Яромира. Украденная княжна

Княжеская дочка III

Яромира споткнулась и чуть не упала. Грубая веревка, которой были связаны руки, натянулась, когда идущий впереди мужчина дернул ее на себя, заставив княжну семенить.

— Ну! Пошевеливайся! — велел Щука.

— Я тебе не телок на торгу, — огрызнулась Яромира и смахнула со лба пот внутренней стороной локтя.

— Ишь ты, — присвистнул Рысь. — Какая болтливая оказалась. Может, тебе рот обратно заткнуть?

Если бы могла, княжна испепелила бы его взглядом. Ее глаза полыхнули яростью, которую часто можно было увидеть в глазах ее отца, князя Ярослава. Но язык она прикусила: бежать по лесу с кляпом станет и впрямь невыносимо.

Третий мужик — самый молчаливый из всех, имени которого она до сих пор не знала — обернулся и махнул им рукой.

— Чего застыли? — недовольно пробормотал он. — Уж скоро солнце встанет!

Щука и Рысь рванули вперед, и Яромира — следом. От усталости она едва переставляла ноги. Сперва ее бросили, связанную и неподвижную, почти на целый день в землянку, а после едва ли не взашей вытолкали наружу и заставили бежать до колющей, острой боли в обоих боках. Ей не хватало воздуха, и она рвала горло и легкие, пытаясь нормально вдохнуть. Но лишь еще пуще их обжигала.

По лесу Яромира брела, словно слепая. Она не узнавала ладожской земли, хотя знала, что пока они не могли уйти так далеко. Но все казалось ей чужим. Черным и пугающим. Деревья скрипели и шелестели на ведру, их тонкие ветки раздирали одежду, вытаскивали пряди из растрепанной косы, стегали по лицу. Коряги и торчащие корни так и норовили броситься прямо под ноги, и уже не раз и не два Яромира пребольно о них ударялась, пачкая свои хорошенькие, ладные сапожки. Вдалеке выли волки, всюду ей слышались звуки диких зверей, их злой рык.

— Пошевеливайся! — рябой Щука дернул веревку безо всякого повода, и Яромира оскалилась ему в спину.

Он упивался властью над княжной. Ее зависимым, беспомощным положением.

Ей уже казалось, что он и подговорил-то Рысь выкрасть ее лишь за тем, чтобы не делиться властью с воеводой Видогостом.

Да. Тихие омуты глубоки.

Оказалось, лютая гниль сидела в сердцах мужиков, что еще седмицу назад жили-поживали в избах со своими семьями и ведать не ведали, на что будут способны ради звонкой монеты.

Когда воевода Видогост — злющий, встрепанный — толкнул дверь землянки с такой силой, что та едва не отлетела, Яромира не поверила тому, что видела. Может, все же забылась она тяжким, лихорадочным сном в тереме? Вот-вот очнется, а рядом — матушка, отец, братья и маленькая сестра…

Но сколько бы она ни моргала, морок перед глазами не исчезал. Словно завороженная, глядела княжна, как воевода, пригнувшись, шагнул в землянку да пнул со всей дури лавку. И такова была его злость, что скамья перевернулась, а сидевший на ней Щука отлетел аж к стене.

— Еще день побудьте тут с ней, — мрачно велел Видогост, даже не глядя в сторону Яромиры.

А она-то, как уразумела, что не снится ей ничего, впилась в него пламенным взглядом и не отворачивалась ни на мгновение.

— Ты нам заплатить обещался! — рябой Щука взвился на ноги с грязного, вонючего пола, и воевода посмотрел на него, словно на пыль у себя под сапогами.

— Молчи, холоп. Не то ни гроша не получишь, — посулил он и потряс перед лицом уродливого мужика тяжелым кулаком.

— Охолонь-ка малость, — Рысь шагнул к нему и примирительно поднял руки. — Мы с тобой об ином сговорились. Еще день — так плати вдвое больше!

— Ах ты, пес вонючий! — и резким ударом Видогост завалил того на пол. — Еще смеешь мне, княжескому воеводе, указы чинить? Да я твою голову размажу об стену и не запыхаюсь! — взревел он и сызнова пнул лавку.

