Яромира. Украденная княжна

Кметь с косой IV

— Чеслава!

Воительница хмуро вздохнула и исподлобья посмотрела на князя. Потом перевела взгляд на Даринку, что жалась к ее ноге, и погладила девчушку по светлой макушке. Та подняла голову и заморгала доверчивыми глазенками.

Сцепив зубы, Чеслава взяла ее маленькую ладошку в свою — мозолистую и шершавую, и зашагала к месту, где стоял Ярослав. Сказать, что князь был не в духе — не сказать ничего. И ей не хотелось злить его еще пуще. Хоть и не была воительница согласна с его задумкой.

Князь стоял, уперев в бока ладони, напротив двух варягов, которым сохранили жизнь после схватки. Те валялись на земле, связанные по рукам и ногам. По обе стороны от них мрачным дозором выстроились кмети.

Вестимо, Даринка перепугалась и захныкала: столько мужей при оружие. Каждый из них напоминал увиденное в ее родном поселении. А нынче князь хотел, чтобы малая девчушка указала ему, узнала ли она в плененных варягов тех, кто убил ее родню и пожег избы.

Чеславе его задумка пришлась поперек нутра. Все в груди кричало против! Хотелось сцапать Даринку за плечо и завести себе за спину, схоронить позади. Она осмелилась даже возразить Ярославу, но глаза князя подернулись таким лютым гневом, что бесстрашная воительница отступила. И прикусила свой длинный язык.

Пока они дошли до варягов, Даринка уже начала всхлипывать. Она задрожала и попыталась вырваться из хватки Чеслава, но та сжала сильнее, хотя сердце обливалось кровью. Они остановились, и воительница подтолкнула девчушку в спину, чтобы та шагнула ближе. Она изо всех сил замотала головой и отвернулась, спрятав лицо.

Чеслава не сдержала раздраженного, укоризненного вздоха и покосилась на князя. Тот стоял с непроницаемым, суровым лицом. Заметив испуг девочки, он нахмурился и подошел к ней. Та подняла голову, когда на земле прямо перед ней появилась огромная теня, и встретилась взглядом с Ярославом.

— Ведаешь, кто я? — спросил тот голосом гораздо более спокойным, чем голос, которым он гонял дружину после битвы.

— Ты князь, — пробормотала Даринка, настороженно погладывая на возвышавшегося над собой мужчину.

— А вот это что такое, знаешь? — он вытащил из сапога кинжал в потрепанных ножнах и покачал на ладони, чтобы девчушка могла получше рассмотреть.

— Это ножик, — она прикусила губу и всхлипнула, — у моего тятеньки такой был…

— Держи, — Ярослав протянул руку, — ну, что же ты? Держи, не бойся. Видишь, у всех моих мужей такие есть.

Помедлив, Даринка все же робко обхватила ножны сразу двумя ладошками.

— Он теперь твой. С ним тебе теперь не будет страшно.

Девочка часто-часто заморгала. Потом обернулась на Чеславу и заметно успокоилась, когда воительница ей ласково кивнула.

— Ну, коли ты нынче ничего не боишься, скажи мне, Дарина, эти люди напали на твой дом?

Голос Ярослав ожесточился, когда его взгляд упал на варягов. Девочка вцепилась в ножны изо всех сил и долго не могла осмелиться поднять голову и посмотреть на связанных мужчин. Сперва она открыла один зажмуренный глаз, а после — второй. Капля за каплей Даринка развернулась и все же поглядела на жутких мужчин, которые пугали ее до дрожи в коленках.

— Они, господине, — всхлипнула она, заметив валявшееся подле них на земле знамя. Тот двузубец, развевавшийся посреди объятого пламенем поселения, она не забудет уже никогда.

Ярослав коротко выдохнул через нос. Повиновавшись его кивку, Чеслава отвела в сторонку девочку. Оставив ее под присмотром раненых кметей, она поспешила вернуться. Одного из варягов уже вздернули с земли и поставили на колени перед князем.

