Яромира. Украденная княжна

Князь Ладожский IV

Князь Ярослав стоял посередине круга, возвышаясь над собравшимися словно неподвижная скала среди бушующего моря. Вокруг него, в самых первых рядах царила мрачная, почти осязаемая тишина. Воздух был пропитан тревогой, словно перед бурей. Все взгляды были устремлены на князя.

— Вира должна быть выплачена! — прозвучал его голос, словно удар грома. — Наша княжеская Правда требует справедливости, и я не позволю никому ее попирать. Тому, кто нарушил мир, придётся заплатить сполна.

В его голосе звенела сталь, но в ответ тишина сгущалась, словно невидимая стена поднималась между ним и остальными.

Залесский князь Военег, отец княжича Воидрага, брат воеводы Видогоста, встретил слова Ярослава холодным взглядом и глухим молчанием.

Воины переглядывались, кто-то опустил голову, кто-то нахмурился.

— Я требую виры, — повторил Ярослав и указал рукой на князя Военега. — Твой воевода похитил ладожскую княжну. Он нарушил твой приказ, нарушил данное тобой слово. Он пошел против твоей воли. И он украл мою дочь.

Люди начали роптать, воздух вокруг стал ещё тяжелее. Ярослав крепко сжал руки за спиной, смотря по сторонам с холодной решимостью. Он старался казаться спокойным, но в его душе закипали противоречивые чувства.

— Какую ты хочешь виру, Ярослав Мстиславич? — с ним заговорил старейшина.

— Не будет никакой виры! — не сдержавшись, вперед выступил залесский князь Военег.

— Ты скажешь в свой черед, Военег Войславич, — осадил его старейшина, и тот было вскинулся, но смолчал.

— Кровь за кровь, — низкий голос Ярослава, звучащий, как удар железа по наковальне, разнесся вокруг.

По толпе прокатилась волна несогласного ропота. Он заметил, как князья и воеводы переглядывались, их глаза были полны недовольства. Ярослав увидел, как несколько человек покачали головами, а другие сжали кулаки, скрывая за этим жестом свои мысли.

— Этого не будет! — выкрикнул князь Военег. — Ты пленил моего сына, старшего княжича! Прежде, чем требовать виры, верни его.

— А кто вернет мою дочь? Может, ты? Может, твой брат без чести, без совести? — Ярослав выпрямился, и его голос звучал холоднее стали.

В его глазах вспыхнуло пламя, но он смирил себя.

Старейшина тяжело покачал головой. Не было ни мира на обширных землях, ни согласия между князьями. Одни лишь склоки, раздоры, обвинения да старые, выпестованные обиды. Он знал, что его ответ не придется по нраву никому. Ни князю Ярославу, ни князю Военегу, ни их ближниками, ни всем тем, кто лишь жадно вслушивался в спор.

Но позволить нынче пролиться крови означало бы посеять такой разлад, который было бы невозможно преодолеть.

Старейшина глубоко вдохнул, собираясь с мыслями. Раздор меж князьями стал бы даром Богов для Рюрика, осевшего в Новом Граде. Ссорясь меж собой, многомудрые мужи позабыли о главном. На вече они так и не договорились друг с другом. Не заключили прочные, крепкие союзы.

И старейшина не мог позволить, чтобы вече окончилось кровной местью, которая лишь пуще всех перессорит.

— Здесь нет правых и виноватых, — начал он медленно, его голос был хриплым, словно он носил груз этих слов на своих плечах долгое время. — У всех своя Правда, и каждому нанесен вред. Обида будет искуплена, но не кровью.

Он замолчал, видя в глазах людей беспокойство, недовольство и даже гнев. Но в сердце старейшины была уверенность: не наказание, а примирение могло спасти их всех от раскола.

— Князь Военег откупится серебром. Князь Ярослав отпустит воеводу Видогоста и княжича Воидрага. Я все сказал, — наконец продолжил он, и каждое слово отдавалось тяжестью в тишине.

Его слова упали, как камни в воду. По толпе прокатился тихий ропот, затем раздались голоса, полные несогласия и возмущения. Никто не поддержал его. Ни князья, ни воины. То, как он рассудил, всем казалось несправедливым.

Ярослав сжал кулаки, едва сдерживая гнев, когда старейшина закончил говорить. Он чувствовал, как злость закипала в жилах. Перед глазами стояла Яромира, и дочь застилала ему всякий разум. Лицо, обычно спокойное и невозмутимое, исказилось от ярости.

