Воля владыки. У твоих ног

Глава 20

Было бы абсурдно искать в этом мире армейские или хотя бы полицейские скорострельники, но посмотреть на здешнее оружие Лин хотела. Только посмотреть — с саблей или пикой, с какими ходит дворцовая и городская стража, она будет опасна прежде всего для собственных рук и ног! И ясно, что в сераль с оружием хода нет, иначе ревнивые твари вроде Махоны наделали бы дел пострашней, чем откромсанные волосы.

Оружейный ряд начинался почти сразу от ворот и тянулся вдаль, льдисто сверкая остро заточенной сталью клинков, подмигивая драгоценными камнями с ножен и рукоятей, шелково переливаясь полированным деревом ухватистых длинных пик и алебард. Мимо древкового Лин проходила, не останавливаясь, у лотков с мечами задерживалась из чистого любопытства. Разглядывала кривые сабли, изящно изогнутые восточные катаны, прямые короткие мечи севера. Выслушивала объяснения и восхваления торговцев, любовалась вязью узоров на булате и мрачным лаконичным совершенством вороненых клинков.

Владыка Асир шел рядом, благосклонно кивал торговцам, пробовал остроту лезвий. Он задержался в шатре сухонького, сморщенного, обожженного солнцем до шоколадной черноты старика. Тот бережно развернул несколько слоев кожи, доставая простой деревянный ларец. С глубоким поклоном протянул владыке.

— Старый Килим не забыл вашего желания, повелитель.

Асир отщелкнул запоры и откинул крышку. На алом бархате лежали они. Нет, это нисколько не напоминало скорострельники, которые использовали в мире Лин, слишком длинные стволы, слишком много драгоценных металлов. Стволы оплетал гибкий выпуклый узор из черненого серебра, рукоять темного дерева матово поблескивала костяными вставками. Асир вынул один из двух, прикинул вес и обнял рукоять ладонью. Медленно, ласково, почти непристойным и оттого завораживающим движением обвел пальцем спусковой крючок и усмехнулся.

— В деле так же хороши, как на вид, а, Килим?

— Вы знаете меня, повелитель. Я не продаю дурного товара. Пусть покарают меня небеса и бездна, если этот красавец одним зарядом не разнесет голову зверогрызу.

— Что думаешь? — спросил Асир, посмотрев на Лин.

— Разнести голову? — она не сдержала изумления. — Чем он стреляет?

— Порох и пули. Один выстрел, одно нажатие пальца, одно верное попадание в цель, и нет ни честного боя, ни славы, только смерть. Я возьму их, Килим. Этим игрушкам самое место в моей коллекции.

«Ни честного боя, ни славы», — повторила про себя Лин. Такие скорострельники пришлись бы по вкусу многим в родном мире, но, вот странность, до использования пороха в ручном оружии там не додумались. К лучшему, наверное. Лин обвела взглядом товар Килима, отчего-то подумав, что здесь могут оказаться и модели, сделанные под дротики. Но ничего даже отдаленно похожего на скорострельники старик не продавал — или же не выставлял на общее обозрение. Покупателей ждали богато изукрашенные парадные сабли и короткие кривые кинжалы, из тех, у которых ножны стоят куда дороже клинка, закладки для книг с выкидным тонким лезвием, остро заточенные драгоценные шпильки — дорогие и коварные смертоносные безделицы.

— Владыка, — тихо окликнула Лин, — есть здесь столь же искусный мастер, у которого можно посмотреть ножи?

— Конечно, и не один, — Асир, оставив довольному торговцу увесистый мешок монет, снова вывел ее на улицу. На ярмарке появились посетители, пока немного и, кажется, в основном из знатных, но внимание торговцев слегка рассеялось, и Лин перестала ощущать, что все без исключения взгляды прикованы к ней. Зато острее чувствовала взгляд владыки — того заинтересовала прямая просьба, а может, ее выбор. Совсем некстати Лин подумала, что давно нужно было попросить обратно собственные ножи — сотни раз испробованные в деле, привычные, надежные. И дротики, хоть их и оставалось совсем немного.

Шатер торговца ножами был вытянут в длину, почти как тир. И, как в тире, в дальнем его конце на деревянном щите белели мишени — контуры анкара, зверогрыза, пса, орла, утки.

— Метательные? — не удержалась Лин.

— О да, самые разные, — молодой, едва ли старше нее продавец расплылся в широкой, почти любовной улыбке. — Все, что только может лететь в цель, кроме разве что обычной вилки. Госпожа желает испробовать?

