Яромира. Украденная княжна

Княжеская дочка IV

Яромире не спалось.

Мерный плеск волн не убаюкивал ее, а пугал. Она очень хорошо помнила, как днем, когда началась битва, палуба уходила из-под ног, и тогда она чуть не плакала — так сильно хотела почувствовать под ногами твердую землю.

Руки и спина гудели от непривычной, непосильной работы. До самого вечера, пока не стемнело, она занималась, как умела, врачеванием ран воинов. Непреклонный Харальд заставил пройти через ее руки каждого раненого кроме тех, кто принадлежал вражеской дружине, и под самый конец Яромира дюжину раз пожалела, что решилась открыть рот и предложила конунгу помощь.

Она не чувствовала ни ног, ни рук. Лишь тупую ноющую боль.

К вечеру драккары вновь развернулись. Теперь носами они смотрели совсем в другую сторону.

Она пыталась спросить Харальда, куда они плывут, куда он ее увозит, но в ответ получала лишь молчание. Конунг был непробиваем, и в какой-то момент Яромира сдалась. Поняла, что прямыми вопросами ничего не добьется и решила пойти иным путем. Найти кого-то, кто ей расскажет. Только вот половина дружины глядела на нее волком, и это было так непривычно. В отцовском тереме ее любили. И всячески привечали, и никто не воротил от нее нос.

Здесь же все было иначе. Начать с племянника конунга, а закончить его кормщиком — стариком, который глядел на нее, словно на врага. И лишь когда она упомянула знахарку Зиму, про которую много слышала от матери, в его глазах что-то изменилось. Отчуждение во взгляде сменилось удивлением, но ненадолго, и вскоре вернулась неприязнь.

Жаль, что Харальд лишь посмеялся над ее просьбой дать нож. Тогда бы Яромира чувствовала себя чуть увереннее.

Она не была дурой. Знала, что она единственная девка на корабле среди жестоких, вспыльчивых мужчин. И так выходило, что Харальд был ее единственной защитой. Да, Яромира не была дурой. Разумела, что не из-за милосердия он взялся ее оберегать. И отбил от той толпы на берегу тоже не из-за милосердия. И накануне. Когда с преследовавшего их драккара прозвучало требование отдать ладожскую княжну, Харальд развязал жестокую, кровавую схватку, из которой вышел победителем.

По обрывкам разговоров княжна поняла, что вражеский воевода служил конунгу по имени Рюрик, который затевал что-то в Новом Граде. Сами викинги побаивались его и понижали голос, когда о нем говорили.

Хотя может, прежде всего, они побаивались собственного конунга. Который упоминаний о Рюрике не терпел.

Харальд уже дважды спас ее. Выходило, она была ему для чего-то нужна. Как была нужна отцу для союза с чужим княжеством.

Только вот отец давно ей все рассказал, и Яромира росла, зная, что наступит день, и она выйдет замуж в другое княжество и навсегда покинет родной терем.

А Харальд молчал. И на вопросы ее лишь дергал щекой в кривой усмешке. И неизвестность терзала Яромиру похлеще одиночества. И столь же сильно пугала.

Вздохнув, она повернулась на спину и уставилась на необъятное ночное небо. Дюжины дюжин звезд горели на нем, и никогда прежде она не видела такой безумной, дикой красоты. С берега все виделось иначе. Здесь же, в море, драккар казался ей мелкой песчинкой посреди бескрайней водной глади. Им повелевали суровые стихии: порывистый ветер, высокие волны.

Натянув до подбородка плащ, Яромира осторожно села и выпрямилась, прислушиваясь. Корабль, в отличие от нее, спал. Она выглянула из-за своей занавеси и поспешно нырнула обратно, надеясь, что ее не заметили.

Потому что кроме нее не спал еще один человек.

Харальд стоял на носу, и света полной луны было достаточно, чтобы княжна могла хорошенько его разглядеть. А он ее.

Конунга Яромира побаивалась. Подле него она ощущала себя глупой, певчей птахой. Она не ведала, как и почему так вышло. Он так смотрел порой… Резал без ножа. Хотелось прикусить язык и замолчать, и забиться в глухое место для надежности. Подальше от его хлесткого, выжигающего нутро взгляда.

Она слышала, как порой в ладожской тереме люди шептались об ее отце. Что князь Ярослав взглядом способен заткнуть любого. Пригвоздить к месту, заставить дрожать. Ему достаточно было голову чуть повернуть, нахмуриться слегка, и все недовольные шепотки замолкали.

Но для нее-то грозный князь был любимым батюшкой. На нее-то он никогда так не смотрел.

Вот нынче Яромира на собственной шкуре испытала то, что испытывал просто люд, когда ладожский князь гневался.

Харальд насмешливо звал ее дроттнинг. Княжна на языке викингов. Но говорил с ней совсем не так, как полагалось говорить с княжной.