— Нет! — его голос прозвучал, как удар грома, разорвав напряжённую тишину. Все взгляды мгновенно обратились к князю. — Как можно оставить кровь неотомщенной?

— Я все сказал! — с нажимом повторил старейшина. — Не тебе спорить, как я вас рассудил.

— Господин, — к князю из толпы шагнула Чеслава, с тревогой наблюдавшая за тем, как гнев Ярослава набирал силу. — Коли вече так рассудило… стало быть, так тому и быть.

— Не лезь! — он хлестнул ее голосом, лютым взглядом окинул старейшину и князя Военега.

По его лицу одна за другой пробежали судороги, но все же князь смирил себя. Он не сказал больше ни слова. Стоял на месте и смотрел, как медленно расходились люди, как редела толпа. Нынче они все отправятся в свои княжества. Вече завершилось, и на сей раз Ярослав возвращался домой с пустыми руками.

Он не сумел сделать главного. Не сумел убедить князей, что варяги, осевшие в Новом Граде, грозили им всем. Не сумел убедить, что потребно объединиться и выбить захватчиков со своих земель.

Он поднял склоненную голову и посмотрел на столпившуюся за спиной дружину. В шаге от его кметей стоял воевода черноводского князя Боривой. С ним единственным сговорился Ярослав.

То ли чтя заветы отца, с которым Ярослав ходил не единожды бить хазар, то ли по собственному разумению, но молодой князь Твердислав Буянович во всеуслышание заявил на вече, что поддержит ладожского князя. А после прислал своего воеводу, а чуть погодя пришел сам, и они с Ярославом скрепили новый союз рукопожатием.

Теперь воевода Боривой с малой дружиной отправится с ними на Ладогу, и вскорости Твердислав Буянович отправит туда еще кметей.

А там доберется до Ладоги и подмога от степного князя Желана Некрасовича.

Ярослав чуть приободрился. Не все еще было потеряно.

Ничего не было потеряно.

Он напрасно отчаялся, но…

… но довольная рожа князя Военега, в чью пользу рассудил старейшина, выбила почву у него из-под ног. Тот откупился серебром! И за какую вину? Похищение княжны! Похищение его дочери!

Ладожский князь стиснул кулаки уже в который раз за недолгое утро и шагнул к дожидавшимся его кметям. С Твердиславом Буяновичем простились они быстро, и задолго до полудня прибавившийся числом отряд покинул место, где проходило вече.

Воевода Буривой оказался на диво разговорчив. Не стыдясь, он костерил на чем свет стоял и князя Военега, и старейшину, и всех остальных. Всех тех, кто смолчал. Тех, кто обвинил Ярослава в корысти. В том, что чаял он лишь нарастить свои земли, а не выступить против Рюрика единой силой.

— Они еще пожалеют, Ярослав Мстиславич, — говорил воевода, покачиваясь в седле. Медвежья шкура на плечах вторила его плавным движением. — Пусть моему слову будет свидетелем грозный Перун, они пожалеют и приползут просить защиты и крова! Как случилось много зим назад, когда ты с отцом моего князя ходили вместе на хазар.

— Что-то не припомню тебя там, — Чеслава встряла в разговор, одарив Буривоя насмешливым взглядом. — Чтобы ты сражался в той битве.

— А я тебя помню, воительница, — тот широко улыбнулся. — Один раз тебя заприметишь — и вовек потом не позабудешь. Правда, девчонки малой при тебе тогда не было.

Когда меж кметей поползли тихие смешки, Чеслава шумно фыркнула носом, невольным жестом погладила прикорнувшую Даринку по голове и придержала поводья, намеренно пропустив часть отряда вперед.

— Не озорничай с ней, воевода, — строго сказал Ярослав, дождавшись, пока гордая воительница окажется далеко позади. — Иначе и с тобой мы не поладим.

— И мысли не было, княже, — Буривой приложил к груди раскрытую ладонь и обернулся, выискивая Чеславу взглядом. — Коли шутки-прибаутки ей не по нраву, что же тогда делать?

— Одолей ее на мечах, — Крутояр, приударив коня, поравнялся с отцом и с хитрой улыбкой посмотрел на чужого воеводу. — Немного найдется мужей, кто одержит над Чеславой вверх.

