Яромира. Украденная княжна

Князь Ладожский V

— Ярослав?

Ладонь жены мягко опустилась на плечо, пальцы чуть сжали примятую ткань рубахи.

Ладожский князь сидел в темноте гридницы за пустым столом. Последняя из горевших лучин давно затухла, и он сам задавил пальцами фитилёк масляной лампы. В середине долгой осенней ночи в тереме стояла гулкая тишина, в которой даже шелест длинного подола княгини о дощатый пол выделялся громким звуком.

— Ты чего? — стряхнув морок, князь повернулся и поднял голову, вглядываясь в лицо жены, выделявшееся в окружавшей их темноте бледным пятном.

— Мужа дожидаться устала вот и пришла, — с тенью улыбки отозвалась Звенислава и осторожно опустилась на лавку ошуюю князя.

Стояла глубокая ночь, и терем спал. И лишь дозорные бродили по частоколу, всматриваясь вдаль. Звенислава прошла сквозь длинные сени, что вели в гридницу, никем не замеченная. Нарочно кралась вдоль сруба, словно тать. Не хотела никого повстречать ненароком, недоставало еще им слухов, что княгиня разыскивает в ночи князя.

Впрочем, найти его было несложно. Звенислава знала, что до глубокого вечера муж засиделся в гриднице с дружиной. Ей рассказал обиженный, насупленный Крутояр, которого прогнал отец, поймав за подслушиванием в тайном лазу. Она только вскинула брови и покачала головой. Сын сильно переменился с тех пор, как из терема пропала Яромира…

— Отец поедет туда, — захлебываясь словами, рассказывал ей разгоряченный Крутояр. — Туда, куда указал вождь викингов. Его отговаривал даже дядька Стемид! Говорят, что это ловушка Рюрика…

Звенислава ничуть не удивилась, когда услышала. Всю последнюю седмицу, как получили они весть от Харальда Сурового, Ярослав ходил сам не свой. Дружина и бояре, каждые на свои лады, талдычили ему, что никому из викингов веры нет. Враги хотели заманить ладожского князя в ловушку, ведь после веча не осталось ни одного человека в княжествах, который не знал бы, что Ярослав собирает рать против Рюрика. И нашлись те, кто решился к нему присоединиться.

Слухами полнилась земля, и болтали самое разное.

— Помысли, князь, как наша княжна могла оказаться у северных дикарей? — раз за разом говорили ему, когда долгими осенними вечерами собиралась в гриднице дружина и бояре.

— Они задумали нас разделить! Ослабить и поубивать по одиночке, — вторили им другие. — Мы должны выступить против Рюрика единой ратью! Упустим время, станут льдом реки, и нас всех перебьют.

Ярослав слушал. Слушал и кивал, но сделать решил по-своему. И нынче объявил в гриднице княжескую волю: в тереме посадником останется десятник Горазд. Сам князь с ма́лой дружиной да верным Стемидом отправится в место, которое указал Харальд Суровый — забрать дочку.

Воеводы Буривой и Будимир вместе с Чеславой поведут войско вглубь ладожских земель и встретятся там с гридью князя Желана Некрасовича. А после — с Ярославом и викингами, которых посулил привести за собой Харальд Суровый.

И единой ратью пойдут они на Рюрика.

— Гладко стелешь да спать будет жестко, князь, — смотря ему прямо в глаза, вскинулся отчаявшийся Стемид, который устал себя сдерживать да глядеть, как Ярослав собственными руками толкал себя к верной погибели.

Вестимо, князь устал. Пуще всего — сдерживать свой гнев устал, потому как всем несогласным рты заткнуть он не мог. А их нынче было слишком много.

Так глубоко погрузился он в невеселые, смурные думы, что потерял счет времени. Опомнился, лишь когда услышал тихие шаги в сенях и узнал по ним Звениславу.

— Полуночничаешь из-за меня, — Ярослав накрыл руку жены на столе ладонью и вздохнул.

Потянул от горла воротник рубахи, который мешал дышать. Богатый княжеский плащ-корзно давно уж валялся на скамье. Он сбросил его в самый разгар громких, бурных перебранок между старшей гридью.

