Воля владыки. В твоем сердце

Глава 12

— Ты веришь в то, что говоришь, — Асир отодвинулся, мягко опрокинул спиной на кровать, навис сверху, пристально и сосредоточенно вглядываясь в лицо. — А как же самый жуткий ужас твоей жизни? Потерять себя. Позволить кродаху все?

— Я не потеряю себя, — быстро возразила она. — С тобой — нет. Позволить тебе все — мое настоящее желание. Не помутнение, не сумасшествие. Самая большая мечта — дать тебе то, что ты хочешь, узнать, какой ты с анхой, которая доверилась тебе полностью. Которой ты доверяешь настолько, чтобы брать ее так, как хочешь ты и как нравится тебе. Даже мысль об этом делает меня счастливой.

— Все-таки норовишь подергать анкара за усы? — Асир усмехнулся, не отрывая взгляда, который из задумчивого стремительно становился тяжелым и жарким. — Не понимаешь, чего ждать, но надеешься, что все получится?

— Верю, — возразила Лин. — Чувствую — с тобой все будет правильно. Хочу этого больше всего.

— Ты уже знаешь, что мне нужно, — он склонился еще ниже, договорил почти в губы: — Может, не до конца осознаешь, но знаешь. Прислушайся, я чую главное желание твоего зверя, а он не ошибается. Это и есть ответ. Ты собираешься позволить мне все, но еще не до конца понимаешь, что это значит на самом деле.

Желание зверя? Лин помнила его. Отлично помнила, чего он хотел, когда она ждала, возьмет ли Асир Хессу. Чтобы Вожак брал не кого-то другого, а Лин. Брал, доказывая свою власть и волю. Принадлежать ему целиком. Подчиниться.

Асир отстранился, сел, не отпуская ее взглядом, заговорил громче и, пожалуй, спокойнее, как будто принял решение:

— Я хочу, чтобы ты слышала только меня, чуяла и чувствовала — только меня.

И снова Лин вспомнила те ужасные минуты ожидания, когда чуяла Асира — и Хессу. «Разве я не хочу того же?»

А Асир продолжал, медленно, веско, как будто желая впечатать ей в мозг каждое слово:

— Все остальное — не имеет значения. Даже если сюда ворвется вооруженная до зубов толпа. Даже если на нас рухнет потолок.

«Даже если вокруг куча чужих кродахов»: на этот раз вспомнились купальни и собственное изумление наутро. И уверенность: Асиру нравилось то, что она там вытворяла.

— Ничего не важно, кроме моего запаха и моего голоса. Мы уже проходили это. В твою первую течку. Но ты была на грани помешательства, твои реакции тогда были реакциями течной анхи за секунду до срыва. Я не получаю удовольствия от чужого помрачения или боли, мне не нужно подчинения от безысходности. Я хочу, чтобы твой мир сузился до меня, не потому что так решило твое тело, а потому что я и есть — твой мир, и ты принимаешь эту мысль с радостью.

Наверное, прежняя Лин — агент Линтариена, самодостаточная и независимая, возмутилась бы даже не от этих слов, а от одной только мысли, что такое можно допустить. Но у нынешней Лин это не вызывало отторжения. Она чуяла, как довольно встрепенулся внутренний зверь, чуяла его радостное согласие. Для него Вожак без всяких слов был основой и центром мира, тем, кто дарит уверенность, цель и спокойствие.

И разве ей Асир не дарил того же?

— Сейчас у тебя нет других желаний, кроме моих. Нет секретов, потому что они принадлежат мне. Тебя ничего не пугает, потому что я рядом. Я поведу тебя к наслаждению по краю страха, по краю беспомощности, по краю боли. Я не дам тебе сорваться.

Вдруг вспомнилось, как плыл перед глазами ночной Им-Рок с высоты крепостной стены. Откуда она вполне могла бы и впрямь запросто сорваться, но Асир держал — и это делало близость только ярче и упоительней. Да, это и есть тот сорт адреналина, который ее возбуждает. Внутри нарастало волнение, ожидание и предвкушение чего-то нового, более острого и яркого, чем было прежде.