Ярослав с трудом сдержал усмешку и не стал выговаривать сыну, решившему заделаться свахой.

— Благодарю, княжич, — чинно отозвался Буривой.

А под вечер их отряд догнал всадник на взмыленной лошади. Пока князья судили-рядили на вече, войско Рюрика вторглось в граничащее с Новым градом Велеградское княжество.

А до Ладожского от него было рукой подать.

Слова воеводы Буривоя, что князья пожалеют о сказанном на вече и придут к Ярославу просить защиты и крова, оказались пророческим. И исполнилось его предсказание очень скоро.

Они успели лишь переночевать, и уже на следующее утро их догнал велеградский князь. Сам. Мог бы послать воеводу, мог бы родича.

Но не стал.

Ранним утром, с первыми рассветными лучами, когда войско Ярослава спешно собиралось в путь, чтобы поскорее вернуться на Ладогу, велеградский князь в сопровождении лишь нескольких дружинников показался на дороге.

Чеслава заметила чужаков первой. Она как раз шла проведать привязанных лошадей, когда услышала вдалеке ржание и топот копыт. Вскинув руку к мечу, она не успела вытащить его из ножен: отряд из пяти мужчин показался на вершине холма, и она узнала в них велеградского князя и его воинов. Накануне хорошенько запомнила их на вече.

— Крутояр, — она окликнула княжича, который вместе с ней пришел напоить лошадей. — Ступай, позови князя. Да скажи Вячко и воеводе Буривою, что у нас незваные гости. Надобно встретить.

И воительница нахмурилась, всматриваясь вдаль. После веча она не ждала от чужаков ничего хорошего.

Крутояр проследил за ее взглядом, удивленно раскрыл глаза, кивнул и, уронив на землю пустой котелок, умчался прочь.

А когда скрылся от взгляда Чеслава, остановился и зашагал уже медленнее. После той схватки, когда варяг приложил его хребтом о дерево, бегать княжичу было больно.

Отца он отыскал у ручья, исполнив по пути все, что велела Чеслава. Воины, пришедшие с Буривоем, и ладожские кмети отправились к воительнице на подмогу. Негоже ей встречать гостей в одиночку.

— Отец! — Крутояр сошел по небольшому склону в низину, где протекал ручей.

Ярослав резко обернулся и утер рубахой капли студеной воды с лица.

— Велеградский князь пожаловал, — выпалил княжич, едва отдышавшись. — Чеслава и воевода Буривой его привечают…

— Вот как, — отец криво усмехнулся и указал на сложенные на примятой, пожухлой траве чистую рубаху, воинский пояс с мечом и плащ. — Подай-ка мне.

Пока князь затягивал пояс и прилаживал ножны, Крутояр крепился изо всех сил и молчал, хотя язык жгла дюжина вопросов. Но когда тот потянулся к плащу, княжич не выдержал и выпалил все разом.

— Пошто он догнал нас? Он будет просить у тебя крова и защиты? А как ты рассудишь? — тараторил, пытаясь поспеть за отцом, который взбежал на пригорок.

Ярослав огладил ладонью короткую бороду на подбородке, крепко задумавшись, и поглядел на сына.

— Ну, а ты как мыслишь? Стоит мне выслушать велеградского князя?

Вопрос заставил Крутояра нахмуриться. Он посмотрел на отца, но не нашел в его глазах верного ответа.

— Он не стал слушать тебя на вече… — протянул неуверенно.

Ярослав кивнул.

— Не стал.

Когда они дошли до другого края лагеря, велеградский князь Милорад уже спешился и стоял в окружении своих воинов чуть поодаль от Чеславы и воеводы Буривоя. Завидев Ярослава, он глубоко вздохнул и шагнул вперед.

— Здрав будь, Ярослав Мстиславич, — сказал негромко.

Выглядел он так, что прямо нынче можно было на погребальный костер отправлять. Еще бы! Недобрые вести получил он о разорении своих земель. О разорении родного дома.

— И ты будь здрав, Милорад Людомирович, — отозвался Ярослав, пристально рассматривая незваного гостя. — Я бы попотчевал тебя, но нечем.

— Благодарю. Я сыт, — велеградский князь мотнул головой. — Да и не могу я мешкать. Вестимо, слышал ты о том, что варяги пришли на мои земли.

— Слышал.

