Воля владыки. У твоих ног

Глава 24

Лин тосковала. Уже не получалось врать себе, что всему виной — скучная, бездельная жизнь и воспоминания о родном управлении. Работы не хватало, но тренировки с Хессой странным образом заполнили именно эту пустоту, а набор дротиков в «тайной комнате» Лалии — под Лалии же едкие комментарии — помогал держаться в форме. Но засыпала Лин, обнимая подушку, все еще хранившую запах владыки, и снилась ей совсем не работа.

Низкий, спокойный и успокаивающий голос. Темный взгляд, нечитаемый, но видящий насквозь. Широкая ладонь на шее и в волосах, на плече и снова на макушке. Прикосновения, слишком похожие на ласку, и собственный ответ на них — уже не шарахнуться в сторону, привычно и почти бессознательно оберегая личное пространство, а замереть и дышать, понимая, что хочешь непозволительно многого, но можешь разрешить себе только эту малость.

Владыка больше не приходил в сераль и Лин к себе не вызывал. За стенами сераля, в закрытой от анх части дворца, было шумно и людно — отголоски доносились и сюда, анхи с завистью прислушивались к отзвукам круглосуточного праздника, а Лин жалела тех, кто не имел права скрыться от этого веселья. Жалеть владыку — не смешно ли? Но, судя по тому, что тот не приходил даже к Адамасу, для владыки праздник был работой. А Ладуш, кажется, вовсе прекратил спать и держался на одних бодрящих отварах. Каждый вечер он приводил в сераль двух-трех, а иногда и больше, благородных кродахов из числа гостей — те, с разрешения владыки, могли выбрать себе анху на ночь. И ладно бы только вечером! Жаждущий любовных утех кродах мог заявиться в любое время суток, так что Лин теперь проскальзывала через общий зал с такими предосторожностями, будто выслеживала опасного преступника.

— Господин Ладуш, — поймала его Лин в первый же вечер. — А как же «до анхи повелителя никто не имеет права дотрагиваться»?

— Обычно — никто. Но сейчас, или когда приедут остальные владыки, — другой разговор. Древний закон гостеприимства, который нельзя нарушать. Если тебя захотят, можешь отказаться, но это дурной тон: на тебе нет метки, значит, нет и обязательств. Это бросит тень и на владыку, и на его гостеприимство. Поэтому будет лучше, чтобы тебя не захотели.

— А в идеале даже не увидели, — кивнула Лин. — Может, мне переселиться куда-нибудь?

— Поверь, Линтариена, здесь — безопасней всего. У личных анх владыки есть привилегии, другие лишены и этой защиты. К тому же сюда допущены лишь единицы, избранные. Знала бы ты, что творится внизу. На каждую анху по двое-трое кродахов за день. — Лин содрогнулась, а Ладуш добавил: — Да, кстати! Пока гости не разъедутся, не ходи в зверинец без охраны.

— А я хотела спросить, можно ли взять с собой Хессу.

— Не сейчас. После. О, великие предки, спасибо Дару, хотя бы Хесса с меткой. Страшно подумать, если бы… — и умчался, не договорив, только рукой махнул.

Хесса, к слову сказать, торчала в общем зале куда больше обычного, даже ужинать стала здесь. Вскидывалась на каждого входящего, напрягалась на шаги за дверью. Старалась не показывать вида, но Лин замечала. И скоро не выдержала. Сказала, когда они закончили вечернюю разминку:

— Ты же понимаешь, что он не придет, пока праздник? А если придет, то только по делу, не за тобой?

Хесса закрылась мгновенно. Сжались челюсти, сошел с разгоряченного лица румянец, возвращая обычную бледность.

«Пошлет, — подумала Лин. — Пошлет, скажет, что лезу не в свое дело, и будет права».

— Всем заметно, или только ты такая внимательная? — вместо этого спросила Хесса. Голос звучал холодно и отстраненно, зато пальцы будто жили отдельной жизнью — комкали расшитый жилет, Лин даже посочувствовала несчастной тряпке.

— Я приучена смотреть и видеть, — честно ответила она. — Остальные… не знаю. Думаю, еще нет. Сплетницы часто замечают лишнее, но сейчас все смотрят только на кродахов. А из анх — на тех, кто без метки. Оценивают конкуренток. Но я потому и сказала — никогда не знаешь, кто посмотрит не туда не в тот момент.

— Это надо прекратить, — все так же бесцветно отозвалась Хесса. Ничего больше не добавила, но Лин будто отчетливо услышала продолжение: «Но я не знаю, как».

