Волк Спиркреста

Черное озеро

Яков

Каждый год в Ялинке, в последний день лета, деревенские мальчишки собираются на праздник Кровавой Луны.

Ялинка — это маленький украинский городок, в котором я вырос. Он расположен на западной окраине Украины, в Восточных Бескидах. Гора Говерла нависает над ним, как мрачный страж. Что касается Кровавой луны — она не имеет никакого отношения к луне. Она названа так потому, что происходит ночью.

Зато она имеет отношение к крови.

В Кровавую Луну все мальчишки Ялинки собираются в лесу на окраине города.

Лес находится немного дальше церкви и старого деревянного указателя, за ветхим зданием старой начальной школы, которая сгорела. Никто не осмеливается заходить далеко в лес. Он слишком глубокий и густой, и иногда туман, падающий с горы Говерла, настолько густой, что не видно даже собственной руки. В городе полно историй о том, как в лесу пропадают дети.

Поэтому мальчики собираются на опушке, где деревья более редкие. Они дожидаются ночи, а потом раздеваются до пояса. Все должны сделать это, а потом все должны сражаться и продолжать сражаться. Так долго, как потребуется.

Когда сражаться станет не с кем, и ты останешься последним, ты станешь Кровавым Волком. Все просто.

И как только ты становишься Кровавым Волком, ты получаешь власть над всеми остальными мальчиками на этот год.

Это важный ритуал в Ялинке. Все о нем знают, потому что ритуал начался задолго до отцов деревенских мальчишек или их отцов. Никто не знает, как он начался и почему. У всех есть свои теории, а у каждой семьи в Ялинке — своя страшная басня о том, что будет, если отступить от ритуала.

Каждый мальчик в Ялинке растет в тени ритуала, как и город существует в тени горы и леса. Он нависает над каждым мальчиком, как ждущий гигант, который однажды должен быть побежден.

Я провел все свое детство в страхе перед ним.

Потому что все знают: если ты там, ты должен бороться.

Если у тебя рассечена кожа над глазом и ты не видишь из-за крови, ты не можешь просто прекратить борьбу. Лучше всего отползти в безопасное место и бежать через лес. Делать это следует только в том случае, если вы уверены, что сможете оторваться от преследователей. Потому что если кто-то заметит, что вы убегаете, и бросится в погоню, а вас настигнут, то вам придется еще хуже, чем если бы вы остались.

Именно это со мной и случилось.

Моя первая кровавая луна, — плачу я.

Я так долго боялась этого, и мне так страшно. Но мой друг Максим говорит, что мы должны пойти. В его семье говорят, что если не пойти на Кровавую луну, то все дочери в семье заболеют. У Максима есть дядя, который не ходил туда три года, с тринадцати до шестнадцати лет. На шестнадцатый день рождения его сестра, которой было всего семь лет, умерла от пневмонии.

— Ты должен пойти, — говорит мне Максим в день нашей первой Кровавой Луны. — Ты должен пойти ради Лены, чтобы с ней ничего не случилось.

Нам обоим только что исполнилось по десять лет, и мы скоро начнем учиться в средней школе.

— Если ты не будешь бороться, — говорит Максим, — ты станешь добычей. Лена будет добычей. Ты должен бороться.

Мы идем. Мы проходим мимо церкви и деревянного указателя, за обугленной тушей старой начальной школы. Мы стоим на краю леса, где горит костер, и снимаем рубашки. Меня трясет, и я вижу пот на лбу Максима, хотя с горы уже дует холодный ветер.

В ту ночь я даже не пытаюсь бороться. Я поворачиваюсь и убегаю.

Мне всего десять лет. Я тощий, потому что дома никогда не хватает еды, но я спортивный: я занимаюсь всеми командными видами спорта в своей школе, борюсь и бегаю на дорожке. Я не сильный, но быстрый. Я считаю, что бегать — это разумно.

Но это не так.

Два пятнадцатилетних подростка видят меня и гонятся за мной в лес. Они догоняют меня, хватают за руки, срывают с меня одежду и бросают в озеро.