Звенислава с затаенной тревогой наблюдала за мужем. Прямо у нее на глазах еще хлеще заострялись суровые черты; и меж бровями появлялись новые заломы.

— Тяжко мне, Звениславушка…

Она громко всхлипнула и поспешно зажала рот обеими руками. Впервые за долгие, долгие зимы Ярослав ей — ей! — пожалился, и это напугало ее сильнее всего. Сердце разрывалось от тоски и боли за мужа. Она бы сделала, что угодно, чтобы ему стало хоть самую малость легче, но знала, что ничем не может ему подсобить. Он князь, и его ноша тяжела.

Но как же ей хотелось раскрыть руки и обнять его, как она обнимала их детей, спрятать и заслонить собой… Она бы птицей бросилась на его врагов, вцепилась бы в лица когтями и клювом… Порой княгиня завидовала воительнице Чеславе, которая сопровождала князя в походах и могла заслонить собой от чужого меча.

Звенислава сама не заметила, как по щекам потекли крупные, беззвучные слезы. Лишь когда Ярослав протянул руку, чтобы смахнуть их, почувствовала и поспешно растерла ладонями лицо.

— Ну, что же ты… — ласково укорил Ярослав, а через мгновение поднял жену на руки и усадил себе на колени.

Стыд и позор, коли кто увидит, но едва ли нашелся бы смельчак, рискнувший потревожить покой князя в гриднице.

— Теперь и тебя огорчил, — он мрачно усмехнулся, поглаживая Звениславу по спине. Ладони покалывало от непривычного отсутствия волос, что были заплетены в две косы и убраны под просто убрус.

Звенислава тихо, задушено всхлипнула. И она еще намеревалась оборонять мужа и собой заслонять!.. А заместо этого разревелась, словно дитя, и нынче уже Ярослав ее утешал.

— Я слышала, что болтают в тереме… Твои воеводы говорят тебе не ехать туда. Что это ловушка.

— Крутояр рассказал? — еще сильнее помрачнел князь.

— Да нет, что ты! — Звенислава поспешно мотнула головой, не желая выдавать сына. — Он сказал, что ты его из гридницы взашей вытолкал и что допоздна вы засиделись.

Она провела пальцами по шраму на шее мужа, что выглядывал из широкого ворота рубахи, и подавила вздох.

— Он просится со мной, — нехотя пробормотал Ярослав. — Я скажу Горазду, чтобы запер его в клети, когда я уеду. Иначе непременно сбежит.

Звениславка сверкнула острым взглядом, словно мечом по голой коже провела.

— Ты и сам мыслишь, что там ловушка. Иначе не запрещал бы сыну… — прошептала она горько и уронила голову, не в силах больше смотреть на мужа.

Ярослав выругался сквозь плотно сжатые зубы и мягко приподнял ее подбородок, стремясь поймать взгляд.

— Не в том дело, ласточка, — мягко заговорил он, и не всякий узнал бы в нем грозного князя. — Мне спокойнее будет, коли буду знать, что наш сумасбродный сын заперт в тереме.

— Крутояр не сумасбродный, — Звенислава слабо улыбнулась. — Просто весь в отца пошел.

Князь хмыкнул, чувствуя, как ослаб тугой, железный обруч, сковавший грудь. Он прикрыл глаза, наслаждаясь легкими, едва ощутимыми прикосновениями жены. Она оглаживала поверх рубахи его напряженные плечи, скользила пальцами по скулам и вискам, по нахмуренным, сошедшимся на переносице бровям, и постепенно лицо Ярослава смягчилось.

— Обещай, что вернешься ко мне, — выдохнула Звенислава едва слышно. — Обещай, что вернешься ко мне, лю́бый.

— Ты остаешься.

Сперва княжичу помстилось, что он оглох. Крутояр поднял на отца взгляд и уже открыл рот, чтобы переспросить, когда по одному лицу Ярослава уразумел, что ему не послышалось.

Отец отправлялся забирать их лап северных дикарей его сестру, а ему самому велел оставаться в тереме. Словно он дитя малое!

— Это из-за того, что я упал? Когда в лесу на нас налетели варяги? — дернув подбородком и сверкнув дерзким взглядом, спросил княжич.

У Ярослава зачесалась рука. Посмел бы он так перечить своему отцу! Будучи таким же сопливым мальцом, как его сын.