А чуть в стороне ото всех стоял бледный воевода Воидраг. Губы воительницы сами собой сложились в презрительную усмешку. Верно князь сделал, что притащил этого вымеска. Пусть поглядит, каков в гневе Ярослав, князь Ладожский. Пусть поглядит и возблагодарит всех богов, что ему оставили жизнь.

Пока.

— Кто твой господин? — Ярослав тем временем железной хваткой стиснул лохмы на затылке варяга и запрокинул тому голову, обнажив мощную, покрытую синим узором шею.

Пленный рассмеялся ему в лицо и пророкотал что-то на своем языке. Чеслава не поняла сказанного, но увидела, как исказились гневом лица кметей, который разумели по-варяжски.

— Я бы отрезал твой грязный язык, — князь прищурился, — но как иначе ты расскажешь правду про своего господина Рюрика?

Варяг яростно замотал головой. Второй, который по-прежнему валялся на земле, что-то выкрикнул и тут же получил болезненный пинок под ребра, заставивший его замолчать.

— Я притащу тебя на княжеское вече связанным, словно бешеного пса, — спокойно посулил Ярослав, смотря варягу в глаза.

Невольно Чеслава поежилась. От слов князя повеяло лютым холодом.

— И даже если ты не раскроешь своего рта… — Ярослав замолчал ненадолго, пытаясь совладать с собой, — так или иначе, все узнают о том, что вздумал творить Рюрик на нашей земле.

Он сцепил зубы и медленно выдохнул. Его челюсть была стиснута до боли, кадык подрагивал, старые шрамы побелели.

— Уберите его, — велел князь и отвернулся.

Варяг дернулся ему в след, попытался достать не то руками, не то собственным телом. На него сверху рухнуло сразу трое кметей. Прижали к земле, еще пуще заломили за спину руки, уткнули лицом в следы сапог Ярослава в грязи…

Чеслава и сама чувствовала тот всепоглощающий гнев, что бушевал внутри каждого из них. Она посмотрела на руки: и сама не заметила, как впилась коротко обрубленными ногтями в ладони, и на коже остались следы полумесяцев.

Ярослав не дал дружине отдохнуть. Уже на следующий после схватки с варягами день он приказал собирать лагерь. Князь спешил на вече. Они сожгли своих мертвых и кое-как подлатали раненных. Варягов же отволокли в вырытую для них яму и забросали землей. Двое раненых, которых отвели поглядеть, выкрикивали проклятья и оскорбления на смеси двух языков. А князь смотрел на них, и его губы кривил довольный оскал.

— Их мертвые никогда не попадут в Вальхаллу, — растолковал он потом. — В место, где чествуют воинов после смерти. Из-за того, что мы закопали их, словно зверье.

Чеслава давненько не видела у князя такой ненависти. Даже непримиримая вражда с хазарами не вызывала у него ярости. Гнев его был похож на медленно тлеющие угли. Но варяги… то было совсем иное. Неистовый пожар разгорался в душе Ярослава, смертоносный и исступленный, пожирающий все на своем пути.

Они были слепы. Были слепы, когда посмеялись, получив то первое послание из Нового Града.

И собственная оплошность еще пуще подхлестывала гнев Ярослава.

Спустя два дня они покинули густой лес и берег реки и оказались на широкой, утоптанной дороге. Им начали попадаться встречные путники: купцы с подводами товаров; крестьянские семьи, спешащие на торг. Текла привычная, размеренная жизнь, и никто еще не ведал о той страшной угрозе, что нависла над ними всеми.

На четвертый день после битвы, когда поутих немного гнев, и спала злость, Чеслава осмелилась спросить, отчего Ярослав обошел терем Велеградского княжества стороной. Ведь это на его землях варяги сожгли поселение. И напали на дружину чужого князя.

— Толку-то? — хмыкнул Ярослав в ответ. — Они пойдут под руку Рюрика, коли тот посулит серебро. Но и выставят вместе с нами воинов, коли наш кусок каравая будет краше.

Воительница лишь озадаченно кивнула и потерла широкий лоб. Ей всех этих уловок никогда не постичь!

Было еще одно, что ее терзало.

Княжич.