— Следы на теле Лалии — это не мой выбор. Мой выбор — тот самый край, на котором так страшно и так сладко удерживаться. Поняла?

«Так страшно и так сладко» отозвалось томительной дрожью.

— Да, — чуть слышно выдохнула Лин.

— А теперь закрой глаза.

Лин послушалась, и почти сразу на глаза опустилась ткань. Асир приподнял ее голову, затянул узел сбоку. Повязка охватила плотно, теперь Лин не смогла бы открыть глаза, даже если бы захотела. Она глубоко вдохнула, вбирая запахи: Асира, сейчас как будто намеренно приглушенный, свежести и цветущих роз из распахнутого окна, и едва заметный — кофе и старой бумаги. В темноте, без возможности видеть запахи воспринимались острее, как и звуки: шелест ветра за окном и почти неслышные, мягкие шаги Асира. Чего он хочет? Какого именно «края, на котором страшно и сладко»? Бесполезно было гадать, и Лин ждала, чувствуя, как все чаще бьется сердце.

Асир подошел к кровати — Лин слышала шаги и, казалось, чувствовала взгляд, хотя это могло быть всего лишь игрой воображения. Хотелось его видеть. Но принять его желания и пройти тем самым «краем» хотелось не меньше. Она ждала, но ничего не происходило, как будто Асир давал в полной мере прочувствовать ожидание и неопределенность. «Ничего не важно, кроме моего запаха и моего голоса», — сказал он. Но сейчас молчал, и запах тоже едва ощущался и ничего не говорил. И с каждым прошедшим в этой двойной тишине мгновением ожидание становилось все более мучительным. Лин прерывисто вздохнула. «Сделай же хоть что-нибудь!»

Словно услышав эту мысль, Асир резко завел ее руки за голову. Свел запястья. Узкая полоса ткани обхватила их плотно и крепко, а потом еще потянуло вверх: похоже, Асир привязал ее к изголовью кровати. Безопасно, машинально отметила Лин каким-то краем разума, кровоток не передавлен, — но почему-то сердце заколотилось как бешеное, а дыхание участилось. Самое большее, что она теперь могла сделать руками — пошевелить пальцами. Абсолютно бесполезная возможность.

А потом шаги Асира прозвучали от кровати прочь… к двери? Да. Дверь слабо стукнула, закрывшись, и на Лин обрушилась тишина.

Почему-то стало трудно дышать, и почудилось, что запах пыли и старой бумаги стал резче. Пыль и старая бумага — кладовка с архивными досье за школьной библиотекой, темная, никому не нужная, ключ от нее висел в библиотеке на дверях, взять его мог каждый, но мало кому интересно было рыться в старых делах. Только если для уроков…

Именно там Лин нашла правду о смерти Альды. Но до того…

Лин отчаянно втянула воздух. Асир! Она лежит в его постели, здесь должно пахнуть им, а не древними страхами! Но Асир, наверное, велел сменить белье после Ирис — его запах почти не ощущался. А древним страхам было за что зацепиться — за темноту и тишину, связанные руки, беспомощность и неизвестность…

Лин казалось, что она превратилась в сплошное напряженное ожидание, но когда на живот опустилась тяжелая горячая ладонь, а голос Асира прозвучал почти над ухом, вдруг осознала, что воспоминания затянули ее слишком глубоко.

— Что тебя так напугало?

Почему-то запах пыли и бумаги по-прежнему ощущался сильнее, чем такой желанный запах Асира. Но его рука, его голос — были здесь, и от этого затопило таким облегчением, что Лин, не сдержавшись, почти со всхлипом втянула воздух.

— Не уходи. Пожалуйста. Не оставляй меня одну… вот так.

Кажется, она начала дрожать: по сравнению с горячей ладонью Асира воздух показался вдруг холодным. Почти таким же, как… как тогда.

— Дыши со мной, — рука Асира переместилась выше и вдруг плотно и горячо легла на шею, на горло. — Вдох. — Лин судорожно вдохнула. — Выдох. Медленно. Ты никуда не бежишь. За тобой никто не гонится. Я здесь. Дыши.

