Яромира. Украденная княжна

Княжеская дочка V

— Откуда ты знаешь этот узел?

Яромира вздрогнула от неожиданности и подняла голову. Мрачный кормщик, Олаф, который едва сказал ей с дюжину слов за все прошедшие дни, нависал над нею и пристально всматривался в веревку, которую она держала в руках.

Она сидела на пустующей скамье для гребцов: дул попутный сильный ветер, и Харальд велел своим людям отдыхать. Обычно никто не тревожил ее здесь: мало находилось воинов, желавших с ней заговорить.

Устав маяться от безделья и желая занять чем-то соскучившиеся по работе руки, Яромира отыскала на корме корабля обрезки и остатки прочных пеньковых жгутов и решила сплести из них несколько веревок. Никто ей об этом не говорил, но она мыслила, что такие всегда пригодятся в море. Она занялась этим вчера, и на нее не обратили внимания, но нынче на княжну упал взгляд кормщика.

— Что в нем такого?

Яромира пожала плечами и посмотрела на веревку в своих руках. Получалось, пожалуй, так хорошо, как никогда прежде.

— Таким узлом плетем веревки мы. У нас дома. Так откуда ты его знаешь, дроттнинг?

— Меня научила матушка. А ее — целительница по имени Винтердоуттир.

Как и в самый первый раз, когда Яромира упомянула о госпоже Зиме, лицо кормщика изменилось, и она ухватилась за это, словно за соломинку.

— Это имя тебе знакомо? — она отложила на скамью веревку и вся подобралась. — Ты о ней слышал?

К ее удивлению, Олаф вдруг усмехнулся и кивнул. Она не особо ждала, что он ответит. Чувствовала, что с самого начала не пришлась по нраву старому кормщику. И не так, как остальным на корабле: те сторонились ее, потому что она была чужой, и их конунг приказал не сметь к ней приближаться без особой нужды. Нет. Неприязнь Олафа была иного рода. Он кривился, завидев ее, потому что ему отчего-то не нравилась она сама. Не как чужая девка на корабле. А как княжна Яромира.

— У нас думали, что никто из ее рода не выжил, — ответил кормщик загадкой. — Что тогда вырезали их под корень.

— Винтердоуттир и ее старшие сестра и брат спаслись. И пришли в Альдейгьюборге.

— Вот как, — Олаф пожал плечами. — Причудливо богини Норны переплетают людские судьбы.

— Где ты слышал ее имя? — Яромира вновь задала вопрос, на который так и не получила ответ.

— Мой отец и ее — родные братья.

Княжна потрясенно выдохнула и покачала головой. Она никогда не встречалась со знахаркой, но столько слышала о ней: чаще всего от матери и от Чеславы, гораздо реже — от отца. Но весь терем ведал, что именно госпожа Зима спасла жизнь княгини и ее нерожденного тогда еще сына.

— И впрямь, чудно Макошь запутала нити.

— Это узел моего рода, — вдруг добавил Олаф.

Яромира совсем растерялась, когда он вдруг опустился рядом с ней на скамью, взял в руки веревку и потянул, проверяя крепость.

— Туже затягивай, когда пропускаешь жгут вниз, — он расплел несколько предыдущих узлов и показал, как нужно.

Княжна лишь кивнула. Нынче он поговорил с ней больше, чем за все время.

— Добрая веревка, — скупо похвалил кормщик и встал со скамьи. — Крепкая. Надобно обрезать здесь… — он потянулся за ножом у себя на поясе, но Яромира оказалась проворнее и протянула ему тот, который отдал ей Харальд.

— Откуда?.. — Олаф столь сильно удивился, что и сам не заметил, как спросил вслух. — Где ты его взяла⁈

Вся толика мягкости, с которой он говорил с княжной, пропала из его голоса в тот же миг. Кормщик нахмурился и крепче перехватил рукоять ножа, присматриваясь к Яромире, словно к зверьку.

— Я дал его ей, — Харальд возник, словно из ниоткуда.

