Воля владыки. В твоем сердце

Глава 21

В родном мире Лин всяческая мистика была не в чести. Там царили материалистический взгляд на мир, научный подход, логика и — по крайней мере, официально — записанные и утвержденные законы. Там выглядели бы одинаково дикими и несуразными и «Воля владыки» как высший закон, и апелляция к Великим предкам, как к наивысшей инстанции.

Наверное, когда их прежний мир раскололся надвое, вся мистика осталась здесь.

Огромный зал предков не стал казаться меньше, приняв в себя весь совет старейшин, Акиля и Наримана с их советниками, наблюдателей из числа приближенных Асира и городской знати и всех остальных, допущенных на суд. Лин хорошо помнила, что чувствовала, войдя сюда впервые: трепетное благоговение и радость. Тогда ей казалось, что духи предков, которые незримо присутствуют здесь, тоже радуются. И уж точно одобряют свадьбу Хессы с Сардаром.

Сейчас к благоговению добавлялся… не страх, нет, но, пожалуй, почтительный трепет на грани страха. Зал давил, как будто предки гневались на своих потомков — и, если Асир унаследовал их темперамент, то жутко было даже представить степень этого гнева.

Асир, по крайней мере, смог выплеснуть его, иначе как знать, не закончилось бы все банальным побоищем? Хорошо, что она смогла пробиться к владыке и была рядом! Лин отчетливо чувствовала, как наливаются на плечах синяки и саднят укусы, но гораздо сильнее ощущалось глубинное, сытое довольство. Она уже не задумывалась, как называть ту часть себя, которой так нужно было отдаваться Асиру, ощущать его власть и силу. Внутренний зверь, суть анхи — какая разница? Целое не нужно рвать на части. Лин ощущала себя целой, и это довольство легко и естественно сливалось с разумным удовлетворением и радостью — она помогла, оказалась нужной. Поэтому сейчас Асир суров и спокоен, как подобает великому владыке.

Тем временем огромный сумрачный зал, границы которого терялись в полумраке, несмотря на множество светильников, заполнился уже, кажется, до отказа. Старейшины совета, расположившиеся неподалеку от Асира, как и на первом сегодняшнем заседании, почтительно поклонились владыке, заняли свои места, стражники перекрыли входы, в которые до этого момента все стекались и стекались жаждущие увидеть своими глазами финал этого беспрецедентного действа. Лин знала, что и вся площадь перед дворцом заполнена народом, горожане и обитатели предместий, простой народ Имхары тоже хотел хоть так, хоть издали соприкоснуться с тем, что происходило во дворце.

Но давящую, угнетающую атмосферу зала предков, похоже, чувствовали все присутствующие: Лин казалось, что даже гул голосов здесь тише, чем наверху. Будто то ли из страха перед владыкой, то ли из почтения к памяти великих предков каждый старается вести себя сдержаннее и скорее шептать, чем говорить в полный голос.

Всего раз гул голосов усилился, разросся, отдался тревожным эхом от стен, заметался в высоких сводах — когда внутрь ввели Джасима. Он держался все так же: прямо, глядя сверху вниз на всех, кого соизволил замечать. И даже со связанными руками — впрочем, Лин видела, что путы здесь только для вида, уж слишком свободно обхватывала запястья веревка — выглядел не плененным преступником, а главой своей ветви. И Лин отчетливо чувствовала исходящее от него презрение. Даже не ненависть — видимо, ненавидеть презренных «баранов» Джасим считал ниже своего достоинства.

Поднялся Ихтар, кашлянул, проведя рукой по седой бороде, и голоса тут же смолкли, сменились тревожной, жадной тишиной.

— Слушайте, жители Им-Рока, народ Имхары, почтенные горожане, верные подданные, слушайте и запоминайте, дабы рассказать любому, кто спросит!