К горлу подкатывала мутная тревога всякий раз, как Яромира оказывалась подле конунга. Она гнала боязнь прочь изо всех сил. Чеслава учила ее, что страха нет. Своей волей может человек обуздать все чувства.

Пока у княжны выходило худо. Взгляд Харальда, его рокочущий голос заставляли ее дрожать. По хребту проползал холодок всякий, всякий раз, когда его ледяные, синие глаза встречались с ее. И то не был холодок сладкого предвкушения али сердечного томления.

Накануне, пока возилась с его раной от копья на спине, Яромира смогла получше разглядеть рисунки, набитые на его коже. Раньше о таком она лишь слышала от ближников отца. Теперь же довелось самой увидеть. Темные линии складывались в мудреный узор, смысла которого она не понимала. Вбитые в кожу, они оплетали широкие, крепкие плечи конунга, и часть уходила на грудь, змеилась вниз, до самых ребер.

Яромире они казались жуткими. Она не представляла, сколько боли он вытерпел, пока чья-то рука рисовала те узоры.

Нравы, царившие среди викингов, были на порядок жестче ладожских. Княжна убеждалась в этом с каждым новым часом.

Выждав какое-то время и заскучав, Яромира осторожно и тихо сдвинулась на своем ложе и чуть оттянула в сторонку кожаную занавесь.

Харальд стоял ровно на том самом месте на носу драккара, где она увидела его в первый раз. Казалось, с того мгновения он не сдвинулся ни на ладонь. Его рука ласково поглаживала страшную, деревянную морду чудовищного зверя, украшавшую нос корабля. У княжны во рту сделалось сухо, и она облизала губы.

Он стоял в одних портках, без рубахи, и невольно Яромира заметила, что сквозь наложенные ею повязки просочилась кровь. На светлой тряпице, ярко выделявшейся в темноте, проступила длинная багряная полоса.

Запрокинув голову, конунг вглядывался в небо. Его губы порой беззвучно шевелились. Княжна пожалела, что сунула нос не в свое дело. Харальд говорил с Богами, а она, подсматривая за ним тайком, мешала.

Когда конунг резко обернулся, она едва успела отскочить. Яромира была готова поклясться, что он ее заметил. Почувствовал. Неважно! Он точно знал, куда смотреть. Закусив губу, княжна покосилась на край занавеси, который еще колыхался. Чутко, внимательно прислушиваясь, она ждала чужой поступи.

Но палуба молчала. Ни шелеста, ни скрипа.

Натянув повыше плащ, Яромира положила щеку на сложенные ладони и закрыла глаза. Довольно для нее на сегодня.

Утром она не сразу сообразила, где находится. Выбравшись из-под плаща, княжна застонала. Утихшая к ночи боль заиграла с новой силой.

Вылезать из-за занавеси отчаянно не хотелось. Встречаться с Харальдом, за которым она — Боги Светлые! — подглядывала ночью, не хотелось еще сильнее. Сделав над собой усилие, Яромира все же сдвинула в сторону занавесь.

И тут же столкнулась с едким взглядом.

— Долго же ты спишь, белоручка.

Злобный волчонок Ивар, племянник Харальда, обернулся к ней со своей скамьи. Нарочно или нет, но сидел он совсем близко к ней. Их отделял лишь небольшой проход на палубе. Невольно рука Яромиры дернулась к горлу, которое болело. Она не могла посмотреться в серебряное зеркало, но знала, что на шее уже проступили следы его жесткой хватки.

Ивар заговорил с княжной на ее языке. Верно, чтобы она точно поняла оскорбление.

«Нужно было подлить для него в раствор вчера соленой морской водицы», — Яромира молча хмыкнула, и глаза викинга полыхнули яростью.

Кажется, он не любил, когда его не замечали.

— Не могу понять, что я в тебе нашел на берегу, — понизив голос, прошипел Ивар уязвленной змеей. — Ты страшна даже для рабыни.

— По своей воле с тобой не легла бы и рабыня, — ровно отозвалась Яромира.

Его слова задели ее. Еще как! Но если она покажет это сейчас, то оскорбления никогда не иссякнут. Он будет настойчиво бить в одно место, добиваясь своего: ее слез, обиды, громких криков.

— Будь счастлива, что ты зачем-то понадобилась моему дяде. Иначе уже кормила бы рыб на дне, — огрызнулся Ивар и, стиснув весло, повернулся к княжне спиной.

Она вздохнула и попыталась пригладить растрепавшиеся волосы.

Куда бы ни плыли два драккара, легким для нее этот путь не будет.

Сглотнув слюну, Яромира повертела в руках тушку, с сомнением к ней приглядываясь.

— Воротишь нос, дроттнинг? — ее замешательство не укрылось от Ивара.