Бесшумно подошел со спины и остановился в шаге от них. Он ходил по палубе корабля, словно по ровному полу терема, не замечая ни волн, ни ветра, ни скользких досок.

Яромира поймала на себе его взгляд и закусила губу. Она не боялась конунга. Пожалуй, единственного на всем корабле. Но почему-то каждый раз, как он оказывался поблизости, у нее по плечам и спине рассыпались предательские муравьи, и язык словно прилипал к небу, и туманился разум.

— Вот как, — только и сказал Олаф и протянул кинжал Яромире.

Он искоса поглядел на нее, кивнул своим мыслям и отошел. Харальд посторонился, пропуская его, но сам остался на месте.

— Зачем ты это делаешь? — он указал на веревки, чуть нахмурившись.

Оробевшая Яромира пожала плечами. Она вдруг помыслила, что могла невольно нарушить неведомый ей закон. Она ведь совсем ничего не знала о том, что дозволялось делать на корабле, а что — нет. Тем паче, была она чужой девкой.

— Я не привыкла сидеть сложа руки, — отозвалась она, внимательно, даже слишком внимательно всматриваясь в лицо конунга. — А здесь мне совсем нечем заняться. Дни кажутся бесконечными.

Губы Харальда растянулись в призрачном намеке на улыбку.

— Разве ж не должна ты это и делать? Сидеть на лавке в Длинном доме и ждать своего жениха? И не марать белые руки грязной работой?

Яромира прищурилась. Его слова звучали чистейшей издевкой, а вот взгляд говорил совсем о другом. Она горделиво распрямила плечи и вздернула нос.

— Мой отец-князь воспитывал меня иначе. Мало же достойных девушек ты встречал, Харальд-конунг, коли так мыслишь.

Слова прозвучали дерзко, и она пожалела о сказанном, когда опомнилась. Насмешка насмешкой, а грозному конунгу ее зубоскальство могло стать поперек горла. Она хотела съежиться, но заставила себя выпрямиться еще сильнее и посмотрела мужчине в глаза.

Облегчение накрыло ее с головой, когда, помедлив, Харальд усмехнулся. Потом опалил ее взглядом, от которого щекам сделалось жарко, развернулся и ушел на нос драккара. Обернувшись ему вслед, Яромира почти сразу же увидела искаженное гримасой ненависти лицо Ивара. Племянник конунга наблюдал за ними все это время, сидя на своей скамье.

Вечером во время трапезы кормщик Олаф сел на место подле Яромиры, которое обычно пустовало. Княжна не повела и бровью, продолжив зачерпывать из миски рыбную похлебку. Диво, но больше ни разу с того дня, как она сбежала в свое укрытие, будучи не в силах справиться с сушеной рыбой, княжна ее и не ела. Теперь ее разваривали до мягкости в жидкой похлебке.

— Через три дня мы будем дома, — не дождавшись от нее ни слова, Олаф вздохнул и заговорил сам.

Яромира кивнула. Подслушав разговоры мужчин, она сообразила, куда они плыли, и чего хотел Харальд. Почему не отвез ее сразу к отцу, на Ладогу, а решился развернуться и пойти в противоположном направлении, потеряв время и силы. Конунг хотел снарядить второй корабль. И хотел получить от ее отца что-то. В обмен на нее.

А она размышляла, захочет ли отец принять ее обратно. После всего, что она натворила.

— Сколько мы там будем?

Кормщик пожал плечами.

— Может, с несколько дней. Наши драккары всегда готовы для похода, — сказал он с гордостью. — Нет нужды долго ждать.

— Печальные вести для ваших семей. Для тех, кто ждет на берегу и тоскует.

Она оторвалась от похлебки и подняла взгляд. Конунг сидел прямо напротив. Повернувшись полубоком, он говорил с одним из своих людей.

— Море — наша семья, — сурово отозвался кормщик. — Драккар — наш дом.

Чем дальше они забирались на север, тем холоднее делались дни, и нетерпеливее люди. Что бы ни говорил Олаф, мужчины ждали возвращения домой. Пусть краткого, пусть стремительного. Но ждали. Все чаще звучали разговоры о тех, кого они оставили на берегу: о женах и невестах, о детях и стариках.