Асир провел пальцем вниз, задержался на ямке у основания шеи. А Лин дышала, подстраиваясь под его движения, голос, дыхание. Нет, она не слышала его, но казалось — чувствовала. Ощущала идущую от Асира спокойную уверенность, эта уверенность словно втекала в нее, выдавливая прочь холод и давний детский ужас.

— У твоих страхов есть корень. Говори, где он. В чем. С кем тебя связывает?

— Школа, — выдохнула Лин. — Первый месяц. Мне казалось чудом уже то, что я могу учиться, нормально учиться. А еще, когда я закапывалась в книги, становилось легче… не думать постоянно об Альде, не вспоминать ее… мертвую. Я слишком быстро стала одной из лучших, — она глубоко вздохнула, уже медленнее, на самом деле медленнее, а не сдерживаясь изо всех сил. — Нашлась компашка клиб, которым не понравилась трущобная выскочка. Однажды меня подкараулили… возле библиотеки, там рядом есть чуланчик, темная пыльная комната с архивами. Натянули мешок на голову, затащили туда. Привязали к стеллажу, вот так же. За руки. И пригрозили: если буду кричать, звать на помощь, шуметь… отдадут кродахам. Я была в ужасе.

— Тебя били? — ровно спросил Асир.

— Нет. Пнули пару раз.

— Пытались показать на практике, что с тобой сделают кродахи?

— Нет, — наверное, Лин рассмеялась бы, только вместо смеха получился всхлип. — Там заводилами были девчонки.

— Тебя засунули в кладовку девчонки?

— Да, — признаваться в этом было мучительно стыдно, совсем как тогда…

— Что случилось дальше? — ни тон Асира, ни его запах, которого Лин по-прежнему почти не чуяла, не изменились. И эти ровные, бесстрастные интонации странным образом рассеивали муть в голове, морок, вызванный историей из далекого детства.

— Они ушли, — тихо сказала Лин. — Заперли дверь на ключ и ушли. Было темно и очень тихо, пахло пылью и старой бумагой. И мне казалось, что время… стало бесконечным. Я понимала, что это просто страх, но ничего не могла сделать с ним. Боялась шуметь. Они правда напугали меня до смерти… кродахами. Было холодно, в подсобных помещениях там никогда не топили. И в какой-то момент я испугалась уже не кродахов, а другого. Что они не вернутся. Оставят меня там. И я почти уже решилась орать и звать на помощь, когда… — Лин сглотнула. — Они вернулись. Смеялись. Поздравили с пропущенной контрольной. «Иди на ужин и веди себя как обычно. Если скажешь хоть кому-то…» Отвязали руки и убежали.

— Если бы сейчас кто-то умудрился натянуть тебе на голову мешок и затолкать в кладовку, ты бы испугалась?

Лин вдохнула, пытаясь распознать запах. По-прежнему — ничего.

Еще час назад она бы рассмеялась в лицо тому, кто спросил бы ее о таком. Даже Асиру. Но сейчас уже ни в чем не была уверена.

— Я испугалась даже без кладовки. Только что. Хотя понимала, что бояться нечего. Хотя твердила себе, что я в твоей постели и все хорошо. Я не понимаю, что запускает эти страхи! Ведь глупость! Запах бумаги и темнота… и всё. Позор.

— Принюхайся. Пахнет розами из сада.

Лин слегка запрокинула голову, пытаясь поймать почти незаметный ветер, несущий аромат роз. Розы. Влажная от утренней росы трава. Совсем не похоже на пыльную кладовку.

— Здесь нет ни кладовки, — будто услышав ее, заметил Асир, — ни тех клиб. Что случилось с ними потом? Ты ведь отомстила?

— Сначала пришлось вспомнить о том, как выживать в трущобах. Чтобы никто больше не мог подобраться ни со спины, ни из-за угла. Потом я подзабросила физику с математикой ради физкультуры. В то время я была отвратительно хилым ребенком. А потом да, отомстила. Строго в рамках зеркального ответа. Каждая из них просидела в той кладовке ровно столько же, сколько я. И тоже во время контрольных. Ну… в промежутках случилось несколько драк и разбирательство у директора.

