Воля владыки. В твоем сердце

Глава 19

Охрану ей выделили без вопросов. Даже почудилось некоторое удивление, что госпожа митхуна не требовала сопровождающих раньше. И о том, что госпожа Хесса в покоях господина первого советника, доложили без проблем. Видно, только она сама и не знала, на что имеет право в новом статусе.

Хесса открыла так быстро, будто караулила возле двери. Окинула Лин внимательным взглядом, втянула внутрь и сказала не успевшему исчезнуть клибе:

— Принесите обед на двоих. И кофе, — и, когда тот, поклонившись, растворился в пространстве, вздохнула. — Входи. Выглядишь измотанной и страшно голодной.

Ее «на двоих» прозвучало достаточно красноречиво, чтобы не спрашивать, вернулся ли Сардар. Поэтому Лин только кивнула и пожаловалась:

— Полдня всеобщей истерики. Кажется, их больше взволновал не труп Ирис, а мысль, что ядовитая змея может ползать по сералю. Но послушать со стороны было познавательно.

— Лалия считает, что битвы закаляют, — Хесса фыркнула и объяснила: — Мы давно вернулись из города, но она сказала, что ноги ее не будет в серале до самой ночи, и очень настаивала, чтобы моих ног там тоже не было. Хотя, честно говоря, я не очень-то и рвалась. Уж извини.

Она упала в широкое, больше напоминающее огромную бесформенную подушку кресло и махнула Лин на соседнее.

— Падай. Надо поесть. И перевести дух. И поговорить о чем-нибудь. Иначе я побегу к городским воротам, и никакая сила меня тут не удержит.

— Ты говорила, что чувствуешь его, — вспомнила Лин их ночной разговор у фонтана. — Через метку. Или только когда рядом?

— Ближе, чем сейчас, — кивнула Хесса. И добавила: — Я знаю, что он жив. И этого, вероятно, должно быть достаточно для спокойствия. Этого было достаточно, — исправилась она. — Но чем дольше я жду, тем… тем сложнее оставаться спокойной. И мысль о том, что я могла бы поехать… хотя бы встретить его… не дает мне покоя уже, наверное, пару часов. Знаешь, из разряда тех, от которых не сидится на месте. Пока ты не пришла, я тут тупо металась из спальни в зал и обратно. Причем, жив — это же хорошо, да? Но вдруг не совсем жив? Или… не знаю, ранен? Эти бестолковые вопросы мешают дышать!

— «Не совсем жив» — это примерно как «наполовину беременна»? — фыркнула Лин. — Жив — это отлично, и этого достаточно. Они могли дольше искать старого козла, чем предполагали. Бой мог затянуться. Могла быть погоня. Наверняка есть раненые с обеих сторон, которым надо оказать помощь, прежде чем ехать обратно, и которые замедлят обратный путь. Поверь, еще нигде и никогда ни одна полицейская операция не прошла идеально. Всегда что-нибудь случается непредвиденное. В конце концов, он может уже быть у владыки, вопрос-то серьезный.

— Нет, — Хесса помотала головой. — Я бы знала, что он вернулся. Вчера… Когда уезжал, я даже знала, когда он выехал за ворота. Это такое странное ощущение. Сложно объяснить. Как будто вас связали веревкой. Очень длинной. И чем дальше, тем сложнее понимать, что творится на том конце, но чем ближе… — она слегка улыбнулась. — Чем ближе, тем легче, понятнее и громче это все ощущается. Ужас. Я несу какой-то бред. И ты его так внимательно слушаешь. Лучше расскажи, кто ее нашел. Ирис в смысле. Надеюсь, не Гания лично?

— Тасфия, — припомнила Лин подслушанные разговоры. — Она ведь любит гулять рано утром, обычно с Сальмой, но в этот раз Сальме было не до прогулок. Но Гания все равно визжала громче всех, и, как всегда, сразу нашла виноватую. Меня. А твой бред… сказать честно? Я слушаю и завидую, — она прикоснулась к своей метке. — Для меня и это — чудо. Которое я ничем не заслужила. Иногда кажется, что проснусь, а мне все приснилось. Начиная с первой течки. Может, я вообще тогда спятила и все, что было дальше — просто бред?