После стычки с варягами тот сделался тише воды, ниже травы. Он и прежде не был шибко разговорчивым: не чета сестрам в его зимы! Но нынче и дюжины слов от него за день Чеслава не слышала.

Ему порядочно досталось от варягов. Ехать целый день напролет верхом, когда деревом пересчитали позвонки на твоем хребте, было тяжко. Тут и взрослый муж уморился бы, что говорить о мальчишке, пусть и княжеском сыне, пусть и выдержавшем Посвящение. Но разве ж синяки на спине мешают говорить?..

Что-то терзало Крутояра, и без его пестуна, десятника Горазда, да воеводы Стемида, к которому княжич всегда тянулся, была Чеслава самым близким для него человеком из всей отцовской дружины. Она знала, что к кому, к кому, а к князю со своей печалью он не пойдет.

В самый последний вечер она засиделась у костра. Вячко напротив нее любовно водил куском тряпки по лезвию меча, в котором отражались отблески пламени. Вскоре должен был наступить их черед стоять в дозоре. Даринка, к которой Чеслава успела прикипеть, крепко спала чуть поодаль, укрытая по самый нос плащом воительницы.

Крутояр тоже долго не уходил. Сидел и смотрел на языки пламени и взвивающиеся в небо яркие искры.

— Чего пригорюнился, княжич?

Чеслава — прямая, как палка — не придумала ничего лучше, как спросить в лицо. Ну, не умела она ходить вокруг да около, не умела исподволь что-то узнавать. Да и не шибко хотела учиться.

Крутояр едва заметно вздрогнул: такого вопроса он не ожидал. Повел плечами, растрепал волосы на затылке и бросил на Чеславу быстрый взгляд исподлобья. Он явно колебался, стоит ли открывать рот, но, видно, устал все носить в себе. Поэтому вздохнул и сказал.

— Когда варяги налетели, от меня никакого прока не было.

Воительница прикусила язык. Она помнила Крутояра совсем еще дитем и потому хотела воскликнуть: да ты мал еще в сражениях бывать! Какой прок? Следовало укрыться понадёжнее да у взрослых мужей под ногами не болтаться.

Но перед нею сидел княжич, а с него спрос иной.

— И я меч оставил, когда в лес тогда пошел… когда с тобой договорил, — совсем уж с трудом вытолкнул из себя Крутояр.

Коли уж начал, то доводи до конца. Так его учили, и потому он произнес совсем неприглядную для себя правду.

— Я был без оружия. Меня схватили, словно слепого кутенка, — Крутояр клацнул зубами, сердито махнул головой и уставился в костер.

— Ты же не ведал, что варяги налетят…

— Отец ведал. Он с мечом был, — отрезал княжич и снова вздохнул.

— Ну, так сколько твоему отцу зим… — Чеслава слабо улыбнулась. — Он князь. Сколько тех сражений он видел.

— А я княжич! — вскинулся побледневший Крутояр. Он злился, но на самого себя. — Я должен…

Воительница вновь хотела заговорить, но наткнулась на пристальный взгляд Вячко. Он покосился на Крутояра и едва заметно качнул головой. Чеслава вопросительно изогнула брови, но, обдумав все, промолчала. И больше ни о чем княжича не спрашивала.

А следующим утром они добрались до отдаленного местечка, где собирались князья на вече.

— Расступитесь! Дорогу Залесскому князю!

Когда зычный голос разнесся по всему подворью, Чеслава невольно покосилась на Ярослава: тот не повел и бровью.

Дружина во главе с князем сидела за широкими, дубовыми столами, вытащенными наружу. Они токмо вышли из бани — самое то после долгой дороги — и наскоро перекусили хлебом и холодным мясом. Ни с кем и словом обмолвиться не успели.

И вот. Отец княжича Воидрага, брат воеводы Видогоста пожаловал самым первым.

Ярослав смотрел прямо перед собой. Он был расслаблен — чистая рубаха навыпуск, даже не подпоясана; плащ наброшен на плечи и никак не закреплен. Волосы небрежно перехвачены потрепанным шнурком. Он был расслаблен, но одна рука его сжимала лежавшие на лавке ножны с мечом. И вся дружина вокруг него была при оружии.