Руки мерзли, и Яромире пришлось оставить на время жгуты и веревку. Она прятала ладони под плащом и согревала их теплым дыханием, и гнала из головы дурные мысли. С каждым новым днем, который приближал корабль к родным местам, ей становилось страшнее. Она привыкла к незнакомцам, окружавшим ее посреди моря. Но что ждало ее в поселении?..

Еще больше новых лиц, еще больше поджатых губ и косых взглядов, усмешек и оскалов? Даже здесь, на палубе, когда все были на виду, когда она знала, чувствовала, что и Харальд — неподалеку, она все равно боялась. Крепилась, изо всех сил старалась никому не показывать своего страха, потому что знала, что тогда ее загрызут, но боялась.

А что будет в тереме, который викинги величали Длинным домом? У конунга есть семья. Верно, есть жена или невеста. Дети… Его не будет рядом, и Яромира останется одна.

Взгляды, которые порой бросал на нее Ивар, вонзались в кожу раскаленными щипцами. Она вскидывала голову, но внутри все дрожало и сжималось от страха, и тогда княжна посильнее стискивала рукоять кинжала. Он единственный вселял в нее немного спокойствия и уверенности.

В последний вечер накануне возвращения племянник Харальда, Ивар, добавил Яромире причин себя опасаться.

Как и многие дни до этого, они скребли ложками, расправляясь с рыбной похлебкой, когда Ивар откинул в сторону миску с остатками бульона, который пролился на палубу.

— Невыносимо жрать, — пожаловался он недовольно. — Склизкая бурда.

Яромира прикусила губу. Даже помыслить было страшно, как поступил бы ее отец, посмей кто из дружины такое вытворять.

Но Ивар был Харальду родным по крови. И многое ему сходило с рук.

— Сиди голодным, коли так, — конунг все же смог осадить зарвавшегося племянника. Хватило одного лишь взгляда, и Ивар клацнул зубами, но рот закрыл.

Впрочем, ненадолго.

Когда конунг перебрался на второй, захваченный во время битвы корабль, на котором находились взятые в плен воины, Ивар вновь заговорил.

— Твердая рыба, и то была лучше, чем эти помои, — пробормотал он.

Но не слишком громко.

Яромира перехватила осуждающий, недовольный взгляд Олафа, направленный на него. Вот была бы удача, коли Харальд оставил бы племянника на берегу на этот раз. На корабле было бы тише и спокойнее.

Уже после, когда Яромира готовилась к ночлегу, она уловила тихие, крадущиеся шаги. Но доски не скрипели лишь под сапогами конунга, и потому она услышала, как Ивар приблизился к ней со спины, и успела не только обернуться, встретившись с ним лицом, но и поудобнее перехватила нож.

— На берегу ты будешь сама за себя. Никому не будет до тебя дела. Ни дяде, ни старику Олафу. Никому, — выплюнул Ивар презрительно.

— Я не рабыня, которую привезли из набега, — Яромира вскинула пушистые брови. — Я нужна конунгу для обмена с моим отцом.

— Этот союз нужен только дяде, — его голос стал похожим на шипение змеи. — Знаешь, сколько найдется тех, кто с наслаждением перережет тебе горло, если это поможет держаться подальше от грязных русов? Ты не нужна. Как не нужен и твой отец, и этот союз… и дядя очень скоро это поймет.

Процедив это, Ивар тотчас ушел, и Яромира вновь осталась в одиночестве. Она тряслась от страха и долго не могла уснуть, все прокручивая и прокручивая в голове его жуткое пророчество.

А утром вдали впервые за долгое время показалась земля.

Они прибыли на заснеженную родину Харальда.

Встречать конунга на берегу собралось все поселение. На корабле Яромира стояла позади всех воинов, не решаясь отойти от кормы, и потому силуэты людей выглядели для нее лишь расплывчатыми точками. Над водой отражались радостные, громкие, оживленные голова. Жены звали по именам мужей, дети просились к отцам.

