Воля владыки. У твоих ног

Глава 22

Лязгнул засов, и Лин обняла темнота. Что-то разглядеть, вернее даже — угадать можно было лишь у самой двери, куда проникало немного тусклого света из коридора. Здесь стояло ведро с крышкой — в одном углу, а в другом — крохотный, не больше табуретки, столик, на котором едва помещались кувшин с водой, глиняная кружка и пустая сейчас миска.

Лин вздохнула, невольно принюхиваясь, вслушиваясь, подключая все доступные чувства, кроме зрения. Тихо. Пахнет пылью, камнем и металлом. Спокойно. Безопасно.

Она даже засмеялась от этого ощущения: в карцере — и безопасно; но тут же затихла, потому что разбивший глухую тишину смех звучал странно, почти жутко. Это место требовало безмолвия. Звукоизоляция здесь была отличной — специально, наверное, так делали, чтобы крики и вой из карцера не тревожили нижних… и наоборот.

Нижние. Тоже анхи, нижний гарем, как пренебрежительно отзывались о них в серале. Пренебрежительно и одновременно с глухим, затаенным страхом. Оказаться внизу — участь тех, кто разгневал владыку, перестал отвечать его запросам и запросам приближенных, тех, кто просто не дотягивал ни красотой, ни сложением до анх сераля. Внизу мог оказаться кто угодно. Пользовалась ими в основном дворцовая стража, и кродахи, и клибы — те клибы, конечно, которым было дело до плотских утех. Лин слышала, что у них есть своя часть сада, туда выводит вторая, закрытая для остальных лестница из подземелья, слышала, что не так уж плохо там живется, но, конечно, не так, как наверху. И владыка туда не спускается никогда.

Нижние были пугалом, ночным кошмаром, но им было далеко, ой как далеко до анх из казарм. Век тех был коротким и пугающим. Там не было ограничений и запретов, и если уж кродахам разрешалось взять себе анху, они использовали разрешение по полной, столько, сколько хотели и так, как хотели. Оказаться в казармах значило подписать себе смертный приговор. Надеяться можно было только на удачу — что сжалится или заинтересуется кто-то из рядовых, возьмет себе, поставит метку или хотя бы придержит остальных, оставив анху в личное пользование. Если очень-очень повезет.

Неудивительно, что Нарима так перепугалась.

Да что там, Лин и сама готова была упасть на колени и умолять, стоило представить, что отправят в казармы. Что угодно, любое другое наказание, лишь бы не к кродахам, которым плевать, кто она и чего боится. Хотя она ведь и не знает, какие здесь еще бывают наказания. Есть ли вообще уголовный, гражданский и семейный кодекс. Но для анх сераля, похоже, единственный закон — воля владыки, и к Лин владыка был сегодня добр.

Лин обошла камеру, ведя рукой по стене: гладкий, хорошо обработанный камень, никакой влаги, мокриц и плесени, ну да, здесь же не Утес, откуда взяться незапланированной сырости? В одну из стен вделаны металлические кольца — для цепей? Если и так, цепи, видимо, приносили для каждого требующего того случая.

Ни лежанки, ни хотя бы соломы или дерюги на полу. Лин представила Нариму в такой же камере где-то по соседству и впервые почувствовала жалость. Сама она была почти довольна: тишина и запертая дверь искупали все неудобства, а взятого с собой одеяла хватит для комфортной ночевки.

Она накинула одеяло на плечи и села, прислонившись к стене. До ночи еще долго. Даже до ужина, а обед, кажется, пропустила за дракой. Лин поморщилась: вспоминать собственный срыв было стыдно и неприятно. Особенно после рассказа владыки. Вот что бывает, когда даешь своему внутреннему зверю слишком много власти. Но соблюдать равновесие пока получалось плохо. Контролировать, держать на жестком поводке и в наморднике — легко, но так никогда не получится договориться, а договориться Лин хотела. Правда — хотела.

Владыка был мудр, хоть и умел хлестнуть словом наотмашь. Адамас тоже был по-своему мудр, а Исхири помогал уже тем, что был рядом. Так что… Если не душой и сердцем, то хотя бы разумом Лин уже приняла своего зверя, и теперь пыталась его понять. Понять — это было сложнее, чем просто смириться с его существованием. Лин думала, у нее есть еще время для этого, как минимум до первой течки. Оказалось — нет. Зверь поднимал голову и заявлял права на собственное мнение. Он не умел и не считал нужным сдерживаться. В ответ на агрессию или нарушение личных границ рвался вцепиться в глотку. Сам определял равных, сильных и слабейших, опасных и жалких. Лин не всегда была с ним согласна, но повлиять на его оценку никак не могла, только принять к сведению.