— Дорогу Залесскому князю! — вновь рявкнул тот же голос.

Чеслава проглотила вздох. Ярослав ведал, что делал. Коли намеренно держал князя Военега у ворот — стало быть, так нужно. Вскинув голову, она натолкнулась на его насмешливый взгляд.

Не став дожидаться третьего окрика, Ярослав поднялся, прихватив ножны, и пошел к воротам, даже не заправив в портки рубаху, на вздев воинский пояс. Кмети потянулись следом, оставив на столах недоеденный хлеб и недопитый ягодный взвар.

Залесского князя Военега Чеслава видела впервые. Но коли встретила бы в толпе, то непременно узнала бы. Он был схож и с братом, и с сыном.

Мужчина злился. В окружении вооруженных, одетых в броню кметей он стоял прямо напротив ворот, широко расставив ноги и подбоченившись. Богатый плащ-корзно развевался за его спиной, гонимый ветром. На тусклом солнце неярко поблескивала нарядная, багряная рубаха. Он был темноволос, и в бороде и на висках угадывалась седина. Темноволос и красив.

— Где мой сын? — спросил залесский князь, едва завидев Ярослава.

Губы у него скривились, в груди стало тесно от гнева. Он долго ждал этой встречи. Долго готовился к ней. И свое — свою плоть, свою родню — он намеревался забрать. Вырвать с кровью, коли потребуется, и никакое вече ему не указ.

Нахмурив светлые брови, Чеслава пересчитала молодцев, что стояли за князем Военегом. Вышло добрых две дюжины и еще трое. Она задумчиво закусила губу. Существовал неписаный, но свято соблюдаемый закон: на вече не должно было поднимать меч и проливать кровь.

Но многие обычаи попирались в последнее время. Кто ведает, может, князь Военег совсем гневом ослеплен? И ништо его не остановит. Чеслава пробилась сквозь неровный строй дружины поближе к князю. Позади него, в одном шаге стоял Крутояр. Княжич не отнимал ладони от рукоять меча.

— Он гость в моем тереме, — выждав, спокойно отозвался Ярослав.

Пока он молчал, меж кметями с обеих сторон успели поползти шепотки.

Князь Военег, казалось, столь простого ответа не ожидал. Не сразу нашелся, что сказать. Сперва даже воздухом чуть подавился, пока собирался с мыслями.

— Пленник, — тяжело выплюнул он и исподлобья посмотрел на Ярослава лютым, ненавидящим взором. — Ты моего сына как пленника у себя держишь.

Ладожский князь повел плечами. На Военега он не глядел. Рассматривал что-то вдали, поверх его плеча, и того его злило. Хотелось обернуться, но он не мог.

— Что же ты про брата своего не спросишь? — Ярослав дернул уголками губ.

Слухами давно полнилась земля. И вести о том, что пропала ладожская княжна, разнесли по всем сторонам и во все уголки соседних и дальних княжеств. Про воеводу Видогоста тоже говорили, но меньше. Ведь трепать языками о ветренной княжне было всяко лепше, чем о сотворенном мужчиной предательстве.

— А что спросить у него? — вдруг фыркнул Военег. — Как дочка твоя, позабыв про честь, с полюбовником в лес убежала, а брат мой их выследил?

Ропот волной пронесся по дружинникам. Ярослав вскинул руку, и его кмети замолчали. А вот воины за спиной залесского князя продолжали шуметь. Среди них раздавались и смешки, и каждый ранил Чеславу похлеще острой стали. Она обернулась, ища Вячко. Тот стоял позади всех, и она даже не сумела увидеть его лица: столь низко склонил он голову.

Пальцы, сжимавшие рукоять меча, еще пуще побелили, но ничем больше Ярослав себя не выдал.

— Твой брат вздумал погубить мою дочку, чтобы выдать свою за твоего сына, — сказал он звенящим от напряжения голосом. Держать себя в руках становилось все труднее. — Он сам признался в том. Все мои кмети — видоки.