— А не все ли равно, спятила или нет? — Хесса подтянула колени, обхватила их руками. — Какая разница, если то, что ты чувствуешь и переживаешь, кажется тебе настоящим? Может, ты спятила. Может, я спятила. Может, мы обе, еще в тот первый вечер после зачистки трущоб. У меня были еще какие поводы свихнуться. И, думаю, у тебя их тоже было предостаточно. И если тебе твоя метка кажется бредом, то вообрази, чем мне должна казаться моя свадьба с первым советником Имхары. Нет, такое я бы даже в бреду и сумасшедшей вряд ли бы намечтала. Но что меня в самом деле беспокоит… — она посмотрела на Лин прямо, с несвойственным ей задумчивым прищуром. — Ты всерьез собираешься взвалить на себя все это? — она обвела взглядом комнату. — Сераль. Дворец. Советы. Имхара. Ты вообще способна охватить сознанием эту неподъемную махину? Потому что я даже свой — вот где ужас! в самом деле мой! — особняк в центре Им-Рока не могу охватить!

Вошли клибы с обедом, Лин молча ждала, пока сервируют стол, пока закроется за последним дверь. Эти две или три минуты дали ей время подумать — нет, не над вопросом, о чем думать, если все уже решено? — а о том, как ответить.

— Я хочу быть с Асиром. Хочу быть ему полезной. Заслужить его доверие. Но Асир — он не сам по себе и никогда не будет сам по себе. Он и Имхара — одно. Думать о нем — значит, думать об Имхаре. И всегда помнить, что будешь, наверное, даже не на втором месте после Имхары, а хорошо если на десятом, после всех его дел и проблем. Нет, можно, наверное, сидеть в покоях митхуны и ждать, когда владыка позовет тебя, но я же свихнусь от безделья!

— Ну не свихнулась же за все это время, — усмехнулась Хесса, подтаскивая к себе поближе блюдо с фаршированными мясом и рисом толстыми перцами.

— Некогда было, — вернула усмешку Лин, накладывая себе заодно с перцами еще и своих любимых жареных баклажанов. — Все это время я, кажется, только и делала, что пыталась понять, где я нахожусь, что происходит и как жить дальше.

— Никто ведь тебя нигде не запирает. Но все-таки… быть с владыкой и быть старшей митхуной или, чем бездна не шутит, даже больше чем старшей митхуной — это не одно и то же. Мне хотя бы не нужно чересчур вникать во всю эту… политику, — Хесса поморщилась. — И появляться с Сардаром надо только в особых случаях. Но если ты… — она помотала головой. — Хотя кому я вру. «Чересчур вникать»… Да мы уже вляпались по самые уши. И даже распивали вино рядом с трупом засланки-убийцы. Предки, — она затолкала в рот большой кусок сочного перца и с совершенно зверским видом принялась жевать. Как будто собиралась изничтожить в его лице то ли всех засланок разом, то ли вредоносную политику и все, что из нее вытекает.

Лин присоединилась — она и в самом деле вдруг почувствовала, что отчаянно проголодалась. Какое-то время обе молча жевали. А потом, совершенно внезапно, Лин поняла, каким должен быть правильный ответ. Даже, кажется, больше в стиле Асира, чем в ее собственном.

— Если не вникать в политику, однажды настанет день, когда политика подкрадется незаметно и даст тебе по башке. И хорошо, если не смертельно.

Хесса выразительно закатила глаза. Сказала мрачно:

— Слова не анхи, но митхуны. Ты меня пугаешь. Это тебя Лалия покусала? Или владыка?

— Жизненный опыт и исторические параллели, — фыркнула Лин. — Ну и… — снова коснулась метки. — Покусал, немножко.

Хесса перевела на нее удивленный взгляд и вдруг замерла, не донеся до рта очередной кусок перца, и больше всего сейчас напомнила Исхири, напряженно вслушивающегося во что-то, слышимое ему одному.

— Что? — отчего-то шепотом спросила Лин. — Едет?

Хесса отрывисто кивнула, вскочила и бросилась куда-то вглубь анфилады комнат, и Лин, будто привязанная, рванула за ней.

— Все долбаные окна выходят в сад! — на бегу воскликнула Хесса. — Но есть приемная! Для особых встреч. Даже не спрашивай. Владыка хочет показательный суд, так? Значит, козла повезут по главной улице, так? Значит, привезут к главному входу. Его отсюда видно! — выдохнула она наконец, вбежав в очередную комнату и бросившись к окну. Резко распахнула обе створки и взобралась на подоконник. Объяснила: — Так виднее. Дерево загораживает.