Все в Ялинке знают и боятся озера. Ходит легенда, что одна старушка покончила с собой, зайдя в него с щебнем в карманах кардигана, когда ее мужа забрали в плен еще в советское время.

В эту историю никто не верит, но все ее рассказывают. И все боятся озера.

В ту ночь, когда двое мальчишек раздевают меня и бросают в озеро, я уверен, что умру.

В ту ночь я узнаю, как холодна, пуста и черна смерть. Я барахтаюсь в ледяной черной воде, набирая воду в легкие. В этот момент я боюсь так сильно, как никогда в жизни. Самое забавное, что после этой ночи я перестаю бояться смерти.

В ту ночь я вижу старуху, ту, что покончила с собой. Она тянется ко мне сквозь черную пустоту воды, и ее руки холодные и липкие обхватывают мое горло. Ужас и боль внутри нее просачиваются в меня, зарождаясь в моей груди, как яйцо. После этого я ношу ее с собой, куда бы ни пошел.

В школе я больше не боюсь драк и побоев. Если мальчишки постарше пытаются меня толкнуть, если они становятся слишком грубыми, внутри меня, там, где раньше был страх, появляется тьма. Я уверен, что это моя собственная смерть, что старуха вложила ее в мою грудь, и теперь она живет во мне и ждет.

Моя собственная смерть заставляет меня оцепенеть, но она же делает меня сильным.

Сначала я думаю, что это означает, что ничто не может причинить мне боль.

Но я ошибаюсь.

Когда мне исполняется одиннадцать лет, я готовлюсь к Кровавой луне. После школы я бегаю по дорожке бесконечными кругами. На уроках физкультуры я ставлю рекорд за рекордом в спринтерском беге, лазании по канату, борьбе. Я убеждаюсь, что могу обогнать все и всех.

Во время Кровавой луны, когда начинаются драки, я поворачиваюсь и бегу сквозь деревья. Пять мальчишек пускаются в погоню. Ни одному из них не удается меня догнать.

Я пережил Кровавую луну целым и невредимым.

Так в тот год Волк наказал меня за самонадеянность. А может быть, это проклятие, наказывающее меня за то, что я не сражаюсь.

Каждый день, после окончания учебного дня, Кровавый Волк и его друзья ждут у школы. Но не меня — Лену.

Моя младшая сестра на два года младше меня. Она ласковая, как кролик, и такая же застенчивая. Ей нравится сидеть на полу в нашей гостиной, прижав одно колено к груди, и рисовать картины с помощью маленького набора акварели, который она получила в качестве приза за лучший рисунок в классе.

Лена хочет вырасти и стать художником, а еще она любит петь, читать сказки и смотреть на облака. Она любит цветы, особенно подсолнухи, и все время их рисует.

Волк и его друзья поначалу просто следуют за Леной. Наверное, они не хотят ее обижать, но им нужно наказать меня. А в Ялинке все уже знают, что я не чувствую боли и страха. Даже взрослые меня немного побаиваются, с тех пор как я в десять лет выползла из черного озера и шла домой, молчаливая и грязная. Никто не смотрит мне в глаза, и все меня избегают.

Поэтому Волку и другим мальчикам — а может, и проклятию — приходится искать другой способ наказать меня.

Сначала они следят за Леной, просто чтобы напугать ее. Потом они начинают толкать ее. Выхватывать у нее из рук книги. Дергают за волосы и пинают ногами. Стаскивают с нее рюкзак и вываливают его на дорогу.

Лена каждый раз расстраивается, но просто собирает свои вещи и идет домой.

Однажды она возвращается домой поздно. Ее волосы грязные и спутанные. На ногах синяки, на лице царапины. Глаза и нос розовые от слез.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она что-то говорит, но ее слова прерываются рыданиями. Я стою перед ней и откидываю назад ее волосы, такие же светлые, как и мои, темные и мокрые от слез. Ее кардиган грязный, а носки и туфли мокрые. На ней нет школьной сумки.

— Где твой рюкзак? — спрашиваю я.

— На озере! — причитает она.

