Яромира. Украденная княжна

Княжеская дочка III

Яромире снился дом.

Она была совсем-совсем еще малышкой, и женщина с добрыми глазами и тихим, ласковым голосом качала ее в люльке. Убаюканная и успокоенная, девчушка засыпала.

Из сладкого забытия ее выдернули голоса. Совсем иные. Грубые, хриплые. Мужские. Еще не открыв глаза, княжна поняла, что младенческая колыбель приснилась ей не просто так. Она и сейчас чувствовала, как ее качало.

Качало по волнам. На чужом корабле. На драккаре викингов.

Она застонала, когда воспоминания одно за другим обрушились на нее мощной лавиной. Как она скиталась по лесу, сбежав от своих похитителей. Как долгое время боялась выйти из тени деревьев, покинуть свое укрытие и ступить поближе к людям. Как ела ягоды и пила студеную воду из ручьев, как мерзла ночами без костра. Как украла в поселении молоко. Как решилась, наконец, показаться на свет, но никто, никто ей не поверил.

Никто не признал в замарашке в грязных, рваных тряпках княжну Яромиру из Ладоги.

А затем она вспомнила, как викинги загнали ее на берег, и она уже простилась с жизнью.

Последним, что Яромира тогда увидела, стала сомкнувшаяся над ее головой водная гладь. Как ее спасли, кто, зачем — ничего из этого в ее памяти не отложилось. Может, и к лучшему.

Несколько минут она набиралась сил и храбрости, чтобы открыть глаза. Сквозь дрожащие веки и ресницы бил свет. Мелькали тени, то и дело перегораживая солнце. Звучала грубая, гортанная речь. Резкая, словно удар меча, и такая же хлесткая. Язык викингов. Она неплохо понимала его на слух, но сама могла сказать лишь пару фраз: как-то в особенно студеную зиму, когда они безвылазно сидели в тереме, отец от скуки взялся их учить.

При мыслях о доме и родных защипало в носу, и Яромира сердито им хлюпнула. И, наконец, открыла глаза.

Первым, что она увидела, была занавесь, на скорую руку сооруженная из плаща с чужого плеча. Спиной Яромира упиралась в высокий борт корабля, лежала она на холщовых мешках, брошенных друг на друга, и занавесь скрывала ее от любопытных взглядов. Лишь с одной стороны княжна могла увидеть кусочек корабля: пустую скамью для гребцов, на которой никто сейчас не сидел.

Позади скамьи виднелось серое, затянутое облаками небо, через которые порой пробивались солнечные лучи. На кораблем кружили и истошно вопили чайки. Волны с шипением разбивались о его гладкие борта и отступали, чтобы вновь вернуться.

Яромира пошевелилась, расправляя плечи, неловко задела занавесь и чуть не обрушила все нехитрое крепление, держащееся лишь на честном слове. Вокруг на мгновение стало тихо, потом прозвучали недовольные, злые голоса нескольких мужчин, смех, заставивший княжну поежиться. Потешались ведь явно над ней. Но шум оборвался, когда воздух разрезало одно короткое, негромкое слово.

Говорил вождь.

Яромира узнала, потому что не единожды слышала, как говорил со своей дружиной ее отец-князь.

Чужая, ровная поступь отозвалась в теле княжны россыпью мурашек на плечах и спине. Она сжала кулаки и вскинула голову, чтобы ничем не выдать свой страх. Она знала, что выглядит жалко. Жалким было и ее положение, но сдаваться Яромира была не намерена.

Мужчина обошел ее хлипкое укрытие и опустился на скамью как раз ровно напротив княжны. Он наклонился вперед и уткнулся локтями в широко расставленные бедра, чтобы Яромира могла его видеть.

Напротив нее сидел тот самый человек, который накануне вечером ступил на берег и помешал толпе ублюдков сотворить с ней то, что они намеревались. Тогда она плохо разглядела его и еще хуже запомнила; теперь же времени хорошенько рассмотреть вождя у нее было в достатке.