Ярослав замолчал. Он чувствовал на себе множество жадных взглядов: своих людей да чужой дружины. Но он никуда не спешил и не заговаривал первым о том, о чем хотел спросить его князь Милорад.

Он уже сказал на вече, как мыслил. Сказал все, что хотел. И нынче и он, и другие пожинали плоды тех слов.

— Да-а-а… — велеградский князь запнулся и скомкал в руках край рубахи. — Я не пошел за тобой на вече, — с трудом вытолкнул из себя жгущее язык признание. — Я сглупил. Следовало послушать тебя, Ярослав Мстиславич.

— Ты рассудил так, как хотел.

— Не рви мне душу, князь! — Милорад вскинулся было, но тотчас замолчал. — Я сглупил. Напрасно не послушал тебя про варягов. Но нынче я хочу все сделать верно.

Ярослав перекатился в сапогах с пятки на носок и бросил хмурый взгляд на велеградского князя. Потом посмотрел на Крутояра, застывшего рядом с отцом.

— Вот что, Милорад Людомирович. На ногах толковать негоже. Идем, попотчую тебя, чем есть, а сын подаст нам хмельного меда.

Солнце не успело высушить выпавшую за ночь росу к моменту, как оба князя сговорились. Взамен на серебро, пушнину и мед Ярослав пообещал велеградскому княжеству защиту и подмогу.

— Я бы оженил наших детей, да мои девки все выросли, — с сожалением промолвил на прощание князь Милорад и вскочил в седло. — Легкой тебе дороги, Ярослав Мстиславич. А я должен спешить.

— Помогай Перун, — отозвался Ярослав.

Едва осела пыль, поднятая копытами лошадей, князь велел отправляться в путь. Они уже потеряли добрую часть дня, пока он договаривался с Милорадом Людомировичем. Больше медлить было нельзя.

В ладожском тереме ждала Ярослава куча забот и хлопот. Прежде всего, следовало отправить людей, чтобы проводили княжича Военега к отцу да встретили от него посланников с вирой.

Желваки заходили на лице князя, стоило ему лишь подумать об этом. Ярослав крепко стиснул челюсть.

Решение старейшины — свежая рана, которая даже не начала затягиваться. За похищенную дочь вече присудило ему серебро… И ни один волосок не упал с головы проклятого воеводы Видогоста, когда Ярослав передал его родному брату-князю. Сразу после того, как старейшина разрешил спор между ними.

Князь вздохнул. Трудно ему было смирить себя. Заставить подчиниться решению веча. Но они клялись Перуном, что не станут противиться, и потому выбора у него не было.

Обратный путь вышел спокойным и тихим. За седмицу, что минула со встречи с велеградским князем, ничего не произошло. Ярослав спешил вернуться на Ладогу, и потому его отряд выступал рано-рано утром и, порой, на ночлег они устраивались уже в кромешной темноте, разгоняя ее пламенем костра. Их никто больше не потревожил, и они никого не повстречали, кроме одиноких путников да припозднившихся купцов.

А вот дома воздух пах бедой. У Ярослава зашевелились волосы на загривке, стоило им очутиться в окрестностях ладожского терема. Сердце изнутри словно сковала костлявая, когтистая лапа. Он ничего еще не увидел, ничего не услышал, но уже почувствовал, что что-то не так.

Случилось что-то дурное.

А потом они въехали в городище. Две сгоревших житницы Ярослав заметил не сразу. Взгляд привычно пробежался по избам, по лицам людей, собравшихся поприветствовать своего князя. Он уже отвернулся и направил коня в другую сторону, когда изнутри царапнул крик: что-то не так!

Он обернулся. Посмотрел раз, другой и лишь на третий заметил, что на привычном месте возвышалась крыша лишь одной житницы. Прищурился и увидел залитые дождем угли там, где они когда-то отстроили еще две.

Кмети за его спиной заметили неладное одновременно с князем. Шепотки поползли вокруг, словно круги по воде. Заговорили люди, высыпавшие из изб к дороге. Все они глядели на Ярослава с надеждой. По толпе из уст в уста передавалось слова.

— Князь вернулся с веча… князь вернулся… теперь все наладится… наладиться…

Ярослав молча ударил пятками жеребца и помчался в терем. Он не отправлял загодя гонцов, и потому никто не готовился его встречать. Его отряд приметили дозорные; они же передали весть на подворье. Там стояла страшная суета, когда кмети распахнули тяжелые ворота, и Ярослав оказался внутри. А следом за ним — дружина и воевода Буривой со своими людьми.