Лин, не раздумывая, заскочила на подоконник с ней рядом.

Отсюда и в самом деле было прекрасно видно и главную улицу, прямую и широкую, как нельзя лучше подходящую для любых процессий, и неторопливо, с мрачной торжественностью едущий по ней к воротам дворца отряд. На зверогрызах, и Лин мельком удивилась: почему-то ей казалось, что должны были отправиться на лошадях. Хотя зверогрызы в контексте вероятного боя были, конечно, предпочтительнее.

Сардар на огромной бурой зверюге возглавлял это победное шествие — с горделиво развернутыми плечами, в пыльном и, кажется, местами даже грязном доспехе. Возможно, измазанном чьей-то кровью. Но если и его, то ничего особенно страшного: поза естественная, не напряженная, можно точно сказать, что устал, но горд успехом. Лин покосилась на Хессу — та улыбалась все шире, на лице читалось облегчение. Она ведь почувствовала бы, если ранен? Так близко? Значит, точно все в порядке.

За Сардаром, вытянувшись длинной змеей, торжественно, как на параде, двигались его бойцы. Двумя линиями, внушая трепет не столько собственной выправкой, сколько идеально выученными зверогрызами. А в середине — вереница пленников, посаженных на лошадей почему-то задом наперед, лицами к конским хвостам.

— Разумно, — пробормотала Лин, — сбежать так точно сложнее. Хотя от зверогрыза на коне никак не ускачешь.

— Так показывали народу преступников во времена Великого Краха, — объяснила Хесса. — Тех, чья вина ясна всем и заслуживает только казни. Но сажали на ишаков, а не на благородных коней.

— Как сказать многое, не тратя времени на разговоры? — хмыкнула Лин, рассматривая первого из пленников. Хотя что увидишь в таком положении? Только растрепанные ветром седые волосы и согнутую спину, обтянутую дорогим атласом — надо же, даже доспехи не надел! Или с него сняли?

Зато мгновенно собравшийся по обочинам и тротуарам, по балконам и даже кое-где на крышах народ точно мог разглядеть его во всех деталях — и смотрел с гораздо большим любопытством, чем на Сардара. И то верно, господина первого советника столица видела часто, а старый козел Джасим плел свои козни издали.

— Не так он хотел сюда войти, — злорадно усмехнулась Лин. — Наверное, парадный въезд планировал, народное ликование и что там еще положено спасителям столицы? Незадача.

Распахнулись во всю ширь ворота, и процессия начала втягиваться на дворцовый двор. А люди, оставшиеся позади, шумели, кто-то сплевывал под ноги, кто-то закричал:

— Слава владыке!

— Слава первому советнику! — подхватил другой.

Но громче этих выкриков, гулким рокотом, напомнившим начавший крепчать штормовой прибой, слышалось:

— Казнить! Казнить Джасима! Смерть ему! Смерть!

— Смерть ему, — кивнув, повторила Лин и спрыгнула с подоконника. Был ли народ солидарен с владыкой после выступления того на судебной площади, или люди Фаиза поработали дополнительно — сейчас не имело значения. Будет суд, и его единственно возможный исход Им-Рок встретит ликованием.

— Похоже, многие знают, кого привезли и зачем, — задумчиво сказала Хесса, тоже спускаясь. — Сардар говорил, что тайный советник готовит теплую встречу. Думаешь, это она?

— Очень может быть. Да, очень… — Фаиз был, конечно, частью этого и только этого мира и думал в здешних рамках, но иногда в нем, да и в Асире тоже, чудилось инстинктивное понимание того, что в мире агента Линтариены называлось политтехнологиями. Взять хотя бы то выступление владыки возле безумной статуи и работу его советника с толпой…

— Такое странное чувство… — Хесса обхватила себя руками и снова обернулась к окну, где народ даже не думал расходиться. — С одной стороны, я рада, что его казнят. Но с другой… — она покачала головой, прищурилась, глядя на волнующуюся улицу. — Ненависть толпы — это очень страшно. Особенно страшно, когда понимаешь, как легко ее вызвать.