Впрочем, тот и так не сводил с нее взгляда. К его лихорадочному вниманию за пару дней, которые она провела на драккаре, Яромира уже привыкла. А вот то, что после его слов к ней разом повернулось несколько мужчин, заставило ее поежиться.

— Тихо, — Харальд вмешался, и она облегченно выдохнула.

Конунг был не в настроении, и потому зеваки, поглядев на нее, поспешили вернуться к своим мискам. И Яромира осталась один на один с тушкой соленой рыбы. Их скудная вечерняя трапеза.

Поначалу она не чувствовала особого голода, и в первые дни обходилась лишь хлебом да кусочком жесткого, вяленого мяса.

Но мясо закончилось, и викинги достали из мешков соленую рыбу. И, как назло, у княжны проснулся зверский голод. Но с какой стороны подступиться к тушке, она не ведала. Та казалась невероятно твердой: Яромира поколотила ею по скамье, а рыба не то что не погнулась, она и на фалангу пальца своей формы не растеряла.

Мужчины вокруг нее впивались в жесткую тушку прямо зубами. Их мощные челюсти дробили кости и чешую, выгрызали остатки плоти.

Княжна, вестимо, так не смогла бы.

Она боялась, что сломает зубы, коли попробует откусить.

А живот сводило от голода все сильнее и сильнее. Тесно прижав к нему запястье, Яромира потянулась за чашкой, что стояла возле ног, и с сомнением принюхалась к напитку. Прежде она всячески избегала притрагиваться к ячменному пиву, которым мужчины запивали любую пищу. Но она помнила, что его называли жидким хлебом на Ладоге. А, стало быть, оно могло утолять голод.

Сделав первый глоток, Яромира закашлялась и едва не выплюнула горький, крепкий напиток прямо на палубу. Кто-то постучал ее по спине, и княжну отбросило вперед. От позорного падения ее спас конунг, рядом с которым она сидела. Харальд вытянул руку, и княжна врезалась в нее грудью.

Знамо дело, почти тотчас раздался смех.

— Да кто вас таких неженок растит-то в Альдейгьюборге! — принялись зубоскалить мужчины.

— Только тронь — рассыпется, поди!

— Слабые женщины рожают слабых сыновей! — ко всеобщему веселью присоединился и кормщик Олаф.

Яромира закусила губу и опустила голову, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы. Она стиснула рыбий хвост и представила, как запускает тушку прямо в лоб особо веселившимся викингам.

Видит Светлая Макошь, она крепилась. Она старалась, изо всех сил старалась не плакать. Во-первых, ладожской княжне негоже. Во-вторых, она все же дочь князя Ярослава, и не хотела позорить отца.

Она не плакала, когда очнулась в землянке с тремя подлецами. Не плакала, когда они увели ее куда-то глубоко в лес. Не плакала, когда уразумела, что двое из них глядят на нее с безумным вожделением. Когда сбежала от них, тоже не плакала! Когда одна скиталась по лесу, когда воровала молоко из избы незнакомых людей. Даже потом, на том клятом берегу, будучи загнанной в ловушку, она крепилась. Очнувшись на драккаре в окружении толпы незнакомых, страшных, диких мужиков, она тоже не плакала. Чуть от страха не умерла, но и слезинки не проронила.

Но всему приходит конец, и нынче вечером пришел конец ее выдержке.

То ли насмешки, то ли глупая твердая рыба, которую она отчаянно хотела, но никак не могла раскусить — что-то стало для нее последней каплей.

Яромира вскочила на ноги, уже на заботясь о том, что над нею вновь будут издеваться, и позорно сбежала в свое хлипкое укрытие, скрывшись ото всех за занавесью.

Ее трясло от злости, обиды и несправедливости. Слезы по щекам катились словно сами по себе. Она не моргала даже, а они все лились и лились.

Она ждала, что последует оглушающий раскат хохота, но на драккар вдруг опустилась тишина. Даже разговоры разом смолкли. Даже те, которые прежде велись и ее не касались. Слышен был лишь тихий плеск волн да громкие крики чаек.

Яромира сердито продолжала всхлипывать. Поглядела бы она на толпу этих зубоскалов, окажись кто из них слабой девкой в потрепанной поневе, не умевшей сражаться да оружием толком не владевшей. Вырви их кто из привычного, знакомого мирка да выкинь за порог одну-одинешеньку, толкни навстречу неведанному, опасному, злому.

Жалость к себе помогла, и вскоре княжне сделалось повеселее. Живот все еще сводило от голода, и ближе к закату Яромира с тоской вспоминала перевернутую чарку с пивом, которую она задела, когда сбежала с места общей трапезы, и откинутую куда-то рыбу. Могла бы погрызть ее, коли откусить не судьба.

Тихие шаги заставили ее насторожиться и замереть.