— Легко, — Лин вытащила тростниковую циновку из свернутых и сваленных кучей в углу, расстелила на середине зала. — Иди сюда. Двигаешься ты хорошо, пора учить тебя падать. Наставишь синяков на первый раз, потом пойдем в купальню, ужин попросим туда, а потом спать. И так каждый вечер.

— А вдруг… — Хесса не договорила, помотала головой, с нарочитой аккуратностью отложила в сторону измятый жилет. Пробормотала, не глядя на Лин: — Бесит, как же бесит, бездна все забери! — и решительно шагнула к циновке. — Давай, показывай.

Больше они к этой теме не возвращались — ни в тот раз, ни в другие дни и вечера. Но Лин было неловко — она ведь тоже… ждала. Понимала, что глупо, но не могла отделаться от собственного «а вдруг». Особенно накатывало в зверинце: знала, владыка Асир прежде всего придет к Адамасу, а не в сераль к анхам. Пока возилась с Исхири, оборачивалась на каждый звук. Анкары — все — чуяли ее нервозность и тоже волновались. Лин старалась отбросить лишние мысли, сосредоточиться на внутреннем звере и «младшем брате»-анкаре. Вот только внутренний зверь тосковал не меньше, и успокоить его оказалось гораздо сложней, чем самой принять безмятежный вид.

Напряжение накапливалось, и на седьмой, кажется, день праздника — Лин уже так устала от всего этого, что сбилась со счета — она решила: все. Хватит. Или назавтра придет сюда в полном порядке, даже если придется позориться перед Ладушем и просить успокоительное. Или не придет вообще, пока не закончится вся эта праздничная вакханалия. Потому что в таком расположении духа — нельзя к анкарам, она только испортит все.

Решение было, наверное, правильным, но опоздало ровно на день. Анкары отлично чувствуют, когда человек силен, а когда слаб, когда хладнокровен, а когда на взводе. Исхири тревожился, а его белый братец решил в очередной раз побороться за главенство, но напал почему-то на Лин.

Удар лапой в плечо опрокинул на землю, Лин сгруппировалась, на рефлексе выставила блок — и на предплечье сомкнулись челюсти молодого анкара. Плотная кожа рукава и перчатки смягчила урон от зубов, а боль и выброс адреналина мгновенно вымели из мозгов лишнее, оставив одно: защититься. Защититься самой, потому что так правильно. Действовать придется жестко: она слабее. Удар кулаком в нос, захват шеи ногами — не вышло, извернулся, скотина белая, перекатиться — жаль, придавить весом не получится, у владыки получилось бы, он тот еще шкаф, а Лин даже для анхи мелковата. Вывернуть ухо? Белый заскулил и разжал челюсти, а Лин вспомнила — уши у анкаров чувствительны к боли, она читала в том трактате в библиотеке, даже в блокнот выписывала. Вот и пригодилось.

Рядом рычал Исхири. Лин опрокинула белого на спину и посмотрела в глаза — в упор. Тот отвел взгляд первым. Признал поражение.

Теперь можно было заняться рукой. Хотя нет, сначала Исхири.

— Все хорошо, — Лин положила ладонь анкару на голову, потрепала и подумала вдруг — а ведь этот жест она переняла у владыки. И тот совсем не Адамаса так треплет, а саму Лин. Повторила: — Все хорошо. Ты не волнуйся, если я завтра не приду. Вон, владыка сколько уже не приходит? Праздник у них.

Исхири лизнул в щеку, ткнул носом в грудь и на прямых ногах, боком, пошел к брату — кажется, собрался добавить. А Лин встала и побрела переодеваться. Рука слушалась плохо, и дело, кажется, было не только в пережавших ее до кости зубах. То ли вывихнула, пока каталась там по земле, то ли локоть выбила? Лин шипела от боли, снимая костюм. Мыться не стала — натянула шаровары и лиф и уже потом нормально осмотрела руку, прощупала, выдохнула с облегчением: хотя бы перелома нет. Пожевана, конечно, знатно — гематомы, кое-где кожа ссажена, будь она в обычной тонкой рубашке, без хирургии родного мира можно было бы сказать руке «прощай».

Она знала, где у Триана аптечка и где в ней мазь от ушибов, и звать занятого Адамасом клибу не стала — еще и потому, что помнила предостережение владыки. Лучше к Ладушу подойти.

Но того на месте не оказалось — неудивительно, стоило бы удивиться, если б был, в такое-то время. В общем зале тоже, по счастью, никто не сидел. Лин сунулась к слугам, попросила принести в купальню обед и халат и, поколебавшись, добавила:

— Если господин Ладуш появится, передайте, что я его искала.

