама церемония прошла как-то… Быстро, что ли. Слишком долго, наверное, Кристина этого события ждала, и когда все случилось — то показалось ей куда менее значимым и важным, в сравнении с мечтами, сожалениями и чаяниями, преследовавшими Кристину столько лет. Кольцо она даже перед церемонией не снимала, что вызвало некоторую заминку в речи приглашенного регистратора, однако им не помешало. А вот она Кузьме кольцо надела. Они вчера его выбрали, после того, как платье купили. Широкое и массивное, из белого золота, покрытое насечками, словно испещренное царапинками. Необычное кольцо, не стандартное. Но это же Кузьма! От него странно было бы ожидать стандартного выбора. И Кристине это кольцо понравилось. Оно было похоже на ее любимого: такого же мощного, надежного и несгибаемого, несмотря на все ситуации, которые могли оставить на нем след, но не сломить, и не заставить свернуть с выбранного пути.

После того, как она надела ему кольцо, все вообще окончилось быстро. И регистратор разрешила им поцеловаться. Ха! Пусть бы попробовала запретить. Кузьма с таким энтузиазмом принялся это позволение исполнять, словно только ради этого и отстоял предыдущие двадцать минут.

А потом их все поздравляли.

— Ну как ощущения, Величко? То есть, Кузьменко теперь, да? — усмехнулся Рус, всучив ей в руки огромный букет белых калл. Сжал в медвежьих объятиях. — Напоследок — чувствую, больше мне твой муж тебя обнимать не даст, — покосился Рус на стоящего рядом Кузьму, действительно через прищур поглядывающего в их сторону.

— Ощущения… Странно, — улыбнулась Кристина. — Кузьменко, да… Я его фамилию взяла. Хотя думала всегда, что другая будет, но… — пожала плечами.

— Ясно. Конспирация и имидж — все, — понимающе кивнул Рус.

Он все еще обнимал ее, но только за плечи, и не преступил ни на грань черту дружеского отношения. Хотя что-то в его взгляде говорило Кристине о совсем ином настрое Карецкого, чем тот, что он пытался всем демонстрировать. Нет, Рус не убивался за ней. Но… Какая-то грусть ощущалась.

— Ты на работу хоть вернешься? — спросил Карецкий, видимо, видя, что она не торопится отвечать, а задумчиво всматривается в его лицо.

— Вообще-то, планирую, — с некоторым удивлением ответила Кристина.

— Хорошо, — Карецкий словно бы выдохнул с облегчением. — Привык я к тебе, Кристя. Трудно с другими ужиться в операционной, — бесшабашно улыбнулся Рус, рассеивая все невеселые эмоции. — Но это потом, наслаждайся сейчас своим счастьем! Вы его не просто заслужили — зубами вырвали, — вздохнул Карецкий, поддев пальцами ее подбородок в ободряющем жесте.

А потом первый взял бокал шампанского со столика рядом, куда их уже расставили, и высоко тот поднял:

— Просто счастья вам обоим. Любви между вами — на мир хватит. Пусть вам просто теперь больше везет! — отсалютовав бокалом, ей и Кузьме пожелал Рус.

— Спасибо! Но на везение мы полагаться не будем, — усмехнулся Кузьма, крепко и сильно обняв Кристину за пояс. Прижал к своему боку. Во второй руке он держал бокал. — Сами будем теперь условия диктовать.

— И то верно, — улыбнулся Карецкий. — Можете — диктуйте! За вас! Чтоб до конца и в один день, как в сказках, поняли?! — подмигнул. — Хватит уже мытариться, — с шутливым наказом велел он и глотнул шампанского.

Матери рассмеялись, шумно поддержав тост. А Кристина тихо отпила из своего бокала, всей душой ратуя за то, чтобы слова Руса — да богу в уши.