Воля владыки. У твоих ног

Глава 14

Она не боялась. Стояла, трогала Адамаса и не боялась совсем. Зато от нее волнами расходился восторг. Даже запах, обычно едва приметный, сгустился, стал ярче, уже не оттенок на грани сознания, уже можно почуять, угадать, каким бы он был, не трави себя Лин непонятно чем, не противься желаниям собственного тела.

Асир, пользуясь моментом, вдохнул поглубже — распробовать на вкус. Представить, как все будет, когда действие ее снадобья закончится. Это был хороший запах, чистый и свежий, волнующий.

Но Асиру нравился не только он, нравилось и то, что виделось глазами. Смелость не напоказ, желание прикоснуться к важному и значительному так, чтобы ничего не испортить, и умение слышать больше того, что тебе говорят.

Лин благодарила, и казалось, что она и впрямь понимает, а простая вежливость здесь ни при чем. Асир не выносил гадов, к которым Лалия испытывала необъяснимую симпатию, а та не любила крупных хищников. Лин, по ее же признанию, тоже не испытывала к ним ничего особенного, но сейчас на глазах у Асира каждым жестом, каждым взглядом убеждала в обратном. И идея познакомить ее с Адамасом, просто для того чтобы доказать неправоту и увидеть, что из этого выйдет, вдруг оказалась важной. Лин признавала величие и смотрела почти с благоговением, но без подобострастия. Асир сомневался, что та в принципе на него способна, и это ему тоже нравилось.

Адамас такое отношение воспринял с благосклонностью. В звере не было ни настороженности, ни враждебности. Доверия тоже не было, ему неоткуда было взяться, но Асир был уверен — вздумай Лин когда-нибудь войти сюда одна, она бы выжила. Служителям не пришлось бы вытаскивать наружу изувеченный труп.

— Он принял тебя, — сказал Асир. — А это значит, что я не ошибся. В тебе есть смысл и сила, но кое-чего не хватает. Хотя я не стану больше говорить об этом, придет время, и ты поймешь все сама, или не поймешь, тогда мы с Адамасом будем, пожалуй, разочарованы.

Он провел ладонью по рыжеватым полоскам на лоснящемся белоснежном боку.

— Расскажи мне, что ты чувствуешь сейчас. Похож ли он на отвратительную хищную тварь, считаешь ли ты, что тебе нечего делать здесь так же, как в вашем зверинце, кажется ли тебе, что в нем нет ничего, кроме дикости, и что он способен лишь нападать на беззащитных детей и удовлетворять свои звериные потребности?

Лин повернулась самую малость — посмотрела в упор, и в глазах мелькнуло изумление, как будто он нес бездна знает какую чушь, а не повторял ее же собственные слова. Медленно покачала головой:

— Он умен. Он знает свою силу. Ему не нужно доказывать — он знает. Как будто… — Лин замялась, задумалась, и несколько минут тишину нарушало лишь утробное мурлыканье Адамаса. — Как человек. Как кродах, сильный по-настоящему, а не притворно. Всегда возьмет свое, но никогда не станет показывать силу зря, потому что это ниже его достоинства. — Изумление проступило вдруг и на лице, до того спокойно-сосредоточенном, и Лин заговорила быстрее, заметно волнуясь: — Это странно, правда. Он же зверь, хищник, я это знаю, но почему совсем не то чувствую? Я не могу, никогда не смогла бы сказать о нем «всего лишь зверь», потому что он — больше. Больше, чем некоторые люди! У меня в голове одно, а здесь, — на мгновение она прижала руку к груди, к сердцу, — совсем другое!

Асир поднялся, встал сзади, взяв ее за плечи. Теперь они смотрели на Адамаса вместе, и тот знал об этом, чувствовал их внимание, но ему и впрямь никогда не нужно было ничего доказывать, хватало того, что он просто был — сильный, цельный, созданный природой таким, осознающим свое превосходство до кончиков когтей и никогда ни в чем не сомневающимся.

— Потому что знать и чувствовать — совсем разное, — сказал Асир. — Если разум твердит тебе: «Это плохо, это отвратительно, он хищник, он раб своей звериной натуры», — не верь. Прислушайся к себе. Внутри тебя есть ответы на все вопросы. Здесь, — Асир положил ладонь туда же, куда за секунду до этого прижимала свою Лин, на ее сердце, которое билось чересчур быстро. — Раб только тот, кто считает себя рабом. Кому нравится быть им. А Адамас совершеннее нас хотя бы потому, что никогда не противился своей природе, но принял ее и сумел совладать с ней. Он любит меня, доверяет мне и не откусывает голову, хотя мог бы, но я никогда не ломал его и не требовал лизать мои сапоги. Я не хочу видеть перед собой шакала или домашнюю кошку, я хочу видеть его. Понимаешь?