— Да, желает, — сказал владыка и, скрестив руки на груди, встал у выхода. — А я желаю посмотреть.

— И дротики? — спросила Лин отчего-то шепотом.

— Дротики, сюрикены, чакры, шпильки, ножи метательные и боевые, пусть госпожа лишь скажет, что ей по руке и по нраву.

Шпильки и неизвестные чакры и сюрикены Лин пробовать отказалась, а вот в ножи закопалась надолго, выбирая удобные рукояти и привычный вес, проверяя баланс и заточку. Это было приятно. Как будто она не в палатке ярмарочного торговца, а в родном тире в охранке, впереди свободный вечер и на кону ящик пива. Дротики оказались длиннее и тяжелей привычных, но Лин решила, что так даже интересней. Повертела в пальцах, привыкая, взмахнула рукой. С тяжелым гудением вспоров воздух, первый дротик воткнулся на пару пальцев ниже намеченной цели. Лин кивнула, внимательно осмотрела мишени, запоминая, и повернулась к владыке.

— Вы говорите, куда целить, я кидаю.

— Хвост анкара, — сказал Асир. Дротик отправился в полет раньше, чем на губах замерло последнее «а», вонзился в дерево с глухим звуком. Лин выжидающе прищурилась, в глазах владыки вспыхнул интерес.

Дальше команды следовали одна за другой, Лин только успевала выхватить следующий дротик, развернуться немного, если заказанная мишень того требовала, или, интереса ради, сменить руку. С левой получалось плохо — отвыкла, давно не тренировалась. Отмечала загустевший от запаха металла воздух, медленно ползущие вверх брови торговца, стоявшего рядом с тяжелым ящиком, и удовлетворение, глубокое, всеобъемлющее — собственное, которое странным образом сливалось с удовлетворением владыки.

Закончила ножами. Они всегда слушались хуже, а тут еще и руки устали. Первый из десятка ушел вбок, а последний упал, едва воткнувшись. Но все же, обернувшись и осмотрев мишени, Лин не удержалась от довольной улыбки.

— Скучала, — сказал подошедший Асир, не спрашивая, а утверждая. Положил ладонь ей на голову и взъерошил волосы. — Возьмешь что-нибудь?

— Владыка, — заговорил торговец, — если мне будет позволено, я хотел бы подарить госпоже любой набор по ее выбору, в знак восхищения мастерством и уважения к вам.

— Не разоришься с такими подарками? Хорошо, я позволяю.

— Спасибо, — Лин перевела дух, размяла пальцы, повторила снова, не зная, как еще выразить свои чувства: — Спасибо! Я… я взяла бы такой же, как тот, что сейчас испробовала.

Торговец понятливо кивнул.

— Все будет доставлено во дворец не позже, чем к обеду, владыка. И, если вы не возражаете, госпожа, я добавлю кое-что от себя. Несколько отличных сюрикенов от лучших мастеров Нилата, прекрасная новинка для тех, кто разбирается.

— Я не разбираюсь, — призналась Лин, — но попробую разобраться. Спасибо! — Она была сейчас, наверное, как ребенок, которому накупили самых вкусных и любимых сладостей — счастлива, и полна предвкушения, и благодарна до одури. И даже то, что пальцы владыки до сих пор перебирали ее волосы, отозвалось вдруг приятным теплом в груди.

— Куда теперь? — спросил Асир.

— На ваш вкус, владыка. Я уже получила прекрасный подарок. Просто покажите то, что хотите сами.

Оружейные шатры сменились яркими палатками тканей, в нос забивался запах кожи, в глазах слепило от блестящих шелков, атласа, матового нежного бархата, щекотали руки меха, рыжие, черные, белоснежные. Владыка пробовал орехи в меду, и у Лин слипались губы от душистой сладости, брызгали свежим, кисловатым соком на язык незнакомые плоды, щекотало небо горьковатое пряное пиво. Фокусник из открытого разноцветного шатра протянул ей крупного белого голубя. Голубь, захлопав крыльями, вдруг исчез, а из рук посыпались блестящие монеты.

Благообразный седобородый старик протягивал владыке миску с пловом, и владыка брал его щепотью, слизывал с пальцев, подбирая языком налипшие зерна, у него смеялись глаза, он смотрел на Лин, не отрываясь. Показывал на примере, и Лин ела так же, руками, омыв пальцы в чаше с теплой водой, — нельзя обижать отказом того, кто делится с тобой пищей.

