Зов призрачных сердец

Глава 31

1780 год

Князь Павел Андреевич Хворостин стоял у окна своего кабинета, что располагался на втором этаже. Это, как выражалась Анна Кирилловна, была его обитель, куда входить запрещалось каждому. Здесь Павел Андреевич писал письма, делал записи в дневнике, который вел время от времени, выкуривал трубку и размышлял в полном одиночестве.

Он потушил свечу, отодвинул немного плотную портьеру и, облокотившись на широкий подоконник, стал всматриваться во мрак ночи. Ничего не разглядев во тьме, он уже было отошел от него, намереваясь отправиться в спальню, что примыкала к кабинету, как вдруг замер. Ему показалось, что за окном мигнул какой-то свет. «Звезды? – подумал князь. – Да не может этого быть». К вечеру небо затянуло густыми тучами, которые грозились пролиться дождем.

Павел Андреевич вернулся к окну и теперь четко увидел мерцающий огонек где-то в глубинах сада, на который выходили окна его кабинета.

– Болотные огни, – пробормотал князь Хворостин вполголоса, но в его голосе звучала неуверенность. Откуда здесь взяться болотным огням?

Нет, болотце в лесах было, но от усадьбы, по лесу, до него несколько верст пути.

– Нет, тут что-то другое, – с досадой сказал он и снова всмотрелся в темноту.

Два огонька словно плясали в танце: то вздымались повыше, то опускались ниже; то замирали, то колыхались, словно от радости. Потом огоньки эти разъединились. Один поплыл куда-то вдаль, где скоро и исчез, а второй стал медленно приближаться к дому. Павел Андреевич, почувствовал такое жуткое беспокойство, что желудок скрутило. От досады и злости он скрипнул зубами и отошел от окна.

Больше не раздумывая и даже не зажигая свечи, Павел Андреевич поспешил из кабинета, а потом – по лестнице вниз. Размашистым шагом князь преодолел гостиную, вышел в заднюю часть дома и на ощупь нашел дверь, которая открывалась во двор.

Мгновение – и его шаги застучали по каменным ступеням лестницы. Вскоре он вышел через боковую калитку, ведущую в сад. Князь сделал пару шагов вперед и тут же увидел, как из темноты вынырнула фигура. В руке она сжимала свечечку, прикрытую стеклянным колпачком.

– Елена! – С осуждением в голосе проговорил князь, сжав пальцы в кулак, словно сдерживая себя, чтобы не разразиться проклятиями и не поднять на дочь руку.

Перед ним, испуганно переступая с ноги на ногу, предстала княжна Елена. Она замерла в конце дорожки, перед поворотом в беседку, и стояла в нерешительности.

– Ты что здесь делаешь? – Голос Павла Андреевича прозвучал резко, с оттенком приглушенного гнева.

– Мне сделалось душно в комнатах, батюшка, – пролепетала Елена, опуская взгляд. – Решила выйти подышать.

Но что-то в ее голосе, в ее внезапной нерешительности, в промедлении перед ответом вызвало у князя Хворостина подозрение. Он был человеком жизненного опыта, знающим человеческую природу, даже когда она скрыта под маской дворянского достоинства. Его глаза, холодные и проницательные, буравили дочь. Не впервой ему приходилось купаться во лжи, и он чувствовал ее за версту.

– Подышать? Поздно ночью?

Он прищурился, делая несколько шагов навстречу Елене. Подойдя к дочери вплотную, князь наклонился, всматриваясь в ее перепуганное лицо.

– Да, – пролепетала Елена. – Мне сделалось дурно.

– Разве можно одной ночью выходить?

– Это же наш сад. Чего мне бояться? – возразила уже более решительно Елена. – Тут нет никого.

– Таки нет? – прищурился Павел Андреевич и уставился в темноту, чернеющую за спиной дочери.

– Как видите, – беззаботно сказала Елена. – Пойдемте в дом, батюшка. Зябко.

Она проскользнула мимо князя, робко опустив голову, и поспешила к калитке, а оттуда – по ступенькам в дом.

– Ишь ты! Зябко ей! – проворчал Павел Андреевич.

Князь Хворостин был уверен, что практически застукал любовников на горяченьком. Эх, подойди он к окну раньше – раньше бы заметил эти огоньки, которые он поначалу принял за болотные. Это ведь две свечи горели. Одна в руке Елены, а вторая… Вторая была у Алёшки проклятого. С кем же еще могла Елена встречаться посреди ночи, как не с этим мужиком? Выпороть бы обоих плетьми! А выродка этого на кол посадить, чтобы знал, как на благородную девицу заглядываться! Был бы крепостной, князь бы и разбираться не стал, прав ли он или виноват. Схватил бы супостата и показал по чем фунт лиха. Только со свободным кузнецом просто так не сладишь. К выродку этому отовсюду помещики да князья с графьями съезжаются – больно им по душе его мастерство. Попробуй от такого избавься – греха не оберешься. Да и скандал князю был ни к чему. Виданое ли дело – княжеская дочка бегает по ночам к кузнецу? Узнают в округе – засмеют его же, князя Хворостина. Нет, тут надо подойти с умом. Обмозговать все как следует, а потом действовать.

Павел Андреевич вернулся в кабинет, зажег свечу и снова раскурил трубку.

– Обмозговать и действовать… – пробормотал он.

«Утром же поговорю с графом Щетининым, – решил он. – Пусть Дмитрий сватается, как полагается. Сделает предложение Еленушке, а там дело за малым станет – сыграем быстренько свадебку, все чин по чину».

Выйдет княжна замуж, уедет из Хворостино и забудет про свою глупую прихоть. Любит она кузнеца! Ишь выдумала! Уедет, забудет, детки пойдут… Тут уж не до любви станется.

Князь Хворостин, размышляя, смотрел на гобелен, что украшал противоположную стену. Сцена охоты его предка, одного из первых князей Хворостиных, Левона, была выткана так ярко, что казалось: охотники того и гляди сойдут с полотна. Те, кто видел гобелен, считали, что охотники на нем преследуют дикое животное, и только он, Павел Андреевич, знал из древней легенды, что дичью тогда была неверная жена Левона, княгиня Софья…

– Да, умели предки указать непослушным их место, – пробормотал князь и поднялся с кресла.

Он подошел к гобелену, откинул его в сторону и нащупал в стене небольшое отверстие…