Воля владыки. У твоих ног

Глава 27

«Выпить кофе, пообедать, спрятаться от озабоченных кродахов». Конечно, Лин воспользовалась предложением! Да владыка и не сомневался, судя по тому, как быстро и без вопросов слуги накрыли обед на террасе, для нее одной.

Здесь было тихо, Лин уже отвыкла от настолько полной, глубокой тишины. Звуки праздника не доносились в самое сердце покоев владыки, чужих голосов тоже не было слышно. Есть в одиночестве в последнее время доводилось редко. Посидеть в тишине, не опасаясь приезжих кродахов, вообще ничего не опасаясь — и правда, щедрый подарок.

А еще здесь пахло, густо и восхитительно пахло владыкой. Запах был другим, не того оттенка, который все еще оставался слабой тенью на подушке в комнате Лин. Более страстным, зовущим, властным. Ничуть не успокаивающим, но все равно от него становилось спокойно. И неважно, хотел владыка просто сделать приятное или решил, что ей нужно обдумать разговор.

После массажа приятно ныли плечи и кисти, и рука двигалась легче. Зато нагоровила она столько всякого — вспомнить стыдно! Показала себя во всей красе, даже не идиоткой, а полной дурой! Спасибо еще, что страхи об Исхири не оправдались. Зато их сменили другие: прогнозам профессора Саада Лин верила. «Реакция сильнее, чем у обычных взрослых анх» — трудно было даже примерно представить, как это. Учитывая, что «обычная» реакция могла напрочь сорвать крышу, свести с ума, превратить в пускающий слюни овощ… Овощем становиться не хотелось. Но, зная эту скользкую сволочь… раз уж он дал себе труд накатать аж целую объяснительную, значит, держал в голове какой-то способ помочь. В конце концов, не умея набивать себе цену, не станешь мировым светилом.

Ладно, к профессору она сходит и расспросит, тем более что владыка не просто разрешил, а почти приказал. Может, все не так страшно.

Хуже другое: за весь этот дурацкий, неловкий, бесстыдный разговор Лин так и не сумела задать вопрос, который не шел из головы и рвался на язык. «Владыка, вы ведь возьмете меня?» Не хватило наглости. Упустила момент, когда спросить было… не то чтобы уместно, как вообще может быть уместным самой навязываться на близость? Но хотя бы в тему. А потом разговор свернул в такой стыд, что язык не повернулся усугублять. Тем более что она и сама втайне надеялась — возьмет. Все к тому шло, такой исход казался даже не правильным, а единственно возможным. Но мало ли… Все-таки спокойней ждать течки, не предполагая, а точно зная, что с тобой будет кродах, которого хочешь и которому готова полностью довериться.

Кофе подали в узкогорлом кофейнике, с крохотной чашечкой на один глоток. От таких Лин успела отвыкнуть, но сейчас была рада: отпивая понемногу и подливая в чашечку по полглотка, получилось просидеть здесь подольше. Задерживаться сверх разрешенного и оговоренного она не смела, но и уходить не хотелось. «Послезавтра», — напомнила себе. Будет легче ждать, точно зная, когда следующая встреча.

Готовый проводить евнух встретил за дверью. Остановил, когда свернула в коридор, которым ее привели:

— Нам в другую сторону, госпожа.

— Почему? — На миг вспыхнула надежда: может, владыка отдал еще какие-то распоряжения. Захотел пока оставить ее здесь? Но евнух ответил другое:

— Там, где вы шли, сейчас слишком сильно пахнет кродахами. Сегодня состязания на главной площади. Владыка велел отвести вас другим путем.

Такая забота тоже была приятна, и Лин благодарно кивнула.

«Другой путь» шел через памятный ей садик с фонтаном и беседкой. Спрятанная под диким виноградом калитка вела в сад сераля. Короткая и незаметная дорога к анхам. Или для анх — в спальню повелителя? Судя по тому, что за все время в серале Лин об этой калитке ни разу не слышала, та была не для всех. За спиной отчетливо щелкнул в замке ключ. Снова сераль…

По эту сторону калитку скрывали густые заросли жасмина. Неподалеку отсюда Лин пряталась несколько раз, и ни разу никто не потревожил. Значит, и сейчас можно здесь задержаться. Она легла в траву между кустами, хотела закинуть руки за голову, но натертое ароматным маслом запястье мазнуло по лицу, и Лин замерла — этот запах теперь так прочно связывался с запахом владыки Асира, так многое напоминал… И можно было не пялиться с тоской в обжигающе-безоблачное небо, а закрыть глаза и представить, словно пережить заново…

Смуглое мускулистое тело на белой ткани, под руками массажиста. Блестящая от масла золотисто-бронзовая кожа, рельеф мышц, отчетливый даже в спокойной расслабленности. Изгиб поясницы, ягодицы. Белоснежные складки халата, прикрывающие плечи, спину и… Лин зажмурилась и сглотнула. Тогда была слишком ошеломлена, а сейчас вдруг отчетливо вспомнила, как за белой тканью мелькнул полувставший член.