— Значит, в той кладовке начался твой новый путь. Там не случилось ничего плохого. Наоборот, каждый наш страх способен сделать нас сильнее. И ты стала сильнее. Разве нет?

— Да, — согласилась Лин. — Мне казалось, я давно о ней забыла. Она не стала кошмаром… как Альда. Я никогда не боялась ни темноты, ни запертых комнат. А получается… просто очень глубоко?

— Может, она пришла попрощаться? — все тем же ровным тоном спросил Асир. Ни намека на улыбку в голосе, но Лин чуть не рассмеялась. — Отпусти. Ты снова тащишь в нашу постель сомнительных призраков. И я бы как-нибудь пережил каких-то бесхозных клиб, но кладовка — это уже чересчур. Вышвырни отсюда весь этот хлам. Я подожду.

— Прости, — прошептала Лин. — Ужасно глупо, стыдно, а для агента так вообще профнепригодность. А для твоей анхи — просто обидно. Мне тоже не нужны в постели с тобой ни наглые клибы, которые теперь и вовсе в другом мире, ни тем более пыльные кладовки, — она тихонько фыркнула: несмотря на то что и правда было стыдно, снова едва не рассмеялась. От облегчения. Оттого что «кладовка в постели» — бездна, в самом деле смешно! И оттого что дикое напряжение отпустило, откатило прочь, оставив взамен расслабленную легкость.

— Скажешь, если затекут руки, — вернул в реальность голос Асира. Он будто обретал плотность, наполнялся жизнью. После равнодушной отстраненности Лин особенно четко уловила разницу. Сейчас Асир говорил громче, с повелительными интонациями, и то ли от них, то ли от такого резкого контраста по спине поползли мурашки. Лин прислушалась к ощущениям в руках, в запястьях, пошевелила пальцами. Она чувствовала легкое напряжение от непривычной позы, от невозможности ее сменить, но больше ничего неприятного не было.

— Все хорошо, — тихо сказала Лин, прислушиваясь к движениям Асира. Потому что он снова перемещался. И втянула воздух, почувствовав резкую хватку на талии. Но жесткое давление тут же сменилось едва ощутимыми, легкими, даже, пожалуй, щекотными прикосновениями. Асир задевал ее только подушечками пальцев, прошелся по ребрам вверх, так что Лин задышала чаще, спустился ниже, к бедрам, подождал пару мгновений, которых ей хватило, чтобы нервно облизать неожиданно пересохшие губы. А потом потянул вниз шаровары. Предки! Она и забыла за всем этим новым, страшным и важным, что все еще лежит тут в штанах!

Лин приподнималась, как могла, помогая избавлять себя от одежды. Асир выпутал ее из штанин, и шаровары тоже улетели куда-то на пол.

— Моя анха покажет своему кродаху, как сильно хочет его? — спросил Асир, сгибая ее ноги и разводя колени.

— Да! — Лин шире развела бедра, стараясь не думать о том, как видит ее сейчас Асир. Потому что от картинки, которая навязчиво лезла в голову, охватывало жаром и… не смущением, нет, каким-то эхом смущения, отголоском. Будто то ли она сама, то ли ее внутренний зверь вдруг решили, что если Вожаку хочется смотреть, то это не может быть стыдно или неправильно.

И ведь Асир уже видел ее голой! И смотрел, и откровенно разглядывал не раз! Почему же она волнуется так, будто впервые перед ним разделась? «Потому что ты впервые попросила этого сама, — отозвалось в памяти почему-то голосом Асира. — Сама выбрала».

А еще, наверное, потому что раньше она могла показать ему, как сильно хочет, всей собой. Обняв, прижавшись, поцеловав или ответив на поцелуй. Радостно приняв ласку. Да хотя бы прикоснувшись! Сейчас же — не могла ничего, даже взглядом выразить желание! Только развести колени, раскрыться, подставиться хотя бы под его взгляд.