Холопы и слуги перешептывались, поглядывая на князя. Все смотрели на него с опаской, словно ждали беды.

— Что случилось⁈ — спросил он строго и властно, повысив голос.

Княгиня Звенислава как раз вышла из-за угла терема, с «черной» стороны, где жили слуги. Завидев вернувшихся мужа и сына, она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. Ее губы некрасиво дрожали, словно она готовилась заплакать.

— Житницы погорели, князь, — от ворот к нему поспешно шагал Стемид, и казался воевода мрачнее тучи. — Я виноват. Не уследил, — он остановился и уронил голову, коснувшись подбородком груди. Медные волосы скользнули следом, упали на плечи.

Кусая губы, к ним подошла Звенислава. Крутояр рванул к ней вперед князя и встал между нею и отцом, словно намеревался защищать.

— Кто-то поджег их, — тихо прибавила княгиня, собрав все силы, чтобы заговорить, но слова все равно застревали в горле.

Взглянуть в глаза мужа ей было нелегко. Она боялась увидеть в них гнев и разочарование. Но князь молчал. Он стоял, глядя на нее, ожидая. Этот молчаливый гнев был хуже любых слов, хуже крика.

— Ярослав… — ее голос был едва слышен. — Я… я не уберегла…

Он едва заметно повел головой.

— У нас гости, княгиня. Воевода Буривой из славного Черноводского княжества. Служит князю Твердиславу Буяновичу. С его отцом мы вместе ходили бить хазар, — и он указал рукой на столпившихся чуть в сторонке воинов. — Ступай, Звенислава. Надобно их приветить с дороги.

Князь тяжело вздохнул и растер ладонями лицо.

Но княгиня не уходила. Ноги словно не шли. Она стояла и смотрела на мужа, которого подвела — так она мыслила. И знала себя виноватой.

— Звенислава, — заговорил Ярослав, и его голос звучал ровно, хоть и устало. — Твоей вины тут нет. Ступай к нашим гостям. Мы потолкуем обо всем после.

Княгиня подняла глаза, растерянность и сомнение мелькнули в ее взгляде. Но, справившись с собой, кивнула и повернулась к воеводе Буривою, и тотчас на ее лице расцвела приветливая, широкая улыбка.

Ярослав же поглядел на Стемида. И заскрежетал зубами.

— Ну? — стегнул гневным, свистящим шепотом. — Как мое княжество лишилось зерна накануне зимы?

В свою горницу Ярослав вернулся уже глубокой ночью. Сперва бродил по пепелищу, выслушивая короткий рассказ Стемида о том, как сгорели житницы да как не смогли они до сих пор отыскать поджигателя. Затем десятник Горазд поведал ему, что нашел душегубов, похитивших его дочь. Но не саму Яромиру.

Болотная, тяжелая муть поднималась в душе князя, когда глядел он на рожи брошенного в поруб мужичья. Рука дернулась к мечу: снести бы им головы одним махом и выбросить в лес, словно собак.

Насилу себя удержал. Он был князем. Он должен чинить суд открыто и справедливо. Его намеренно дожидались, чтобы он созвал на площадь людей, чтобы показал им тех, кто украл княжну…

Ярослав скрипел зубами. Положим, этих он казнит. Но княжича Воидрага придется отпустить к отцу. Как он уже отпустил его дядьку…

Завтра же по утру начнет княжий суд. И пусть мальчишка поглядит, как с мужичья полетят головы. Может, станет ему уроком.

Ярослав увидел мягкий, рассеянный свет, бьющий из-под двери, и вздохнул. Звенислава не спала. Дожидалась его. Вспомнил ее дрожащий голос, испуганный взгляд, когда он въехал на подворье, и нахмурился еще сильнее. Его дружина, его воевода не уберег зерно, а виноватой себя знала его маленькая княгиня.

При свете нескольких лучин Звенислава вышивала. Услышав знакомые шаги, она вскинула голову, и неоконченная рубаха выскользнула у нее из рук. Она тут же вскочила и стремительно подошла к мужу, намереваясь заговорить, но Ярослав одним движением сграбастал ее в объятия и зарылся лицом в тяжелые, медовые волосы.

