Воля владыки. У твоих ног

Глава 13

Три дня Лин была предоставлена самой себе — может, владыка был занят, а может, узнав самое важное и срочное, на время потерял интерес к другому миру. В любом случае, Лин не скучала. Она изучила башню сераля, попросила Ладуша устроить экскурсию по дозволенной для анх части дворца, прочитала толстое и до сонных мух перед глазами скучное «Землеописание Ишвасы», но главное — узнала, что можно есть в одиночестве, а не с остальным… курятником.

Завтракали в серале кто когда: некоторые анхи вставали с первыми лучами солнца, но находились и любительницы поспать, под всех не подстроишься. А вот на обеды и ужины по какой-то дурацкой традиции собирались всей толпой — двадцать девять анх, как Лин в конце концов сосчитала. Это было, конечно, полезно для скорейшего знакомства, но терпеть застольные беседы и тем более участвовать в них у Лин не получалось. Не интересовали ее ни освежающие кожу настои, ни капли в глаза, делающие взгляд глубоким и проникновенным, ни тем более сплетни о том, кто из кродахов каков в постели! От капризных и жеманных интонаций и от сладкого запаха духов болела голова, а тех, кто пытался вызвать на откровенность ее, хотелось убивать. Казалось бы, объяснили, что новенькая ничего не помнит! Нет, каждая дура мнит себя самым хитрым в мире следователем и надеется обнаружить в стройной и логичной легенде обман — простейшим путем каверзных и внезапных вопросов.

Идиотки. Мозгов, как у кур. И кудахтанья столько же.

Впрочем, по крайней мере одна здесь идиоткой не была. Лалия — несомненно, умнейшая, но язвительная и весьма ядовитая стерва.

Митхуна владыки могла вести себя по-разному. С непроницаемым выражением лица слушать излияния тех, кто хотел поделиться самым сокровенным, трагедией века — например, прыщом на носу, или рассказами о далеком доме, или — еще большей трагедией — жаждой родить от владыки. Парой слов разнять сцепившихся анх. А могла и унизить, надавить на больное, а потом с легкой улыбкой наблюдать за истерикой. Но она, единственная из всех, ни разу не задавала Лин вопросов, будто вовсе ее не замечала. Хотя Лин подозревала, что замечает и знает о каждом шаге не меньше, чем Ладуш.

Лалия была красива. Не мягкой, нежной красотой, как многие здесь, а хищной, яркой, порой даже пугающей. А еще от нее пахло владыкой, так сильно, что не заметить мог бы разве что человек, начисто лишенный обоняния. Может, еще и это привлекало к ней анх, ее побаивались, но все равно хотели быть ближе, притягивались, как мотыльки к свету. Впрочем, Лалия навязчивого внимания не любила, отгоняла самых настырных, как назойливых мух, и исчезала куда-то.

Метки владыки были здесь только на ней. Лин учуяла две — не просто знак внимания и ответственность за ближайшую течку, а нечто большее — возможность стать гораздо ближе, знак принадлежности одному кродаху и в то же время относительная свобода. Лин не знала, как это — принадлежать кому-то, но третьей метки многие боялись, хотя большинство без раздумий отдали бы за нее и душу, и тело. Больше, чем брак, полное отречение от собственного «я» — желание быть с кем-то до самого конца. Невозможность уйти и начать новую жизнь без согласия кродаха. С другой стороны, уйти не мог и кродах, а значит, анха получала гарантию того, что завтра не окажется на улице, без средств, у нее всегда будут еда и теплый угол, и кродах, который останется с ней.

Лин пряталась от болтовни в библиотеке и зале для упражнений. В зале для занятий рисовали, играли на флейтах и дутарах, составляли композиции из цветов и убивали время еще сотней других «возвышенных» способов. Но читать и тренироваться — это, похоже, были занятия, недостойные личных анх владыки. И если в библиотеку хоть кто-то, хоть изредка все же заходил, в основном за любовными романами, то огромный и прекрасно оснащенный тренировочный зал оказался в полном распоряжении Лин, так что утратить форму ей не грозило.

Для многих здесь тренировку заменяли танцы. Танцевальный зал редко пустовал. Две клибы-наставницы помогали оттачивать изысканные движения — плавные или страстные, способные порадовать взор или увлечь кродаха обещанием наслаждений. Лин сходила, посмотрела. Не понравилось. Вилять задницей, трясти сиськами и энергично двигать животом, намекая на соитие — оно ей надо?

Отдельной радостью стали купальни. Даже назойливое желание других анх составить компанию не портило удовольствия. Сказал бы кто дома, что банальное мытье может быть таким приятным занятием! Там было проще. Быстрый душ после смены, в общей душевой, с непременными шуточками о длине членов и форме задниц.

Здесь же… Мраморные бассейны со ступенями на разной глубине — можно плавать, можно сидеть, опершись о бортик, или даже лежать. Зоны с водой прохладной, теплой, еще более теплой и горячей. Ароматные масла и снадобья, которые добавляют в воду — для расслабления и успокоения или, наоборот, бодрости. Лин начинала день в тренировочном зале, а заканчивала — в купальнях.