Яромира скользнула взглядом по закатанным рукавам рубахи, обнажавшим руки с проступившими жилами; по широкому, не завязанному вороту, из-под которого выглядывали чудные линии, будто вбитые прямо в кожу; по короткой бороде и волосам до плеч цвета липового меда; по плотно сжатым губам; по не раз ломанному, искривленному носу с горбинкой и, наконец, заглянула ему в глаза. Цвета небесной синевы.

И тотчас отвернулась.

Чуть пониже груди у нее противно, тоскливо засосало так же, как в далеком детстве, когда вместе со старшей сестрой они баловались, а потом боялись и ждали, что скажут отец и матушка. Нынче Яромирой завладело то самое ощущение липкого, противного страха, стоило ей встретиться взглядом с человеком, от которого теперь зависела ее судьба.

— Мое имя — Харальд, — закончив рассматривать ее, безо всякого выражения сказал мужчина на родном языке Яромиры. — Как ты оказалась так далеко от дома, дочь Ярислейв-конунга?

— Куда мы плывем? — спросила княжна.

Она сидела на коленях на палубе и смотрела на мужчину снизу вверх, и он возвышался над нею подобно скале, раз за разом напоминая об ее уязвимом, зависимом положении. Но подниматься и покидать свое убежище княжне было всяко страшнее, и потому она лишь вздохнула и разгладила на коленях остатки того, что когда-то являлось поневой. За время ее странствий ткань поистрепалась, узор поблек из-за солнца, грязи, воды и травы. Поистрепались не только нижние юбки. Невольно Яромира поднесла ладонь к шее и сжала ворот рубахи. Он давно уже растянулся…

— Я спросил тебя.

Мужчина — Харальд — чуть нахмурил брови, когда вместо ответа на свой вопрос услышал лишь новый. Яромира досадливо вспыхнула, но очень быстро остыла. Корчить гордую княжну ей было нынче не с руки.

— Я… заблудилась, — вот и все, что она придумала.

Лицо Харальда не поменяло своего выражения. Лишь глаза чуть потемнели.

— Как ты оказалась так далеко от дома, дочь Ярислейв-конунга? — повторил он едва ли не по слогам.

Яромира моргнула и, волнуясь, принялась выдергивать торчащие из подола поневы нити.

Что ей сказать? Правду? Она не ведала, чего ожидать от этого человека. Зачем он ее спас?..

Последние несколько седмиц изменили княжну до неузнаваемости. Раньше она жила в тереме, под крылом у отца-князя, и не знала горя. Она ходила в парче и аксамите, в теплых, пушистых мехах; примеряла жемчужные бусы, и серьги-усерязи на ее очелье переливались в лучах ясного солнышка. Отец любил ее и баловал, как любила и баловала матушка. Ей потакали, ей дозволяли многое…

И как круто все переменилось в один миг.

Видно, мужчине не понравилась ее задумчивость. Он склонился к ней, и Яромира невольно отпрянула назад, ударившись лопатками о борт корабля, но Харальд не остановился, хотя и заметил, как дернулась от него прочь княжна. Он поймал ее за локоть и потянул на себя, приблизив лицо вплотную.

— Не заставляй меня жалеть, что я тебя спас, — тихо сказал он.

Яромиру пробрало дрожью до самого нутра.

Не мудрено.

Она помнила, как злился отец. Точно так же тихо. Голос понижал до шепота, слова не произносил, а цедил, выплевывал, рассекая ими воздух.

Этот мужчина говорил так же. Как вождь. Как князь.

И вдруг ее словно молнией насквозь ударило! Яромира вспомнила, что уже встречалась однажды с ним. Несколько зим назад отец принимал в тереме гостей из далекой, северной страны. И этот человек сидел во главе стола, рядом с князем Ярославом и делил с ним один кубок.

— Харальд конунг, — княжна припомнила, как называли князей у викингов.

Впервые на лице мужчины мелькнула эмоция, и это было раздражение.

— Здесь говорю я, дроттнинг. Ты слушаешь и отвечаешь.

Дроттнинг значит «княжна», вспомнила Яромира.