— Это потому, что я тебе так приказал, — выдохнув, процедил он сквозь зубы.

И хоть бы капля дерзости исчезла с лица Крутояра. Куда там. Еще круче насупился и скрестил на груди руки, отбросив в сторону поводья.

Вместе с двумя сыновьями он пришел ранним утром на конюшню. Ярослав привык сам всегда проверять, туго ли затянута подпруга, хорошо ли закреплено седло да плотно ли уложены переметные сумы. Когда подросли сперва Крутояр, а потом и Мстиша, он стал брать с собой мальчишек, потихоньку уча их премудростям.

— Это… нечестно, отец! — воскликнул старший княжич, отшатнувшись в сторону.

Младший покосился на брата и переступил с ноги на ногу. В воздухе запахло грозой.

— Ты сделаешь, как я сказал, потому что я твой князь и отец! — рявкнул Ярослав, сжав кулаки. — Еще слово — я велю тебя связать.

Крутояр громко клацнул зубами, подавившись воздухом. Он вскинулся, едва ли не рыча от отчаяния, обиды и злости, резко развернулся и бросился из конюшни прочь, с разбегу врезавшись плечом в распашную дверь. Та жалобно заскрипела ему вслед. Сокрушенно, совсем по-взрослому покачав головой, маленький Мстислав потянулся за поводьями, оставленными братом.

— Батюшка, не наказывай его, — попросил княжич за брата. — Ярк о мыслит, что тебя тогда подвел…

— Вздор, — резко отозвался Ярослав. Он отвернулся от распашных дверей и посмотрел на младшего сына. Потянулся потрепать того по волосам на затылке и сказал. — Ну, давай-ка поглядим, ладно ли затянуты стремена.

На другой день, уже после того, как проводили Ярослава, десятник Горазд пошел отпирать клеть, в которой накануне на ночь и впрямь закрыл Крутояра по приказу князя, чтобы не вздумал отправиться следом за отцом.

Подпорка валялась на земле, дверь была приоткрыта. Горазду не нужно было даже заглядывать внутрь, чтобы удостовериться. Он и так знал, что клеть окажется пуста.

А в конюшне недосчитаются смирной лошади. Которая ни разочка ни заржала, пока Крутояр уводил ее с подворья.

Дни становились короче, а ночи — длиннее, и потому путь, который летом по хорошей погоде можно было преодолеть за несколько дней, растягивался на добрую седмицу. Приходилось раньше останавливаться на ночлег, разводить костер, чтобы погреться и отпугнуть сгущавшиеся сумерки. Да позже вставать, ждать, пока рассеется густой туман над скованной первым морозцем пожухлой травой.

Ярослав торопился, ведь место, указанное Харальдом Суровым для встречи, находилось неблизко. Спорившие с ним в гриднице дружинники и бояре были правы: времени у них оставалось немного, и крюк, который делал князь, лишь всех задерживал.

Но даже если там поджидала ловушка… даже если кто-то из викингов, прознав, решил посмеяться над его горем… Ярослав не мог упустить надежду, пусть и была она призрачной.

Но Рюрик, укоренившийся в Новом Граде, давил. Давил на близлежащие земли, на торговые и купеческие суда, на мелких князей… Слухи до Ладоги доходили разные.

Но поговаривали, что и у пришлого конунга не все ладно. Что где-то в море без вести сгинул его младший брат Трувор, вместе с боевым драккаром и дружиной. Что не привел к нему людей, на которых рассчитывал Рюрик.

Ярослав слухам верил не шибко. Знал, что посеять их несложно, только вот мало в них будет правды. Про Ладогу тоже многое болтали. Да про него. Снова припомнили то, что давно заросло быльем. Робичич он. Сын старого князя Мстислава от теремной девки.

Ярослав только усмехался, когда слышал. Хазар одолеть это не помешало. Двенадцать зим прошло, а ни разу с той битвы узкоглазые не собирали против княжеств такую сильную и мощную рать, как тогда. Так, покусывали по чуть-чуть, боялись отщипнуть кусок побольше. И терема не сжигали в пепел, и княжеские семьи не убивали.

