Воля владыки. У твоих ног

Глава 5

У старого Шукри всегда подавали отменную баранину. Она стоила того, чтобы иногда позволить себе нехитрую радость — выбраться из дворца с несколькими стражниками вместо полноценного отряда сопровождения, наплевав на традиции. Посидеть в крошечном саду под раскидистым платаном, который Асир помнил с детства и по которому, кстати, еще мальчишкой забирался до самой вершины, а оттуда — на крышу главных конюшен, их сравняли с землей лет пятнадцать назад.

Сад Шукри был закрыт для обычных посетителей, но всегда готов к приему редкого гостя. Во дворце ждали анхи, но они могли подождать еще, а срочные дела откладывались до возвращения Дара. Именно поэтому Асир, послав вперед одного из стражников — предупредить, велел свернуть с главной улицы. Паланкин покачивало, мостовая здесь была неровной — булыжники с пробивающейся кое-где травой. Он предпочел бы пройтись пешком и подозревал, что пришлая анха с удовольствием составила бы ему компанию, но это как-нибудь в другой раз, без парадного эскорта стражников, который занимал половину главной улицы.

Солнце уже соскальзывало за горизонт, когда Асир, выбравшись из паланкина, кивнул Шукри, с учтивым поклоном распахнувшему калитку в сад.

— Вы давно не радовали мои старые глаза, владыка. Благодарю.

Асир коснулся плеча старика, одновременно выражая и милость, и сожаление: и правда, давно сюда не приходил, а ведь Шукри был одним из немногих, кому он доверял, кого не лишил ни благосклонности, ни привилегий, недоступных обычному простолюдину. Почтенный возраст не отнял у того ни разума, ни достоинства, взгляд был цепким и острым. Точно таким же, наверное, как в те далекие годы, когда мастер меча Шукри служил в личной охране владыки Якзана аль Данифа, таким же, как в тот день, когда молодой стражник первым успел прыгнуть между повелителем и убийцей.

Пожалуй, можно было сказать, что и нынешний владыка Имхары обязан Шукри жизнью: дед Якзан в тот далекий день как раз проводил смотрины, и отец Асира появился на свет ровно через год.

Асир дождался, когда анха выберется из паланкина, на этот раз не пытаясь ей помочь, и Шукри снова поклонился.

— Что будет пить молодая госпожа?

Вкусы Лалии он знал, а других Асир сюда никогда и не возил, как-то не выпадало случая.

— Здесь лучшее домашнее вино в Им-Роке, — сказал он, оборачиваясь к анхе, — гранат, персик, виноград, слива.

— Инжир, — добавил Шукри. — Но если госпожа предпочитает более крепкие напитки…

— Не крепкие. Вино, на ваш вкус, — ответила анха.

— Госпожу зовут Линтариена, — добавил, сам себя удивив, Асир. И правда, имя помнилось, но почему-то соотнести его, громоздкое и непривычное, с этой не хрупкой, но тонкокостной и невысокой анхой, не получалось. — Неси виноград и сливу.

Анха от самых казарм не сказала ни слова, но и путь оттуда до сада был недолгим. Однако Асир заметил и подавленность, и усталый вид, будто после общения со своими соплеменниками сил у нее не осталось больше ни на что. А может, виной всему был необъяснимый выплеск эмоций, в которых отчетливее всего ощущался страх. Сейчас страха как будто не было, но была задавленная тревога, странная растерянность и что-то еще, чего Асир не мог понять.

Он прошел вперед, оставив стражников за воротами. Опустился на низкий диван у стола, уже заставленного блюдами. Вдохнул пряный аромат горячей, жирной, исходящей соком баранины, наперченной, густо посыпанной базиликом и кинзой. Довольно кивнул, заметив свой любимый плов из желтого риса, с барбарисом и зернами граната. Не удержавшись, закинул в рот крохотный пирожок — горячий мясной сок обжег язык, брызнул на нёбо.

Анха, дождавшись, пока он усядется, села напротив.

— Как зовут тебя дома? — спросил Асир. — Близкие?

— Лин.

Внучка Шукри, не достигшая еще возраста первой течки, с поклоном поднесла чашу для омовения рук. Асир окунул пальцы в горячую воду, вытер торопливо поданным полотенцем, и девочка поспешила к Линтариене. Шукри воспитал внучку услужливой и обходительной, надеясь со временем устроить ее судьбу: даже если не попадет в личные анхи повелителя, наверняка найдется для нее сильный кродах из благородных.