Сердце у княжны защемило, и к глазам подступили горькие слезы, которые она поспешно смахнула. Вспомнилось, как на Ладоге точно также они встречали отца из походов. Войско возвращалось всегда уставшее, измотанное. Плащи и обувь были испачканы пылью и грязью. Рубахи впитали запах крови, пота и дыма. Но никому не было до этого дела. Вернувшихся домой живыми люди были готовы носить на руках.

По мере приближения корабля к берегу, крики делались все громче и громче. И вот уже с борта бросили сходни, и Харальд первым ступил на них, первым оказался на твердой земле. Его встретили одобрительным гулом, люди пробирались к нему поближе, чтобы сказать пару слов, просто постоять рядом.

Яромира заметила красивую, светловолосую женщину рядом с конунгом. Они были неуловимо похожи, и она, верно, являлась матерью Ивара. Невольно она высматривала ту, которая могла быть женой Харальда, но не находила. На берегу было множество детей, но никто из них не бежал к конунгу, раскинув руки. Никто не называл его отцом.

Когда на берег ступил Ивар, к ним подошла прежде незамеченная Яромирой девушка. Высокая, статная, красивая. С сияющими глазами и двумя косами, короной уложенными на затылке. Она не отводила от Харальда взгляда, а он же, напрочь, смотрел на нее редко.

Приветственный шум на берегу стал гораздо тише, когда вдали показался второй корабль. Конунг не велел менять на нем паруса, и потому каждый узнал в них знаки и цвета, которые носил Трувор, брат Рюрика.

Радостные крики превратились в рассеянный, тревожный шепот. Люди ведали, что последует дальше. Что принесет им противостояние с Трувором. Кровь и смерть.

Поначалу на Яромиру никто и не обратил внимания: так сильно всех захватил корабль с парусами Трувора. Но когда она сошла на берег, на нее начали поглядывать. Подозрительно, недовольно щуря глаза; кривя в презрительной усмешке губы; оценивая, хороша ли новая рабыня…

Харальд пресек все в одно мгновение.

Он подошел к Яромире и сделал то, чего прежде не делал: накрыл ладонью ее плечо и чуть сжал.

— Дроттнинг Ярлфрид, дочь конунга Ярислейва из Альдейгьюборги, — моя гостья. Относитесь к ней с почтением.

Злых взглядов после его слов меньше не стало, а вот любопытных — прибавилось.

— Тюра, позаботься о моей гостье! — вновь заговорил Харальд, и вперед ступила женщина, в которой Яромира верно угадала его сестру.

— Следуй за мной, дроттнинг, — прохладным голосом велела Тюра, и княжна, подавив вздох, послушно направилась за ней.

Все отличалось от того, как было дома. Север — суровый, холодный край, и люди, жившие на этой мерзлой земли, были такими же. Куда бы ни падал взгляд, Яромира не видела ни одного высокого дерева: лишь низкие, жесткие кусты, уже давно сбросившие мелкую листву к осени. А на Ладоге все только-только окрасилось в багряные и золотистые цвета…

Одежда что у мужчин, что у женщин была добротной и прочной, пошитой из грубых полотнищ, жесткой кожи и меха. Краски — совсем тусклые — сливались с мрачной серостью вокруг. У каждой женщины на поясе висел длинный кинжал, у многих она заметила мечи. Вместо понев и рубах они носили длинные, свободного кроя платья немарких цветов. Грязно-зеленые, темно-синие, бурые…

Следом за Тюрой Яромира поднялась по холму и прошла мимо нескольких невысоких построек, напоминавших привычные избы, но чем-то неуловимо отличавшихся.

Наконец, женщина остановилась перед вытянутым, продолговатым строением, довольно широким и с высокой крышей, покрытой соломой и дерном. Стены были сложены из бревен, а у основания обмазаны плотным слоем глины.

— Это Длинный Дом, — сказала Тюра, обернувшись.

За все время она так и ни разу не взглянула на Яромиру.