Рот наполнился слюной, жар прилил к щекам, к промежности. И тут же как наяву ощутила руки Асира на своей груди, мягкое нажатие на соски. Скользящее прикосновение к животу, широкие ладони, охватившие талию…

Лин вскочила. Недалеко от зарослей жасмина был фонтан — как раз то, что ей сейчас нужно. Сунуть голову в холодную воду, пока мозги не вскипели. Или даже не только голову.

На бортике сидела Хесса, уткнувшись в книгу. Заметила, хотела что-то спросить, но Лин запрыгнула в фонтан и присела, окунаясь до плеч. Вода показалась даже не холодной — ледяной, но Лин, злобно сказав: «Так тебе, идиотке, и надо!», — плеснула в лицо, потом и вовсе окунулась с головой, и лишь затем встала на ноги.

С волос текло, тонкий шелк облепил тело, и почему-то хотелось зарыдать. Лин вылезла из фонтана, села в траву и тихо выругалась. Собственный голос показался чужим — жалким и жалобным, беспомощным.

— Обалдеть, — выдала Хесса после долгой паузы. Она прижимала книгу к груди, будто драгоценность, — видно, спасала от брызг, которыми Лин наверняка окатила и ее, и все вокруг. — Ты чего?

— Я дура, — убито сказала Лин. — Полная и конченая.

Хесса быстро огляделась по сторонам, вытягивая шею, и соскользнула с бортика, устраиваясь на коленях рядом.

— Рассказывай, ну. Что-то случилось у владыки?

— Не знаю. Наверное, можно и так сказать. — Разве назовешь простым словом «случилось» разговор, от которого до сих пор стыдно.

Прикосновения и запах владыки, и вот то, что встало сейчас перед глазами, вызывая тоску и желание выть…

— Он просто спрашивал. О всяком, не только о зверинце. А я… — Лин всхлипнула, повернулась к фонтану и плеснула в лицо еще воды. Вытерла глаза ладонями. Сказала, сама не зная, объяснит этим все или еще больше запутает: — Течка скоро.

Хесса потерла лоб, спросила, отвернувшись, глухо, будто через силу:

— Он тебе нравится, да?

— «Нравится»? Знаешь, я раньше тоже бы так подумала, а теперь… Нравиться может сорт кофе, или кидать дротики в мишени, или картинки Сальмы. А он… он такой… У меня от него крышу сносит, по-другому не скажешь. Вот и выставляю себя бездна знает какой идиоткой.

— Я понимаю, — Хесса передернула плечами. — От него тут, по-моему, почти у всех крыша слетает, это не новость. Но не все от этого выглядят, как ты, и не все скачут по фонтанам. Это не мое дело, и на твоем месте я бы, наверное, просто врезала тому, кто в такое лезет, но… Ты же довольно часто с ним видишься, нет? И на ярмарке была, и… — она неопределенно повела в воздухе рукой, — вообще. Я даже встретила тебя впервые вместе с ним. У вас что за отношения? В смысле… Да гадство, не умею я про такое! Как эти безмозглые куры обо всем запросто говорят⁈ — она вскочила, повернулась к Лин, раскрасневшаяся и разозленная. — Трахаетесь вы или нет? Не хочешь отвечать, лучше правда просто врежь.

Лин со стоном спрятала лицо в коленях. Как вообще о таком можно говорить, хоть запросто, хоть нет⁈ Хотя с Асиром почему-то и не о таком — можно.

— Ладно, я поняла. Лучше мне сейчас заткнуться.

Наверное, Лин не должна была отвечать, тем более что Хесса не требовала и не обиделась бы на молчание, она умела вовремя остановиться. Но Лин хотела с кем-то поделиться болью, с кем-то, кто может понять и промолчать.

Она подняла голову. Хесса снова села рядом, и это было хорошо, потому что получалось говорить так тихо, чтобы самой еле слышать.

— Не трахаемся мы. Я вообще еще ни разу… не трахалась. Меня ждет первая течка, и это очень плохо. Не знаю, что будет. А с ним — не страшно. Понимаешь? Он совсем не добрый, но с ним не страшно! А я… я не смогла спросить, возьмет он меня или нет. Язык не повернулся.