А сегодня⁈ Лин ясно, очень ясно ощутила, как ее зверь всей своею сутью потянулся к владыке. А тот — почувствовал. Стыдно. И как раз после его рассказа…

«Приручи его, — вспомнила Лин. — Он ждет этого всю жизнь, он скучает. Он не умеет жить вообще, а ты не умеешь жить с ним».

— Да, вы правы, владыка, не умею, и это делает мне больно, — прошептала она. Здесь, в абсолютной тишине, можно было позволить себе роскошь ответить, раскрыться, пожаловаться. Возможно, то есть даже почти наверняка, она могла бы сказать это прямо, в лицо. Но так стыдно было показаться слабой! Стыдно и страшно, потому что до сих пор помнились слова про трусливое ничтожество.

Но он ведь сказал и другое. «Тебе хватит сил. Это будет непросто, но ты справишься. Разве тебе не нравятся сложные задачи?»

Отлично, как раз сейчас есть время и подходящие условия, чтобы этим заняться. Темно, тихо, спокойно, и никакая идиотка не ворвется с воплем. В том трактате советовали погрузиться в себя, чтобы лучше понять своего анкара, но Лин казалось, что с внутренним зверем тем более может сработать. Правда, медитации, методики самопознания и самокопания она тихо ненавидела еще со времен учебы, когда этой лабудой парили мозги штатные психологи. Ну так что ж, нужно, значит, нужно.

Глаза можно было и не закрывать, но так казалось привычней. Поместить перед внутренним взором то, что имеет отношение к проблеме, но не думать, не вспоминать неприятные моменты, не прокручивать в голове. Просто представить и… разглядеть, что ли? Смотреть, отмечать детали и пытаться их понять.

Нет, ну что за чушь⁈

В конце концов Лин выкинула из головы дурацкие объяснения дурацких методик и начала вспоминать сегодняшнее утро. Исхири сцепился с братом — не играя, как обычно, а всерьез, с рычанием и клочьями шерсти на траве, и Лин инстинктивно рванулась помочь, но ее остановили с двух сторон — Триан и Адамас. Мягкая лапа зверя тяжело опустилась на спину, опрокинула и прижала к земле, а Триан пояснил:

— Не унижайте его непрошеной помощью. Это должна быть его победа или поражение.

— Я поняла, — выдохнула тогда Лин, — не буду, — но зверь внутри не слушал, рвался на помощь, и Адамас чуял, так и не отпустил, пока не подбежал довольный и гордый Исхири. Лин было стыдно, что ее порыв едва не лишил маленького анкара честной победы и заслуженной гордости, а зверь внутри просто радовался, что «младший» в порядке.

Зверь внутри не был анкаром, в этом все дело. Анкары — одиночки, у них есть семья, но нет стаи. Все просто: есть Адамас, его самки, детеныши. Ни Исхири, ни его белый брат, ни их сестры не выбирали себе отца, он просто был, он — данность. А зверь внутри хотел выбирать. Сам. И чтобы его — тоже выбирали. Сами, а не потому что так дано от рождения. Зверь внутри готов был драться рядом с Исхири и отдать за него жизнь, если придется, потому что Исхири выбрал его, и он ответил на выбор. А еще…

От внезапного осознания жар залил не только лицо. Сейчас Лин удивлялась, как не поняла этого раньше. Когда, измучившись намертво засевшим в голове вопросом, записала его на пустой страничке рядом с очередным портретом владыки — «пошла бы я через пустыню за надеждой?» Уже тогда она знала ответ. Надежда — глупое чувство, слишком часто обманывает. Но есть человек, за которым она пошла бы через пустыню даже без всякой надежды. Просто потому что выбрала.

Хоть в чем-то они с внутренним зверем совпали без споров. Выбрать одного вожака — хороший шаг к пониманию, правда?

Лязгнул засов. В тусклом свете лампы охранник-клиба казался безликим, серой призрачной тенью. Он молча шлепнул в миску черпак такой же серой массы и закрыл дверь. Темнота, к которой Лин успела, оказывается, привыкнуть, вновь стала непроглядной. Лин дошла до ужина на ощупь, касаясь рукой стены. Чуть не споткнулась о табурет. Отпила воды из кувшина, нащупала миску. Серая масса оказалась пресной, безвкусной кашей. Но горячая, и на том спасибо. От желудка по телу растеклось приятное тепло, и Лин, завернувшись в одеяло, улеглась спать.

Разбудил ее все тот же клиба — загремел дверью. Сказал, что госпожа Линтариена может позавтракать у себя. Лин даже не сразу сообразила, что уже утро. В камере не изменилось ничего, но из коридора лился внутрь свет, и клиба тоже светил ей, пока Лин поднималась. Путь наверх показался длинным, намного длиннее, чем вчера, когда спускалась вниз рядом с владыкой, малодушно прячась от страха, стыда и вины в коконе его запаха.