— Идем.

Изнутри дом оказался еще больше. В самом центре находился огромный очаг, на котором готовили пищу; вдоль стен напротив него стояли скамьи, укрытые звериными шкурами и мехами. У самого входа хранились припасы в мешках и орудия для обработки земли.

Постепенно глаза Яромиры привыкли к тусклому свету и дыму из-за огня. У очага суетились рабыни, на скамьях сидели мужчины и женщины. Где-то плакал ребенок.

— Это дом конунга? — спросила княжна чуть охрипшим от долгого молчания голосом.

— Нет, — Тюра качнула головой, даже не замедлившись. — Мой брат спит в другом месте. Но это его дом.

Последние слова женщины прозвучали загадкой. Но она не казалась разговорчивой, и Яромира решила, что ничего не станет больше спрашивать.

Тюра провела ее через весь дом в самую дальнюю его часть, отделенную от всех прочих длинными занавесями, пошитыми из холстов.

— Женская сторона, — скупо пояснила она и указала Яромире на небольшой закуток в углу. Земляной пол был покрыт шкурой, поверх нее лежало меховое одеяло и вытканный уже выцветшими нитями половик.

Княжна прикусила губу, вновь вспомнив родной терем и его богатое убранство. Свою горницу и наряды, тяжелый сундук с приданным…

— Бруна! — Тюра щелкнула пальцами, и на зов хозяйки поспешно явилась рабыня. Женщина, годившаяся Яромире в матери, с темными, убранными под накидку волосами и испуганным лицом.

— Дроттнинг Ярлфрид — гостья моего брата. Позаботься о ней.

Вместе с еще двумя безымянными рабынями Бруна отвела Яромиру попариться. Парилки — так их называли викинги — были не чета доброй баньке, к которой привыкла княжна. Она так люто не тосковала по терему даже на корабле! Даже в лапах у тех ублюдков… А здесь же, в далекой северной стране, стала ужасно плаксивой.

Тюра принесла ей чью-то одежду. Добротное платье из шерсти цвета моря в штормовой день, к нему — длинную нательную рубаху, кожаный пояс в два пальца шириной, теплую безрукавку и плащ, крепившийся на плечах двумя фибулами. Без привычной поневы, пусть и изрядно поношенной, Яромира чувствовала себя голой.

Еще по пути в Длинный дом она заметила, что многие женщины расхаживали в мужских портках да рубаках, а на поясах у них висели настоящие мечи! Поневоле вспомнилась Чеслава. Воительнице здесь было бы настоящее раздолье.

Подумав немного, Яромира прикрепила к новому поясу кинжал, отданный Харальдом. Она не хуже других! И знает, что бить нужно острым концом.

— Теперь госпожа похожа на северную женщину. Крепкую женщину, — одобрительно покивала Бруна, окинув княжну долгим взглядом.

Потом Яромиру вывели из Длинного дома и проводили к другому: поменьше и даже будто бы поскромнее с виду. Едва зайдя внутрь, она поняла, что оказалась в месте, где конунг пировал вместе со своей дружиной. В тереме на Ладоге их называли гридницами.

От самого входа и вглубь шли бесконечные столы да крепкие лавки. На них уже сидели мужчины, и, пока Яромира шла все дальше и дальше, они не сводили с нее взглядов. Самых разных взглядов.

— Садись, дроттнинг, — когда она дошла до самого последнего стола, во главе которого сидел Харальд, конунг указал ей на место по левую руку от себя. — Ты гостья здесь.

Кивнув и поджав дрожащие губы, Яромира послушно опустилась на скамью.

Она ненавидела быть на виду у всех. Ненавидела, когда на нее глазели.

А конунг, сам того не ведая, сделал для нее лишь хуже. Теперь за нее, сидящую подле Харальда, зацепится каждый, даже случайно брошенный взгляд. Все заходят посмотреть на ту, которую вождь назвал своей гостей.

Славянскую девку, привезенную в обносках, словно бродяжку без рода без племени, словно рабыню.