Он устал.

Князь почувствовал, как, помедлив, руки жены легли ему на спину, принялись гладить окаменевшие плечи и лопатки, скользя поверх рубахи. Он сжал в ладонях ее распущенные волосы, чувствуя, как подавленность и тревога капля за каплей покидают его тело и грудь.

— Ладо мой, — позвала Звенислава встревоженно, оторвавшись от груди мужа. — На тебе лица нет.

Губы Ярослава дернулись в усмешке.

— Еще бы ему быть, — снасмешничал он, опустился на ближайшую скамью и увлек жену к себе на колени.

Звенислава помрачнела, но князь, заметив, строго качнул головой.

— Довольно себя винить! Ты мне жена, а не воевода. Я Ладогу Стемиду вверил.

— Тот пожар… — она содрогнулась, вспомнив. — Мы спасли столько зерна, сколько смогли…

— Я знаю, — Ярослав кивнул. — Добрые люди уже рассказали, как моя жена-княгиня белыми руками разгребала горячий пепел да золу.

— Все городище разгребало, — упрямо возразила Звенислава, глядя на мужа сверху вниз.

Прикрыв глаза, князь прислонился спиной к деревянному срубу. Свет лучин отбрасывал на его лицо глубокие тени, придавая его чертам еще более суровое выражение. Но он, не сдержавшись, улыбнулся, когда почувствовал, как мягкие, теплые ладони жены проникли под рубашку, поглаживая легонько грудь.

— Я буду собирать рать, — сказал он спустя некоторое время, пока наслаждался уютной тишиной и прикосновениями Звениславы.

Она вздрогнула.

— Крутояр рассказал, что было на вече, — прошептала с горечью. — А воевода Буривой добавил за трапезой, — и улыбнулась, припомнив, как громогласный воин, не постеснявшись княгини за столом, разносил чужих князей в пух и прах.

Они ждали Ярослава для той трапезы. Что придет и преломит с гостями хлеб. Но вместо него за столом сидел мрачный Стемид. И потому Звенислава вопросительно поглядела нынче на мужа.

— Я толковал с Гораздом, — нехотя, сквозь зубы отозвался князь. — И с душегубами, которых он разыскал. Я казню их завтра же.

Улыбка померкла на устах княгини, но Ярослав, придержав ее подбородок, заставил посмотреть на себя. Он погладил ее по щеке, и Звенислава прильнула к его ладони, прикрыла глаза. Сердце у нее билось быстро и тревожно. Слова мужа о том, что он станет собирать рать, крепко засели в голове.

Ничего страшнее их она от Ярослава не слышала ни разу. Значит, будут сражения. Значит, ее муж вновь покинет терем, и даже Боги не знают, вернется ли он к ней.

— Почему же вы не договорились с князьями… — невольно вырвался у нее горестный, полный муки вздох, а муж вдруг усмехнулся, припомнив схожий вопрос сына.

Порой ему казалось, что мальчишка взял от матери больше, чем от отца. И для Крутояра это было благом.

— Я мыслил, что вира, назначенная старейшиной для князя Военега за то, что его брат сотворил с Яромирой, была оскорблением. Я и нынче так мыслю, — неторопливо заговорил Ярослав, пропуская волосы жены сквозь пальцы левой руки. — Но может статься, для Ладоги она будет благом. Я получу от него серебро. Возьму за него зерно. Скоро вернется из Белоозера Будимир. Потолкую с ним… поглядим, сколько чего осталось.

— Зимой будет туго, — Звенислава с сожалением посмотрела на мужа. Он казался ей таким уставшим, таким изнуренным. Женское сердце сжималось от любви, смешанной с горечью и тоской. — Мы сдюжим.

Ярослав едва заметно улыбнулся. Спустя столько прожитых вместе зим он все еще дивился, как сильно ему посчастливилось в тот день, когда его невестой стала Звенислава. Нежеланная и никем нежданная. Нынче он и представить не мог, что его женой была бы другая. Он не знал любви ни мальчишкой, ни отроком. Но все враз переменилось, когда в его терем вошла она. Сама того не ведая, Звенислава отогрела князя. И сама пуще прежнего засияла рядом с ним.

Отстранив руки жены, Ярослав стащил через голову рубаху и потянулся к устам жены. Им осталось немного времени вместе, и он больше не хотел растрачивать его попусту.