Теперь, казалось, даже дышать старались тише, как будто боялись упустить хоть слово, хоть звук. А Ихтар говорил торжественно и сурово, не играя интонациями, как во время суда, а роняя каждое слово неторопливо и весомо, словно камень к камню укладывал. Снова он перечислил все уже звучавшие обвинения, длинным списком, теперь добавляя к каждому: «И вина его в том доказана несомненно», — а иногда уточняя: «И усугубляется…» — и перечисляя отягчающие обстоятельства. И наконец, когда стало казаться, что этот ужасающий перечень будет звучать бесконечно, повысил голос:

— Совет полагает Джасима, сына Мусаила, предателем славного рода Данифа и с этих пор постановляет считать его отлученным от рода и имени предков, заслуживающим смерти, поношения и забвения. Но решение принимать тебе, владыка, — он повернулся к Асиру и низко склонился.

Абсолютная тишина, воцарившаяся в зале с последним словом Ихтара, показалась осязаемой и плотной. Все взгляды были прикованы к Асиру, и когда тот медленно поднялся со своего места, необыкновенно величественный и неожиданно далекий сейчас, Лин вдруг поежилась. Асир небрежным жестом откинул полу белого, расшитого золотом верхнего одеяния, и алый камень в навершии его родового кинжала, прячущегося в складках пояса, внезапно вспыхнул так ослепительно, что захотелось зажмуриться. Всего мгновение — Асир опустил ладонь на навершие, и алая вспышка угасла — может, и вовсе показалось? Но, судя по вздоху, пробежавшему по рядам зрителей, нет, не показалось. Лин снова поежилась от россыпи колких мурашек.

Это не было страхом, скорее почтительным опасением перед чем-то великим и необъяснимым. Священный трепет — всплыло в голове слышанное когда-то. Но Лин понятия не имела, как на самом деле должен ощущаться этот «священный трепет». Сейчас она понимала одно, самое главное: ее кродах, ее владыка, принял какое-то важное, возможно, судьбоносное решение, и алый камень его лепестка, его Имхары, откликнулся. Что это значит? И почему вдруг перехватывает горло то ли от страха, то ли от волнения и предчувствия чего-то недоброго, но неизбежного — на эти вопросы она в одиночку все равно не смогла бы найти ответ. И все, что ей оставалось сейчас — ежиться, сжимать кулаки, всеми силами стараясь удержать себя на месте, и неотрывно следить за самым важным и самым нужным человеком в ее нынешней жизни.

Асир сделал несколько шагов к центру зала, обернулся, обведя взглядом всех собравшихся, и остановился на членах совета.

— Благодарю почтенных советников за работу и принимаю их доводы. Я, признанный наследник рода великого Данифа и волею крови, предков и народа законный владыка Имхары, приказываю утвердить отлучение от рода Джасима, сына Мусаила, и впредь считать его безродным преступником, приговоренным к смерти за неисчислимые преступления против своего лепестка и своего народа. Ближайших его родичей, детей, жен, братьев, сестер и их семейства приказываю также лишить всех родовых титулов, а тяжесть их вины и меру искупления рассматривать для каждого в отдельности. Предоставляю великому совету все права на ведение судебных процессов по всем сопутствующим преступлениям. О результатах велю докладывать лично мне в означенную дату каждого месяца. Вину ближайших соратников безродного Джасима, выявленных третьим советником, достойным Фаизом дех Алима Ширах аль Суран, с этого дня приказываю считать доказанной и заслуживающей расплаты смертью. Даты проведения публичных казней оставляю на усмотрение совета. Воля владыки.

Асир нашел взглядом Ихтара, тот поспешно согнулся в поклоне.

— Почтенный Ихтар, доведешь ли ты до конца начатое сегодня и примешь ли на себя ответственность за работу своей гильдии, или назначишь достойного преемника?

— Приму ответственность, владыка. Почту за величайшую честь организовать и направить работу судейской гильдии в соответствии с вашими распоряжениями и постановлениями великого совета старейшин. Клянусь во всем действовать согласно законам моего лепестка и собственной совести.

— Поднимись и займи свое место.

Асир отвернулся и, так и не убрав руку с родового кинжала, пошел к центру зала, где перед камнем предков под надзором двух стражников стоял на коленях Джасим.

— А я уж думал, ты забыл про меня… родич, — протянул тот, нехорошо ухмыльнувшись. — Дети, братья… Ты все равно никого из них не тронешь. Мягкотелый слабак на троне великого лепестка!