Ярмарка слепила глаза и кружила голову, от нее вело, как от крепкой браги. Лин с удовольствием рассматривала, щупала и пробовала все то, что хотел показать ей владыка, смеялась с ним вместе, благодарила угощавших торговцев. Ноги начинали заплетаться — не от долгой ходьбы, дома и дольше бегать приходилось, а от выпитого, от сытого желудка, от слишком ярких впечатлений. Владыка заметил и повел к выходу, туда, где в распахнутые ворота под охраной стражи уже вливалась толпа горожан.

— Ну что, побежишь до дворца?

Он дразнил, но Лин честно задумалась. Отбивать задницу о спину высоченного жеребца, который несется галопом, только песок из-под копыт, не хотелось. Бежать — она бы смогла, собралась бы, взяла себя в руки и добежала, никуда бы не делась, но сейчас был не тот момент, чтобы доказывать что-то себе и тем более владыке. А еще — Лин могла в этом признаться, хотя не осмелилась бы произнести вслух — тело хотело прикосновений, хотело прижиматься к этому большому, вкусно пахнущему кродаху, ощущать его руки, купаться в его запахе. Поездка верхом давала возможность получить все это — вполне законно и невинно.

— Устала, — обошлась полуправдой Лин. — Обещаю держаться крепко и не упасть под копыта.

— Я не дам тебе упасть.

Конь владыки дожидался у коновязи, под охраной, стоял смирно, только косил в сторону Лин темным глазом, будто знал, что та думает и о нем, и обо всех лошадях вместе взятых. На них оглядывались горожане, кланялись кродахи, с жадным интересом поглядывали на Лин, анхи засматривались на владыку, на себе Лин тоже ощущала их внимание, острое, завистливо-восторженное.

На этот раз Асир вскочил в седло первым, перегнулся, протягивая руки, и Лин шагнула в них, почувствовала крепкую хватку ладоней, рывок и сразу тепло разогретого солнцем седла и пряный запах лошадиного пота, тут же перебившийся другим запахом, густым и сладким. Несущим не спокойствие и не возбуждение, а… нечто среднее. Интерес и внимание, удовольствие быть рядом и обещание чего-то большего. Лин обняла владыку за пояс, как по пути на ярмарку, но ощущения оказались другими. Более личными, почти интимными. Приятными. И сердце билось чаще не от страха при виде того, как быстро несется под копытами земля, а от радости, предвкушения и желания.

В городе конь снова пошел шагом. Лин не дергало и не подбрасывало, только плавно качало.

— Понравилось? — спросил Асир. — Ярмарка в честь дня основания Им-Рока — самая крупная за год. В это время здесь можно встретить торговцев со всей Ишвасы.

— Очень понравилось, — Лин подняла голову, встретила его взгляд и крепче сжала руки — на мгновение закружилась голова. — Очень, — повторила она.

— Твои ножи будут у Ладуша, — сказал владыка, когда подъехали ко дворцу. — Поговори с ним, пусть выделит тебе время и место для тренировок. — И добавил, подхватывая Лин, не успевшую спрыгнуть с коня первой, и опуская на землю: — Мне тоже понравилось. И то, что я видел, и то, что чую.

Подбежал клиба из стражи с каким-то срочным докладом, и Лин, подавив вздох, пошла в сераль. Хотелось остаться с владыкой еще хоть ненадолго, просто побыть рядом. «И так почти весь день…» — укорила себя, открывая дверь, и замерла, не додумав.

В серале снова было шумно и нервно. Носились во всех направлениях анхи, кто наряженный и завитый, кто — только подбирая наряд или требуя мастера для укладки волос. Громко жаловалась на недомогание и слишком бледный цвет лица Нарима, тихо, но выразительно страдала перед зеркалом Сальма, Гания визгливо требовала у Ладуша, тоже принаряженного до полной пестроты в глазах, какой-то другой оттенок накидки…

Хесса подпирала стену с таким выражением лица, словно у нее болели все зубы сразу.

— Чего это они? — тихо спросила Лин. — И почему ты еще не сбежала?

— Тебя жду. Где носит только, я уже весь сераль облазила трижды. За городом ярмарка открылась. Эти взбесились, как только Ладуш сказал, что поведет всех, кто хочет. Я идти с ними не хочу, но сидеть в этой клетке безвылазно тоже задолбалась. Да и не была ни разу на ярмарке. — Она скривилась, будто сразу пожалела о своих словах и резко закончила: — Ты со мной или нет?