— К-как первая? — Вид у Хессы стал такой обалдевший, будто ей только что сказали, что Сальма — кродах, а профессор Саад открыл приют для маленьких анх.

— Вот так. Там, где я жила раньше, были лекарства, чтобы останавливать течку. Жила спокойно без всего этого… траха и сопутствующих сложностей.

— То есть… Да это ж просто… Я хочу туда, где ты жила! Но как такое может быть? И почему ты не вернешься? И где это, бездна забери⁈ Ладно, ладно, я не спрашиваю. Не буду, — Хесса вцепилась в свою книгу так, что побелели пальцы. Глубоко вдохнула. — Он знает, что ты никогда?..

— Знает. Не пойму, жалеет меня или считает дурой и ничтожеством. А может, то и другое сразу. Но, в любом случае, здесь этого лекарства нет и не будет. Никогда. А туда — ход закрыт. Совсем, — Лин опустила голову, вдохнула запах, почти не смывшийся водой, и вдруг призналась: — Если бы можно было обратно, не знаю… я… С ним я бы попробовала, даже если бы не попала в такую жопу. Только вопрос — он бы захотел? У него, вон, целый сераль. Красивые, опытные. А тут я вся такая… дурная. Я никогда еще… так.

— Это плохо. Очень плохо. Во время течки выбирать не приходится. Но из меня советчик в таких делах, конечно… Сама не знаю, что делать. Сижу и жду как идиотка… — Хесса отложила книгу, нервно переплела пальцы. — Я бы, наверное, тоже не смогла спросить. Но слушай, он же ни с кем из сераля больше не общается так много. Не считая Лалии, но она все-таки митхуна и вообще одно большое исключение. Вряд ли только из жалости. Из жалости он бы мог… ну, не знаю, дворнягу какую подобрать, — она вдруг осеклась. — Слушай, извини, что-то я не то говорю.

— Да я как раз на такую дворнягу и тяну, — согласилась Лин. — Которую подобрали и приютили, потому что идти ей некуда. Но это… нет. Ему интересно. Он меня расспрашивал, как у нас что. Но вот та история, которая со мной из-за того лекарства — ему не нравится. Сказал, что тех, кто это придумал, отправил бы на плаху, потому что нельзя так извращать природу. И когда я говорила, что не хочу быть анхой, ты бы видела, как он на меня смотрел. Как на мерзость. А сейчас… Оно только-только прошло, понимаешь? И я как будто не я, хочу, чего раньше не хотела, смущаюсь как дура там, где раньше повода для смущения не видела. Я боялась течки — просто того, что она будет. А сейчас боюсь, что он меня не возьмет. Это нормально вообще, а?

— Я всю жизнь боялась течки. Ненавидела ее и боялась, потому что… — Хесса заговорила еще тише, будто не с кем-то, а сама с собой, так что Лин еле разбирала слова. — Это был гробаный кошмар. Не просто подстилка, даже не просто подстилка, которую имеют как хотят, а гораздо хуже. Подстилка хотя бы боли не чувствует. Я потом до следующей течки еле успевала разрывы залечить, кровоподтеки свести и с мордой что-нибудь сделать, потому что им, мерзким кродахам, не все равно, какая у анхи рожа. Сами фингалов понаставят, а кому и зубы выбьют, а потом рыло воротят.

Она помолчала, покусала костяшку на пальце и отвернулась.

— Я здесь в первый же вечер хотела сдохнуть. Вазу какую-то грохнула. Да мне поровну было чем, честно говоря. Потому что всякого о дворце наслушалась. Что здесь еще хуже, чем в трущобах, что владыка по-разному развлекаться любит. Например, отдавать анху на круг стражникам и смотреть. Или дворцовым извращенцам — так же. И знать я здесь никого не знала, и договариваться было не с кем, и все дырки в единоличное пользование предлагать, чтобы пометили, некому. Да и зачем я им, здешним? У них тут благородные, знатные, нежные, а я кто? Шваль трущобная. Короче… разное передумала. Дохнуть мне не хотелось, конечно, но… казалось, так лучше. А потом… потом я много всякого про течку узнала. Это не было… ни больно, ни унизительно. Но теперь как подумаю, что меня не он, а кто-то другой трахать будет, тошно делается, хоть вой. Я не знаю, что это. У меня тоже такого не было никогда. И не знаю, как у других бывает. Но для меня сейчас это нормально, да. То, что ты говоришь. Вернее, ненормально совсем, конечно, меня никто не выбирал, и мне выбирать нельзя, никому из нас нельзя, потому что потом… совсем край может быть, вот что. Но не получается по-другому. И это бесит.