Все видели ее, когда она сошла с корабля на берег. Никто не позабудет, как она выглядела тогда.

Дом наполнялся людьми. Харальд с ней не заговаривал: он беседовал с мужчинами, постоянно подходившими к их столу. Но никто не оставался надолго и никто не занимал самого почетного места: по его правую руку.

Яромира попробовала прислушиваться к разговорам, но быстро оставила эту затею. На корабле с ней говорили медленно и четко. Здесь же викинги болтали меж собой так, как привыкли: быстро, глотая слова. Она почти ничего не понимала, хотя думала, что изрядно поднаторела в их языке.

Что ж. Это была не первая ошибка княжны.

А пустое место напротив так и манило ее взгляд. Кто же его займет? Жена, которой не было на берегу? Та девушка, которая не сводила с конунга пылкого взгляда?..

Вскоре пришел и Ивар с матерью. Они сели наискосок от Яромиры, с другой стороны стола, и племянник конунга ощерил зубы в усмешке, когда увидел ее напротив.

Это будет долгая трапеза, вздохнула Яромира.

Но тогда она даже не подозревала, насколько.

По правую руку от Харальда сел старый кормщик Олаф, и Яромира не знала, к добру это для нее или к худу. Она думала, что у мужчины перестало сводить зубы от одного взгляда на нее, но после того разговора на палубе он не сказал ей ни слова.

— Зачем ты повздорил с Трувором, Харальд конунг?

Вопрос прозвучал, как только кормщик занял свое место. Яромира покосилась на заговорившего мужчину: тот сидел чуть поодаль Ивара и прожил уже много зим, но все еще был крепко и телом, и статью. Она не встречала его на драккаре, значит, во время похода конунга он оставался на берегу.

— Из-за кого!

Яромира не увидела, кто выкрикнул это, но сразу же почувствовала, как на нее обратилось множество взглядов. Она было заерзала на скамье, но с трудом заставила себя успокоиться. Впилась ладонями в дерево и неподвижно замерла, распрямив плечи.

Она догадывалась, что до этого дойдет. Надеялась лишь, что ей не придется все это выслушивать. Одними глазами она покосилась на Харальда, надеясь перехватить его взгляд. Задумал ли он это? Или, как она, хотел сперва потрапезничать, а уже после, наедине с дружиной, обговорить дела, которые не следовало слышать женщинам?..

В тереме отца всегда происходило именно так. Яромира уже начала понимать, что порядки викингов отличались от тех, что были заведены на Ладоге, но пока не представляла, насколько сильно.

— Ты обещал нам мирный поход на франков, конунг! — к двум заговорившим присоединился и третий голос.

— А получили мы войну с Рёриком!

Яромира вновь покосилась на конунга. Тот молчал. По губам бродила тень усмешки. Сидел он вроде бы расслабленно, даже голову чуть на бок склонил, словно внимательно прислушивался к обвинениям и упреком, но у княжны по шее пополз холодок, когда она получше пригляделась. Харальд был похож на хищного зверя, поджидавшего в засаде удобный момент для смертоносного броска. Того и гляди — вскинет руку с мечом и срубит чью-то голову.

Княжна поежилась. В тереме на Ладоге не смела спорить с князем. Ее отцу возражали бояре, но не кмети. Здесь же все было иначе, и Харальда упрекали его же собственные воины.

Конунг продолжал молчать, и гул постепенно стих. Взбудораженные люди умолкли и успокоились, и никто больше не спешил взять слово.

Дождавшись полной тишины, Харальд неторопливо поднялся на ноги. Нависнув над столом, он уперся в него сжатыми кулаками и обвел сидящих за ним людей медленным, пристальным взглядом. Он скользил с одного лица на другое, и немногие решались посмотреть ему в глаза.

Конунг гневался. Яромира сидела близко к нему и видела, как вздулась жилка на левом виске. Как зло расходились крылья его носа, когда он выдыхал. Она слышала даже скрежет его зубов.