— Мне плевать, — оскалился залесский князь. — Я про то не ведал. Что наболтал брат — меня не касается.

— Ты князь. Ты старший в роду, — отчеканил Ярослав. — С кого еще спрос?

— Верни мне сына, — глаза Военега налились кровью. — Не то худо будет.

— Верну. Сперва пусть вече услышит, что скажет твой брат.

Залесский князь заскрипел от злости зубами. Он стоял, насупившись, словно молодой бык, чуть подав плечи и голову вперед, словно намеревался разбежаться и боднуть Ярослава лбом. Чеслава поглядывала на князя Военега с опаской и подозрением. Взбешенный, уязвлённый муж был способен на многое. Ей ли не знать.

И ништо его не остановит. Ни запрет проливать кровь на вече, ни собственный сын, который считался почетным заложником.

— Мы не дела моего рода собрались на вече обсуждать! — князь Военег сплюнул себе под ноги.

Он сердито дернул рукой хлестнул себя запыленным подолом плаща по ногам. Он нетерпеливо перекатывался с пятки на носок, и его ладно подбитые кожаные сапоги поскрипывали, вторя его движениям.

Со стороны он напоминал хищного зверя, готовящегося к прыжку. Он внимательно изучал свою добычу, выискивая слабые стороны, поджидая нужный момент, чтобы затем в один миг выпустить зубы и клыки, впиться в плоть, разорвать, сокрушить, убить…

— Добро, — Ярослав вдруг кивнул. — Добро, князь, не станем обсуждать, как твой брат замыслил худое против моего рода. Коли заключим промеж собой союз. Нынче же.

— Что?.. — уронил Военег в повисшую вокруг них тишину. — Ты союза со мной ищешь?

Ярослав скривился. На залесского князя он по-прежнему не смотрел. Взгляд его скользил по лицам дружинников, собравшихся у того за спиной.

— Нам обоим нужен этот союз, — нехотя пояснил он. Внутри медленно зарождалась глухая злость. — Варяги в Новом Граде. Они уже хозяйничают в Велеградском княжестве. Сожгли поселение, вырезали людей. Напали на мою дружину…

— Так вы потому потрепанные такие? — Военег оскалился в усмешке.

Кмети вокруг Чеславы разом заговорили. Залесский князь оскорбил их. Намеренно!

— Зубоскалишь? — Ярослав прищурился. — Или оглох? Варяги уже не только Новый Град под свой сапог подмяли…

— Не будет никакого союза промеж нами! — залесский князь его перебил на полуслове. От злости от рванул на груди нарядную рубаху и шагнул вперед, взмахнув кулаком. — Пусть Рюрик хозяйничает в Новом Граде. Мне дела нет!

— Ты безумец, — в звенящей тишине молвил Ярослав. Разочарованием, которого он не пытался скрыть, было наполнено каждое слово. — Он сожрет нас одного за другим, каждого в свой черед, коли мы не договоримся…

Но Военег его уже не слушал, и потому Ярослав замолчал. К чему попусту сотрясать воздух? Со стеной коли поговорить — и то больше проку будет.

Он постоял еще немного, смотря на залесского князя так, словно видел его впервые в жизни. Затем кивнул сам себе, развернулся и ушел прочь, вернувшись на подворье.

Когда Чеслава, одна из последних, прошла через ворота, князь уже вновь сидел за столом и катал меж ладоней опустевшую чарку. Дружина расселась вокруг него двумя тесными рядками. Кмети переглядывались меж собой, но первым заговорить никто не решался.

То, что на вече им придется несладко, воительница ведала. Но нынче, воочию столкнувшись, она невольно пригорюнилась. А коли все князья такими же глупцами окажутся?..

Уже позже вечером, когда пришло время устраиваться на ночлег, Ярослав отозвал Чеславу в сторонку от избы, чтобы поговорить без чужих ушей.

— Не спускай глаз с Крутояра, — сказал он тихо.

Воительница невольно обернулась, поискала мальчишку взглядом: вместе с кметями княжич тащил из навеса для лошадей переметные сумы.

