Яд и мармелад. Жена по неосторожности

ГЛАВА 30

Гилберт

Мое малиновое безумие.

Иначе тебя просто невозможно было назвать, Марисабель.

Ты подарила мне счастье, которое я уже не надеялся обрести. А потом просто взяла и толкнула на дно бездонной пропасти.

Наша ночь была ошибкой.

Так ты сказала.

Какой же бред ты несла… О какой ошибке вообще может идти речь, если с тех про ты пребываешь во мне?

Глубоко в груди, в душе, в сердце.

И вырвать тебя оттуда можно только, если это сердце вырезать.

То, что творилось со мной до нашей близости, было лишь слабой тенью того помешательства, которое случилось после.

Темноту, в которой я жил и к которой привык, разрезал яркий разноцветный свет.

Твой желанный образ навеки поселился перед моими незрячими глазами. Такой, какой ты была в день нашей свадьбы – в черном свадебном платье и черной фате на розовых локонах.

Такой, какой ты была в нашу первую ночь – обнаженная и податливая под моими руками.

Млеющая от моих ласк. Обессилено шепчущая мое имя.

Ты сказала, что забудешь это, как страшный сон.

То, что стало для меня величайшим счастьем, было для тебя кошмаром.

Неужели ты не понимала, что я уже не смогу забыть?

Первые дни ходил, как пьяный.

Хотелось подойти, встряхнуть, поговорить. Но я прекрасно понимал, что не смогу насильно заставить тебя себя любить.

Унизительно выпрашивать любовь. Я не собирался до этого опускаться.

Любые попытки отвлечься давались с трудом.

Не помогали ни медитации, ни изнуряющие тренировки. Ни орды мертвецов, которых я поднимал ночами, приказывая нападать, а затем молол их в костяную муку.

Даже отвратительный могильный тлен кладбищ все равно пах тобою, нежным малиновым запахом твоих волос.

Там, в моей темноте, перед моим мысленным взором, ты стояла позади кидающихся на меня скелетов, и ветер развевал твои розовые локоны.

Но тогда я хотя бы мог забыться. Отвлечься на летящие в меня ржавые стрелы и топоры, нацеленные в сердце костлявые пятерни с длинными когтями.

Хуже было, когда я приходил в свой дом. Но, падая от усталости на кровать, все равно не мог заснуть.

Ты подходила, садилась на меня сверху, гладила, свешивала свои дивные волосы, давая их вдыхать и трогать. Давая трогать тебя всю, обнимать, покрывать поцелуями твою теплую кожу.

Я понимал, что безнадежные грезы о тебе когда-нибудь сведут меня с ума.

Кровь вскипала в жилах, и я бил кулаком стену, чтобы не ворваться к тебе и не воплотить эти мечты в реальность.

Какой же пыткой было находиться с тобой в одном доме и ощущать твое присутствие так близко!

При этом я должен был сохранять внешнее спокойствие и поддерживать холодный вежливый диалог в то время, когда от твоего аромата внутри меня просыпался дикий зверь. Он рвал и метал, желая тебя. А я боролся с ним, пытаясь контролировать, и побеждал.

Но каждый раз – как в последний.

Наверное, очень скоро я бы все-таки сорвался, если Проктор не сообщил, что мера исполнения условия отцовского завещания почти наполнилась.

Можно было ехать в имение моего отца, Блэкмор-холл, за родовыми артефактами. Наконец-то они должны были стать моими. Хоть это сейчас и отступило на второстепенный план, но все-таки немного отвлекло.

К сожалению, без Марисабель при снятии блока с предметов силы обойтись было нельзя. Но я постарался свести контакт с женой до минимума.

Ее отправил в карете, сам поехал верхом. И заранее распорядился, чтобы нас поселили в разных крыльях замка.

Блэкмор-холл был просто огромным даже по меркам замков Морбидиона, славящихся своей роскошью. Настолько огромным, что мы могли бы не сталкиваться каждый день, словно живем на разных концах города.

Полагаю, это поможет мне перестать с отчаяньем пожизненно приговоренного сходить по Марисабель с ума. ГЛАВА 31

Бросать моих «Мармеладных монстриков» именно сейчас, когда положение было шатким, а подлая Лизетта строила козни, мне было особенно тяжело.

Но я понимала – раз Блэкмор велел ехать в имение его отца, значит, нужно было ехать. Некромант не успокоится, пока не получит в свои руки драгоценные предметы фамилии.

После чего мы с ним, надеюсь, распрощаемся.

Пусть женится на своей обожаемой Эмили. А я постараюсь собрать свое сердце, разбитое на осколки.

Слава творцам, из затруднительного положения меня выручил все тот же Эрчи Метьюз.

Золотой человек и настоящий друг!

На время моего отсутствия он посоветовал нанять в мармеладный магазин продавщицу. И даже подобрал кандидатуру. Это была внушительного вида женщина сильно в возрасте, назвать которую старушкой бы не повернулся язык. Звали ее Борона.