Когда в землянке повисла тишина, и напуганные мужики замолчали, решив, что перечить ему нынче — гиблое дело, Видогост вновь заговорил. Сперва всех троих обвел пристальным взглядом, потом откашлялся, прочистил горло и сказал.

— Завтра к ночи за ней вернусь. Серебра вам принесу. Все. И будет с вас.

За ним не успела захлопнуться дверь, как Щука смачно сплюнул ему вслед. И тогда у Яромиры от страха прошелся по хребту холодок.

— Надует он нас! Правду княжна сказывала, зарубит нас, и вся недолга! — он сжал в кулак мозолистую пятерню. — Уходить надобно, и ее с собой заберем. Сами князю отдадим и денег с него по весу дочки возьмем! Этот нам не потребен!

Пререкались они совсем недолго, и уже вскоре трое мужчин распахнули дверь землянки и вытолкнули Яромиру на свежий воздух. Упоительный, свежий воздух. Она жадно глотала его и не могла надышаться, но долго стоять ей не позволили. Щука обмотал ее руки веревкой теперь, а другой конец сжал в кулаке.

— Ступай, княжна, — велел он и положил ладонь на плечо Яромиры.

Та сбросила его руку и скользнула в сторону на пару шагов. От его сального прикосновения повеяло чем-то очень, очень нехорошим. Недобрым.

В лесу Яромире стало гораздо страшнее, чем было в землянке. Там-то она, поразмышляв, решила, что никакой беды с нею не случится. Никто ее обижать не станет, и уже очень скоро она вернется в терем, увидит отца и матушку…

Но нынче же все ощущалось по-другому. Решив предать воеводу Видогоста и забрав с собой его добычу, мужчины враз круто все изменили, и больше княжна уже не мыслила себя в целости и сохранности.

От сального, рябого Щуки ее постоянно бросало в дрожь. Его прикосновения, его взгляды — ей было противно все. Она бы и рада держаться от него подальше, да токмо он как схватил веревку, так и не думал отпускать. Никому ее не отдавал даже на мгновение. И постоянно тянул, тянул, тянул Яромиру на себя, заставляя то спотыкаться, то падать, то негромко стонать, когда веревка особенно сильно впивалась в стертые, окровавленные запястья.

Одна, совсем одна посреди огромного леса, и рядом — три мужика, один из которых раздевал ее глазами, а имя третьего она до сих пор не знала.

«Лучше бы я осталась сидеть в той землянке с тряпкой во рту. Лучше бы, связанная, дожидалась, пока вновь явится воевода Видогост», — тоскливо думала Яромира, пока с каждым шагом они все дальше и дальше уходили и от землянки, и от ладожского терема.

Княжна об этом не знала. В темноте в лесу она совсем не разбирала дороги. А их небольшой отряд уверенно вел за собой Щука, и двое других мужчин доверяли ему и не шибко следили за коварной тропинкой.

Напрасно.

В один из разов, когда Яромира рухнула на колени, споткнувшись о торчащую из земли корягу, она смогла незаметно сжать в ладони небольшой, но острый камень. Это слабое оружие все же придало ей сил. Пока с трудом поспевала за Щукой, задыхаясь и чуть не плача, вспоминала все, чему учила ее воительница Чеслава. Как одолеть того, кто превосходил тебя ростом и силой. Как можно справиться даже со здоровенным мужиком: главное — знать, куда бить.

Шершавая поверхность камня царапала нежные ладони, но Яромира лишь крепче его сжимала. Быть может, наступит час, когда он ей пригодится.

Когда на темном небе забрезжил вдалеке рассвет, Щука, который вызвался приказывать, велел всем остановиться. Они разыскали неглубокий овраг и спустились туда, схоронились за пушистыми, высокими кустами. Он опасался скорой погони, а Яромира напряженно кусала губы, молясь, чтобы не уразумел мужик да не погнал их переходить вброд ближайшую речушку. Так сбивали со следа собак. Охотничьи лайки ее батюшки непременно их учуют. Лишь бы Щука не велел войти в воду.

Но то ли не подумал он о таком, то ли был слишком глуп, то ли нежданно-негаданно обретенная власть над слабым его опьянила — а может, все сразу, но Щука лишь крепко привязал ее и отозвал в сторонку Рысь: о чем-то пошептаться.