По залу пронесся ропот, дернулись стражники, готовые в любой момент пустить в ход мечи. Но Асир повелительно взмахнул рукой, отсылая их прочь. Лин почему-то отчетливо увидела встревоженно-сосредоточенное лицо Сардара — тот был неподалеку и, кажется, происходящее ему сильно не нравилось. А Джасим, пытливо всматривавшийся во владыку, будто жаждал хоть какой-то реакции, но, так и не дождавшись ее, внезапно начал горячиться.

— Отлучение от рода? Кому нужен род, прогнивший у самого корня? Признанный владыка, дожив до тридцати весен, даже не хочет зачать наследника! — Джасим вдруг обернулся к толпе, воскликнул исступленно: — Не хочет? Или не способен? Скажи, родич, перед лицом великого совета и твоих цепных шавок, половина из которых безродные проходимцы — почему ты так беспечен, почему до сих пор не дал своему лепестку надежду на спокойное будущее? Почему до сих пор не взял себе жену и не дал Имхаре наследников? Хватит ли тебе смелости, о, величайший из величайших, ответить правду приговоренному к смерти старшему родичу перед лицом своего народа?

— А тебе нужна правда? — спросил Асир, и Лин снова поежилась. В его голосе, ледяном и ровном, почти лишенном эмоций, сейчас отчетливо читался тот самый смертный приговор Джасима и бесконечное, бескрайнее презрение. — Все, что нужно тебе, отлученец и предатель, по недоумию все еще считающий меня родичем, — посеять хаос в стране и смуту в сердцах. Но я отвечу сейчас моему народу, моему совету и моим предкам, чтобы твои ядовитые, порченые семена не укоренились и не проросли сомнениями и страхом. Я не желаю ни себе, ни Имхаре наследников, которые будут ненавидеть своего отца. Я не желаю десятка жен, грызущихся за власть или место в моей постели. У владыки красного лепестка не будет детей, вынужденных побираться в трущобах или прислуживать себе подобным, потому что их отцу наплевать на их матерей. Я дам моей стране наследников от единственной анхи, которая однажды станет моей единственной женой перед лицом закона и предков. Когда избавлю Имхару от посеянной тобой гнили. И от тебя.

— Давай, — осклабился Джасим. — Убей меня лично. Потешь свою ненависть. Пусть твои белые тряпки обагрятся моей кровью, непогрешимый владыка Имхары. Запачкай наконец руки. Ты же недаром цепляешься за этот кинжал. Не терпится всадить мне его в горло?

Асир усмехнулся и вдруг в самом деле выхватил кинжал из-за пояса. А в следующую секунду под дружное аханье и чьи-то вскрики полоснул им по собственной ладони. Сжал кулак и в два шага оказался на возвышении у камня предков.

— Народ Имхары! — заговорил он, и голос, напитанный силой и внутренней, сейчас ничем не прикрытой яростью, гулко и раскатисто разнесся по залу, отразился от стен и сводов, загрохотал, рассыпаясь звучным эхом. — Я, Асир аль Даниф, объявляю Джасима, старшего члена моего рода, преступником. И приговариваю его к смерти. Перед лицом предков клянусь собственной жизнью и впредь защищать интересы моего лепестка, уничтожать предателей, будь они из моей семьи или иной, и с честью носить имя великого рода Данифа. Властью и кровью, данными мне великими предками, призываю их в свидетели и судьи. Пусть суд предков покарает меня за преступление против родича или признает мою волю.