Утром четвертого дня Ладуш поймал ее на лестнице. Осмотрел с ног до головы — алые шаровары из мягкой хлопковой ткани и обтягивающий грудь белый лиф были исключительно удобны для тренировки. Лин ходила бы в них и по дворцу, и по саду, потому что, кроме удобства, еще и не просвечивали. Но Ладуш, выдав ей эти вещи, объяснил: именно в таком виде анхи сераля занимались упражнениями, и никуда, кроме зала для упражнений, так ходить не следует.

Но сейчас сказал с едва заметной усмешкой:

— Успеешь еще напрыгаться. Ступай к владыке, позавтракаешь с ним. И не трать время на переодевание. Евнух ждет тебя у дверей.

— Евнух?

— Клиба, в обязанности которого входит сопровождать анх сераля, — терпеливо объяснил Ладуш.

Лин молча кивнула и спохватилась — такой ответ считался здесь вопиюще невежливым.

— Хорошо, — развернулась и побежала вниз. Отмена тренировки досады не вызвала. Было интересно, зачем она понадобилась — теперь. И слегка тревожно. Может, появились какие-то новости?

— Заходи, — кивнул владыка. Он выглядел довольным и ленивым и никуда не торопился. А на столе ждал обычный завтрак Лин — ее пристрастия здесь уже изучили. Омлет с мясом и помидорами, густо посыпанный зеленью, хлеб с сыром, кофе — владыка, выходит, заранее велел подать все это сюда. Значит, ничего срочного.

К тому же — Лин почуяла это, как только села — от него пахло. Сладко, пряно и, наверное, возбуждающе — Лалией и долгим сексом. Лин уткнулась в завтрак — хоть так скрыть внезапное смятение. Дома не раз ощущала подобные запахи, но никогда они не задевали так сильно. Тревожный сигнал — наверное, концентрация подавителей в крови упала уже почти до нижнего предела.

Лин отогнала эту мысль усилием воли. Владыка молчал, хотя его пристальный взгляд ощущался всем телом, щекотал даже не кожу, а нервы под ней. Но это не раздражало. Только хотелось поскорей доесть, потому что владыка явно не собирался нарушать молчание, пока его анха насыщается.

Кофе Лин выпила одним глотком: нетерпение будто висело в воздухе. Владыка усмехнулся, сказал, приоткрыв дверь:

— Рубашку госпоже. Быстро. — Пояснил, обернувшись: — Ты еще не привыкла к солнцу Имхары.

Лин не спрашивала, куда они идут, а владыка не говорил, просто вел по незнакомой части дворца. Только раз обернулся, сказал загадочное:

— Хочу показать тебе кое-кого.

Они вышли на залитую солнцем террасу, спустились в сад. Здесь не было ни беседок, ни фонтанов, не было, похоже, даже садовников: кусты росли так буйно, что, вздумай Лин сойти с выложенной белым камнем дорожки, продираться сквозь заросли пришлось бы с трудом. Дорожка повернула, и Лин увидела высокие крытые павильоны, раскинувшееся прямо за ними терракотово-красное, выжженное плато и такой же красноватый песок с редкими чахлыми остовами низеньких деревьев. Лин уже знала, и по рассказам владыки, и по землеописанию, что Имхару год за годом поглощала пустыня, но еще ни разу не видела ее так близко. Будто дворец владыки стоял прямо на стыке между пустыней и городом, сдерживая подступающие пески. Крошечный оазис под жгучим солнцем.

А потом Лин увидела их. Зверей. Огромные клетки, ямы, огороженные участки, резервуары с водой. Они были везде. Рыжие с черными подпалинами анкары, черные, с лоснящимися шкурами пантеры и золотистые зверогрызы. Почему-то сразу вспомнились казармы. Здесь, в отличие от них, не воняло. Вообще не пахло ничем. Только жаркий ветер впивался в лицо легкими песчинками, да чуть заметно тянуло цветами из сада.

Владыка спустился по небольшой песчаной насыпи на покрытую редкой желтоватой травой лужайку и повел Лин между павильонами, в которых суетились клибы, звенели цепи, слышалось раскатистое рычание.

— Я буду осматривать новых зверей для боев и питомника. Если захочешь, останешься, но сначала познакомлю тебя с ним.

Вошли в крайний павильон, здесь было тихо и темно, пока владыка не отодвинул загородку в задней стене, впуская солнце. Ему поклонился клиба, не в сером балахоне, как дворцовые, а в штанах из плотной кожи и такой же куртке, с руками, затянутыми толстыми перчатками по локоть.

— Он скучал, повелитель.

— Я тоже. — Владыка прошел за загородку, оказавшись на отделенном высокой металлической сеткой участке. Сказал, не оборачиваясь:

— Постой пока там. — А сам двинулся вперед.