В молодости она была боевым магом, а сейчас желала подработать.

Я рассудила, что навыки Бороны отлично пригодятся в борьбе с Лизеттой и ее мужем. На всякий случай, скрипя сердце, оставила для догляда за магазином Готика. Крылан плакал, не желая со мной расставаться, я тоже ревела.

Но мы оба понимали, что это верное решение. К тому же я надеялась, что поездка в Блэкмор-холл не сильно затянется.

К сожалению, путь в имение был не близок. А в карете меня почему-то начало страшно укачивать. Я постоянно просила возницу останавливаться и выходила глотнуть свежего воздуха.

От дороги захватывало дух: она шла по крутому утесу, а внизу шумела большая и бурливая горная река. Правда, ее красотами приходилось любоваться издали: близко подходить к краю было рискованно.

А некромант тут, между прочим, верхом проехал.

Тут и зрячему человеку было боязно от такой опасной дороги, а Блэкмору хоть бы что…

Хотя, это не мое дело. Вон пусть Эмили за него переживает!

Блэкмор-холл поразил мое воображение своими гигантскими размерами. Это был не дом, и даже не особняк, а самый настоящий дворец, немногим меньше Дворца Ковена.

От кухарки я узнала, что Люций Блэкмор, отец Гилберта, провел здесь свои последние годы, никуда не выезжая. И скончался он тоже здесь, в своей главной спальне. Сейчас она была закрыта. Перед смертью старый граф хотел попрощаться с сыном и несколько раз посылал за Гилбертом, но тот не приехал.

Первым, что я увидела, переступив порог, был большой портрет Люция, висящий над парадной лестницей. Это был красивый седовласый старик с жестким лицом и узкими губами, сжатыми в ниточку. Его черное некромантское одеяние было расшито богатым шитьем и в изобилии украшено драгоценными камнями.

Старый граф явно не чурался роскоши.

В одной руке Люций сжимал трость с серебряным набалдашником в виде змеи, в другой держал чашу, сделанную из человеческого черепа, покрытого рубинами и бриллиантами.

Родовые предметы фамилии, они даже с картины излучали силу.

Точно так же, как и темные глаза Люция. Пока я поднималась по лестнице, казалось, что они пристально наблюдают за мной.

Внутри дворца все было оформлено в стиле некромантской фамилии: по-королевски роскошно, но темно, мрачно и почти на всем стояли печати Блэкморов.

В общем, чисто – поместье из романа ужасов, который я однажды читала. Не удивилась бы, если узнала, что тут тоже водятся злобные призраки, только и мечтающие, чтоб заполучить живые тела.

По рассказам поварихи Ромильды, которая приносила мне в комнату завтрак, обед и ужин, порой в замке и правда слышались шаги и стоны.

– Оно и немудрено – сколько тел потревожил старый граф. Нелюдимый он был, замкнутый. Говорят, до самой смерти мечтал секрет вечной жизни найти, – рассказывала женщина. – И хотел дело это молодому графу наказать. В чем-то он продвинулся сильно, перед смертью желал сыну секрет поведать. Но Его Светлость Гилберт не явился. Так и унес Его Светлость Люций свой секрет в могилу. А может, и не было никакого секрета – просто старый граф с сыном попрощаться хотел, но не судьба была.

– Почему Гилберт не приехал? – не смогла удержаться от вопроса я.

– Старый граф уж больно разочаровался, когда сын зрение потерял. Думал, Гилберт теперь калекой беспомощным будет, а такого старому графу не надо было. Вот Его Светлость Люций и отгородился от сына. Не ожидал, что Его Светлость Гилберт незрячесть свою одолеет и самого Люция в некромантском искусстве превзойдет. Потом, конечно, отец пожалел, всяко-разно извинялся. Но молодой граф до самой смерти его за предательство не простил. И прощаться на смертном одре с батюшкой своим не пожелал. Не больно-то граф жалует этот дом. Хотя, в последнее время бывает тут почаще. Да, что уж говорить, дело прошлое… Ой, графиня, до чего вы кушаете хорошо! Люблю, когда молодые девушки так хорошо и вкусно кушают!

В Блэкмор-холле у меня действительно проснулся аппетит: во-первых, действовал свежий воздух, а, во-вторых, готовила Ромильда потрясающе, что удержаться от ее стряпни просто было невозможно!

Постепенно я возвращалась к жизни, и уже не заливалась слезами при одной мысли о том, что мой муж любит другую.

Самого некроманта я видела в Блэкмор-холле лишь раз, да и то мельком, в окно.

Гилберт всячески избегал меня. Наверное, не мог вынести даже моего вида – что рядом с ним не любимая Эмили, а я.

Скорей бы уже он получил свои артефакты и разорвал наш договор и брак. Думаю, тогда мне станет еще легче.