— Лин, — повторил Асир, прокатывая имя по языку. — Да, так лучше. Ешь. А потом я хочу узнать, что происходит, потому что нас ждут анхи из трущоб, а это не для слабонервных. Такая стая в состоянии за пять минут вывести из себя даже непрошибаемого клибу. От отчаяния и страха им ничего не стоит перегрызть друг другу горло или выцарапать глаза, это их нормальное состояние. Ты должна быть готова к тому, что увидишь.

Лин вздрогнула, слишком крепко сжала губы — на мгновение. Сказала, внимательно рассматривая изысканно украшенные блюда:

— Я знаю, что такое трущобы. Агент охранки — работа не для слабонервных, повелитель. Я устала и голодна, вот и все.

— Не все, — Асир отпил из бокала, прикрыл глаза, пока душистая, чуть терпкая сладость обволакивала язык. Вино он пил редко, и только здесь, в саду Шукри, оно оживляло память о детстве, в котором было не так уж много хорошего, зато были вот эти поездки с отцом, обычно только вдвоем, даже без охраны. И маленький Асир чувствовал себя здесь свободным от всего и всех — от дворца, воспитателей, соглядатаев.

— Ты спрашивала, чего не должна делать. Я вспомнил еще кое-что. Ты не должна мне врать. Даже не пытайся. — Асир усмехнулся. Родовой дар проявился в нем поздно, гораздо позже, чем хотелось отцу. Но с тех пор никогда не подводил. — Я чую ложь. И чем больше лжи, тем больше у меня поводов принять меры.

— Но я не соврала, — резко, слишком резко сказала Лин. — Устала и голодна — правда. Знаю, что такое трущобы — правда. Где ложь?

— В твоем «вот и все», — очень терпеливо ответил Асир. — Это далеко не все и никак не объясняет того, что с тобой творилось перед встречей с профессором. Решай для начала проблему голода, иначе мне придется тебя кормить. К анхам ты в таком состоянии не пойдешь. Начнешь фонить страхом или жалостью — взбесятся окончательно, там уже и так половина скованы по рукам и ногам, а часть наверняка на дыбе, во избежание срывов.

Лин кивнула и принялась за плов и баранину. Была она и впрямь голодна, хуже того — ее «голодна» было того же свойства, что и «вот и все»: вроде бы и не ложь, но умолчание, ничем от лжи не отличающееся. Голодный человек радуется еде, а она была — изголодавшейся. Она не радовалась, а ела. Старалась не торопиться, но торопилась. Не дегустировала новый вкус, обкатывая его на языке, пробуя нёбом. Не смаковала нежные кусочки жаркого, наслаждаясь букетом приправ. Не сравнивала белый и желтый плов, не оценивала, какое вино лучше оттенит вкус. Просто утоляла голод.

Но истощенной она не выглядела. Так почему?

Асир тоже ел и наблюдал, вопросы могли подождать, хотя спросить хотелось. Не только о голоде вполне благополучной анхи, но и о том, другом мире. Опасное желание, но, как и все опасное, оно притягивало Асира. Он думал об этом и раньше, до того, как принял право наследника и взвалил на себя титул владыки вместе со всей Имхарой. Потом стало не до размышлений о мире, который то ли был, то ли не был, то ли выжил, то ли нет.

Оказалось — выжил и даже ушел в развитии гораздо дальше, чем его собственный. Асир хорошо помнил свои глупые мечты. Однажды он лично откроет путь, а дальше… дальше было многое. Он мечтал о завоеваниях, стремительной разгромной войне, порабощении. Сейчас все это казалось смехотворной глупостью. Детской придурью. Потому что любая всеобщая война могла оказаться такой же гибельной, как та, что привела к Великому Краху, а могла и вовсе не оставить от двух миров ничего. Нет, Асир уже не хотел быть завоевателем, зато хотел узнать больше. О политике и науке, о том, плохо или хорошо живется народу в мире, которого он никогда не увидит. Есть ли там летающие машины, о которых любили разглагольствовать двинутые писаки, какие корабли плавают по морю — под парусами или на топливе. Он хотел узнать, что видит здесь Лин и нравится ли ей то, что она видит. Сравнить и понять, насколько далеко разошлись две половины мира, бывшего когда-то целым.

