Воля владыки. У твоих ног

Глава 7

Владыка злился. Не как обычно, когда виновным прилетало сразу, а невиновные жались по углам, боясь подвернуться под руку, а иначе, тяжело и хмуро, словно нависшие над головой грозовые тучи. И Ладуш даже знал причину, только вот последствий предугадать пока не мог. Он не зря обрадовался, что пришел раньше Дара. Было время кое-что рассказать. О нежданно свалившейся всем им на головы пришелице, анхе-не анхе, не пережившей ни одной вязки, зато сидящей на каком-то идиотском лекарстве. Насколько Ладуш понял, лекарство это было легальным и вполне нормальным для того мира. Но Асира новости предсказуемо повергли в гнев, только вместо того чтобы выпустить его, тот закрылся. Это пугало, потому что сегодня владыка и так был само терпение, а значит, копилось в нем уже долго, и Ладуш не брался угадать, когда все это прорвется и какими будут последствия.

Может, полетят головы, вопрос — чьи, может, трущобы сравняют с землей, а показательная чистка расползется на соседние кварталы ремесленников и торговцев средней руки. А может, — самое плохое — Асир плюнет на все тайные операции Фаиза и Сардара и ринется разбираться с отрекшейся ветвью в открытую. И никто, ни Дар, ни он сам, ни тем более Фаиз или Лалия не смогут его удержать.

Когда взвинченный до предела Дар появился в зале, стало еще хуже. От него несло чужим страхом и кровью, и ноздри владыки жадно затрепетали. Ладуш переплел пальцы — оставалось только ждать и надеяться, что гром грянет позже. Тогда еще останется время придумать запасной план. Поутихнет жажда убийства в Сардаре, вернется Фаиз, он сам успеет разобраться с сегодняшним хаосом, который мгновенно превратил сераль, оплот спокойствия и благодати, в бездна знает что. Ну а если нет — что ж, к кровопролитиям им не привыкать.

— Разобрался? — владыка подошел ближе, разглядывая Дара, как саблезуб — лакомую добычу. Ему хотелось знать подробности, хотя с гораздо большим удовольствием владыка бы сам разобрался с Рыжим и его шайкой. Собственными руками перерезал им глотки и насадил головы на колья над городскими воротами. Ладуш не был кровожадным, но признавался себе, что и его после сегодняшних новостей посещало такое желание.

— Только начал, — сказал Дар и оскалился. — Завтра будет продолжение. Город кипит — показательная казнь на главной площади. Двадцать пять кродахов во главе с Рыжим и тридцать клиб. Клибы не знали про пришельцев. Рыжий не псих рыть себе могилу. А кродахов держал в кулаке. Кидал куски со своего стола, прикармливал. Они у меня станут обрубками и будут медленно гнить под солнышком.

— Я приду.

Ладуш прикрыл глаза — может, все-таки обойдется. В столице редко бывали настолько кровавые зрелища, владыка не позволял — кродахи зверели от них и часто впадали в буйство, но раз уж разрешил, может, и сам примет участие в расправе, выпустит пар.

— О другом мире, — владыка поморщился. — Прохода туда точно нет? Дар?

— Точно. Рыжий хотел поначалу пощипать тамошние трущобы, искал. И этот… профессор.

— А оттуда… — веско начал владыка и замолчал. Пояснений не требовалось, и ситуация вырисовывалась преотвратная: к ним сюда мог завалиться хоть полк тяжелой кавалерии с боевыми саблезубами на сворках, хоть толпа шпионов, а они не могли ответить ничем. Утешало одно: скорей всего, на той стороне знать не знают ни о проходе, ни о втором мире. Но сегодня не знают, а завтра?

— Выжечь трущобы, — рубанул воздух Дар, — оцепление поставить, огородить, как заразные кварталы огораживают.

— Нет, — владыка усмехнулся — тоже не как обычно, а медленно, выставляя зубы. — Есть способ. Правильный, надежный способ от предков. Они знали. Шлите гонцов, здесь нужны все семеро владык. Дар, известишь Фаиза.

— Что? — воскликнул тот. — Так ты поэтому?..

— Это правда, — сказал Асир. — Все, что вы слышали о Великом Крахе во время Последней войны — правда.

— Вот это новости, — пробормотал Ладуш. Ему вдруг захотелось заснуть и проснуться во вчерашнем дне. Где еще не было всего этого добра. Не падали с неба агенты-девственницы, не выли в подземельях анхи из трущоб, мерзость с дурацкой кличкой Рыжий еще считала себя королем столичного отребья, а сказочки выживших из ума стариков не превращались в быль.

— Ошарашиться раком через пустыню! Твою ж левую ублюдочную заднюю! Что за хлебаная дерьмоевина! — выдал Сардар, мгновенно срываясь на так и не выветрившиеся из него за столько лет трущобные загогулины.