Она вскрикнула, почувствовав мягкое прикосновение между ног. Асир ласково помассировал между складочек, как будто желая успокоить, но на самом деле лишь взбудораживая сильнее. Надавил, но, когда Лин с жадным нетерпением вскинула бедра, желая почувствовать его сильнее, тут же убрал руку.

Лин застонала, безуспешно пытаясь сдержать разочарование, и вдруг услышала чьи-то легкие шаги. Шаги не Асира!

Первым побуждением было — сжаться, закрыться. Но тут Асир легко, даже как будто небрежно погладил внутреннюю сторону бедра, и под его ладонью Лин снова широко развела ноги, опустила колени в стороны. Щеки обожгло стыдом от внезапной мысли: она даже не знает, под чьим еще взглядом, кроме Асира, лежит, словно распластанная лягушка! Но…

Асир не против?

Или… может, ему даже нравится? Нет, не то, что на нее смотрит кто-то еще, а то, что ее желание от чужого взгляда не становится меньше!

— Владыка, — произнес кто-то невыразительным тихим голосом. Клиба?

— Стой так, — велел Асир. Лин почувствовала его движение, а потом на левом соске вдруг туго сомкнулось что-то жесткое и ледяное! Металлическое⁈ Лин ахнула, вскинулась, но Асир надавил ладонью на живот, и она послушно замерла, только вот справиться с дрожью не получалось. Не было страха, не было боли, зато было слишком сильное напряжение. И от незнакомых, неожиданных ощущений, и от боязливого любопытства — что это такое, для чего? Почему какие-то металлические штуки, а не руки или губы Асира? «Значит, и руки, и губы понадобятся для другого», — последовал очень логичный, невероятно возбуждающий и слегка — из-за клибы — смущающий вывод.

Асир снова погладил ее бедро, провел пальцами вдоль складочек. Почему-то в этом простом движении почудился вопрос. «Хочешь? Или все-таки смущаешься?» И тут Лин обожгло другим, совсем свежим воспоминанием. Слова Асира, когда он принял ее просьбу. «Ничто не имеет значения. Даже если рухнет потолок или ворвется вооруженная толпа». Потолок не рушился, вооруженной толпы тоже, слава предкам, не предвиделось, а для нее, выходит, имеет значение единственный клиба, который, к тому же, наверняка выполняет приказ Асира?

— Хочу, — прошептала она.

И тогда второй, правый, сосок так же сжало жестким и ледяным.

И снова она вскрикнула, втянула воздух, краем сознания отметив, что запах Асира по-прежнему почти не ощущается, зато почему-то пахнет душистым, сладким, вызывающим в памяти лето. Варенье? Мед? Или какой-нибудь напиток? Или это запах из сада стал ощущаться ярче?

Соски под стиснувшими их зажимами начало едва заметно покалывать, сначала левый, чуть позже — правый, и Лин вдруг поняла, что еще никогда не ощущала ничего подобного. Вместо мягкости губ Асира или его резких, болезненных укусов — непрекращающееся давление, и оно перетягивает на себя внимание со сладкой тяжести внизу живота, с тянущего напряжения в мышцах связанных рук. Перетягивает, но не мешает чувствовать все сразу.

Лин глубоко вдохнула. Непроходящее давление на сосках не причиняло серьезной боли, а слегка болезненные ощущения рождали только волнующее предвкушение. Может быть, позже… Но пока… Легкое покалывание сменилось тянущим теплом, оно расплывалось от сосков медленно, возбуждающе и скоро охватило всю грудь.

Асир сидел не шевелясь, будто давал ей время привыкнуть, или, может быть, просто смотрел? Рассматривал, изучал ее реакцию? Или… любовался? Ему нравится? Этот вопрос неожиданно так взволновал, что Лин дернулась, позабыв про связанные руки. Вдруг отчаянно захотелось дотронуться до него. Заглянуть в глаза.

— Владыка! — выдохнула она. Почему-то сейчас назвать его именно так показалось правильным.