Она тряхнула волосами и отвернулась.

— Ладно. В конце концов, он сам виноват. Пойдем доедать, пока не остыло окончательно. Теперь мне кажется, я готова сожрать быка!

Лин кивнула. Но не сразу отошла от окна. У нее тоже было «странное чувство», свое, не такое, как у Хессы, и почему-то казалось важным поймать его и облечь в слова.

— Справедливость, — наконец она ухватила это чувство за самый кончик, а дальше было легче. — Ненависть толпы — как раз то, чем Джасим хотел погубить Асира. Он получил полный рот своего же блюда. Подавится — туда и дорога.

Подсела к Хессе, которая успела дополнить перцы в своей тарелке аппетитными кусочками жареного мяса, и последовала ее примеру.

Наверное, кто-нибудь «тонко чувствующий» ужаснулся бы их прекрасному аппетиту, но с точки зрения Лин — все шло замечательно. Так долго тлевший очаг мятежа наконец будет погашен, Им-Рок перестанет лихорадить, а у Асира, быть может, станет немного больше времени на свою новую митхуну. А Хесса будет спокойно обживать тот самый особняк, который пока что ее только ужасает.

— Я говорила с Ладушем! — вспомнила вдруг она. — Еще до того, как начались вопли. Он сказал, что нам с тобой нужен курс обучения для благородных анх. В том числе музицирование, танцы и умение красиво себя показать.

Хесса чуть не поперхнулась кофе. Почему-то с тоской оглянулась на шкаф.

— А я-то думала, зачем мне половина всех тех тряпок… Тебя, выходит, тоже осчастливили костюмами для танцев, для музицирования, для любования закатом и для предки знают чего еще?

— Пока нет, — не слишком уверенно отозвалась Лин. — А может, уже да. Свой шкаф я в последний раз осматривала еще до того, как ходила к Асиру… вместо Ирис.

— Хочешь оценить величину проблемы? — с нервным смешком предложила Хесса. — Сначала меня целый день измеряли и в итоге измерили вдоль и поперек, включая, кажется, величину каждого глаза и длину пальцев на ногах. А потом… — она шагнула к шкафу, распахнула обе створки и торопливо попятилась, опасаясь, что ее погребет под горой обновок или просто желая иметь как можно меньше общего с этой «прорвой барахла». — Вот. Натащили. Еще огромный шкаф в спальне, два шкафчика во втором зале и убийственная куча шкатулок, сундучков и ящиков с обувью и украшениями. Это нормально вообще?

Лин хотела было сказать, что в тот самый особняк в центре Им-Рока уж наверняка поместится все и еще десять раз по столько же, но вовремя прикусила язык, взглянув на Хессу. Та оглядывала недра шкафа с таким растерянным видом, с каким наверняка оглядывала и новый дом — абсолютно не понимая, как и куда все это применить.

Но, надо сказать, «величина проблемы» и впрямь впечатляла. Даже на то, чтобы просто осмотреть все горы «приданого», как обозвала их Хесса, ушло столько времени, что Лин, мельком взглянув в окно, вдруг увидела последние ярко-алые лучи заходящего солнца. Но даже удивиться не успела — Хесса замерла, прямо как перед возвращением Сардара, потом втолкнула ей в руки шкатулку с очередным «даром владыки» — красивейшим изумрудным ожерельем, тончайшей, филигранной работы — и бросилась к выходу.

И вроде бы Лин отлично понимала, что именно увидит. И вроде бы даже была морально готова. Но… но чем дольше смотрела, тем отчетливее осознавала, что не может ни отвести глаз, ни справиться с удушающе противоречивой волной эмоций: какой-то благоговейно-восторженной радостью от понимания, что так вообще бывает между кродахом и анхой. И грустью, что это невероятное, ошеломляющее случилось не с ней. И счастьем за подругу. И завистью, и стыдом за эту зависть, и почему-то надеждой, хотя разве она могла надеяться?

Они не сказали друг другу ни слова. Хесса просто бросилась на шею вошедшему Сардару, а он стиснул ее так крепко, что Лин казалось, она ощущает эти объятия физически. Так и стояли. Как будто им и не нужно было ничего больше, кроме этой всепоглощающей близости. Они будто растворялись друг в друге, слыша, понимая, чувствуя. И было в этой простой человеческой близости двух любящих друг друга людей все сразу. От «Я так тебя ждала. Так боялась», до «Я здесь, уже здесь. Всегда буду с тобой. Не бойся». И в самом деле — к чему им какие-то глупые, пустые слова?