Приказ-просьба князя была ясна и без слов. Князь Военег нынче лютовал. Всякое могло ему в голову взбрести. Не побоится похитить Крутояра, чтобы на своего сына поменять. Али Ярославу отомстить.

— Но ему не говори, — князь усмехнулся с особой, редкой для себя мягкостью. — Обозлится.

Воительница с трудом подавила глупую улыбку и кивнула. Ярослав мог бы приказать сыну, и тот не посмел бы ослушаться. Рассерчал бы, но сделал так, как велено.

На следующее утро, сразу же после того, как встало солнце, на утоптанной лесной опушке собрались князья с дружинами. У Чеславы в глазах рябило от незнакомых лиц и стягов. Было шумно, тесно, людно. Она мыслей собственных не слышала, пока мрачно протискивалась сквозь толпу следом за Ярославом. После вчерашней беседы с князем Военегом одолевало ее дурное предчувствие. Казалось, что ничего из задуманного ладожским князем, не получится. Не смогут они договориться промеж собой, не будет заключен союз.

Но нынче же в ее сердце вновь зародилась надежда, когда она видела, как останавливался Ярослав и заговаривал со многими князьями, как сердечно приветствовали они друг друга — не чета ледяной встрече с Военегом. Они подолгу стояли рядом, негромко о чем-то толкуя, а потом расходились с довольными улыбками.

И постепенно воительница воспряла духом и отогнала от себя тоску.

Не все еще было потеряно! Князь Военег — лишь один из многих. И сам по себе он ничего не решал.

А потом, когда громкий гул голосов поутих, и слово взял старейшина, избранный еще в прошлый раз, сердце Чеславы вновь ухнуло в пятки.

Целый день прошел в бесконечных и бесполезных разговорах. Князья спорили до хрипоты, до сорванных голосов, до тихого шелеста оружия, доставаемого из ножен: когда в запале, разгоряченные и раздраженные, принимались кидаться оскорблениям и угрозами.

Никогда прежде Чеслава не видала такого и, положа руку на сердце, хотела бы поскорее забыть. Она раньше думала о князьях как о достойных, мудрых мужах, в чьих руках находятся судьбы простого люда, и на чьих плечах лежит тяжелая ноша. Но далеко не все оказались такими. Много было среди них и лживых притворщиков, и себе-на-уме заговорщиков, и торгашей, стремившихся урвать лакомый кусок, и безразличных ко всему, кроме собственного блага.

Солнце поднялось и зашло за горизонт, и давно стемнело, а ни о чем князья промеж собой договориться не могли. В воздухе висел горький привкус разочарования. Прошел целый день, а всё, чего они достигли: еще пуще друг на друга обозлились да еще глубже сделались старые обиды промеж ними.

Ярослав сказал, что вече не распустят, пока князья не решат хоть что-то. И потому им предстоял еще один день. А может, и намного больше.

На своем подворье вечеряли в благословенной тишине. Чеслава чувствовала себя так, словно день напролет шла пешком, без отдыха, при оружии да тяжелой броне. Никогда бы она не помыслила, что княжеские дела уморят ее хлеще похода да доброй битвы!

Лишь под самый конец трапезы, когда многие кмети вылезли из-за длинного дубового стола, беседа чуть оживилась, потекла. Злословили насчет князей, запомнившихся резкими словами. Был среди них и князь Военег, наотрез отказавшийся от любого союза против Рюрика. Собирать единую рать не хотели многие. И даже сбивчивый рассказ заплаканной, испуганной Даринки не заставил их сердца перемениться. Половину князей терзали сомнения, и лишь малая часть согласно кивала, когда говорил Ярослав.

— Почему им не любы твои слова?

Словно прочитав ее мысли, впервые за трапезу заговорил Крутояр. Он отодвинул от себя миску, в которой вяло ковырялся ложкой, и посмотрел на отца. Князь отпил теплого взвара и опустил чарку на стол. Сидевшие рядом кмети заметно подобрались, прислушиваясь. Вопрос, который задал княжич, вертелся на языке у многих.

— Завидуют они нам! — ляпнул кто-то, не дождавшись, пока заговорит Ярослав. — Силе ладожского княжества завидуют!