Асир вскинул руку, разжал кулак, и кровь густо и ало потекла с его ладони прямо на камень. А дальше время будто застыло в одном ярком медленном мгновении. Лин бессознательно вскочила на ноги — в едином порыве со всеми присутствующими. Она слышала крики со всех сторон, видела качнувшуюся к камню и Асиру толпу — и стражников, качнувшихся навстречу толпе. Отметила искаженное ужасом лицо Хессы, побелевшую, как ее одежды, Лалию, увидела Фаиза, Сардара, и даже владыку Акиля, застывших с одинаково потрясенными лицами. Но лучше всех, четче всех, конечно, Асира. Его сверкающие праведной яростью глаза, плотно сжатые челюсти и рассеченную кинжалом руку. Вряд ли бы даже самые умелые летописцы сумели подробно описать случившееся потом. Лин уж точно не сумела бы. От камня предков полыхнуло ослепительно-алым, до рези в глазах, до обжигающих слез, по залу прокатился жуткий, раскатистый гул, а в следующее мгновение все закончилось. Все так же капала с ладони Асира кровь, все так же кричали люди, а перед камнем предков на боку, с вывернутыми руками и открытым в немом крике ртом на застывшем лице, лежал Джасим. Мертвый.

— Тихо! — разнесся по залу звучный голос Ихтара.

Лин не думала, что это поможет, но люди и в самом деле замолчали — не сразу, постепенно, как стихает шум отхлынувшей штормовой волны. И в опустившейся наконец тишине Ихтар проговорил медленно и торжественно:

— Великие предки явили свою волю! Да будете вы все свидетелями. Пусть Им-Рок и Имхара узнают волю предков от вас, тех, кто видел их возмездие своими глазами.

— Вся Ишваса, — поправил его Акиль. — Я готов свидетельствовать перед всеми моими братьями-владыками. Особенно перед теми, — он нехорошо, ощерившись и показав клыки, усмехнулся, — кто разделял мысли Джасима.

— Я тоже, — Нариман, растерявший всю нервозность и суетливость последних дней, величественный, каким и должен быть владыка, встал рядом с Акилем. — Предки снова, у всех на глазах, подтвердили право моего брата Асира на трон Имхары. Это станет посланием для всех, кто сомневался.

«И вряд ли они будут довольны таким посланием», — подумала Лин, вспомнив презрительные физиономии Вахида и Рабаха. Для Им-Рока и Имхары Асир уже стал владыкой, которого любят и в праве которого не сомневаются — после своей речи у подножия Безумной статуи, а пленение Джасима только подтвердило чувства горожан. Но можно даже не сомневаться, что теперь немыслимо упрочится и положение Асира среди других владык. Может, и его законы все-таки примут окончательно по всей Ишвасе. Хотя хватит и того, чтобы перестали интриговать и строить козни, если не из уважения, то хотя бы из страха перед волей предков.

Асир между тем неторопливо сошел с возвышения и, даже на мгновение не задержавшись у тела Джасима, пошел к выходу. Лин подавила вздох: она хотела сейчас быть с ним и думала, что и ему, наверное, не помешало бы, но… Он наверняка хочет побыть один и, пожалуй, это понятно. Ничего. Его гнев утолен, теперь ему надо отдохнуть, а как — он решит сам. Лин огляделась и стала пробираться сквозь толпу к Лалии, стоявшей к ней ближе других.

Та увидела, шагнула навстречу. Проговорила с легкой улыбкой:

— Более чем неожиданно, не правда ли? Разговоров хватит на поколения вперед.

— На поколения? — растерянно переспросила Лин.

— Ах да, ты, наверное, и не поняла, что именно мы все здесь имели счастье лицезреть. Суд предков вовсе не предполагал подобного представления. Такого не случалось со времен владыки Имхаира, который приходился внуком самому Данифу. Легендарные времена, легендарные события. И вот, смотрите и не говорите, что не видели, легенды оживают у нас на глазах! Великие предки откликнулись на призыв своего истинного наследника и покарали предателя. Возмездие удалось на славу.

— Что теперь будет? — спросила Лин.

Лалия повела плечами:

— Как и повелел наш владыка — сначала казни, потом суды и, возможно, снова казни. Думаю, в итоге воздух Имхары станет чище. Но это все потом. А сейчас мы с тобой пойдем и исполним свой долг свидетелей — расскажем обо всем нашим цыпочкам. Я думаю, что их напрасно избавили от тяжелого зрелища, но, сама понимаешь, это всего лишь мое мнение. Но они наверняка не откажутся выслушать все леденящие душу подробности, — и Лалия засмеялась своим тихим, слегка пугающим смехом.