— Ты пахнешь жаждой. Сильной. Страстной, — отозвался Асир, и от отчетливых рычащих нот в его голосе Лин пробрало уже нешуточной дрожью. Она хотела его прикосновений. Ждала их. И впрямь жаждала! Хотела, чтобы этот кродах любовался ею, обладал, снова и снова делал только своей! И ничто больше действительно не имело значения. Ничто и никто.

— Владыка, — она всхлипнула и тут же почти захлебнулась воздухом: между грудей, в самый центр, вдруг упала обжигающая капля. И сразу это обжигающе-болезненно-горячее сменилось мягким прикосновением губ, быстрыми, скользящими прикосновениями языка.

За первой каплей упала вторая — ниже. Это было больно, по-настоящему. Но… Но боль казалась острой, искрящейся вспышкой, и следом за ней к саднящей, чувствительной коже, одновременно успокаивая и дразня, прижимались губы Асира, скользил его ласкающий язык.

Капли следовали одна за одной, все ниже и ниже. Лин на каждую отзывалась криком, потому что не могла молчать, да и Асир ничего подобного не приказывал. Наоборот, ему ведь всегда нравилось, если она не сдерживалась, да?

Когда новая капля, тяжелая и большая, больше прочих, шлепнулась в районе пупка, и Асир прижался губами к центру живота, Лин горела уже вся, от пламенеющих щек до пальцев на ногах, которые покалывало от напряжения. Возбуждение было таким сильным, что еще одна капля, или еще одно прикосновение Асира, любое, даже самое безобидное, унесет ее за грань наслаждения.

— Уходи, — резко сказал Асир. Что-то металлически звякнуло, и Лин самым краем сознания уловила шаги. Но сейчас ей было не до них. Потому что Асир плеснул на живот уже много этого самого горячего, очень горячего, хотя уже и не настолько обжигающего, как было вначале, и оно медленно и вязко потекло по животу вниз, а Асир, крепко ухватив ее за бедра, слизывал его короткими, дразнящими прикосновениями языка. И Лин кричала уже не от боли, нет! Она отзывалась криком на каждое быстрое движение языка Асира, дергалась навстречу, выгибалась, пытаясь продлить эти прикосновения, подставиться под них, прочувствовать их сильнее.

А потом Асир прижался губами между разведенных ног, и Лин, выгнувшись, захлебнулась криком. Так ярко, так невероятно чувствительно! Ее накрыло одной оглушающей волной, но Асир не остановился, и за ней почти сразу пришла другая. Лин барахталась в них, пытаясь удержаться на плаву, не отключиться от этих сменяющих друг друга приливов удовольствия. Асир дал ей всего пару вдохов передышки, а потом втолкнул в нее пальцы. Неглубоко, не как тогда, когда он успокаивал ее перед первым выходом к владыкам, но Лин хватило и этого. Она так долго ждала… Столько дней! Что сейчас тело, кажется, наконец-то брало свое, ему было достаточно даже такой малости. Лин едва не отпустила себя, едва не ушла в жаркую, ослепительную новую волну с головой, в последний момент удержалась — сжалась вокруг пальцев Асира, задышала ровнее, потому что наконец учуяла его запах. Он пока не обволакивал плотным облаком, но он был, отчетливо-пьянящий, удерживал, тянул к себе. Лин старалась дышать спокойнее, пить его неторопливо, мелкими глотками, смакуя, но запах сгущался, и сдерживаться с каждой секундой получалось все хуже. А потом Асир вытащил пальцы и одновременно освободил оба соска, и тут же накрыл губами левый. Все тело прошило острым, обжигающе-болезненным удовольствием. Асир слегка сжал губы, и Лин вздрогнула от саднящего, но удивительно сладкого ощущения, подалась навстречу, пытаясь ощутить Асира всего, прижаться телом к телу.

И сразу почувствовала его внутри. Медленное, распирающее, головокружительное ощущение, по которому она так давно и так сильно скучала. Асир накрыл ее губы, и она ответила пылко, жадно, с облегчением обхватывая его ногами.