— Дроттнинг, — позвал Харальд и, чуть обождав, привычно обошел занавесь и уселся на край самой ближней лавки, чтобы видеть княжну.

Откинув в сторону верхнюю серую тряпицу, он протянул ей сверток.

— Возьми, — недовольно поторопил конунг, когда Яромира помедлила.

В свертке она обнаружила криво нарубленные куски соленой рыбы. Уже без хвоста и головы, без плавников и почищенные от особенно жесткой чешуи.

«Я ладожская княжна!» — свирепо напомнила самой себе Яромира, когда рот наполнился слюной, и она едва не набросилась на угощение, словно оглодавший волчонок.

— Благодарю тебя, — степенно сказала она и сглотнула слюну, медленно взяв из рук Харальда сверток и также медленно поднеся к губам первый кусочек.

Конунг, глядя на нее, вдруг весело фыркнул. Усмешка мелькнула на суровом, обточенном ветрами и морем лице и пропала, но Яромира поразилась тому, как — пусть и на мгновение! — оно изменилось, когда Харальд улыбнулся.

— Ешь, как угодно, дроттнинг. Мне нет дела, — сказал он.

Яромира ответила не сразу, увлеченно пытаясь разжевать жесткое мясо.

— Ты должна научиться разделывать рыбу сама, — добавил Харальд. — Я не твоя кормилица.

С трудом проглотив застрявший в горле кусок, Яромира облизала соленые губы.

— Я бы могла, конунг, — также серьезно отозвалась она. — Коли бы ты дал мне нож, как я просила.

Диво, но море не расступилось, обнажив дно, когда Харальд усмехнулся второй раз за один вечер.

— Твое снадобье вышло неплохим, — он заговорил совсем о другом.

Княжна сперва нахмурилась, не понимая, куда он клонил, но после ее лицо разгладилось. Несколько дней прошло, как она врачевала ранения самого конунга и его дружинников. Верно, они заживали неплохо. Всяко лучше, чем промывать их жгучей соленой водой.

— Повязки чистые, без гноя.

— Но не твои… — вырвалось у нее раньше, чем Яромира успела даже подумать!

Захотелось поспешно зажать ладонями рот и вернуть глупые слова их глупой хозяйке. Судя по залегшей меж бровями складке на лице Харальда, ему они тоже не пришлись по нраву.

Да, она подглядывала тайком за конунгом и примечала, что тот, не жалея себя, вольно и невольно заставлял края раны расходиться, и на его рубахе на спине багряная полоса уже, верно, въелась в полотнище навечно.

Только вот об этом северному конунгу ведать не следовало!

Яромира поджала губы и сердито тряхнула головой. Харальд молчал, ничего не спрашивая. Ей бы у него поучиться…

— Ты не подмешала ничего дурного в свой ведовской отвар.

У нее невольно вырвался вздох облегчения, когда мужчина продолжил то говорить, что намеревался сказать изначально.

Его слова вызвали у нее слабую тень улыбки. Как бы она могла что-то подмешать? Даже если бы и хотела? Мужчины не сводили с нее взглядов, когда она набирала сушеные травы из мешочков и смешивала их.

— Если я дам тебе нож, дроттнинг, обещаешь ты, что не сотворишь с ним ничего дурного?

Харальд окинул ее требовательным взглядом от макушки до пят, и Яромира неуютно заерзала. Она подумала об Иваре. Он пытался ее задушить, и она смогла тогда отбиться… но кто поручится, что ей повезет во второй раз?

— Твой племянник, — хрипло выдохнула она.

Мысли путались под его взглядом. Казалось, он видел ее насквозь.

Харальд нахмурился.

— Ивар больше не посмеет тебя тронуть.

Невольно Яромира закусила губу. Она не сомневалась в слове конунга. Она сомневалась, что Ивар, у которого разве что пена ртом не шла при виде ее, этому слову подчинится. Она не стала говорить о таком вслух. Знала, что крутому нравом Харальду не придется по сердцу.

Усмирил же он как-то Ивара за трапезой. Да и приказал тому пересесть на весла подальше от укромного уголка княжны. Теперь тот мог лишь кидать на нее взгляды, полные лютой злобы. А вот заговаривать уже не получалось.

Когда она очнулась от своих размышлений, то увидела прямо перед глазами нож. Харальд протягивал его ей рукоятью вперед. Острие целило ему в грудь. Сталь отливала багряным в закатных лучах солнца.

— Тебя учили с ним обращаться? — насмешливо спросил конунг.

— Учили, — повеселевшая Яромира и бровью не повела в ответ на издевку. Она взялась за рукоять и покачала нож в ладони, примериваясь.

Глядя на нее, Харальд снял с пояса ножны и бросил их на плащ, служивший княжне постелью.

— Осторожно, валькирия. Не поранься, — совсем не зло остерёг он.

Засыпала Яромира в тот вечер почти счастливая.