Так будет и с варягами. Робичич он али нет, а Рюрику не позволит свои порядки на их землях наводить.

— Княже, я вот как мыслю, — к Ярославу на поваленное бревно поближе к костру подсел Стемид, закончив расставлять дозорных. — Мы, как доберемся, в городище не сунемся. Ни у кого останавливаться не станем. Я те земли неплохо помню, там есть, где укрыться. Поглядим, кто к нам явится. Харальд Суровый али леший.

Воевода протянул к огню замерзшие руки и посмотрел на князя. Блики костра освещали его лицо с одной стороны, вторая же, со шрамом поперек щеки, оставалась в тени. Распущенные волосы, выбившись из-под шнурка на лбу, обрамляли виски и лежали на плечах.

— Добро, — поразмыслив, Ярослав кивнул.

Стемид бросил на него быстрый взгляд и никуда не стал уходить. Он мялся, не зная, как подступиться. В гриднице он взял тогда лишку. Надерзил князю, и его слова услышали многие. Никто их не повторил, но все крепко запомнили.

Но он бы и нынче от них не отказался! Воевода был готов сложить за Ярослава голову, но смотреть, как тот добровольно шагает в ловушку, устроенную клятыми северными дикарями, Стемид просто не мог.

Он негромко выругался себе под нос в сердцах. Хотел повиниться вроде как, но лишь шибче себя распалил.

— Что кряхтишь, как старуха? — усмехнулся князь, краем глаза поглядывая на то, как маялся его воевода. — Сказал и сказал. Когда захочу, чтобы мне елей в уши лили, пойду с боярами толковать.

Стемид изумленно вскинулся и недоверчиво потряс головой. Неужто все мысли его на лице были написаны?..

— Да я… — смутившись, словно девка, заговорил он, — ты же ведаешь, Мстиславич… я за тебя… но…

Договорить он не успел, потому что вдалеке прозвучал голос, хорошо знакомый и князю, и воеводе. И этот голос заставил Стемида замолчать на полуслове. Чудная выдалась ночь. Ярослав Мстиславич его мысли читал, а ему самому уже всякое в лесу мерещилось…

Ну, не мог же и впрямь на опушке звонко выкрикивать что-то княжич Крутояр?..

Потом воевода поглядел на вскочившего князя, который уже шагал в ту сторону, и стремительно поднялся сам.

… видно, все-таки мог.

Дозорный, ничуть не чураясь, тащил за шкирку сопротивлявшегося княжича. У того на поясе висел меч и кинжал, к поясу же был прикреплен полупустой бурдюк, а в одной руке Крутояр сжимал уздечку.

Стемид украдкой покосился на разгневанного князя, у которого от лица отлила вся кровь, и потер ладонью шею пониже затылка. Придется спасать нахаленка от отцовского гнева.

— Вот, господин. Углядел его, когда лес дозором обходил, — кметь толкнул Крутояра вперед, под ноги князю.

Тот оступился, но не упал. Еще и сам в сторону отпрыгнул и рукой по плечу провел, словно стряхивал чужую хватку. Воевода мысленно присвистнул: беда с мальцом. Хотя какой он уже малец…

Они были в четырех днях пути от Ладоги.

— Кто с тобой? — резко втянув носом воздух, спросил Ярослав, смотря на сына.

Тому от тяжелого, немигающего взгляда отца хотелось поежиться и с ноги на ногу переступить, но заместо Крутояр лишь выше вздернул подбородок.

— Я один.

— А из клети кто выпустил?

— Я сам!

— Понятно. Об этом в тереме потом дознаюсь, — князь скрестил на груди руки, пытаясь сдержать себя. — Ночевать тут станешь, а поутру на Ладогу вернешься.

— Я сызнова сбегу! — Крутояр шагнул вперед и сжал кулаки. — И догоню вас!

— Я тебя свяжу. Поедешь до самого терема поперек седла, как тюк с мукой, — свирепо выдохнул Ярослав, чья чаша терпения давно переполнилась. — Я все сказал.

Он круто развернулся, хлестнув полами плаща воздух, и широко зашагал прочь, обратно к костру. Крутояр в отчаянии кинулся к воеводе.

— Дядька Стемид! — воскликнул и зло, и жалостно. — Скажи же ему! Я оплошал тогда в лесу, но больше не оплошаю! И его не подведу.