— Я не верю, — прошептала Лин. — То, что ты слышала. Он не такой. Ну, ты же видела, за что стражникам отдают, мы обе видели. А слухи, — она вспомнила Нариму — вот сидит рядом с тобой убийца-душительница, так?

— Да знаю я. И сама уже не верю. Но у меня тогда совсем с головой хреново было. Течка на носу, зачистки эти все, пыточная… В общем, я рада, что меня остановили. Может, и вообще должна быть на седьмом небе от счастья, что бездна знает почему в сераль забрали. Не могу сказать, что здесь плохо живется. По сравнению с трущобами — просто какой-то сказочный сон. Но то, что я не знаю, чего ждать… раздражает. И куры эти еще. Они не то что все доступные члены обсудят, еще и тебе под шаровары залезут при первой возможности, чтобы посмотреть, как там что. Воротит от этого. С другой стороны… — она подняла голову, посмотрела на Лин так, будто раздумывала — говорить или лучше промолчать. Тряхнула волосами и резко спросила: — Ты все эти художества на Лалии видела? Не сама же она их себе понаставила. Рожа у нее, конечно, довольная. Но она… не знаю, странная, и ей, видно, такое нравится. Но, должно быть, нравится и владыке. Вряд ли он стал бы себя насиловать даже ради митхуны. Так что на круг он, может, и не пускает, но поразвлечься любит по-всякому.

— «Я ношу на себе только то, что хочу носить», — припомнила Лин. — Это Лалия сказала. У меня тогда, наверное, на лице написано было что-то вроде «как он мог» и «не верю», вот и объяснила. Не знаю, что тут сказать. Помнишь, как Сальма от него пришла? «Ах, владыка был так нежен, я так мечтаю попасть к нему снова»… Может, он правда всякое любит и готов подстраиваться?

Лин прикусила губу. Вдруг вспомнила другое: «Я чуть не убил свою первую анху». Это было личное, не для трепа, но подтверждало мысли Хессы. А еще — как старший агент Лин отлично знала, что анха не всегда способна контролировать свои желания, а сейчас и на себе это испытала. Насколько контроль теряется во время течки и на что способна согласиться анха в пылу страсти, она думать боялась. Потому что на ум лез исключительно криминал с печальным исходом.

Но Сардар, кажется, Хессу не обидел. Иначе, после всего, что рассказала — разве Хесса тосковала бы так и ждала бы? Не только в неопределенности дело. Но это тоже было личное — и не ее, поэтому спрашивать Лин не стала. Только сказала:

— Хорошо, что у тебя тогда не получилось. И, Хесса… у тебя ведь его метка. Значит, хотя бы о следующей своей течке ты точно знаешь.

— Да уж, знаю, — та потянулась к шее, дотронулась и тут же отдернула пальцы, будто обожглась. — Но после следующей течки будет еще одна, и еще… Это никогда не закончится. Я не умею ни как Сальма светиться от счастья, ни… говорить о важном, вообще не умею ничего, что могут… эти. Орать разве что, по поводу и без, да и то не в койке, а так… И вообще он — первый советник, а я — безродная анха из трущоб, — она невесело усмехнулась, сказала спокойно: — Да плевать, не обо мне речь.

А ведь Сардар тоже из трущоб, хоть и не безродный. Лин помнила, что рассказывал владыка о своем первом советнике. Но передавать на сторону доверенное в приватном разговоре — такое она не уважала. А подбодрить Хессу хотелось, поэтому сказала другое:

— Зато все «эти» тебе завидуют из-за его метки. Потому что он меток не ставит. Никогда. И без разницы ему, похоже, что они умеют. А обо мне, — она пожала плечами, — смысла нет говорить. Что толку гадать, если от тебя ничего не зависит. Я психанула просто. Спасибо, что выслушала. Перед кем я бы тут еще… так.

— Да и я бы ни перед кем. Так что взаимно, — Хесса несильно пихнула Лин в плечо и поднялась. — Пойду кофе попрошу. Честно говоря, выпила бы чего покрепче. В трущобах был клиба… варил такую забористую бормотуху, мозги прочищала знатно, и жизнь после нее хоть и не переставала казаться жопой, но становилась жопой уже не такой беспросветной. Жаль, тут такого не пьют. Тебе взять?

— Бери, — согласилась Лин. — И сладкого чего-нибудь, что ли. Что за бред тоже, никогда не любила сладости, а сейчас тянет.

— Это перед течкой, — кивнула Хесса. — Бывает, наплюй. Я один раз сожрала целую сахарную голову. Все деньги, какие были, отдала. Тупо сидела в подворотне и грызла ее. Потом с год на сахар даже смотреть не могла — мутило.