— Рёрик… — нараспев произнес он, словно пробовал имя на вкус. — Рёрик стелет гладко, но спать будет жестко. Он созывает хёвдингов, чтобы пойти бить русов в Новом Граде. Сейчас они нужны ему. Но потом? Когда он провозгласит себя конунгом Гардарики? Разве ж будут потребны?

Харальд ронял слова, будто тяжелые камни. И они гулко падали в звенящую тишину, которая воцарилась за столом, как только он заговорил.

— Не бывает двух конунгов. Те, кто пошли за Рёриком, уже никогда не будут свободны. Он либо перебьет их, либо заставит целовать свой сапог. Этого вы хотите⁈ — рявкнул он и шибанул тяжелым кулаком по столу.

Яромира вздрогнула, не сдержавшись. Но она не стала себя корить. От грозного голоса конунга присмирели многие их тех, кто раскрывал против него рот.

Она повнимательнее пригляделась к Харальду. Его ненависть к Рюрику была чем-то большим, чем нежеланием одного вождя подчиняться другому. За его жгучими словами таилась боль, о которой он не говорил. Он кривился лишь от одного звучания имени. Его голос низко-низко дрожал, стоило ему заговорить о Рюрике.

Нет. Дело было не только в том, что Харальд не хотел склонять перед ним голову.

— Целовать Рёрику сапоги мы не хотим, — мрачно возразил викинг, который упрекнул его в самом начале. — И на тинге ты решил верно, и мы, твой хирд, ни в чем тебе не возразили. Но, ради Одина, скажи же, конунг, из-за чего ты сцепился с Трувором? Теперь -то уж войны не избежать.

По напрягшимся на скулах жилам Яромира поняла, что Харальд еще сильнее стиснул челюсть.

Княжна поймала на себе ядовито-насмешливый, довольный взгляд Ивара. Он глядел на нее с таким превосходством, словно одолел в великой битве. Ей сделалось противно, и она поспешно отвернулась от племянника конунга.

— Трувор пустил в меня стрелу, Гуннар, — процедил Харальд сквозь зубы. — Мыслишь, стоило убрать щиты и позволить ему захватить драккар без боя?

В нескольких местах за столом раздались сдержанные смешки.

— Я не о том говорю, конунг, — мужчина досадливо поморщился. — Отдал бы ты ему девку — велика…

— Тихо! — рявкнул Харальд, потому что вслед за последними словами Гуннара поднялся страшный шум. — Не девку, а дроттнинг русов, с отцом которой я заключу союз против Рёрика!

Шум стал еще громче. Сосед Яромиры по столу, которого она видела впервые в жизни, отодвинулся от нее, чтобы не коснуться ненароком. Ивар торжествовал. Его лицо светилось довольством ярче солнца в ясный день. А вот его мать, напрочь, бросала на сына угрюмые взгляды.

— Довольно я вас слушал, — Харальд взмахнул рукой, сжатой в кулак. — Вы избрали меня своим конунгом, вы доверили вести вас в бой. Коли кто жалеет, коли кто хочет нового вождя — пусть нынче же скажет об этом! И сразится со мной. А нет — так закройте свои рты!

За столом стало очень-очень тихо. Сердце оглушительно стучало у Яромиры в висках, и она испугалась, что в повисшем молчании кто-то его услышит. Мужчины и женщины за столом переглядывались и смущенно отводили глаза. Харальд стоял и выжидательно на всех смотрел, но никто так и не решился подняться с лавки и возразить ему.

— Вот и славно, — тяжело обронил он после нескольких мучительных минут, когда даже взрослые мужи боялись пошевелиться. — Я сыт. Пируйте без меня.

И он ушел прежде, чем кто-либо опомнился. Олаф подскочил, чтобы догнать его, но был остановлен твердой рукой Тюры.

— Пусть побудет один, — едва слышно сказала сестра конунга.

— Напрасно ты это затеял, — смельчака упрекнул мужчина по имени Вигг, который ходил с Харальдом на корабле. — А раз уж затеял, так довел бы до конца.