Утром князя разбудил громкий стук в дверь.

— Господине, прости, что потревожили… — донеслось с той стороны. — Воевода Стемид велел за тобой послать.

— Добро! — громко отозвался Ярослав, вскочив с мягкой постели.

Он уже и забыл, когда спал так долго. Верно, усталость взяла свое.

— Что приключилось? — он наткнулся на испуганный, встревоженный взгляд Звениславы, пока натягивал рубаху и портки.

Закутавшись в меховое одеяло, княгиня растерянно озиралась по сторонам.

— Не ведаю, — хмуро отозвался князь.

Он не ведал, что приключилось. Но ведал, что Стемид не посмел бы потревожить его из-за пустяка.

— Я тоже пойду, — Звенислава решительно отбросила в сторону кусок одеяла и принялась спешно заплетать косы.

Ярослав поглядел на нее. Сердце кольнула привычная щемящая нежность и он проглотил то, что намеревался сказать. Хотел велеть, чтобы оставалась в горнице, да разве ж такую удержишь.

Схватив плащ и воинский пояс, он не совладал с собой. Задержался, чтобы поцеловать жену в макушку, и лишь после вылетел из горницы, а затем — из терема.

Воевода Стемид уже топтался в воротах, там же столпились и кмети из тех, кто был на подворье. Все они глядели в одну сторону: в сторону городища. И вновь изнутри Ярослава царапнулась тревога.

— Что там? — крикнул он, едва отойдя от крыльца.

— Пришли люди, князь, — тяжело молвил Стемид, — из Велеградского княжества…

— Что?.. — Ярослав нахмурился.

Ему показалось сперва, что он ослышался, но нет. К ладожскому терему по широкой, утоптанной дороге шагали бабы с детьми, старики, безусые мальчишки-отроки да мужики: одноногие, однорукие калеки. Кто-то без глаза, кто-то с грязной повязкой на всю голову. Шагали те, кто не мог сражаться, кого не звали даже в ополчение.

— Что такое? — ахнула выбежавшая на подворье Звенислава.

Увидев толпу, она шагнула назад и едва не оступилась: хмурая Чеслава вовремя подхватила под локоть. К ней тотчас кинулся крутившийся рядом Крутояр.

— Матушка? Все ладно?

Ярослав крепко стиснул челюсть. Скрестив на груди руки, он скользил взглядом по людям. У него не вышло их посчитать, но он видел, что их было немало. Кмети негромко переговаривались за его спиной. Все косились на князя, ожидая его слов или приказов, но он молчал, лишь становился все мрачнее с каждым мигом.

Толпа остановилась, не дойдя до ворот и терема, и вперед из нее ступил седобородый старик. Он опирался на кривую палку и держал во второй руке потрепанный мешок. Пыль и грязь покрывали его портки, края рубахи выглядели поношенными и засаленными. Лапти на ногах грозили вот-вот развалиться.

— Господине, — с трудом он опустился на колени перед ладожским князем, — прими нас.

И следом за ним на колени опустилась вся толпа за его спиной.

Ярослав резко повернулся к Стемиду.

— Созови гридь. Старика — в терем. Живо!

Столпившиеся кмети быстро утекли в разные стороны: князь и моргнуть не успел. Вздохнув, он посмотрел на жену, которая дикими, полубезумными глазами глядела на пришедший из Велеградского княжества люд. Ярослав накрыл ладонями ее плечи и чуть сжал, заставив прийти в себя.

— Звенислава, — позвал он твердо и решительно. — Обиходь их… как сумеешь. Но с умом. Нам самим придется затянуть пояса.

— Княже… — прошептала она испуганно. — Они…они… — даже вслух произнести не смогла то, что роилось в голове.

— Да, — жестко отсек князь. — Они бегут от варягов.

И часа не прошло, как набилась полная гридница. Позабыв привычный порядок, воины не занимали лавок и стояли на ногах, громко, взволнованно переговариваясь.

Никогда прежде такого не случалось на Ладоге. Чтобы из чужого княжества пришел люд просить крова и защиты? Да уму то непостижимо!

Они выслушали взволнованный, путанный рассказ старика. Варяги вошли в княжество, словно к себе домой, и пока велеградский князь поле веча добирался до терема, успели пожечь немало поселений. Взяли в полон мужчин и женщин, разграбили избы.