Не сдержавшись, воевода отвесил воспитаннику затрещину, на которую напрасно поскупился его отец.

— Князь тебя бережет, настырный ты мальчишка! — гаркнул в ответ Стемид. — Коли поджидает нас ловушка… еще о таком сопливом вояке волноваться ему не хватало!

Застыв на месте, Крутояр захлопал глазами. Посмотрел сперва на воеводу, потом в сторону, куда скрылся отец.

— Я все равно сбегу, — посулил упрямо и закусил губу. — Мое место рядом с князем.

Стемид взвыл и пошел к костру. Добрым словом помянул дядьку Крута, старого пестуна Ярослава, давно ушедшего за Кромку. Коли и его воспитанник был таким же упрямцем, немало тот с ним хлебнул…

Князь нашелся у костра. Вновь сидел на поваленном бревне и выстругивал палку, разгневанно, резко орудуя кинжалом. Только и разлеталась по все стороны срезанная кора.

— Дозволь ему остаться, — вздохнув, попросил воевода и уселся напротив.

Ярослав мазнул по нему хмурым взглядом, в глубине которого кипела злость, и стиснул челюсть.

— Ты сам ведь веришь, что мы едем прямиком в ловушку, устроенную северянами. Хочешь, чтобы я сына туда привез?

— Он сбежит, — произнес воевода то, что оба они и так знали. — Сбежит, догонит нас и будет лишь хуже. А если рядом будет, то хоть присмотрим.

Мучительно заскрежетав зубами, Ярослав повел подбородком и резко мотнул головой. Жаль, не было в его руках силы, которая позволила бы зашвырнуть сына прямо в терем.

— Крутояр! — крикнул он, и мальчишка словно выпрыгнул из темноты, в одно мгновение очутившись подле костра. В его взгляде была настороженность, но она сменилась тихим ликованием, когда он повнимательнее присмотрелся к дядьке Стемиду и отцу.

— Ты о матери подумал, когда сбегал?

После вопроса Ярослава ликование княжича смыло словно по щелчку пальцев. Впервые за время, как его приволокли к отцу, он вздохнул и опустил голову, прижав подбородок к груди.

— Ей Мстиша все обсказать должен, — пробормотал он неуверенно.

— Еще и брата приплел, — князь поджал губы. — Посмотрю, как станешь у нее прощения просить.

— Матушка простит, — упрямо насупился Крутояр. — А мое место рядом с тобой.

Ярослав прикрыл на мгновение глаза. Он не знал, чего хотел сильнее: наказать паршивца или похвалить. И из клети придумал, как выбраться, и лошадь из конюшни свел так, что никто не услышал, и четыре дня отряд преследовал, и поймали ведь не сразу…

Князь дернул уголками губ в слабом намеке на улыбку, и по лицу Крутояра расползлось теперь уже подлинное облегчение. Он как раз подошел к бревну, чтобы усесться рядом с отцом, уразумев, что его никто не прогонит прочь, когда Ярослав насмешливо вскинул брови.

— Куда это ты? Раз нынче у нас в лагере отрок сопливый появился, ступай и занимайся делами. Готовь место для ночлега, расставляй навесы, хворост собирай, чтобы было, что в костер подкидывать. Еще и рубахи выстираешь. Мою да воеводы Стемида, которого не иначе как сами Боги одарили таким воспитанником.

Крутояр крепко прикусил язык. Молча склонил голову и пошел делать, что было велено.

Через три дня они достигли городища. Бывало, летом там шла самая торговля: приплывали купцы со всех концов обширных земель. С севера везли пушнину, мед, воск да железные мечи; с юга — заморские пряности, кислые вина, тонкий шелк да прозрачное стекло. Каждую седмицу был большой торг, на который стекались люди не только из соседних княжеств, но и живущие далеко за их пределами.

Осенью и, тем паче, зимой жизнь здесь замирала вплоть до весны. Торговые суда захаживали редко, иноземная речь больше не звучала повсюду, и чужаки приковывали к себе любопытные взгляды.