— Я не… — Лин развернулась, как-то исхитрившись при этом не сбросить его рук, запрокинула голову — смотрела теперь в глаза, тем прямым взглядом, который, как Асир заметил, отмечал у нее моменты высшей искренности. — Не знаю! Всегда думала, что раб — тот, у кого нет выбора. Но никто ведь не выбирал, кем ему родиться, так? Ни ты, ни он. Я понимаю, о чем речь. Но я не знаю! Не боюсь… того, что вернется моя природа — нет, страшно, что она заставит меня утратить разум! Сдвинет что-то во мне…

Она вдруг подалась вперед, на мгновение уткнулась лицом в грудь и тут же отстранилась, вспыхнув стыдом.

— Ты остаешься той, кто ты есть — всегда. — Асир коснулся ее лица, кожа горела, почти обжигая кончики пальцев. — В каждом из нас сидит свой зверь, и иногда он не подчиняется запретам, но в наших силах сделать его таким, как мы хотим. Неважно, сколько лекарств ты выпьешь и сколько мебели я переломаю, — он рассмеялся тихо и мягко, — важно другое — с каким чувством ты будешь смотреть ему в глаза, с ужасом или с пониманием. Вы — одно целое, без него тебя просто нет, есть лишь оболочка, половина, которая отчего-то решила пойти по самому простому, неестественному пути, помни об этом.

Лин прерывисто вздохнула, опустив голову. Адамас встал, потянулся, встряхнулся и мягко шагнул к Асиру. Ткнулся лбом в бок, требуя ласки. Лин подняла руку и запустила пальцы в белую шерсть. Она все еще смотрела себе под ноги, кусала губы и, кажется, сама не поняла, что сделала, пока Адамас не повернул голову и не лизнул ее в лицо.

Асир расхохотался, и Лин, после короткой, полной невероятного изумления заминки, рассмеялась тоже, тихо и неуверенно.

— Обычно он так утешает своих детенышей. Реже, чем учит их жизни с помощью лап и зубов, так что считай, тебе повезло. Кстати, о детенышах. Иди за мной.

Он потрепал Адамаса по голове на прощание, и тот недовольно рыкнул — не хотел расставаться.

— Тогда идем с нами, — предложил Асир. Они вернулись под крышу. Адамас не любил закрытые пространства, но смирялся с ними при необходимости, поэтому степенно шел следом.

— Он был у них сегодня, — сказал Триан — клиба, который следил за Адамасом уже лет двадцать и гордился своей должностью так, как не гордился иной кродах всеми дворцовыми почестями.

— Их отлучили от самки позавчера, — объяснил Асир. — Они скучают, но Адамас присматривает за ними, если считает нужным. Когда придет время первой охоты, он поведет их сам.

Отодвинул загородку в правый вольер и пропустил Лин вперед. В удобной ложбине резвились маленькие анкары, пушистый рыже-белый клубок катался по земле. Адамас, вошедший вслед за Лин, взирал на них свысока, на выразительной морде застыло нечто вроде недоумения. Он признавал их детьми, но пока не видел в них ничего, что заслуживало бы одобрения.

Лин остановилась рядом с Адамасом, вплотную, снова касаясь его. Смотрела на детенышей, и на лице отражалось смятение. Как будто на себя примеряла что-то. «Да, смотри, — подумал Асир, — внимательно смотри. Они тоже не выбирали, кем родиться». Говорить что-то еще, объяснять и убеждать он не собирался. Для умного человека прозвучало достаточно. Разве что…

— Не хочешь познакомиться с ними?

— Можно? — спросила Лин почему-то у Адамаса, и тот подтолкнул носом, давая позволение. Лин сделала несколько шагов, опустилась на колени в траву, протянула вперед раскрытые ладони. — Эй, привет.

Играющий клубок распался: самочки отбежали, два самца, белый и рыжий, остались на месте. Нюхали воздух, припав на передние лапы. Нервно дрожали кончики хвостов. Адамас одобрительно фыркнул, и Асир подавил смешок: из этих мелких вырастут хорошие звери.

— Привет, — повторила Лин. Белый мотнул головой, развернулся и потрусил к сестрам. Он хотел играть. А рыжий выпрямился и на напряженных лапах пошел вперед. Он словно стал выше ростом, и даже в свои полтора месяца мог бы показаться угрожающим — не Асиру, конечно, и не любому, кто близко знаком с анкарами, но мог.

Лин ждала. Рыжий обнюхал ее руки, вскинул лапы на плечи и теперь вынюхивал шею и лицо. Момент был опасный — реши сейчас мелкий анкар, что перед ним добыча, хватит единственного движения челюстей. Асир втянул воздух. Нет, Лин не пахла добычей. Не пахла страхом. Ей было интересно, забавно, слегка неловко — будто ее застали за чем-то не то чтобы предосудительным, а скорее не подобающим. И… радостно?

Широкий язык с азартом прошелся по лицу, рыжий ткнулся носом в шею, потерся лбом. Лин тихо засмеялась, села в траву и принялась в обе руки начесывать мелкому лоб, бока, пузо. Тот опрокинулся на спину, ловил ее руки всеми лапами, покусывал.