А потом Хесса, все это время стоявшая на цыпочках, опустилась, и Сардар прижался к ее лбу своим. Она гладила его по волосам, вдыхала его запах, и Лин чувствовала это так отчетливо, будто тоже вдыхала, была там, с ними, а не наблюдала со стороны. Горло вдруг перехватило, и Лин с такой силой сжала в руках шкатулку, что та впилась в ладони всеми выступами украшающих крышку драгоценных камней и гранями искусно выделанных металлических и деревянных пластин. Попятилась. Наткнулась спиной на стол, повернулась, поставила шкатулку, пока та не разлетелась на щепки в ее руках.

Это ведь неправильно, когда от чужого счастья так больно? Когда это хорошее, правильное счастье, и ты всей душой его разделяешь и радуешься, но все равно стискивает горло, щиплет глаза, и во рту почему-то вкус горечи?

И очень глупо так и стоять спиной, будто если ты не смотришь, то не увидят и тебя. Надо поздороваться с Сардаром, поздравить с победой и уйти. Она здесь сейчас абсолютно лишняя.

Она повернулась, а Сардар вдруг выпрямился, не выпуская Хессу из рук, и встретился с ней взглядом. И Лин, то ли все еще излишне настроенная на него и Хессу, то ли просто очень остро реагирующая сейчас на все сразу, отчетливо почуяла сомнения.

— Сходи-ка ты к Асиру, госпожа митхуна. Вели стражникам проводить.

— Он меня не звал, — горло все еще стискивало, и собственный голос показался чужим, слабым и надтреснутым. Лин откашлялась и сказала уже нормально, почти нормально: — Разве ему до меня, когда Джасим?

— Именно потому что «Джасим», — медленно произнес Сардар, пристально ее разглядывая. — Он позовет, когда успокоится. Но когда ему сложно — не зовет. Никогда. Ты еще не поняла?

Разве? Лин торопливо перебирала в памяти встречи с Асиром. И чем больше вспоминала, тем больше сомневалась. Она не могла безоговорочно согласиться с Сардаром, не могла и спорить — слишком мало знала о том, что происходило с Асиром, пока сама она сидела в серале. Да, она видела владыку всяким, но… всяким ли на самом деле? Учитывая его страх напугать анху…

— Сомневаться не время, — пробормотала Лин. — А время, кажется, самой себя пригласить, так?

— Он хочет справедливого суда. Суда открытого, да еще и в зале предков, — сказал Сардар, все так же глядя в глаза. — Но еще больше хочет свернуть уроду шею голыми руками. Я и сам хочу. Но если он это сделает, потом себе не простит. Так что… я бы поставил половину Имхары на то, что ночь ему предстоит сложная. Думаю, ты разберешься, что с этим делать.

По крайней мере, она может разделить с ним эту сложную ночь. Вспомнился горячий шепот Лалии: «Не упускай возможность… заставь его». И раньше, когда она почти совсем ничего не понимала ни о себе, ни об этом мире: «На самом деле власти над кродахами у нас не меньше, чем у них над нами».

А значит, Асир ее не прогонит. Даже если попытается.

— Спасибо, — Лин попыталась улыбнуться, но вряд ли получилось — слишком волновалась. — И поздравляю, — хотела, как собиралась, сказать «с победой», но поймала взгляд Хессы, сияющий и смущенный, и само вылетело: — Хорошей вам ночи.

Шагнула за порог покоев Сардара, окликнула дежурившего неподалеку клибу:

— Мне нужно сопровождение.

Думала, что придется подождать, но клиба рявкнул зычно:

— Сопровождение для госпожи митхуны! — и, не прошло и минуты, как вокруг выстроились клибы-стражники, а высоченный евнух спросил, почтительно склонившись:

— Куда прикажете сопроводить, госпожа?

— К владыке.

Мелькнуло опасение, что услышит «не положено» или «распоряжения не было», но на лице евнуха не появилось и тени сомнения. Он просто повернулся и пошел впереди, указывая дорогу.