Он, верно, тоже узнал ее, тогда на берегу. Потому и поверил. Боги все же ее не покинули. Ничем, кроме их милости, нельзя объяснить то, что Харальд конунг разглядел в той грязной, загнанной в угол замарашке увиденную когда-то княжну.

«Могу ли я ему доверять»? — она всматривалась в его лицо, в суровые, выточенные из камня черты, и не находила ответа.

— Меня увезли из терема силой. Я сбежала и оказалась здесь, — Яромира все же решилась.

Едва ли вождь был глуп, чтобы и без ее слов не понять: так далеко от дома она забрела не по своей воле. Да еще в таком виде… совсем одна…

— Тебя украл жених? — он свел на переносице брови, и меж ними залегла глубокая морщина.

— Нет, — Яромира поспешно мотнула головой. И соврала. — Не ведаю, кто и зачем.

— Я тебе не верю, дроттнинг, — сурово отрезал Харальд.

Он не успел договорить: кто-то на корабле позвал его по имени. Затем прозвучало еще несколько слов, смысл которых княжна уловить не смогла.

— Сиди здесь, — велел ей напоследок Харальд, прежде чем отпустил локоть и встал.

Она прижала руку к груди и проследила за ним взглядом, пока он не скрылся из видимости. Затем осторожно подвинулась и высунулась из-за занавеси.

На палубе происходило что-то чудное. Никто не греб, не сидел на веслах. С две дюжины высоких, здоровых, свирепых мужчин выстроились в два ряда, и Харальд прошел сквозь них. У самого носа драккара его ждал старик, а когда все чуть разошлись, Яромира увидела еще двух воинов, у которых на головах были мешки.

Когда их сняли, она узнала в них мужчин, что вместе с остальными устроили на нее охоту накануне вечером. Они заговорили с конунгом: судя по голосам, о чем-то просили. Но тот оставался непреклонен.

Повинуясь приказу Харальда, четверо викингов вышли из толпы и схватили тех двоих, поставили на борт — так, что они нависали над морем. Конунг легко взошел на скамью напротив них и обнажил меч. Ему потребовалось ровно два точных, молниеносных удара, чтобы снести две головы, и безжизненные тела рухнули в воду.

Яромира вскрикнула и тотчас зажала ладонями рот, вновь забившись под свою занавесь. Которая спустя мгновение была разрушена, и перед нею возник всклокоченный, горящий яростным огнем юноша, чем-то отдаленно похожий на Харальда.

— Ты за это заплатишь, рабыня! — брызжа слюной, прошипел он ей в лицо, и сомкнул руки на шее.

Яромира вцепилась ему ладонями в запястья, не собираясь сдаваться, но она была слишком, слишком слаба. Она сомневалась, почувствовал ли он вообще ее прикосновение. Она впилась в кожу обломанными ногтями, пытаясь оцарапать. Верно, для викинга ее жалкие потуги были не страшнее укуса комара.

Она не могла даже кричать. Из груди вырывались не всхлипы — а тихие, тихие хрипы.

«Найди слабое место и бей туда» — она вспомнила, чему ее учила Чеслава.

Перед глазами уже заплясали белые пятна, горло все сильнее и сильнее сдавливали чужие, жесткие пальцы. Казалось, еще немного, и он просто переломит шею, словно тонкую ветку.

Яромира заскользила взглядом по искаженному гневом лицу юноши, замечая свежие ссадины над бровью и на скуле. Она посмотрела вниз и увидела, что часть его рубахи выпачкана в чем-то темном, похожим не то на землю, не то на кровь. Выбора у нее все равно не оставалось, и потому княжна, собрав все оставшиеся силы, наугад ткнула сжатым кулаком в пятно на его левом боку. И почувствовала костяшками повязку, а под ней — свежую рану.

От неожиданности юноша выругался и невольно разжал хватку, и Яромира смогла, наконец, вдохнуть воздуха. Она заскользила пятками по палубе, силясь отползти от безумца как можно дальше, и поднесла обе ладони к шее. Кожа горела в местах, где ее касались грубые пальцы. И она все еще чувствовала его прикосновения, словно он продолжал ее душить.

Шум и возня привлекли внимание остальных. И прежде, чем юноша успел вновь до нее добраться, его оттащили прочь.