Горячая вода ощущалась странно: тело от нее привычно расслабилось, а вот рука заныла и задергала. Лин поморщилась и села повыше, прислонившись спиной к бортику и пристроив потемневшую и опухшую руку на колени. Сейчас, остыв, осознала, насколько ей повезло. Ерундой отделалась, а если бы в горло? Белый, похоже, все-таки хотел играть, а не драться всерьез.

Вошел клиба, с поклоном поставил рядом поднос. За ним следом проскользнула Хесса.

— Ты сегодня рано. — Она никогда не спрашивала, куда Лин уходит после каждого завтрака, а Лин не говорила — хотела просто отвести ее однажды в зверинец, показать Исхири. Не успела.

Хесса подобралась ближе, присела на корточки, подозрительно щурясь — то ли заметила что-то по лицу, то ли почуяла в запахе.

— Эй, все нормально?

— Прекрасно. Не считая того, что я идиотка. — Лин приподняла руку из-под воды, и Хесса тихо выругалась.

— Отвратно выглядит. Думаешь, в горячем полегчает? Лучше бы в холодную сунула. Раз можешь шевелить, значит, не вывихнула. Растянула?

— Наверное. Сейчас легче стало, вначале думала, то ли вывих, то ли перелом. И Ладуша нет. А в горячую, потому что все болит, не помню, как дошла. Трясло.

— Под холодную суй, быстро, — скомандовала Хесса и, прямо в шароварах и рубашке спрыгнув в бассейн, вывернула кран с холодной водой. — Тепло потом. И где угораздило только, выглядит так, будто тебя жевали.

От холодной воды снова затрясло и вспыхнула едва утихшая боль. Лин зашипела, навалилась на бортик.

— Жевали, — почему-то прошибло на смех. — Я уже говорила, что идиотка? Но везучая, рука — не горло.

— Кто жевал? — спросила Хесса и скривилась. — Бездна, как же тупо звучит! Надо вынуть тебя отсюда и просто обмотать холодной тряпкой. И Ладуша позвать. Или еще кого из лекарей. Они точно есть: осматривали меня, когда первый раз сюда приволокли. Давай, опирайся и пошли.

— Тупо, — согласилась Лин.

Из бассейна она вылезла сама — ну ладно, почти сама. Споткнулась о поднос с обедом, едва не упала. Есть уже не хотелось, только пить, и трясло безостановочно.

Не в первый раз Лин доставалось, бывали случаи и похуже, но такой реакции на ерундовые, в общем, повреждения, не было никогда.

— Со мной что-то не то. Не должно быть так плохо. Хесса, послушай. Никаких дворцовых лекарей, только Ладуш. Это важно. Они не знают и не должны.

— Чего не знают? — растерялась Хесса. — Что тебя покусали? Какая, к бестиям, разница?.. — она прижала ладонь ко лбу Лин. — Жар. Ты же не бредишь, да? Я поняла, Ладуш и только. Пошли.

Завернула Лин в халат, не продевая поврежденную руку в рукав, затянула сверху поясом и поволокла к выходу. С нее самой ручьями стекала вода, и Лин понадеялась, что в зале до сих пор никого нет. Иначе только ленивая не прибежит попялиться.

Но зал был заполнен, а прямо за порогом купальни обнаружилась Лалия — стояла к ним вполоборота, скрестив руки на груди, и не сводила глаз с какого-то незнакомого кродаха. Запах, яркий и слишком сильный, хлынул в ноздри, Лин чуть не закашлялась.

Вожделение, презрение, злость.

— Ну что же вы такой нерешительный, тайный советник, — протянула Лалия. Ее голос был привычно мягким, но с необычными, явно провоцирующими нотками. То ли она издевалась, то ли соблазняла. — Выбирайте скорее, смотрите, какая клумба. Рвите любой цветок. Промедлите еще немного — и камня на камне не останется от вашей разрушительной страсти. А мне здесь еще жить, между прочим. Видите, все давно готовы раздвинуть перед вами ноги.

Кродах резко обернулся, и Лин едва не повисла на Хессе. Это была уже не злость — ярость. Запахом обдало с ног до головы, к горлу подкатила тошнота. Лин даже лица его не рассмотрела — в глазах плыло.

— Если ты сейчас же не заткнешься… — медленно сказал он. Говорил негромко, но даже через усиливающийся шум в ушах Лин отчетливо слышала каждое слово, будто его вбивали в голову.

— То что? — с непонятной жадностью спросила Лалия. Точно провоцировала, только вопрос — зачем. Кродах сдерживался, но Лин могла поклясться, что от убийства Лалии его отделяют считанные секунды.

— Эй! — вдруг заорала Хесса. — Мне нужен Ладуш, быстро!

«Еще одна самоубийца», — вяло подумала Лин. В глазах потемнело. Она крепче вцепилась в Хессу здоровой рукой и отключилась.