У дверей в покои Асира евнух снова поклонился, глубоко и с удивившей Лин неуверенностью. Она втянула воздух, пытаясь разобраться с мешаниной запахов. И поняла: они не хотят входить. Ни евнух, ни стража. Боятся? Нет, не так категорично, но опасаются — точно. И рады, что пришла она. Анха, которая может что-то сделать с удушающей волной гнева, которая ощущалась даже здесь.

Лин открыла дверь и вошла.

Конечно же, здесь было пусто. Анфилада парадных комнат, которые предназначались, наверное, для гостей достаточно важных, чтобы принять их «у владыки», но недостаточно близких, чтобы допустить в действительно личные покои. Лин шла все быстрее, а запах Асира густел, бил в голову, пьянил, вызывал откровенное, тянущее, физическое желание и одновременно — тревогу. Но хуже всего, что он не вел. Слишком насыщенный, густой, резкий, он заполнял все вокруг, и не понять было, куда идти, где искать. На террасе? В саду? В спальне?

Лин выглянула на террасу — потому что туда было ближе всего. Здесь было пусто, но запах ощущался так, будто Асир только что ушел. Темнели почти черные в сумерках листья винограда, белел мрамор перил. Сверкали на белом мраморном полу осколки разбитого вдребезги кувшина. Лужа вина казалась недавно пролившейся кровью.

— Да, ты здесь точно был, мой владыка, — прошептала Лин.

Раздвинула виноградные лозы, перегнулась через перила. Нет, в саду его тоже не было. Спальня? Сердце забилось быстрее.

Лин открыла дверь и мгновенно поняла, почему Сардар говорил о сложной ночи и почему сомневался.

Запах Асира ударил в голову мягким тараном, даже в ушах зашумело. Но еще здесь стоял густой, пряно-терпкий запах крепкого алкоголя. Не вина. То, похожее на бренди, которое Лин уже ощущала на его губах. Этот запах вызывал настолько яркие воспоминания, что погорячело между ног, налились сладкой болью соски и заныла грудь.

Лин бездумно шагнула вперед и увидела Асира. Тот сидел на полу, опираясь спиной о кровать, поджав одну ногу и вытянув другую, и вертел в руках тот самый скорострельник, который подарил ему на ярмарке старый Килим. «Порох и пули, — вспомнилось тут же. — Ни честного боя, ни славы. Только смерть».

Рядом валялся опустевший кувшин.

Что ж, здесь хотя бы не было осколков на полу. Асир повернул голову, Лин поймала его тяжелый, давящий взгляд, мягко подошла и опустилась на колени, села — не рядом, напротив. Близко. Чтобы он мог видеть ее и мог дотронуться, всего лишь подняв руку.

— Я разделась бы для тебя, мой повелитель, но, может, ты захочешь раздеть меня сам?

— Раздеть, — хрипло уронил Асир, нащупал позади не глядя еще один кувшин, который Лин даже не заметила, отхлебнул из горла и отставил подальше. — Ты пришла, чтобы разделить со мной ложе?

И даже сквозь пелену возбуждения и любимого, дурманящего запаха Асира, который она всегда с такой жаждой вдыхала и которого сегодня было так много, что кружилась голова, что-то в его голосе или в тяжелом взгляде вдруг заставило насторожиться. Как будто от ее ответа зависело очень многое. Но что она могла ответить? Только правду. Обязательно — правду.

— Я пришла, чтобы быть с тобой. Разделить все, что смогу. Не хочу, чтобы ты оставался один этой ночью.

Сейчас Асир напоминал того яростного и устрашающего владыку, к которому она так неудачно влезла через окно. В эту же спальню, и, кажется, сейчас ему было ничуть не лучше, чем тогда. Если не физически, то на душе — точно.

— У нас… у меня, в том мире… бывали дела, после которых, если останешься пить в одиночку, к утру так тошно, хоть с маяка вниз головой. Для этого и нужны близкие люди. Кому-то помогает напиться, кому-то устроить мордобой, кто-то может всю ночь гонять на машине или сидеть на крыше и смотреть на звезды, я не знаю, что нужно тебе. Скажи.