Лин втянула воздух, принюхиваясь. Здесь запах был — легкий, едва уловимый запах опасного хищника. Он перекрывался запахом владыки, и это ощущалось странно: инстинкты одновременно кричали об опасности и обещали защиту. Клиба посмотрел на Лин с интересом, но тут же отошел в сторону, взял щетку и принялся скрести глубокую поилку. Равномерное шорканье отвлекало, и Лин не сразу заметила, что владыка уже не один.

Он стоял посередине огороженного участка, а рядом… Лин и представить не могла, что анкары вырастают до таких размеров и бывают настолько… красивы? Она вообще не думала, что само понятие «красота» применимо к этим опасным тварям. Под стать владыке — не просто крупный, а огромный, массивный, подавляющий своей мощью. И — белый. Лишь там, где обычно у анкаров черные подпалины, едва заметная рыжина.

Анкар подставлял лобастую крупную голову, а владыка чесал лоб и за ушами, похлопывал по шее, и от этой ласки анкар начинал совершенно по-кошачьи тереться и оглушительно мурлыкать.

Владыка опустился на землю, на траву с налетом мелкой красной пыли. Теперь он был ниже стоявшего анкара и тому, казалось, это понравилось: он обошел вокруг, обтираясь гладкой, блестящей шкурой, и утробно рыкнул.

— Подойди, — позвал ее владыка. — Не бойся, он чует и страх, и агрессию, но не тронет, пока не нападешь.

Лин и без предупреждений не боялась. Зрелище вызывало восхищение и острый восторг, для других чувств не оставалось места. Она проскользнула за загородку и пошла вперед, медленно, не делая резких движений, потому что так было правильно, но еще — потому что ей и не хотелось торопиться. Было что-то завораживающее в том, чтобы приближаться вот так, шаг за шагом, безотчетно вбирая каждую деталь: как падает тень под ноги, темная на красном песке, как вспыхивают яркой зеленью глаза поднявшего голову анкара, напрягаются мышцы под гладкой лоснящейся шкурой, а мурлыканье переходит в низкое, утробное ворчание.

Она остановилась в трех шагах, глядя на анкара искоса, не прямо — прямой взгляд у любого хищника вызовет агрессию, а еще — так было удобно разглядывать владыку. Спокойное смуглое лицо в обрамлении белоснежных складок тюрбана, широкую ладонь, расслабленно лежащую на холке зверя, обтянутое белым шелком колено, на котором так же расслабленно устроилась тяжелая лапа. «Красиво», — хотела сказать Лин, но на язык почему-то прыгнуло другое, неожиданное:

— Белый. Весь твой.

Владыка не прореагировал на внезапную фамильярность, только в черных глазах вспыхнуло веселье. Блеснули в улыбке зубы.

— Мы выросли вместе. Учились друг от друга и воспитывали друг друга. Адамас принадлежит мне настолько, насколько дикий зверь может принадлежать человеку, а я — ему. Он мудр, и этой мудрости хватит на весь дворец, он зол, и до сих пор уложит любого зверогрыза на арене и на охоте. Он хочет быть рядом, потому что знает, что я никогда не предам его доверие. Дотронься до него. Ты почувствуешь силу, первобытную, пугающую, которую дала ему природа, и душу, которая никогда не лжет.

Лин сделала еще шаг и протянула руку ладонью вверх, как протягивала, знакомясь с новыми ищейками в управлении, давая обнюхать и привыкнуть. Адамас потянулся навстречу, дрогнули усы на широкой морде, щекотнули ладонь.

— Здравствуй, — тихо сказала Лин. Дождалась, пока анкар как следует ее обнюхает, и сделала еще шажок. Крохотный, но его как раз хватило. Ладонь легла на морду, совсем рядом с пастью, но Лин тут же опустила руку ниже, под тяжелый, массивный подбородок.

Ворчание стало громче и… довольней?

Под ладонью вибрировало, урчало, как хорошо прогретый мотор мощной машины. Хотя нет, сравнивать этого прекрасного зверя с пусть тоже прекрасным, но все же изделием рук человеческих было… кощунством, пожалуй.

Адамас с каким-то удивительно величественным выражением морды закрыл глаза, будто судья, выносящий приговор. Этому — жить, а этому — умирать. Он позволял незнакомому человеку трогать себя, прикасаться к своей роскошной шерсти, брал от жизни то, что хотел в данный момент. А Лин откуда-то знала, чувствовала, что анхи из сераля нечастые гости здесь. Даже нет, не так — здесь, наверное, могла бывать Лалия, но больше — никто. Вспомнился тот давний — всего несколько дней назад, а казалось, что очень давний! — разговор, где владыка поставил ее ниже облезлого анкара. Обида прошла, но теперь вдруг поняла — и не на что было обижаться. Само это сравнение — уже достаточно высокая оценка. А то, что происходит сейчас — куда больше, чем просто знак благосклонности.

— Благодарю за доверие, владыка, — тихо сказала Лин. Почему-то показалось, что обращается к обоим сразу, и это правильно.