Яромира осталась наедине с косматым, бородатым мужиком. Самым молчаливым из всей троицы. Рядом с ним она чувствовала себя, пожалуй, еще хуже, чем когда Щука тащил ее на веревке, словно собаку на привязи. Один его грязный вид пробирал ее до самого нутра.

Княжна старалась не смотреть на него. Искоса, потихоньку она принялась оглядывать овраг, в котором им предстояло прятаться до глубоко вечера.

Глупо было надеяться, что она сможет улизнуть, когда они заснут. Кто-то да останется нести стражу. Просто так они ее не отпустят. Слишком уж лакомым кусочком она для них стала. Слишком уж жадны были мужики до серебра.

Яромира зажала ладони коленями, чувствуя приятное покалывание камня, который ей удалось сохранить. Если извернуться, им можно и глаз выколоть, и жилу пробить. Только бы у нее хватило сил. Только бы попался удачный момент.

— Красивая ты девка, — прохрипел третий, самый молчаливый мужик. — Холеная, нежная. Не то что наши, общинные бабы.

По виску Яромиры скатилась бисеринка пота. Медленно, чудовищно медленно она повернулась и посмотрела на одного из своих похитителей. Его глаза — черные, словно угли — прожигали на ней дыру. Он облизал губы, обнажив почерневшие, гнилые зубы, и улыбнулся ей страшной улыбкой.

— И нашто мне княжеское серебро, когда такая краса рядом?..

Прошло еще четыре дня, и Яромира почти забыла, что была когда-то княжной. Что у нее была та, другая жизнь. С отцом и матерью, которые не чаяли в ней души. С младшими братьями и сестренкой. С воительницей Чеславой. С Вячко… С мягкой, теплой постелью и нарядами из тонкой, невесомой паволоки*, червлёного аксамита и багряной парчи.

Щука гнал и гнал их по лесу вперед, и все время для Яромиры слилось в одну бесконечную серую хмарь.

Они шли ночами, и отдыхали днем, но она боялась спать. Она лишь дремала — прерывисто, чутко. И всякий раз ей мерещились ледяные руки, больше похожие на клешни. От них шел болотистый, гнилой запах, и у нее сердце перестало биться, когда они ее касались. С судорожным вдохом княжна просыпалась в низине очередного оврага, глубоко в лесу, в окружении кустов и шишек. Оглядывалась по сторонам и замечала на себе липкий взгляд третьего мужика. Недавно она узнала его имя. Блуд.

В первый день она думала, что Щука хочет уйти подальше вглубь леса, а оттуда как-то отправить весть ее отцу. Ведь они хотели получить за княжну богатый выкуп. Но минуло уже немало времени, а еще ни разу они на набрели на какое-либо поселение. Даже на дорогу не вышли! Но Щука упрямо пробирался сквозь кусты и колючки, и Яромира уже начала сомневаться в собственной памяти и слухе. Она ведь слышала их разговоры. Их ссору с воеводой Видогостом.

Княжну они умыкнули ради выкупа. Так отчего же зашли так далеко?..

Усталость и голод туманили Яромире разум, и мыслить четко она не могла. Но на третий раз, как встало солнце, и они схоронились в пушистом ельнике на дневной отдых, она все же догадалась.

Догадалась о том, о чем — пока — молчали и Рысь, и Блуд.

Щука заблудился в лесу.

У их скитаний и блужданий могло быть лишь такое объяснение. И теперь ей оставалось ждать, пока двое других догадаются о том, что она уже поняла.

Она толком не знала, откуда были мужчины, которые сперва сторожили, а после похитили ее. Как воевода Видогост с ними сошелся. Знала лишь, что жили они на ладожских землях. Может, где-то поблизости от терема. Пахали землю, собирали урожай… Немудрено, что, оказавшись в огромном, густом лесу Щука заблудился. Не был он ни бортником, ни охотником, и потому не знал особых знаков, которые указывали бы, в какой стороне встает солнце, куда следует идти, чтобы попасть к ладожскому терему.

Они плутали в самой гуще, и, быть может, ходили кругами, никуда особо не продвигаясь. Яромира не знала. Для нее все деревья выглядели одинаково — как и для Щуки.