Сгущались сумерки, пустели блюда, показывали дно стеклянные кувшины с вином. Время текло неторопливо, позволяя забыть о делах и предаться воспоминаниям, мечтам и размышлениям. И тишина была спокойной, ленивой, жаль было нарушать ее разговорами. Лин ела плов, заворачивала в тонкий, полупрозрачный лаваш сочное мясо и с каждым съеденным куском расслаблялась. Тревога и напряжение сменялись сытым довольством. Асир ждал. Отметил, что Лин почти не пьет, но зачем-то делает вид — смачивает губы. Что ей понравились пирожки и не понравился белый плов, хотя взятую порцию доела до последнего рисового зернышка. Что она подставляет ладонь, откусывая от мяса в лаваше, чтобы сок не брызнул на одежду.

Когда Лин, сыто вздохнув, откинулась на спинку дивана, Асир обмыл жирные пальцы, допил вино и спросил:

— Кофе, чай, десерт или фрукты?

Лин с силой растерла лицо ладонями.

— Кофе. Крепкий, сладкий. Иначе засну. Спасибо. Легче стало.

— Мне тоже кофе, как обычно, без десертов. — Внучка Шукри, поклонившись, убежала, и Асир спросил: — Давно не спала?

На этот раз Лин ответила откровенно, не пытаясь умалчивать и вилять:

— Вы же слышали, что тот дебил орал: «неделю найти не могли». Не то чтобы вовсе не спала, но трущобы есть трущобы, не расслабишься. А последние двое суток пришлось пасти… одного, другого… — она помотала головой: — Да, не спала. Там заснешь — можно и не проснуться. А кончилось тем, что кто-то из них тем временем выследил меня. Обидно.

— Понимаю. — На самом деле Асир не слишком хорошо понимал. В первую очередь, как вообще благополучной анхе позволили таскаться по трущобам, выслеживать преступника, не спать ночами, недоедать. Ее запросто могли убить. Она могла подвернуться под руку изголодавшимся кродахам. Кто-то же должен был за ней присматривать? Хотя какой может быть присмотр на ответственном задании? Да, она могла прыгать по отвесным стенам не хуже обезьяны, владела оружием, не выглядела изнеженной и, похоже, привыкла ко всякого рода трудностям. Но она была анхой, такое нельзя просто не принять в расчет. Пора возвращаться во дворец, иначе до второго опознания она может не дотянуть, отключится по пути. Но сначала… — Так ты ответишь на мой вопрос или будешь молчать, как шпион под пытками?

— Какой вопрос? — Лин снова растерла лицо. — А, да. Простите. Я… — она замолчала, пожала плечами, выдохнула резко, совсем как в казармах перед тем, как начать допрос. — Попала сюда и не смогу вернуться, вот и все. Мне кажется, этого достаточно для любого «происходит».

— Достаточно. Но ты чего-то не договариваешь. Ты еще не знала, что пути назад нет, тогда чего настолько сильно испугалась? Я бы решил, что меня, но, во-первых, не было причины, а во-вторых, когда я касаюсь тебя, ты испытываешь что угодно, но не страх.

В саду давно зажгли фонари, лицо Лин под рассеянным желтым светом выглядело осунувшимся, измученным и таким напряженным, будто тут решался даже не вопрос жизни и смерти, а что-то гораздо более важное. А потом она нервно вскинула подбородок, сжимая челюсти. Глаза блестели, и сейчас в них не было страха — только решимость и безысходность.

— Уже знала. Вы говорили, что не разрешите проверить, да я и сама сразу поняла — даже если есть путь, не отпустите, нельзя отпустить. Не дура ведь. Кто отпустил бы? А здесь… Я просто представила, что со мной станет. Чем все кончится. Чем будет занята моя жизнь. В кого я превращусь. Потеряю себя. Это страшно. Очень.

Она говорила все быстрее, рваными, неловкими фразами, даже, кажется, дрожала, и вдруг — мотнула головой, треснула кулаками по столу и замолчала. Опустила голову. Сказала:

— Ненавижу быть слабой. В бездну истерики, я в порядке. Пока еще в полном порядке.

— И в кого же ты превратишься? — Асир подался вперед, почуяв за всей этой сумятицей мыслей и слов настоящую правду — именно она отдавала болью и той самой паникой, которая так удивила в казармах.

— В анху, — зло бросила Лин. — В скулящую течную анху. В ничтожество!