— Эту дерьмоевину расхлебывать нам. И смотри, чтобы не просочилось, мне не нужен бедлам ни в столице, ни в Имхаре. О печати знают все владыки, принявшие титул. И семеро Хранителей. Но и только. Я лично клялся кровью держать язык за зубами до тех пор, пока равновесие не нарушено. Теперь клятва ничего не стоит, раз я до сих пор не сдох у вас на глазах. Но это не значит, что об этом надо орать на всех углах. Объяснять, почему?

— Конечно, нет, — Ладуш не выдержал, поднялся со скамьи и медленно прошелся по залу. Никто не знал, где сейчас Хранитель Имхары. Он был здесь, когда Асир принял отцовскую корону и поклялся защищать свой лепесток многоцветной Ишвасы — алую, выжженную солнцем, обгладываемую подступающей пустыней Имхару. Но с тех пор… впрочем, так было всегда, Хранители сами знают, когда им пора появиться среди людей. — Ладно, Асир. Мы поняли. Но что делать сейчас?

— Ждать.

— Трущобы все равно выжгу ко всем поганым бестиям, — оскалился Дар.

— Не раньше, чем я сам посмотрю, откуда они все повылазили. До тех пор ты знаешь, что делать.

— Муха не пролетит!

— Я напишу владыкам, завтра на рассвете гонцы должны быть у меня. Тщательнее выбирай, Дар. И клювачей, и людей.

— Я понял.

— Что там профессор?

— Был полезен. С мозгами у него все в порядке. Много интересного рассказал. Рыжий, как его увидел, такое понес, даже у меня уши завяли.

— Ладуш, займись им завтра. У него три каких-то заумных ученых звания и, как я понял, прорва наград. Может пригодиться. Выясни, что за дрянью пичкают анх в их мире, вдруг знает. И прими меры, чтобы эта зараза сюда даже в мыслях не просочилась.

— Да, владыка.

— Идите оба, — Асир махнул рукой и тяжело опустился на скамью. — Ужин не подавать, пусть принесут выпить и кофе.

Ладуш покачал головой, выходя: сбросить напряжение владыка не пожелал, значит, завтра для всех будет трудный день. Окликнул:

— Дар, погоди.

— Чего еще? — обернулся тот. Жажда крови после сногсшибательных новостей слегка поугасла, но он все еще был сильно взбудоражен. Вполне подходящее настроение.

— У нас еще одна новая анха.

— Из трущобных? Почему не с нижними?

— Потому что там есть на что посмотреть, — улыбнулся Ладуш. — Интересный экземпляр. Как раз для тебя. Оценишь?

— Что, психованная? Сами не справляетесь?

— Владыке и так есть чем заняться, а у этой течка на носу. Не захочешь — отдам Вагану или Асору.

— Надеюсь, она не рыдает, — Дар хищно прищурился и погладил рукоять сабли. — После сегодняшней психушки мне только соплей не хватало.

— Нет, до слез там далеко, зато близко до убийства всех, кто подвернется. Пока ее мыли и осматривали, пришлось всех слуг собрать, держали, как припадочную. Ты не поверишь. Потом вроде поутихла, но что-то мне подсказывает…

— Разберемся.

До сераля шли молча. Дворец уже погрузился в сонную тишину, и Ладуш предвкушал, как покажет Дикую Дару и — спать, спать. После столь долгого, утомительного, богатого на странные и пугающие новости дня передышка необходима. Тем более что день завтрашний обещает хлопот и тревог не меньше.

Надежды на отдых разлетелись вдребезги, едва Ладуш отпер дверь сераля.

Сначала он услышал яростное шипение Лалии, настолько непохожее на ее обычный мягкий, тихий голос с презрительно-насмешливыми интонациями, что Ладуш даже не сразу ее узнал:

— Если ты, ублюдочная тварь, сейчас же не успокоишься, я встану, и ты ляжешь надолго!

Затем в глаза бросились осколки древней стеклянной вазы, украшавшей общий зал со времен деда нынешнего владыки. Покрывавший пол мягкий ковер с ворсом по щиколотку сберег бы самое хрупкое стекло, так что вазу, видимо, со всей дури шваркнули о стену. Ладуш мимоходом пожалел утраченное произведение искусства, столь же мимоходом возмутился, что беспорядок до сих пор не убрали, но и жалость, и возмущение тут же отступили перед тревогой. Казалось, сами стены в серале кричали: поспеши, иначе случится непоправимое! Сардар втянул носом воздух, напрягся.

— Какого хрена здесь творится? Ладуш, весь свет, быстро! — заорал он, рванувшись вперед. И сераль мгновенно взорвался криками, причитаниями, приглушенными всхлипами и раздраженными голосами.