Чеслава невольно кивнула. Она и сама так мыслила. А услышанное на вече лишь укрепило ее веру. Многие затаили против них недоброе.

— Ладога — сильное княжество, — Ярослав даже не посмотрел в сторону дерзнувшего заговорить смельчака. — И мы будем еще сильнее, коли объединим несколько дружин в одно войско. Кому придется по нраву такой сосед?

— Кому-то, кто еще не лишился рассудка, — буркнула Чеслава себе под нос. — Варяги в Новом Граде осели, а они… на распри промеж собой силы тратят!

Ее слова вызвали смех и согласные кивки. Она опомнилась, что влезла не в свое дело да еще и вперед князя, когда было уже слишком поздно.

— Они страшатся, что ты заставишь их платить дань? — лицо Крутояра чуть прояснилось, когда он поймал взгляд отца.

Ярослав усмехнулся и пожал плечами.

— Но варяги же всяко хуже… — пробормотал княжич.

Ответом ему послужили фырканье и смех кметей.

— Рюрик — чужой. А я-то свой, родной, — задумчиво отозвался князь. Он больше не улыбался.

— Знаешь, как люди говорят, княжич? — Крутояра окликнул кметь. — Пусть у меня изба сгорит, лишь бы у соседа корова сдохла. Пусть у меня корова сдохнет, лишь бы у соседа сдохли две.

— Но это же… неправильно! — мальчишка вскинул голову, разом напомнив Чеславе мать, княгиню Звениславу.

Давным-давно, в самые первые зимы на Ладоге воительница частенько слышала от нее такие же слова. Особливо когда говорливые бояре принимались князя обвинять в чем попало.

На губах Ярослава мелькнула быстрая улыбка, и он молча потянулся потрепать сына по волосам на затылке. Кажется, он тоже вспомнил жену.

Следующий день на вече был еще сложнее.

— Мы могли бы платить Рюрику дань, — говорил Велеградский князь, чье маленькое княжество граничило с землями Нового Града.

— Ты даешь зверю ладонь, чтобы он откусил тебе руку по локоть. Или вовсе сожрал бы, — Ярослав смотрел на него и сокрушенно качал головой.

Сил спорить у него заметно поубавилось.

— Так и про тебя можно сказать, Ярослав Мстиславич, — голос князя Военега мог заморозить озеро в жаркий день. — Соберешь войско, одолеешь Рюрика, и на всём Севере не останется никого могущественнее Ладожского княжества.

Люди согласно кивали, вторя его словам, и Чеславе от злости хотелось их всех хорошенько встряхнуть да еще и по голове стукнуть, чтобы в разум пришли!

— Ты, Военег Войславич, всё же знай меру, — вмешался избранный старейшина. — Словами попусту не бросайся.

— Я и не бросаюсь, — оскалился залесский князь. — Он сына моего в полон взял! Я, как никто ведаю, на что способен Ярослав Мстиславич.

Он сплюнул себе под ноги.

— Как и я, — очень тихо отозвался Ярослав. — Как и я.

У Чеславы по хребту пробежал холодок, и она поежилась. Во взгляде Военега Войславича, который тот бросил на ладожского князя, мелькнуло предостережение. И что-то еще, очень темное и злое, идущее из самой глубины.

Проследив за ним, воительница сделала себе зарубку: присматривать не токмо за княжичем Крутояром, но и за его отцом.

— А я мыслю, ладожский князь дело говорит! — вперед ступил совсем еще юноша.

Накануне Чеслава не слыхала, чтобы тот произнес хотя бы слово. По правде, глядя на него, она никогда не подумала бы, что отрок был князем…

Но чем дольше она на него смотрела, тем больше узнавала. Лицом и статью он напоминал ей кого-то. Жаль, она никак не могла вспомнить, кого…

— Благодарствую, Твердислав Буянович, — Ярослав обернулся к зардевшемуся юноше и приложил раскрытую ладонь к груди, а воительницу словно молнией ударило.