Асир отложил скорострельник, протянул руку, обвел кончиками пальцев контур ее лица, но смотрел как-то странно, взгляд будто рассеивался, не фокусировался на чем-то конкретном. Слышит ли он ее? Видит ли? Или его мысли где-то далеко? С Фаизом, который сейчас наверняка допрашивает пожаловавших гостей? Или с Джасимом? Но Асир, надавив ладонью на затылок, вдруг резко подтянул ее к себе, так что Лин едва успела опереться на подставленную руку, а то, пожалуй, не удержалась бы. Очень близко оказались его глаза, сейчас непроницаемо черные. Дрогнули ноздри. Лицо исказила пугающе понимающая усмешка.

— Пахнешь Сардаром. Значит, он постарался. Решил, что я не переживу эту ночь без подтирателя соплей? Или без подходящей мишени? Близкие люди, говоришь… — он с заметным усилием выдохнул. — Чушь собачья. Близких легче всего унизить, выплеснуть на них злость, причинить боль, чтобы самому стало не так паскудно. Но если позволить себе то, что хочешь, то, что нужно… потом, когда очнешься, станет в тысячу раз хуже.

— Я полдня просидела с Хессой, — объяснила Лин. — Помогала ей ждать. Знаешь, ждать в одиночестве… — она замолчала: не могла сообразить, какие слова лучше всего передадут ее чувства. — На самом деле я сейчас о себе, наверное, а не о Хессе. Я могла пойти в сераль, а не сюда. Но ты правда думаешь, что там, одной, мне было бы лучше, чем с тобой? Думаешь, я не понимала, что ты сейчас…

Сказать «психуешь» было бы все-таки лишним, и она замолчала. Втянула воздух — медленно, глубоко. Вряд ли Асир контролировал свой запах, но понять все равно не получалось. Мешал алкоголь, но не только. Наверное, она и в самом деле никогда не сталкивалась с кродахом в таком состоянии. Пробел в опыте, необъяснимый для полицейского, или в ее прежнем мире просто не осталось таких кродахов, как Асир?

— Мы можем попробовать, — сказала она. — Вместе найти способ.

— Не хочу, — резко бросил Асир. Схватил ее за талию, рывком подтащил ближе, и тут же твердые горячие ладони обхватили шею, крепко и плотно. — Не хочу ничего искать.

Он приблизил к ней лицо, почти касаясь, сказал негромко:

— Все, чего я хочу…

Ладони сжались крепче. Лин отчетливо чувствовала, как бьется под его пальцами пульс. Нужно было занять чем-то руки. Сейчас. Чтобы через минуту или несколько секунд не вцепиться в запястья Асира, поддавшись инстинкту. Лин осторожно придвинулась еще ближе, обняла и сцепила пальцы в замок за его спиной.

Теперь она ощущала Асира всем телом. Ладони на шее, готовые сжаться еще сильнее. Ровное, но слишком быстрое биение сердца. Напряженные мышцы бедра, о которое ей пришлось опереться, чтобы удержать равновесие.

— Ты же знаешь, как легко отнять жизнь. У анхи. У клибы. Даже у кродаха. Особенно у связанного старого кродаха, у слизняка, который посмел… — Он резко выдохнул и заговорил быстрее, хриплым шепотом: — Посмел не только предать память отца и деда, и своего отца, старого Мусаила, мудрого и доброго. Он предал все свои клятвы, он мерзок уже одним тем, что даже не думал обнажить меч против того, кого ненавидел. Яды, клинки в темноте, пустоголовые болваны с оружием, отравления, дети в заложниках, шантаж, даже анхи-убийцы с напрочь промытыми мозгами. Я хочу раздавить его. Медленно, с наслаждением. О да, я бы наслаждался каждой секундой его предсмертного хрипа так, как не наслаждался ничем и никогда!

Асир разжал пальцы и мотнул головой, отстранился, снова потянувшись к кувшину. Лин уронила внезапно ослабевшие руки, задышала. Смотрела, как он пил — жадно, торопясь, запрокинув голову, так что пахучий крепкий бренди, или как он здесь назывался, лился по шее, по резко двигающемуся кадыку. Невольно облизнула губы. Кажется, ей тоже не помешало бы глотнуть.

Отставив кувшин, Асир утерся ладонью и взглянул прямо.

— Но, если я вобью каблук в его проклятое горло, не дождавшись суда, чем я буду отличаться от этой двуличной мрази?