— Не спеши, — сказал он, почти не прерывая поцелуя, и Лин честно старалась не спешить. Но его член внутри, который хотелось удержать, его язык во рту, невозможность обхватить его руками, невозможность увидеть — все это мешало послушно терпеть и не торопиться.

Немного легче стало, когда ее накрыло еще одним оргазмом, таким же плавным и неспешным, как толчки Асира. Лин покачивалась на этих мягких ласковых волнах удовольствия и думала, что ей давно не было так спокойно, легко и правильно. Как будто не только ее прежний мир, но и этот — с серальным змеюшником, тайными расследованиями, происками Джасима, медленно приходящим в себя после талетина Им-Роком — тоже где-то в другом измерении, по ту сторону очередного разрыва. А ее настоящий мир сейчас — Асир. Ее господин, ее владыка, ее кродах. И здесь, в этом мире, ей не нужно ничего опасаться, она не должна за что-то или за кого-то отвечать, да ладно за кого-то, даже за себя! Потому что она отдала себя Асиру, и он принял наконец-то этот дар. И теперь у нее действительно нет желаний, кроме его желаний, нет секретов, потому что ее секреты принадлежат ему, как и она сама, а его удовольствие доставляет наслаждение ей.

Хотя нет, одно свое желание у нее все-таки есть. Чтобы он был рядом. Чтобы невероятное погружение в этот новый мир, которое, конечно же, не может длиться вечно, продолжалось как можно дольше.

Лин вынырнула из необычного осознанного полузабытья, когда движения Асира стали быстрее и резче, потом вдруг дернуло запястья, занемевшие все-таки руки безвольно упали, а Асир перевернул ее на живот. Крепко удерживая бедра, потянул вверх, заставляя встать на колени, так что пришлось прогнуться в спине, вжимаясь грудью в простыню. И теперь Асир не вошел в нее медленно, плавно и дразняще, а… ворвался? Пожалуй, да. Резко, глубоко, быстро. Не осторожничая. Жестко держал за бедра, не давая шевельнуться — ни ерзать вперед от грубых, сильных толчков, ни подаваться назад, навстречу. Только принимать. Так, как хочет он. И так, как хочет ее зверь, безграничное довольство которого затопило Лин с головой. Принять, подчиниться, почувствовать власть и силу Вожака.

В такой позе проникновение ощущалось особенно остро, так глубоко, что можно было бы, наверное, испугаться — но Лин не боялась. Она поняла вдруг, что вот такое, резкое, глубокое, когда отчетливо ощущаешь движение члена внутри, и это никакая не «близость» из романчиков и витиеватого серального лексикона, а самая настоящая случка, вязка, примитивная и понятная — нравится не только ее зверю, но и ей. Хотя ей нравится, кажется, вообще все, что делает Асир, но это… заводит? Больше! Почти вышибает дух! Сейчас она даже кричать не могла, только глухо стонала, когда член погружался весь, и ее вбивало в постель каждым новым толчком. И тихо всхлипывала, когда Асир вынимал его почти целиком, оставляя внутри только головку. Она снова, как в памятную ночь течки Хессы, напоминала себе выброшенную на берег медузу, с одним отличием — сегодня не было ни посторонних запахов, ни разъедающей горечи. Только счастье и желание. Если бы не руки Асира, она упала, растеклась по постели, но и это, пожалуй, было бы неплохо, если бы он навалился сверху и продолжил. Потому что и она, и ее зверь хотели наконец добрать свое. Получить все, чего так долго ждали и желали. А она хотела и еще одного: чтобы Асир тоже получил все, чего хочет. Все, что может ему дать анха, которая не боится его желаний.

Ладонь Асира тяжело опустилась на основание шеи, прижимая к постели. «За холку», — мелькнула даже не мысль, а картинка, и Лин, почти погружаясь в блаженную темноту, ощутила, как вышел полностью член, как спину залило теплым. И последней, ослепительно яркой вспышкой наслаждения — как Асир действительно навалился на нее весь, придавил к кровати, и на плече остро-больно и до ужаса правильно сомкнулись зубы.