— Иди к Локи, — огрызнулся Гуннар. — Я свободный человек, а не раб. Я могу говорить, когда хочу!

— Прежде не мешало бы думать, — съехидничал Олаф, опорожнив свою чарку одним глотком. — А уж потом рот открывать!

Гуннар вскинулся, ответил какую-то дерзость. За это его осыпали новыми ругательствами, и вскоре в перепалку влезли почти все мужчины за столом. Яромира совсем не могла разобрать, что они говорят. Понимала только, что те ругались.

Но с паршивой овцы хоть шерсти клок. Об ее существовании все забыли, и даже Ивар перестал сверкать глазами. Выждав немного, она встала и вышла из-за стола, так никем и незамеченная, пока викинги шумели и проклинали друг друга самыми жуткими ругательствами.

Оказавшись на улице, Яромира шумно вдохнула. Ледяной воздух обжег легкие, но прочистил голову и остудил щеки, горевшие после увиденного и услышанного. Она заозиралась по сторонам, пытаясь припомнить, откуда ее привела сюда рабыня и где находился Длинный дом.

Затянутое тучами небо прятало серебристую луну, и вокруг было темно. К такому Яромира тоже не привыкла, ведь вокруг ладожского терема, на частоколе, всегда горели факелы, рассеивая тьму.

Она повернулась наугад налево и нетвердой походкой пошла по мерзлой земле, внимательно прислушиваясь к малейшим шорохам вокруг. Она страшилась, что Ивар, которого окончательно покинул разум, мог выскочить следом за ней и теперь преследовал ее по пятам. Яромира вытащила кинжал из ножен и крепко сжала рукоять.

Она сдюжит постоять за себя. Самую малость — но сдюжит.

Но вопреки своим страхам, княжна довольно быстро добралась до Длинного дома целой и невредимой. Закрыв за собой тяжелые двери, она едва не задохнулась от облегчения и убрала кинжал обратно в ножны.

Она торопливо прошла вперед, спеша забиться в свой угол, пока не вернулись с трапезы люди. Все, кроме малых детей и немощных стариков да рабов, сидели нынче за столами в доме, из которого она сбежала, и потому Яромира оказалась внутри совсем одна.

Так она думала до момента, когда увидела конунга.

Он сидел на скамье напротив очага и смотрел на пляшущий меж валунами огонь.

Яромира застыла прямо там, где стояла, и обернулась. Может, еще не поздно тихонько выскользнуть наружу? Ну, постоит там немного, померзнет. Не растает же! Всякое лучше, чем наедине с разгневанным конунгом.

Особенно если помнить, что виной всему — она.

Но сбегать было уже поздно, потому что Харальд поднял голову и посмотрел на нее.

И от одного его взгляда она проглотила все слова, которые грозили сорваться с губ.

И покрепче вцепилась в кинжал.

Верно, конунг пожалел о том дне, когда вступился за нее на берегу. Когда отнес на свой корабль, а не выкинул за борт. Или не отдал на потеху Трувору.

Она почему-то думала, что Ивар — самое страшное, что могло с ней приключиться. Глупая, глупая княжна.

— Сядь, дроттнинг, — велел Харальд, кивнув на скамью напротив себя, и на негнущихся ногах она подчинилась.

— Они одумаются, — сказал он спокойно. — Ты можешь не бояться.

«Я не боюсь», — едва не воскликнула Яромира.

Она и впрямь не боялась их. Сейчас она боялась Харальда. И за Харальда.

Глядя на него, она вдруг припомнила, как размышляла, что скрывалось за ненавистью конунга к Рюрику.

— Дозволь мне спросить, — облизав губы, произнесла Яромира раньше, чем успела подумать, иначе никогда не решилась бы заговорить.

— Ты вольна делать, что угодно, — он устало пожал плечами. — Ты — гостья здесь.

— Ты столь исто ненавидишь Рюрика… почему?

От взгляда Харальда уже в который раз за вечер сердце княжны ухнуло в пятки. Внутри все сжалось от ледяного страха, проползшего волной по спине.

— Однажды он вырезал мое сердце.