— Я знаю, как легко отнять жизнь, — прошептала Лин. — А еще знаю, как бесит, когда читаешь потом в газетах, что убитый был достойным гражданином и полиции давно пора навести порядок на улицах. Как хочется поубивать всех этих писак, которые ничего не понимают, которым важна только очередная сенсация. Ты все правильно решил, Асир. Открытый суд. Чтобы все знали. Чтобы ни у кого язык не повернулся даже попробовать пожалеть и оправдать. Потому что, как бы ты его ни убил, это все равно окажется слишком быстро. Не успокоит. Одной смерти недостаточно для достойной мести. Я знаю.

Она потянулась к кувшину, глотнула. Зажмурилась и затрясла головой — пойло оказалось обжигающе крепким. Разлилось жаром от горла и до кончиков пальцев. Закружилась голова, и в то же время стало бездумно легко. Лин сделала еще глоток, осторожно, опасаясь опрокинуть, поставила кувшин и сказала:

— Мы не сумеем исполнить твое самое сильное желание. Но, возможно, у меня получится хоть чем-то помочь? Например, пригасить твою жажду убийства до завтра? До приговора.

— Я могу причинить боль. Плохо себя контролирую. Лалия привыкла. Ты… — он качнул головой.

Снова откинулся спиной на кровать и прикрыл глаза. И сейчас, когда его взгляд не отвлекал, стали отчетливо заметны резкие складки у губ, тени под глазами и явственная усталость, хотя правильнее было бы сказать почти смертельная измотанность. От чего он так устал? От ожидания Сардара? Вряд ли.

Будто услышав ее сомнения и незаданный вопрос, Асир сказал негромко:

— Не хочу возвращать контроль. Пока нет. Мне еще завтра… Лучше переждать подальше от всех.

Лин покачала головой. Оставить его сейчас? Боль ее не пугала. Бросить Асира одного в таком состоянии было гораздо страшнее. Да, он сильный. Он кродах и владыка. Он справится. Но зачем справляться одному, если она готова и хочет помочь?

Она протянула руку, осторожно коснулась пальцами его щеки, слегка колючей от пробивающейся щетины.

— Я хочу тебя любого. Ты нужен мне любым. Не только гордым прекрасным владыкой. Не только машиной для убийств и секса, — она нервно фыркнула и подалась ближе. Прижалась к нему, наверное, в первый раз не ища защиты и успокоения в его запахе, а наоборот, желая поделиться тем, что имела сейчас сама — убежденностью. — Ты нужен мне человеком. Самим собой. Что мне сделать, чтобы ты поверил и перестал сомневаться?

— Я не знаю, — Асир открыл глаза, и Лин, пристально вглядываясь в его черты, с замиранием и каким-то обморочным восторгом увидела перед собой не владыку.

Асир, тот Асир, к которому она привыкла, всегда, даже в минуты сильнейшей страсти и, казалось бы, полной потери контроля, оставался повелителем. Даже в ту ужасную ночь в этой спальне, яростный и пугающий, он был властелином целого лепестка, не забывая об этом ни на мгновение и ей не давая забыть. Но сейчас…

— Не знаю, Лин. Отправить тебя в сераль кажется мне самым правильным решением. Но оно же — и самое привычное. Все остальное — сложнее. Не хочу думать о сложном. Вообще ни о чем не хочу думать. Устал.

— Не думай, — Лин приподнялась, перекинула ногу через его бедра и села снова. Обняла, посмотрела в глаза. — Не думай ни о чем. Иногда нужно… отдохнуть от мыслей.

От мыслей, от власти, от всего, что мешает ощущать себя просто человеком. Но это было уже лишним, и вообще, разговоров больше чем достаточно для такой ночи. Лин мягко поймала горькие от бренди губы Асира. Целовала неторопливо и ненавязчиво, готовая в любой миг отдать инициативу. Вкладывая в поцелуй не страсть, не плотское желание, а простое «я с тобой». С тобой, чего бы ты сейчас ни захотел, кроме одного — никаких, в бездну, сералей. Потому что правильное решение — быть вместе. Не только тогда, когда все прекрасно и хочется получить удовольствие. Когда плохо, больно, сложно — тоже. Когда мерзко на душе и хочется убивать. Когда боишься сорваться. Когда зверь в тебе вот-вот возьмет верх. Когда устал и не можешь больше думать.

Всегда.