— Извини, — Лин вздохнула. — На ногах не стою, второго раза не выдержу. Но там здорово, правда. Сходи.

Хесса нахмурилась, открыла рот, собираясь что-то спросить, но ее опередила оказавшаяся рядом Лалия.

— Ну и как? Понравилось гулять с владыкой? Непередаваемые ощущения, верно? — она не ждала ответа, прошла мимо и скрылась за дверью в купальни. И говорила негромко, в своей привычной, мягко-певучей манере, но, кажется, все, кто был в зале, услышали. К Лин обернулись как по команде. Наверное, почти так же чувствовала себя Сальма, вернувшись после ночи с владыкой, хотя нет, Лин было хуже, гораздо хуже, потому что она, в отличие от Сальмы, не хотела… даже не собиралась ничего рассказывать.

— Серьезно? — звонко спросила Гания, глядя на Лин так, будто увидела ее впервые в жизни. — Ты открывала ярмарку с владыкой? Ты⁈

— В таком виде? — воскликнула Нарима, впиваясь в Лин яростным взглядом. — Да нет, не может быть.

По залу пронесся шепот.

— Ну хватит! — прикрикнул вдруг Ладуш. — Я не намерен ждать вас до вечера. Кто не будет готов через полчаса, останется здесь и никакой ярмарки не увидит, как своих ушей. Ни сегодня, ни через неделю.

— Вид как вид, — пожала плечами Лин. — На тренировку собиралась, когда к владыке позвали, какой у меня должен быть вид? — развернулась и пошла в купальни, подумав, что вот сейчас вид у нее точно не тот, чтобы свалиться как есть в чистую постель.

Лалия, уже сидевшая в бассейне, повернула голову, спросила с понимающей усмешкой:

— Сбежала?

— Все равно вымыться надо, — Лин стянула пропыленную, пропахшую конским потом одежду, швырнула на пол и спустилась в воду. — Но, если честно, да, сбежала.

— И как ярмарка? — Лалия откинула голову на бортик и прикрыла глаза. — Обычно там есть, на что посмотреть.

— Интересно, — согласилась Лин. И добавила, счастливо зажмурившись, словно воочию увидев утыканный дротиками ряд мишеней: — Очень! Покажешь потом, где оружие держать? Владыка сказал подойти к тебе или к Ладушу, но Ладушу сейчас не до меня.

— Оружие? — улыбнулась Лалия. — Понятно. Да, Ладушу еще долго будет не до тебя. Ко дню основания столицы во дворец стекается такая толпа, что все, от последнего подавальщика до полотера, спят хорошо если через двое суток на третьи. Ладуш не исключение. Скажешь, когда доставят твои игрушки. Я покажу тебе тайную комнату, — договорила она шепотом. — У меня есть ключи.

— И где тренироваться, тоже? — спросила Лин. Снова взять в руки дротики, услышать, как металл взрезает воздух и вонзается в цель, и всей сутью почувствовать, предвосхитить этот полет — хотелось до дрожи в пальцах. Ждать, пока закончится ярмарка и Ладуш освободится? Все равно что сидеть голодной перед накрытым столом!

— Тоже, — согласилась Лалия. — В зале наверху, в который ты бегаешь каждое утро, нет ничего интересного, поверь мне. Он для тех, кому хочется поразить владыку, сев на шпагат или в крайнем случае встав на мостик. Не сказала бы, что таких глупышек много, но иногда они случаются с сералем. Раньше там изредка занимались, но теперь наши цыплятки вообще о нем забыли. Предпочитают жевать сладости с утра до вечера, а потом рыдать над округлившимися боками.

Лин фыркнула. Ее зал наверху устраивал, потому что из своих тренировок она намеренно исключила все, что можно хотя бы с натяжкой отнести к боевой подготовке. Примитивная утренняя разминка и бег с препятствиями, которые она каждое утро сама для себя заново устанавливала. Но если здесь есть что-то закрытое ото всех — отлично!

— Буду очень тебе благодарна, — от души сказала Лин. Помолчала, собираясь с духом. — Можно задать очень личный вопрос?

— Попробуй, — Лалия приподняла голову и взглянула с интересом.

— Ты совсем не ревнуешь?