Возвращаться в сераль не то чтобы не хотелось, скорее — не хотелось никого там видеть, а главное — слышать. Вряд ли вчера обсосали полностью такую пикантную новость, как драка и карцер для обеих участниц. «Трусишь?» — поднял голову внутренний зверь. Лин хмыкнула: похоже, этой ночью они сильно продвинулись в понимании друг друга.

— Доброе утро, — поздоровалась она с охраной. Кивнула вышедшему на голоса Ладушу: — Доброе утро, господин Ладуш. Простите за вчерашнее. Я погорячилась.

Тот печально вздохнул, но в его взгляде Лин не видела осуждения, только ставшую обычной в последние дни усталость и непонятную насмешку.

— Выспалась? — Ладуш указал на одеяло, которое Лин забрала с собой. — Оставь его здесь, — он потянул носом и едва заметно поморщился: — Пахнет тюрьмой, тебе уже принесли новое. И я очень, очень надеюсь, что в ближайшие дни ты не решишь еще кого-нибудь задушить. Это, конечно, вносит приятное разнообразие в нашу скучную жизнь. Каждый день какое-нибудь приятное разнообразие, — пожаловался он то ли стражнику, стоявшему за плечом Лин, то ли пространству. — Но лучше во всем знать меру.

— Я постараюсь, — Лин хотела бы добавить, что у нее тоже период «приятного разнообразия», но не при охране же откровенничать. Да и ни к чему это Ладушу, ему и без нее проблем хватает. Что-что, а признаки чуть ли не круглосуточной работы Лин были насквозь знакомы и привычны. «Ярмарка и день основания столицы», — вспомнила она. Гости. Наверняка усиленная охрана. Недовольные капризные шишки, кто бы у них тут ни был этими шишками. Пожалуй, стоило удивиться, что владыка нашел вчера время на двух съехавших с резьбы анх.

В серале было тихо. Судя по брошенной на столе посуде и запаху кофе, компания Сальмы уже гуляла в саду. Лин зашла к себе. Кровать была застелена новым одеялом, а вот подушка, на которой вчера сидел владыка, там же и лежала. Лин села рядом, вдохнула все еще сильный, вкусный запах. Она не совсем понимала собственную реакцию, это смущало, но дышать запахом владыки было приятно. Лин переложила подушку на кровать, взяла чистую одежду и пошла в купальни. Сама она, наверное, тоже пахнет тюрьмой.

— Лин! — из своей комнаты выскочила Хесса — встрепанная, мятая, явно не спавшая этой ночью. — Отпустили? — спросила жадно, разглядывая Лин так, будто уже не думала увидеть живой. А еще она явно искала следы. Чего? Избиений? Насилия? — Совсем, или?..

— «Иди и больше не греши», — вспомнила Лин шуточку из родного мира. — Отпустили, нормально все. Стыдно только. Сорвалась, как…

— Не тебе должно быть стыдно, — прошипела Хесса, быстро оглядываясь. Но общий зал был пуст, если их и слышал кто-то, успевший проснуться, он ничем себя не выдавал. — У меня давно кулаки чешутся разбить ее красивенькую мордашку. Эти, — она презрительно скривилась, — трепались полночи. Все обсудили, от опасных убийц-душительниц до невинных жертв. Пока Лалия не взбесилась. Сказала, сама всех передушит во сне, даже до казарм дело не дойдет, — Хесса ухмыльнулась, но тут же посерьезнела. — Не знаешь, эту когда отпустят? Хоть бы она сгнила там, истеричка.

— Ее до утра, как и меня, — Лин невольно обернулась на закрытую дверь. — Странно, что еще не пришла. Значит, я опасная убийца-душительница? — Снова вспыхнул стыд, но теперь пополам с облегчением: что и в самом деле не стала убийцей. На старшем агенте Линтариене было несколько трупов, но все — по делу и за дело, и владыка полностью прав, не ей поднимать руку на такое безответное ничтожество, как Нарима. — Ладно, может, отучатся в комнату лезть без спроса.

— Не верится, — мрачно бросила Хесса. — Да ну ее в бездну, даже думать воротит. Пойду скажу, чтоб завтрак принесли, под их треп кусок в горло не лез. На тебя просить или ты потом?

— Проси, я быстро. Кофе хочу.

Хесса кивнула, и Лин пошла смывать с себя запах тюрьмы. Хотя сама она, честно говоря, ничего подобного не чуяла, но искупаться и правда хотелось.