— Ивар!

Широко распахнутыми глазами Яромира наблюдала, как Харальд схватил его за рубаху на спине и отбросил в сторону, словно мешок. По бледным губам княжны, несмотря на ее испуг, все же скользнула злорадная улыбка, когда она увидела, как юноша рухнул лопатками на скамью, и удар выбил из него весь дух.

Пусть-ка ощутит себя на ее месте.

Взгляд Харальда метнулся к княжне, забившейся в угол так далеко от них, как только это было возможно на палубе.

— Почему он на тебя набросился?

— Спроси у него! — задохнувшись от возмущения, прохрипела Яромира.

Плотным кольцом их уже обступили другие мужчины. До этого момента жалкой, но все же защитой ей служила занавесь. Теперь же не осталось ничего, что отделяло бы ее от толпы викингов, и она чувствовала на себе их взгляды. Ее рассматривали с откровенным, каким-то звериным любопытством. И если в глазах некоторых было лишь оно, то другие выглядели уже далеко не столь спокойными. Один мужчина, самый пожилой из всех, смотрел с враждебным осуждением. Юноша, который по-прежнему валялся спиной на скамье, бросал на нее дикие, взгляды, полные звериной злобы.

И посреди этого спокойной, непреступной скалой возвышался Харальд, лицо которого не говорило ничего.

— Конунг… — княжна уловила лишь обращение: мужчину позвал как раз тот старик.

Они обменялись парой резких, грубых фраз, и потому Харальд вскинул руку, приказав тому замолчать.

Значит, конунг. Яромира хотела прикусить губу, но зашипела от боли. Совсем забыла, что губы у нее были разбиты.

Выходило, он был для них князем… как ее отец?..

Харальд повернулся к распластавшемуся на палубе юноше, и тот подскочил на ноги, и сразу же открыл рот, начал что-то шумно и громко доказывать мужчине. Яромира не понимала ни слова, но увидела согласные кивки нескольких человек. Они его поддерживали. Они бы не возражали, закончи он начатое.

Пламенная речь оборвалась быстро. Княжна не успела моргнуть, когда Харальд коротким ударом, без размаха вновь отправил обезумевшего юношу на палубу.

— Ивар! — княжна уловила повторяющееся слово.

Похоже, так звучало его имя.

Харальд прокаркал еще несколько рубленных фраз и взмахнул рукой, велев всем расходиться. Яромире сделалось тесно на этом драккаре посреди бескрайней водной глади. «Из огня да в полымя» — так говорила когда-то ее старая няня. Теперь княжна прочувствовала эту мудрость на собственной шкуре.

Пока она сидела, вжимаясь в лопатками в деревянный борт, пахнувший ветром и солью, скупыми движениями конунг вернул на место сорванную занавесь, которая больше не казалась Яромире ни безопасной, ни уютной. Она была одна, совсем одна в окружении мужчин — воинов, викингов — которые бросали на нее враждебные взгляды, и ее судьба зависела лишь от одного человека.

Который сейчас стоял напротив нее и смотрел хмурым взглядом сверху вниз.

«Верно, жалеет, что подобрал меня на берегу», — Яромира тоскливо вздохнула.

Она храбрилась и обещала себе не плакать, но была очень близка к тому, чтобы позорно и постыдно разреветься. Прямо на глазах у всех.

«За что они так со мной? Я ничего, ничего не сделала…».

— Он больше тебя не тронет, — мрачно сказал Харальд.

Яромира недоверчиво вскинула брови, но заставила себя смолчать. Этому Ивару не хватило самой малости, чтобы лишить ее жизни. И ничего его не остановило: ни конунг на носу корабля, ни прочие викинги. Так откуда же взялась уверенность, что он не выкинет что-то похуже?

В лесу у Яромиры хотя бы был подобранный заостренный камень. Здесь же она была полностью безоружна. И зависима.

— Куда ты везешь меня, Харальд конунг? — спросила она, встретив его тяжелый, давящий взгляд.