— Кого к кому? Владыку к цыпочкам? Это было бы забавно, — она рассмеялась, тихо, почти не размыкая губ. И, посерьезнев, сказала: — Но ты ведь не о них, так?

Лин прикусила губу. Лалия шла на откровенность и вызывала на откровенность ее. Этим нужно было пользоваться, как бы Лин ни привыкла держать собственные чувства при себе. Правда за правду — понятно и честно.

— О них тоже, и о себе, но на самом деле — в общем. Мне трудно понять. У меня дома нет, — она обернулась на закрытую дверь и все же понизила голос: — такого. У нас если семья — двое. Иногда трое, совсем редко — четверка, лишь потому, что кродахов мало, но это считается… не знаю, не совсем пристойным, наверное. Странным и неправильным. Лучше найти клибу, который будет только твоим на все дни, кроме течки, чем делить кродаха с кем-то еще.

— А как же разнообразие? — спросила Лалия. — Любые отношения рано или поздно приедаются. И обычно все это заканчивается печально. Но ты не права — кродах в единоличном пользовании так или иначе норма и для этого мира. Но богатым и знатным по традиции положено больше, они имеют право содержать десятки наложниц, ублажать себя всеми доступными способами и выбирать подходящую мать своему наследнику. В этом нет ничего плохого, — она пожала плечами. — Обычно нет, потому что ни одна уважающая себя анха не воспитает дочь собственницей. Та вырастет готовой делиться и отдавать. Так заведено.

— У нас тоже, но… — Лин покачала головой. — Так и не так. Веками наши анхи знали, что должны делиться. «Твой кродах» — это… не знаю, легенды о золотом веке? Или, наоборот, пережитки прошлого? Но вы живете в сералях, вы… предназначены для кродахов, так? — Подбирать слова было тяжело, так же тяжело, как сравнивать вслух два мира. — У нас анха — самостоятельное и почти самодостаточное существо. Наши анхи не учат дочерей ублажать кродахов. Учат помнить, что кродахов слишком мало, а потому не стоит надеяться получить этот приз, надо рассчитывать лишь на себя. Ну… наверное, так, — призналась она, помолчав. — Я не могу судить по себе, мое воспитание было… своеобразным.

— В сералях живут далеко не все, знаешь ли, — усмехнулась Лалия. — Но ты спрашивала о другом. Владыка слишком добр к тебе, верно? Слишком близок, чтобы не задумываться о большем? Не позволяй себе разрушить то, что есть. Ревность — это слабость, поддашься ей — и потеряешь все. Как Махона. Она три года провела в серале. Сначала ждала внимания владыки, потом — другого кродаха, с которым могла бы при определенной доле везения создать семью. Слишком долго для таких, как она. Чувствовать себя ненужной и неинтересной — не очень приятно, верно? Многих это ломает. Особенно когда рядом те, кого выбирают чаще тебя, кому достается больше — внимания, нежности, подарков, даже гнева, и то больше.

Лалия вдруг помрачнела, замолчала, будто вспомнив о чем-то своем. А когда снова заговорила, в голосе не было привычной мягкости:

— Мы с владыкой знаем друг друга одиннадцать лет. Мне незачем ревновать, потому что между нами нет ничего похожего на любовь или другую восторженную ерунду, между нами есть то, что для меня гораздо важнее. Если тебе выпал шанс — воспользуйся, не упусти его. Потому что потом ты очень, очень пожалеешь.

— Владыка слишком близок, — эхом повторила Лин. — Да. Но меня это смущает. Зачем ему я, когда есть ты… и остальные? Разнообразие?

— Об этом стоит спрашивать не у меня. Если вообще стоит.

Она больше ничего не добавила, но Лин и не ждала — услышала достаточно. Не все поняла, но это было поводом думать, смотреть и слушать и снова думать.

— Спасибо.

Лалия скоро ушла, а Лин сидела еще долго. Вода смывала усталость, но главное, здесь было тихо, спокойно, и никто не мешал вспоминать. Прикосновения владыки и его запах, густой и манящий, глаза, когда он сказал «я желаю посмотреть» — и когда увидел первый бросок, и еще, после, когда Лин ела плов, облизывая пальцы. Тогда не заметила ничего особенного, а вот сейчас — вспомнилось. И их возвращение, и слова в самом конце: «Мне тоже понравилось… то, что чую».

Да, все это смущало и беспокоило, но Лин не хотела, чтобы оно вдруг закончилось.