Волк Спиркреста

Полный отстой

Яков

От грохота сотрясается вся моя квартира. Я просыпаюсь от этого звука с жестокостью автокатастрофы.

Я перекатываюсь на спину на полу в гостиной и хрюкаю.

Черт возьми. Вот и входная дверь. Опять.

Шаги гулко разносятся по квартире, пронизывая мой череп волнами боли.

Хрипловатый голос произносит.

— Вставай, пацан.

Чертов Антон.

Моему отцу, должно быть, нужно сделать что-то важное, если он послал свою правую руку. Видеть Антона Левинова — это особый случай, как Рождество или Пасха. Я приоткрываю глаз. Он тоже не один. По бокам от него стоят двое головорезов с картофельными лицами. У обоих волосы сбриты под корень. Похоже, все мы, козлы, в итоге выглядим одинаково.

— Ты выглядишь дерьмово, — говорит Антон, окидывая меня и мою квартиру взглядом, полным отвращения.

Немного преувеличиваю. Квартиру нельзя назвать опрятной, но и грязной ее не назовешь. Просто она выглядит так, как и есть: логово бессонного животного. Полные пепельницы, груды чехлов от видеоигр, грязная одежда, пустые контейнеры из-под еды и кофейные чашки. Мое приближение к чужой концепции дома.

— Ты проделал весь этот путь, чтобы сказать как я выгляжу, dedushka? — спрашиваю я, садясь и упираясь руками в колени.

Мой голос охрип от сна, выпивки и курения, от рвоты и беззвучных криков в кошмарах.

— Уродов не исправить, — говорит Антон, закатывая глаза.

Он жестом приказывает своим головорезам открыть шторы. Дневной свет заливает комнату. Похоже, что сейчас полдень, но я не имею ни малейшего представления о времени и даже о том, какой сейчас день. Я моргаю от агрессивных солнечных лучей. Антон пересекает комнату, чтобы забрать мой телефон, который лежит лицом вниз в жирной коробке из-под пиццы.

— Ты не отвечаешь на звонки в последнее время, да? — спрашивает Антон, с гримасой вытирая мой телефон и вставляя его в зарядное устройство возле телевизора.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Работа, пацан. Что, думаешь, теперь ты выше этого?

— У меня перерыв.

— Это не тебе решать, — говорит Антон, скрещивая руки на груди.

Он чем-то похож на моего отца. Они оба коренастые мужчины, с серебристыми волосами, коротко подстриженными и зачесанными назад. У них одинаковые пустые черные глаза.

Два моих отца — зеркальные отражения друг друга. Один дал мне мой первый пистолет, а другой — первый сломанный нос. Один рассказал мне о сексе, другой — о моих кошмарах. Один пытается сохранить мне жизнь, другой хочет моей смерти.

Но оба они выглядят одинаково. Полный дурдом.

— Я спал, — говорю я Антону.

Он не улыбается. Он просто смотрит на меня.

— Пять дней?

— Может, на мне лежит проклятие?

— Ты не принцесса.

Я улыбаюсь. — Ты не узнаешь, пока не поцелуешь меня, dedushka.

— Перестань флиртовать со мной и оденься. Я пришел сюда не для того, чтобы смотреть на тощих голых блядей, от которых воняет мочой и блевотиной.

Закатив глаза, я встаю с дивана. Я не голый — на мне боксеры, — но я делаю то, что говорит Антон, потому что он не против вытащить меня из квартиры в боксерах.

Я беру из кучи одежды треники и футболку. Они оба пахнут потом и стиральным порошком. Раньше на спинке кресла лежала куча чистой одежды и куча поношенной, но они уже давно слились воедино.

— Собери и сумку, — говорит Антон. — Ты собираешься какое-то время побыть в Лондоне.

— Лондон? — повторяю я.

Мой отец редко отправляет меня по делам в Великобританию. Наверное, потому что там у него меньше юрисдикции. Меньше связей — меньше того, что ему может сойти с рук.

Возможно, именно поэтому он посылает меня.

Там есть пара журналистов, два маленьких засранца, которые пишут для "Часового". Они вставляют имя отца в статьи, где его не должно быть. Ходят слухи, что они работают над большим материалом о коррупции в российской политике. Антон сухо рассмеялся.

— Представь себе. Твой отец хочет, чтобы ты, — Антон делает неопределенный жест, — убедил их не лезть не в свое дело.

— Старик боится двух сплетников?

Антон снова закатил на меня глаза. — Нет. Твой отец — частное лицо, ему нужно защищать свою частную жизнь.

— То есть ему нужно, чтобы я защищал его личную жизнь.

Антон улыбается. — Не зря же ты его любимый сын.