Как условились князь с воеводой, в городище их отряд заходить не стал. Разместились чуть поодаль, углубившись в лес. Верно, в теплой избе на лавке спать было бы им слаще, но Ярослав не хотел рисковать понапрасну. Коли ловушка не поджидала их в самом городище, то могла поджидать и на драккаре, и на берегу — где угодно.

Но все вокруг выглядело мирным. Как ни старались его люди, свежие следы чужаков отыскать не смогли.

Они прибыли чуть загодя, и потому в первые несколько дней князь не особо тревожился. Его люди отоспались и отъелись. Даже в баньку сходили, когда поняли, что в самом городище угрозы для них нет. Но вскоре вернулся кметь, которого Ярослав отправил в терем, чтобы передать Звениславе весть, что Крутояр жив-здоров. Прошла полная седмица, а ни Харальд Суровый, ни его драккары так и не появились.

Стали шептаться, что заместо ловушки столкнулись они с жестокой насмешкой.

Князь решил ждать столько, сколько сможет. Но дней оставалось немного, ведь давно уже собиралось войско, которое ему предстояло вести против Рюрика.

Сперва зазвучавшие громче и веселее, разговоры вновь притихли. Ярослав порой за день и двух слов никому не говорил, и даже болтливый княжич превратился в молчаливую тень самого себя. Стемид гонял его на мечах, чтобы не забивал голову дурными мыслями, но видел, что помогало это не шибко.

Харальд Суровый запаздывал почти на седмицу. Невозможно было морскому вождю, который ходил на драккаре много, много зим, так промахнуться со сроком, который он же и называл. Верно, не было ни Харальда Сурового, ни корабля, который должен был вернуть отцу потерянную дочь.

Ярослав был отцом, но прежде всего — ладожским князем.

И однажды утром, когда к нему подступился Стемид, сердце у которого тянуло не хуже, чем у бабы, Ярослав кивнул еще до того, как воевода заговорил.

Он знал, что тот хотел сказать.

— Собирай людей. Мы уходим, — тяжело обронил Ярослав и обернулся, чтобы посмотреть на бескрайнее море.

Сколько он уже вглядывался в тихие, шипящие волны? Надеясь и кляня себя за слабость. Но дольше оставаться они не могли.

Ярослав почти жалел, что не повстречал никого из викингов. Да пусть была бы и ловушка! Пусть и от Рюрика. Ох, как славно они скрестили бы мечи. Как в доброй битве он бы выбил из себя всю дурь, которая напрасно рвала ему душу?..

Из городища отряд ладожского князя уехал в гнетущем, мрачном молчании. На небе сгустились темные тучи, и собирался дождь, а им предстояло еще добраться до следующей общины, в которой они смогли бы остановиться.

Ярослав ехал первым и смотрел прямо перед собой, не оглядываясь, и лишь побелевшие костяшки на кулаках, которыми он стискивал поводья, выдавали, как нелегко князю далось решение.

Стемид правил следом за ним, чуть сбоку, и порой бросал на Ярослава взгляды украдкой. Такое лютое у него было лицо…

Звонкий голос запыхавшегося княжича разрезал гнетущую тишину, как молния разрезает небосвод во время грозы.

— Отец! — закричал Крутояр и ударил пятками в бока кобылы.

Он скакал самым последним и чуть поотстал, потому что не мог удержаться и постоянно оборачивался, чтобы поглядеть на море в самый последний раз.

— Отец, там драккары!

Резко дернув поводья, Ярослав повернул коня и помчался навстречу сыну, который махал рукой, указывая на две крошечных точки вдали. Чтобы разглядеть их, приходилось щурить глаза, пока те не начинали слезиться.

Соскочив на землю, Ярослав подошел к самому краю отвесной скалы, на которую они уже успели забраться. Немного помедлив, Крутояр нерешительно остановился чуть сбоку и позади отца. Заметив, тот усмехнулся и потрепал сына по плечу, прижав к себе.

Так они и стояли вдвоем, продуваемые ветрами, и смотрели, как из крошечных точек драккары становились все больше и больше, и вот уже вскоре стали видны их паруса.

И тогда Ярослав замер, напряженно вглядываясь в узор на ткани.

Паруса были чужими.

Он знал цвета Харальда Сурового. Видел, когда тот гостил на Ладоге несколько зим назад.

И на драккарах были не они.