Без твердой, сильной руки люди разбежались, кто куда, и добрая часть бросилась в Ладожское княжество. И теперь искали защиты у Ярослава Мстиславича. Просили не гнать их прочь, на верную смерть.

Шум в гриднице стоял страшный. Такой, что сам князь не смог унять разгоряченных кметей. Не слышали ни его голоса, ни крика.

— Да гнать нахлебников надо взашей!

— У нас зерно сгорело! Наши семьи и без них голодать станут, пока мы будем против варягов кровь проливать!

— Верно говоришь, верно! Ладоге никто никогда не подсоблял, все токмо утопить чаяли! И мы не должны!

— Да во имя Перуна, братья! Простой люд лишился крова. Их князь слаб. Коли прогоним мы их — и седмицы не протянут. Разве ж мы звери?

— Стало быть, так на роду у них написано. А что хочешь ты? Своим куском с ними поделишься?

— А вот и поделюсь! Что попусту языком трепать? Когда такая беда пришла…

Мужчины драли глотки, один хлеще другого. Казалось, даже стены дрожали от их криков. Ярослав молчал, вслушиваясь в ругань.

— Унять их? — вновь спросил Стемид, шагнув к княжескому престолу.

Прикрыв глаза, князь кивнул, и воевода повернулся к шумевшим гридням. Не раз и не два пришлось ему крикнуть, чтобы воины повернули в его стороны головы. Он прошелся по рядам, успокаивая особенно разошедшихся, и вскоре в гриднице стало потише.

Тогда Ярослав встал и шагнул вперед, чтобы его хорошенько видели.

— Не ведал я, что попал на бабий торг, когда шел в гридницу, потолковать с моими лучшими мужами, — мрачно изрек он, скользя взглядом по обращенным к нему лицам.

Кто-то смущенно опустил голову. Многие лишь усмехнулись.

— Прости, князь. Трудно было с собой совладать! — выкрикнули из толпы.

— Скажи нам, Мстиславич, как сам мыслишь? Неужто дозволишь им остаться…

— Нет… — заговорил было Ярослав, когда вперед выскочил тот, кого он меньше всего ожидал увидеть.

— Отец, они же пришли к тебе просить крова и защиты!

Позади князя, глядя на воспитанника, тихо себе под нос выругался воевода Стемид.

Крутояр стоял напротив отца, высоко задрав голову. Он тяжело дышал, словно только остановился после быстрого бега. На бледных щеках алели два небольших пятнышка яркого румянца.

По гриднице разнесся ропот осуждения. Крутояр лишь выше вскинул голову, стараясь не отводить от отца взгляда.

— А ну тихо, — цыкнул на него Стемид, покосившись на князя. — Поди прочь с глаз, — он был пестуном мальчишки. Он имел право его воспитывать.

— Что ты сказал, княжич? — Ярослав вскинул руку, остановив воеводу, и посмотрел на сына взглядом, который не сулил ему ничего хорошего.

Крутояр с видимым усилием сглотнул, но не сошел со своего места ни на шаг. Раз уж взялся говорить, следовало довести до конца.

— Люди пришли к тебе просить крова и защиты, господин, — повторил он. — Им не на кого больше уповать…

— Они объедят нас! — донеслось от притихшей дружины.

— Не по Правде гнать их! — голос Крутояра, сжавшего кулаки, зазвенел от отчаяния. — Это против правды, отец!

— Ты еще не дорос мне перечить! — рявкнул Ярослав, взглядом пригвоздив сына к полу. — И указывать князю!

— Как ты можешь их прогнать на верную гибель⁈ — лицо княжича исказила гримаса. — Ты не этому меня учил, и ты ведаешь, что…

— Тихо! — прогремел князь.

Он не замахнулся на сына лишь потому, что за ними с жадностью наблюдало множество глаз.

Клацнув зубами, Крутояр послушно замолчал. Он видел, что давно перешел ту грань, когда у отца иссякло терпение.

— В терем ступай, живо! Еще одно слово услышу, и клянусь Перуном, света белого не увидишь до весны.

Вмешавшийся Стемид схватил княжича за локоть и выволок прочь из гридницы. Ярослав мрачно поглядел им вслед. Обезумевшего-то мальчишку он накажет.

Но принять решение, что делать с пришедшими на Ладогу людьми, теперь ему будет в дюжину раз сложнее.