Ну а пока я наслаждалась волшебной готовкой Ромильды, гуляла по живописным окрестностям замка и придумывала, что бы новенького предложить покупателям моего магазина?

У меня было так много мармелада необычных вкусов и форм… В основном, он был ориентирован на детей и молодежь.

Надо запустить линейку чего-то попроще. И подешевле, чтобы простые люди тоже могли позволить себе лакомство. А если, скажем, мармелад для бутербродов в специальной коробочке? И что, если он уже будет нарезан?

Нужно только достать вкусный прямоугольник, положить его на хлеб или на блин и наслаждаться…

Для эксперимента я решила использовать малину. Ромильда даже пустила меня на святая святых – кухню.

– Уж что-то, а мармелад делать не умею, – призналась повариха, с интересом наблюдая за моими манипуляциями.

При помощи магии светлого потока я извлекла из миски ароматную ягоду и перетерла с сахаром в не менее ароматную темно-розовую массу. Подогревание помогло добиться нужной желейной консистенции.

Никакого магического сюрприза я добавлять в этот мармелад не стала – я же хотела сделать свой продукт максимально простым и дешевым.

Цвет тоже решила оставить первоначальным – он переливался, словно темный рубин.

И тут я вздрогнула, потому что снова увидела темный поток магии. Мало того! Он был намного больше светлого потока. Он перекрывал его!

Я сформировала прямоугольный брусок и опустила его на разделочную доску, предварительно порезав на тонкие кусочки, как колбасу.

Ромильда положила кусочек на белый, только что испеченный хлеб. Все это она запила чаем, попутно восхищаясь получившимся бутербродом – простым и вкусным.

Но я была озабочена.

А вдруг вообще перестану видеть светлые потоки?

Вдруг стану сумрачным магом?

Я воздерживалась от прогулок по дворцу Блэкмора – его темные коридоры пугали. Но от Ромильды знала, что Люций собрал великолепную библиотеку, не уступающую по комплектации библиотеке академии магии. А в чем-то даже превосходящую ее.

Блэкморы ведь некроманты. Значит, там по-любому найдется много книг о сумраке, о темных потоках.

Собрание книг отца Гилберта и впрямь потрясало. Библиотека представляла собой полутемное помещение с высоченными шкафами. Все они были заставлены книгами. Чтобы добраться до верхних, приставила специальную лестницу.

На самой верхней полке, под потолком нашелся фолиант «Демоны темных потоков».

Книжка прошлого столетия и написана была на устаревшем языке, в который я вникала с трудом.

Но все-таки вникала.

Как я и знала, темные потоки магии создавали демоны, обитающие под землей, в сумраке. А светлые потоки – творцы, живущие на небе, в свете. Последние, кстати, помимо светлых потоков, сотворили и нашу страну – Морбидию.

В колледже магии нас учили, что демоны считаются злыми, соответственно, те, кто видит их потоки и пользуется ими – темными. Творцы, наоборот, несут добро. Их потоки питают светлых магов. Так рассказывал мне и отец.

Однако в этой книжке не было такого яркого разделения на добро и зло. Магия подразделялась на два вида в зависимости от ее происхождения. Здесь говорилось, что сумеречные маги могут быть добрыми и наоборот.

Присев на нижнюю ступеньку с книжкой в руках, я крепко-накрепко задумалась.

Изначально я приняла Гилберта Блэкмора, как зло в чистом виде. Но, если подумать, некромант был добр ко мне, всегда только помогал и ни разу не обидел.

Меня со страшной силой тянуло к нему, я восхищалась и полюбила его, поверив в то, что это чувство взаимно.

Что, если крыса Эмили наврала с три короба, а я поверила?

Может, стоит поговорить с Гилбертом напрямую?

Но как я тогда буду выглядеть в его глазах?

Несчастной влюбленной дурочкой, наверное…

Все так же пребывая в глубокой задумчивости, я взобралась на лестницу, чтобы пихнуть томик обратно, но он внезапно провалился назад. Пристав на цыпочки, сунула руку в образовавшийся проем и нащупала какие-то листки.

Но когда их развернула, осталось только плечами пожать. Это были очень сложные чертежи на древнеморбидионском.

Песочные часы. Какой-то странный человек, вписанный в круг. Тот же человек, вписанный в некую звезду, или, скорее, снежинку. Над каждым навершием снежинки стояла надпись. С древнеморбидионским у меня было плохо, однако некоторые надписи смогла разобрать.

Сила, выносливость, скорость, ум… Потом, кажется, красота…

И все, на большее меня не хватило.

От мельтешения закорючек перед глазами вдруг закружилась голова. Поспешила сунуть чертежи обратно, спуститься с лестницы и покинуть библиотеку.

Скорее, эта вылазка дала больше вопросов, чем ответов.

И сомнений, бесконечных сомнений, которые теперь днем и ночью гложили мою душу.