Буря грянула к концу пятого дня.

Поднявшийся ветер нагнал на небо тучи, и солнце скрылось раньше обычного. На лес опустились ночные сумерки, и Щука разбудил свой отряд: пора уходить. Пока Яромира пыталась умыть набранной в ручье водой лицо и хоть немного оттереть с него грязь и пот, мужчины зацепились словами.

— … я сказал — туда! — донесся до нее разгоряченный голос Щуки, и она насторожилась.

Отложила в сторону плошку с водой и подняла голову: втроем они стояли наверху оврага, оглядываясь по сторонам.

— Мы оттудова пришли! — зло огрызнулся Блуд. — Я нарочно там дерево поломанное приметил…

— Врешь! Врешь, собака!

Невольно Яромира нащупала тот самый камень, который хранила с первого дня, когда наткнулась на нее в лесу. Ей больше не связывали руки: веревка обхватывала ее за пояс, и двигаться княжна стала гораздо свободнее.

— Да ты белены обожрался! — взревел Щука и, не сдержавшись, изо всей силы толкнул Блуда двумя руками в грудь.

Тот пошатнулся, а между ними тотчас поспешил вклиниться Рысь. Он примирительно выставил раскрытые ладони по обе стороны от себя.

— Эй, эй, не годится это! — он попытался их успокоить, ну и Щука, и Блуд к тому времени уже были разгорячены и разозлены.

— Кого ты защищаешь? Он завел нас, сам Леший не разберет, куда! Мы бродим тут кругами. Чего дожидаешься? Что цепные псы ее батьки нас догонят? — Блуд повернулся лицом к Рыси и посмотрел на него исподлобья взглядом, что пылал гневом.

Щука с другой стороны вскинулся, сжал кулаки и, тряся головой, принялся наступать. Яромира, наблюдая за всем этим, задержала дыхание. Да хоть бы они поубивали друг друга, она печалиться не станет! Нащупав ободранными пальцами тугой узел веревки у себя на боку, она достала заостренный камень и потихоньку принялась пилить, все поглядывая на крутой край обрыва. Вот же кто-нибудь из них еще упал и сломал себе шею… Вот было бы славно!

— Ты! Ты во всем повинен! — словно не в себя, орал Блуд, и слюни из его рта разлетались далеко вокруг. — Какой Леший тебя дернул воеводе дерзить? Пошто мы из землянки ушли? Нынче бы уже при серебре были!

— Остолбень! — ярился в ответ Щука. — Да коли бы не я, ты бы и по сю пору пустые щи хлебал со своей тетёшкой!

— Ах ты!..

Кто из них первых поднял с земли палку, Яромира не увидела. Она подняла взгляд от веревки, когда услышала глухой звук, и тихо ахнула. Блуд медленно оседал на колени, из проломленной головый у него струилась кровь, а над ним стоял Щука с занесенной дубинкой.

— Что ты натворил! — взвыл Рысь и бухнулся на землю, подхватил едва не завалившегося навзничь блюда.

Яромира заработала рукой еще быстрее и принялась подергивать на себя веревку, чтобы создать натяжение. Она слышала глухую ругань, стоны, крики… А потом резко зашуршали ветви и листва, и в овраг неподалеку от нее скатились два переплетенных тела. Она не сразу уразумела, кто это был. Но всю же смогла разглядеть окровавленную голову Блуда, вцепившегося в Щуку столь крепко, что даже у подлетевшего к ним Рыси не получилось разнять.

Наконец, с жалобным треском поддался и ее узел, и конец веревки бесконечно медленно и плавно осел у ее ног.

Яромира была свободна.

Прямо перед ней катались озверевшие мужики, рыча друг на друга нечеловеческими голосами. Рысь бегал вокруг них, пытаясь разнять, но лишь больше мешал и мельтешил безо всякого смысла.

Сделав глубокий вдох, Яромира бочком поползла в сторону, подальше от них, к другому краю оврага. Щука и Блуд не увидели бы ее, даже если бы она не таилась — так сильно были поглощены избиением друг друга. Но вот Рысь разум окончательно не потерял. Он мог бы заметить ее, и, кто знает, может, двое других прервали бы драку, чтобы не дать ускользнуть ценной добыче.