Как только произнес князь его имя, вспомнила, где прежде встречала! Черноводского князя, вместе с которым много зим назад Ярослав ходил бить хазар, звали Буяном Твердиславичем. Стало быть, юноша — его сын. Она и не ведала, что прошлого князя забрали к себе светлые Боги…

— Ну, коли так мыслишь, свою дружину ему и отдавай, — Военег с досадой посмотрел на князя, который годился ему в сыновья, и махнул рукой.

Его слова тотчас подхватили и понесли дальше, и вновь пуще прежнего разгорелся спор, и еще громче зазвучали голоса несогласных.

Второй день прошел будто бы получше первого. Но Чеслава все равно томилась в ожидании: когда же закончится вече, и они смогут вернуться на Ладогу? Там от них всяко больше пользы будет!

Вечером, уже после трапезы, воительница сидела на ступенях крыльца, обхватив руками колени, когда первой заметила нескольких мужчин, шагавших в сторону подворья. Она обождала немного и вскоре убедилась, что зрение ее не обмануло: они направлялись к воротам.

Она велела вертевшемуся неподалеку кметю разыскать и привести князя, а сама пошла встречать незваных гостей. Ножны с мечом висели на ее воинском поясе и скользили по порткам на бедре при каждом шаге. Она остановилась прямо подле ворот и подбоченилась, придав себе грозный, строгий вид.

— Здрава будь, воительница, — ей навстречу шагнул высокий, крепко сбитый мужчина.

Плечи его покрывала настоящая диковинка — медвежья шкура.

— Не знакомы мы с тобой, чтобы я тебе здравия желала, — Чеслава нахмурилась.

Нынче она подозревала всех и каждого. Своими глазами убедилась, как много было тех, кто невзлюбил Ярослава Мстиславича.

Воины, сопровождавшие заговорившего с ней мужчину, недовольно оскалились. Верно, сочли ее слова неуважением. Он же спокойно развел руками и сказал.

— Звать меня Боривоем. Я служу воеводой черноводскому князю Твердиславу Буяновичу. Он отправил меня поговорить с Ярославом Мстиславичем.

— А сам он что же не пришел? — Чеслава скрестила на груди руки и прищурилась. — Али ладожский князь ему не ровня?

— Строга ты воительница, — и вновь Боривой примирительно улыбнулся.

Чеслава нахмурилась еще пуще. Он будил внутри нее смутную, неясную тревогу. Она окинула его долгим, изучающим взглядом: высокий и крупный, даже она ему была макушкой по подбородок, а ведь статью сама не была обижена. Волосы и борода — темные, с проседью. Лицо — обветренное, выгоревшее на солнце. Глаза — серые, с лукавыми искрами. На плечах шкура, а под нею темная рубаха одинца. *

— Чеслава? — ее окликнул князь.

Он стремительно шагал через подворье, держа в руке чуть затупленный меч для тренировок. Следом за отцом спешил взмокший, взъерошенный Крутояр. Костяшки на кулаках у него были стесаны до крови, на скуле проступила тонкая, длинная царапина.

— Здрав будь, Ярослав Мстиславич, — воевода Буривой поклонился князю и сказал, лукаво посмеиваясь. — Воительница твоя на порог меня не велит пускать.

Чеслава вспыхнула румянцем, которого не помнила уже много, много зим. Да как смеет этот… этот медведь возводить поклеп на нее перед князем?

Но огрызнуться она не успела, поскольку Ярослав неожиданно для нее улыбнулся и кивнул.

— Да-да, строга у нас воительница Чеслава. Ты, воевода, лучше ей не перечь. Ну, идем же в избу, что на подворье стоять.

Онемевшая Чеслава посмотрела им в спины, проводив взглядом. То ли были они знакомы, то ли на вече успели сговориться, но обращался князь к чужому воеводе, как к доброму, старому другу.

«Старому-то и впрямь», — с мрачным торжеством хмыкнула воительница, припомнив седину в бороде.

А все же выходило, что не с пустыми руками они вернутся на Ладогу. Там глядишь, и следом за черноводским князем еще кто подтянется… Не все же безумцев неразумных слышать да Военегу Войславичу в рот глядеть!