Это не было полноценной связью, не было даже ее отголоском, но из того, что было, при желании и умении могло вырасти что угодно. Асир не спрашивал у Лин, но что-то подсказывало ему: отколовшийся мир утратил и это — связь между зверем и человеком, которая все еще пробуждалась здесь, в Ишвасе. Он подошел ближе. Мелкий анкар на мгновение напрягся, сжался — учуял силу, и ткнулся лбом под ладонь Лин, будто инстинктивно искал защиты. Адамас рыкнул — ему не нравилось это, он такому не учил. Его дети должны были защищать себя сами. Но этот самец был еще слишком мал, он еще почти ничего не умел, только понимать, где спокойнее.

Асир присел рядом с ними, посмотрел Лин в лицо. Та тоже чувствовала происходящее и, кажется, готова была защищать. Что ж, раз так…

— Хочешь его? — спросил Асир.

— А я могу? — удивление было искренним, и Асир взглянул на Адамаса. Тот стоял, прижав уши, и смотрел с сомнением не на Лин, нет, на детеныша, который, видимо, вызывал у него определенные опасения.

— Спроси об этом себя, — сказал Асир. — Можешь ли? Связать себя с этим пока еще мелким и глупым комком шерсти. Дать ему то, что устроит вас обоих, взять у него то, что нужно. Вырастить его зверем, в которого веришь ты и который верит тебе.

Рука Лин так и лежала на голове детеныша, как будто не было в мире ничего естественней. Но все же она сомневалась, Асир чуял ее колебания. Мелкий извернулся, обхватил руку лапами, прикусил запястье.

— Хочешь дружить? — спросила Лин. Мелкий анкар подпрыгнул и повис на ее руке, уцепившись передними лапами. Задние — проехались когтями по рукаву, разрезая тонкий шелк рубашки на полосы. На белой ткани проступила кровь. Опасно. Если Лин среагирует на боль агрессией или испугом, маленький зверь почует. Он еще не знает, что такое охота, да и мяса с кровью видел пока слишком мало, но инстинкты хищника в нем уже проявились. — Поймал меня, да? Хочешь сказать, я теперь твоя? Нет уж, дружок, если я твоя, то и ты — мой. Только так.

Хорошо. Заметила, но отмахнулась, как от неважного, с чем можно разобраться и позже. Сейчас мелкий анкар был для нее важнее. Лин перехватила его за шкирку свободной рукой — осторожно, не отнимая вторую руку, а только придерживая звереныша на весу. Подняла голову. Что-то новое появилось в ее лице, мягкое, сродни детскому ожиданию чуда.

— Да, я хочу его, владыка. Если вы верите, что справлюсь. Я ведь даже не знаю, что ему нужно.

— Понимание. Вера. Любовь. Не пытайся сделать его собой. Не пытайся сама стать им. Удерживай равновесие, учись и учи. Будь с ним жестока, но не больше, чем с собой. Защищай его, если тебе покажется, что он нуждается в защите, но, если он захочет защитить тебя, даже если это может стоить ему жизни, не вмешивайся. И никогда не забывай о том, что он зверь. Не давай ему быть сильнее — вы должны оставаться на равных. Иначе рано или поздно он вцепится тебе в горло. Когда подрастет достаточно, вы сможете стать друзьями, но не раньше. Мы с Адамасом росли братьями. Мы подходили друг другу по возрасту. У вас — другая история. Ты старше, ты умнее, но он уже сейчас сильнее тебя. Не вздумай быть ему матерью или хозяйкой, научись быть старшей сестрой.

Лин помолчала, нахмурившись. Резко кивнула.

— Кажется, я понимаю. Это будет сложно, но… да, я готова, — и вдруг улыбнулась: — Старшей сестрой… Эй, младший, слышал? Я готова, а ты?

Маленький анкар пока не был готов быть никем, только маленьким анкаром, который побаивается отца, скучает по вскормившей его самке и хочет быть ближе к человеку. Он цеплял зубами запястье в тонком манжете и косился в сторону Адамаса. А тот ждал.

— Ты должна дать ему имя, — сказал Асир. — Назови его, стань для него особенной, не обычным человеком, который от скуки пришел поглазеть и посовать руки ему в пасть.

Он сразу знал, как назовет Адамаса. Как только впервые увидел крупного не по возрасту, сияющего белизной анкара, к которому привел его отец. Драгоценный камень чистой воды, самый ценный, самый редкий в Ишвасе. Тот, что еще только предстоит огранить, не вторгаясь в природу, лишь улучшая то, что можно улучшить, и тогда он засверкает всеми своими гранями.

Асир помнил, как назвал его впервые. Как вспыхнули зеленью звериные глаза, как задвигались уши и зашевелились усы, будто Адамас примерял имя на себя и решал, примет ли его. Он принял и теперь ждал того же от своего сына. Обычно детей Адамаса получали владыки Ишвасы, редкий дар, важный, драгоценный. Асир не знал их дальнейшей судьбы, это было правильным, но сейчас он делал подарок не владыке, не его наследнику, анхе из другого мира, не потому что должен был, а потому что хотел, к тому же Адамас не возражал. И они оба могли увидеть, чем все это закончится.

— Мы подождем, — сказал он, когда Адамас улегся рядом на траву. — Но не думай слишком долго. Не слушай разум, слушай сердце.