Я вытираю ее слезы и сажусь рядом, обнимая ее. Она рассказывает мне о том, как мальчишки схватили ее по дороге из школы, затащили в лес, толкали, пугали. Как они отобрали у нее сумку, бросили ее в озеро и сказали, чтобы она шла за ней. Как они заставили ее дойти до конца шаткого деревянного пирса, и как она стояла там, дрожала и плакала, а они смеялись над ней.

Я слушаю молча, прижимая ее к себе.

Позже, когда наша мама возвращается домой со своей второй работы, в местном супермаркете, я говорю ей, чтобы она присмотрела за Леной и убедилась, что с ней все в порядке.

Затем я иду к озеру. Захожу в темную воду и выплываю на середину озера. Сейчас поздний вечер, середина зимы. Вода такая холодная, что зубы стучат до боли. Это холодная чернота ада. Присутствие мертвой женщины наполняет воду, как будто она ждет меня, мои брыкающиеся ноги прямо вне досягаемости ее хватающих рук.

— Яков, — почти слышу я ее слова. — Ты принадлежишь тьме, а не миру. Она ждет тебя.

Я игнорирую ее голос. Я нащупываю рюкзак, хватаю его за лямку и плыву обратно к поверхности. И тут я понимаю, почему Лена была так расстроена.

Она расстроилась не потому, что ей было больно или страшно.

Она расстроилась потому, что в рюкзаке лежал ее набор акварели, а теперь он уничтожен, краски смыты озером. Я сижу у кромки воды, по колено в осоке, и смотрю на пустой пластиковый поднос в слабом лунном свете, вздрагивая от холодного воздуха, вода капает с моей одежды.

— Что тебе нужно от цветов Лены? — спрашиваю я мертвую женщину сквозь стучащие зубы. — Ты живешь в темноте.

Она не отвечает.

Я ничего не могу сделать с цветами Лены. Наша мать и так испытывает трудности с деньгами, а я еще слишком молода, чтобы работать, хотя и недолго. Я не могу заменить акварели Лены — пока не могу. Но я это сделаю. Я клянусь себе в этом.

Когда-нибудь я стану таким грязным, отвратительно богатым, что куплю Лене тысячу наборов акварели. Я куплю ей все цвета радуги. Я куплю ей все, что она захочет, и все свои деньги потрачу на то, чтобы она всегда была в безопасности и счастлива.

На следующий день я нахожу Волка возле школы. Он стоит у ствола старой ели и курит сигареты со своими друзьями. Я бросаюсь к нему и с размаху бью по лицу. Он отшатывается назад, глаза расширяются от удивления. Больше мне не удается попасть ему в лицо. Его друзья хватают меня за руки и прижимают к дереву. Волк смеется.

— Куда ты теперь побежишь?

Он дергает меня за рукав и тушит сигарету о мою руку, прямо над локтем. Это мой первый шрам, а позже и первая татуировка — черная дыра, закручивающиеся звезды, проглоченные внутрь.

В тот день я снимаю побои и ухожу домой с опухшим глазом. После этого Волк оставляет Лену в покое. Может быть, потому, что он отомстил, а я понес заслуженное наказание.

Но я не забываю.

На следующий год, в конце лета, я иду на Кровавую луну и снимаю с себя футболку. Шрам от ожога на моей руке все еще сырой и красный. Я иду прямо к Волку и врезаюсь лицом в его зубы. Они врезаются в мой лоб, но ломаются. Он пошатывается. Я бросаюсь на него со всей силой.

Мне двенадцать, ему шестнадцать, скоро исполнится семнадцать. Это его последняя Кровавая луна. Я бью его до тех пор, пока он не замирает в моей хватке, а потом сражаюсь со всеми, кто попадается мне под руку. Я даже не вижу, с кем дерусь, из-за крови в глазах. Я дерусь и дерусь, дерусь и дерусь, как собака на ринге, кричу в черепе, пока не остается никого, с кем можно было бы сражаться.

Так я становлюсь Кровавым Волком.

В тот год никто не трогает ни меня, ни мою сестру. Наконец-то я в безопасности — и, что еще важнее, в безопасности Лена.

А потом появляется мой отец.