Сердце у Яромиры колотилось, словно обезумевшее. Она задыхалась, но упорно ползла в сторону, которую наметила. Густые кусты надежно укрывали ее от случайного взгляда Рыси. Она вслушивалась в звуки драки и кусала губы, моля всех Богов, чтобы Щука и Блуд подольше друг друга избивали. Если уж не насмерть, то до потери сознания.

Наконец, она оказалось ровно напротив троих мужчин и бросила испуганный взгляд наверх. Ей предстояло заползти по склону оврага, а затем броситься бежать, куда глядят глаза. Лучше оказаться в густой чаще, чем на привязи. Вспомнив всех Богов, и даже Перуна, покровителя воинов, к которым глупая девка не относилась, Яромира схватилась за первую корягу и подтянулась. Потом за вторую и за третью… Ее ноги увязали в густой, влажной земле. Она скользила и цеплялась за грязные палки изо всех сил, пачкаясь еще хлеще, хотя, казалось, хуже уже было некуда.

Яромира проползла чуть больше половины пути, когда особенно громкий треск ветки, которую она ненароком обломала, привлекло внимание Рыси. Он глянул сперва в тот кустарник, в котором она сидела изначально, и обомлел, не отыскав там княжну. Обшарив взглядом овраг, он увидел княжну и заблажил не своим голосом. Склонился и вновь попытался оттащить Блуда и Щуку друг от друга, но те уже слабо разумели, что происходило вокруг. Овраг мог загореться, и то они едва ли прервались бы.

И потому Рысь бросился за княжной один.

Никогда прежде Яромира так шустро не карабкалась наверх. Ступив ногами на твердую землю, она, не задумываясь, рванула вперед. Она не знала, куда бежит. Она не знала, где ее дом. Она не знала, какую тропинку выбрать, чтобы выйти к поселению. Она знала лишь, что за спиной у нее громко, тяжело сопел здоровенный мужик, продержавший ее на привязи долгую седмицу: сперва в землянке, а после в этом лесу. И она лучше умерла бы, чем снова оказалась в его руках.

В его и двух его дружков, один из которых — Блуд — пугал ее так, что являлся к ней даже во сне.

Подобрав порванную, испачканную поневу и прикусив косу, чтобы та не цеплялась за ветки, Яромира мчалась по темному, страшному лесу. Слезы катились у нее по щекам, но она даже не замечала. Ее догоняли выкрики Рыси: тот грозил ей страшными карами и уговаривал остановиться по доброй воле.

Когда-то, будучи совсем девчонкой, Яромира вот так уже убегала от старшая зла по густому лесу. Только вот тогда рядом с ней была матушка и старшая сестра, и Вячко… Теперь она была одна и должна была сама о себе позаботиться.

Дыхание у нее давно сбилось, горло и легкие жгло от нехватки воздуха, а глаза щипало от едкого пота.

Яромира не останавливалась.

Она не остановилась даже тогда, когда за спиной стихли и крики, и тяжелая мужская поступь. Когда ее окутала тишина, прерываемая лишь исходившим от нее самой шумом. Когда от погони и Рыси не осталось и следа.

Яромира не остановилась.

Страх гнал ее вперед. Она падала и вновь поднималась и продолжала бежать. Она царапали руки и лицо, она сбивала ноги и коленки, она рвала одежду, но не останавливалась.

Все закончилось для нее в одно мгновение. Яромира выскочила из леса на поляну перед крутым обрывом и увидела перед собой бескрайнюю гладь воды. Словно подкошенная, она рухнула на траву и перекатилась на спину, смотря на небо, на котором забрезжили первые лучи рассвета. Раскинув руки и ноги, она улыбнулась.

Где-то вдали на горизонте показались паруса чужого корабля.

* Паволока — название дорогой привозной ткани в древней Руси (заморская паволока). Упоминается в Повести временных лет; единожды встречается в «Слове о полку Игореве» при перечислении трофеев, взятых княжьим войском после первого сражения. Исследователи считают, что этим термином обозначались либо все шёлковые ткани, ввозившиеся на Русь, либо шёлк с многоцветным узором, либо гладкокрашеные шёлковые ткани, так как последних от домонгольского периода сохранилось большинство.