Мы оба смеемся. У моего отца есть только один законный ребенок: его старший сын и наследник Андрей. Я не только далеко не самый любимый сын, он даже почти не признает, что я его сын.

Если бы он мог убить меня, чтобы сделать из моей кожи одеяло для Андрея, он бы непременно это сделал.

Возможно, в конце концов, он так и сделает.

Я протискиваюсь мимо одного из головорезов с картофельным лицом, чтобы взять из раковины зубную щетку, бритву и лосьон после бритья. Я бросаю их в сумку вместе с одеждой, боксерскими обмотками, перочинным ножом и экземпляром "Республики Платона", который Закари одолжил мне в прошлый раз, когда мы с ним виделись.

Он с грохотом падает в сумку. Это дерьмо тяжелее кирпича и такое же большое. — Это идеальное введение в философию, — сказал мне этот ублюдок, когда отдавал ее мне. — Базовый текст. Попробуй.

Я люблю Закари Блэквуда, но одалживать мне эту книгу было глупостью.

— Старик хочет, чтобы я поехал в Лондон и что? — спрашиваю я Антона. — Сломать им пальцы, чтобы они больше не могли писать?

— В наше время любой может писать без пальцев, — говорит Антон. Его тон легкий, что вызывает у меня тревогу. — Технологии шагнули так далеко, знаешь ли.

Я ничего не говорю, ожидая, что он выплюнет.

— Он хочет, чтобы они умерли. Вот и все. И чтобы все было чисто. В Лондоне ты сам по себе.

— И это все, да? — пробормотал я, наполовину про себя. — Убить несколько парней и все сделать чисто?

Нет смысла говорить Антону, что я не хочу этого делать. Нет смысла говорить Антону, что я не думаю, что наказание соответствует преступлению, или что я не хочу пачкать руки кровью писателей, которые, вероятно, не смогли бы защитить себя от своих собственных теней.

Антон уже знает все это. Его ответ уже выстроился во рту, я вижу, как он проглядывает за жесткими блоками его слишком белых зубов. Антон просто скажет мне, что настоящие мужчины делают то, что должны делать, просят у Бога прощения и спят по ночам, потому что так поступают мужчины.

Антон вежливо или не очень вежливо напомнил бы мне, что у меня нет особого выбора.

— Не унывай, пацан, — говорит он, внезапно протягивая ко мне руку, чтобы сильно хлопнуть по плечу. Мы поселим тебя в отеле "Гранд Элизабет". Ты сможешь жить как король, а не просто гнить в этой дыре. Черт, смотреть на то, как ты живешь, тоскливо. Живи, Пацан, ты молод. Разве у тебя нет друзей в Лондоне со времен твоей частной школы? Все те богатые ублюдки, с которыми ты тусовался? Повеселись с ними. Сходи на вечеринку, получи киску.

— Конечно, — ворчу я. Я не собираюсь делать ничего из этого. Но его слова наводят меня на мысль.

Идея, которая не приходила мне в голову. Идея, которая может решить мои проблемы и одновременно создать новые.

Но в данный момент кто считает?

Не обращая внимания, Антон улыбается и встает, поправляя пиджак. — Хороший парень. Жизнь не обязательно должна быть несчастной. Делай свою работу и живи хорошо. Это все, чего хочет твой отец.

Он заканчивает свое предложение тем, что выдергивает мой телефон из шнура зарядки и бросает его в меня. Я вскидываю руку, и край телефона задевает кость моего локтя. Телефон падает на диван позади меня и отскакивает, приземляясь на пол.

— Ты не должен отвечать на звонки своего отца, — говорит Антон, как будто я не понимаю, что он хотел сказать. — А теперь иди своей чертовой дорогой. Одна из машин отвезет тебя в аэропорт. Я попрошу кого-нибудь починить твою дверь, пока тебя не будет.

А потом он уходит, забирая с собой своих головорезов.

Эхо его шагов еще не успело стихнуть, как мой телефон снова начинает неустанно жужжать. Еще один звонок. Какого хрена отец звонит мне, если он уже послал Антона ломать мою дверь и отдавать мне приказы?

Я опускаю глаза, чтобы выключить телефон, и замираю, увидев экран.

Звонок не от отца.

Наоборот.

Это звонок от единственного человека в мире, которому я подчиняюсь без вопросов, без колебаний, не ожидая ничего взамен. Единственный человек, которого я знаю, у которого действительно работает моральный компас. Единственный человек, которого я считаю настоящим другом, и единственный человек, которому я бы доверил свою жизнь, если бы дело дошло до этого.

Я отвечаю на звонок, который все еще не утих, и отвечаю хрипловато.

— Как дела, Блэквуд?