Ей было страшно даже кивнуть в сторону моря, что билось о борта драккара. Никогда прежде она не видала такого бескрайнего, опасного простора. Никогда прежде не бывала так далеко от родного берега… который остался где-то позади.

— Не думай об этом, дроттнинг, — угрюмо отозвался он, и Яромира почувствовала, что в груди стало тесно от охватившей ее злости.

Она стиснул зубы и тут же об этом пожалела: заболело горло. Наверняка уже завтра проступят синяки — следы хватки Ивара…

— Дай мне кинжал, — попросила она наугад.

Знала, что откажет, но попытаться стоило.

Конунг же… рассмеялся. Даже не зло, не с издевкой. А так, словно она сказала что-то невероятно забавное. Словно он не верил, что она говорила всерьез. И его смех прозвучал для Яромиры обиднее, чем что-либо иное.

— Ты порежешься, дроттнинг, — сказал он, и княжне захотелось вцепиться ему в горло.

Не в силах ничего поделать и сказать, она сердито отвернулась, хлестнув растрепанной косой себя по плечам. Краем глаза она заметила, что Харальд не сходил со своего места. Она не хотела ни говорить ни с ним, ни видеть. Насмешка конунга все еще стояла в ушах, заставляя щеки краснеть.

Когда конунг все же ушел обратно на нос корабля, и Яромира вновь осталась в своем закутке одна, она тоскливо выдохнула и прижалась щекой к влажному борту. Болела шея там, где ее касались жёсткие пальцы. Болели ссадины на лице. Болели исхлестанные ветвями в лесу руки. Она закрыла глаза, чувствуя, как палуба мерно покачивалась на волнах.

«Я хочу домой. Домой».

Харальд, забравшись на скамью, отдавал приказы, и викинги садились и брались за весла. Корабль разворачивался, но Яромире это ни о чем не говорило. Она не знала, куда ее везут. Что задумал сделать с ней конунг.

«Выброшусь в море, — подумала она с отчаянной яростью. — Лучше утонуть, чем так…».

Ничего хорошего от конунга она не ждала. Половина его людей исходила ненавистью лишь от одного ее вида.

Он был не лучше остальных.

Постепенно о княжне в самом дальнем углу драккара позабыли. Угрюмые викинги работали на веслах, и им уже не с руки было оборачиваться да глазеть на забившуюся за занавесь девку. Казалось, про нее помнил лишь конунг. Порой Яромира ловила на себе его взгляды, но сама упорно отворачивалась и никогда не смотрела в ответ.

Ивар сидел на скамье у самого носа, и еще ни разу никто его не сменил, хотя остальные гребцы успели отдохнуть не по одному разу.

Яромира, закутавшись в чей-то чужой плащ, который она нашла на нехитрой подстилке, даже смогла пригреться. Она почти задремала, когда поняла, что что-то изменилось. Воздух пропитался тревогой, а по скамьям, на которых сидел гребцы, поползли нехорошие шепотки.

Сперва она перепугалась за себя, но очень скоро поняла, что дружина конунга шепчется не о ней. Высунув голову из укрытия, княжна увидела, что Харальд и тот старик с недобрым взглядом, поднеся ладони к глазам, всматривались в горизонт. С замиранием сердца облизнув враз пересохшие губы, она обернулась в ту сторону.

Сперва она не увидела ничего. Бескрайняя гладь воды оставалась все такой же бескрайней, а вдали вдоль горизонта собирались облака. Яромира протерла глаза и прищурилась, силясь разглядеть то, на что уставились викинги.

Спустя время ей все же это удалось.

Там шел корабль.

К этому моменту Харальд уже соскочил с борта на палубу и коротко что-то приказал. Часть гребцов оставила весла и принялась вздевать кожаную броню с металлическими пластинами. Другая часть взялась за щиты.

И лишь когда второй корабль приблизился на два полета стрелы, Яромира разглядела его паруса. И узнала их, потому что видела накануне на берегу.

С корабля с такими парусами и сошли люди, которые загнали ее в ловушку.

Которые хотели забрать ее себе, но Харальд отбил ее первым.

И едва ли они преследовали его, чтобы поблагодарить.