Из комнаты выскочила расторопная Мирана, сама бросилась зажигать все, что не горело.

На Ладуше повисли Гания и Нарима, заламывая руки и наперебой жалуясь.

— Заткнулись все! — рявкнул Дар, и Ладуш, стряхнув с себя перепуганных анх, бросился к нему, понимая, что непоправимое уже случилось. — Ты долбанулась? Дура! Психичка больная! — он прижимал к полу Дикую, вдавливая колено между лопаток и стискивая на весу располосованное запястье. Окровавленный осколок вазы валялся рядом. Ладуш схватил простыню, кромсал на ленты, раздумывая, глубоко или нет та успела изрезаться, не истекла ли уже. Но судя по тому, как билась под Даром, Дикая пока не собиралась умирать.

— Пусти, пусти, зараза! Свали с меня, урод!

— Да я тебе шею сверну, курица безмозглая! — Дар схватил ее за волосы, ткнул лицом в ковер. Ладуш уже перетягивал запястье, с облегчением понимая — нет, не сильно, то ли не успела как следует, то ли жажда выжить оказалась сильнее дурацкой блажи!

— Что, не вышло? — Лалия стояла в проеме, скрестив руки на высокой груди, и наслаждалась зрелищем. — Ай-яй-яй, какая жалость, недорезалась.

— Катись ты, гадюка недобитая! — выплюнула Дикая и получила от Дара увесистый шлепок по заднице.

— Ты мне потрепись еще! Что там? — нетерпеливо спросил он.

— Жить будет, — сказал Ладуш.

— В карцер ее закинь. Пусть полежит там и подумает о вечном! Связать не забудь. Идиотка недоношенная! Владыка узнает — голову снесет к бестиям. Или оставит гнить в яме. Этого хочешь, дура?

— Владыка узнает, — хмыкнула Лалия. — Уж я об этом позабочусь.

— А ты куда смотрела? — Дар обернулся к ней, наверняка сразу заметил и не второпях наброшенный халат, и отсутствие даже признаков сна на красивом тонком лице.

— Не моя забота, — ответила Лалия. — Моя вон там, напротив, воет не затыкаясь, но живая и в сознании. Так что сами разбирайтесь с этой идиоткой.

Отвернулась и ушла, видимо, решив, что все интересное здесь уже закончилось. А Дикая снова забилась, извернулась, пытаясь достать Сардара зубами, и тот скрутил ее уже не шутя, так что та только дернулась и наконец затихла.

— Тащи вниз.

— Возьмешь ее? — спросил Ладуш.

— Возьму. Скажешь, когда потечет. Но до тех пор пусть сидит в карцере.

Дар ушел, а Ладуш окончательно распрощался с мечтами об отдыхе. Пока переместили Дикую в карцер, приковали надежно, проверили еще раз повязку, чтобы вдруг не разодрала ненароком. Пока, поднявшись наверх, разогнал по комнатам взбудораженных происшествием анх, вызвал обслугу, велел убрать кровь и осколки, а заодно проверить, не припрятал ли кто острую стекляшку: анхи в серале владыки никогда не пытались свести счеты с жизнью, но вот кинуться на соперницу могли. Пока шел по комнатам быстрый, но тщательный обыск — избавили от него только Лалию, как митхуну и самую здесь здравомыслящую. Пока, мечтая уже не о сне, а хотя бы о кофе, Ладуш смешивал с вином успокоительное и силой вливал его в потерявшую края Линтариену. Та, конечно, долго держалась, до комнаты дошла спокойно, хотя ее уже трясло, но здесь сорвалась — за весь день сразу. Ладуш покачал головой: зря владыка таскал ее в пыточную. Такое зрелище не для анхи. Оно и стало, похоже, последней каплей, и теперь новенькая выла, выплескивала из себя этот ужас, ничуть не заботясь об ушах окружающих.

В общем, когда в серале установилась наконец благословенная тишина, за окнами уже занимался рассвет, и ложиться не было никакого смысла. Ладуш умылся душистым бодрящим настоем, который неплохо снимал признаки усталости с лица, возвращая коже краски и упругость — незаменимая вещь для призванных к владыке анх. Велел принести кофе и завтрак и устроился в мягком кресле — полчаса передышки и спокойствия никому еще не вредили. Потом нужно поговорить с непонятным профессором и разобраться с анхами в пыточной. Отобрать хорошеньких и здоровых, привести в надлежащий вид и отправить в подземелья, к нижним. Остальных… Ладуш вздохнул. Участь остальных была незавидной, но в казармах уже давно сидели на голодном пайке. Может, кому-то повезет понравиться рядовому или новичку из недавнего пополнения — защитят, пригреют. А если нет — что ж, значит, такая судьба.